скачать книгу бесплатно
Решительно вторгаюсь в палату.
– Привет, Танюха! Как жизнь молодая? Были б мозги, было б сотрясение?!
– Вовка! Привет! Вечно ты со своими приколами… У тебя часы есть? Сколько времени?!
Гляжу на циферблат.
– Без четверти час. Дня, – уточняю зачем-то.
– Ну, чувихи! Ну, даю! Четыре часа в бессознанке! А кажется, будто пару суток. Ой, Вовик, мне такие чудеса привиделись! Не поверишь! Я уже девочкам рассказала, а они смеются…
Окидываю взглядом контингент. Три остальные койки оккупировали дамы-мадамы, из которых «девочкой» можно назвать лишь одну. С большого бодуна.
– Вовик, зараза! – Танька обижена невниманием родного брата к ее чудесам. – Ты слушаешь или где?! Выхожу из подъезда, сворачиваю к «Лампе Аладдина» (секонд-хэнд новый, на вашем углу…), и тут рядом – бомба! Ба-бах! Я с копыт, глядь: а меня уже волокут куда-то. Голую! Я визжать, а им хоть бы хны! Пять чучмеков, блин! Ну, думаю, хорошо, если изнасилуют, а если напугают?! Улицы кривые, халупы, вонища… Ноги по дороге сбила, босиком-то. А они, гаденыши, меня продали. Как рабыню Изауру. Прикинул?! И я два дня, дура дурой, галуны к мундирам пришивала. Тупой иголкой. Все пальцы себе исколола… А эти смеются! Чувихи, вас бы туда…
Татьяна гордо вздергивает нос. Еще бы, наши глюки – не для скуки!
– Рабовладельцы хреновы! Прикинул, Вовик?! Четыре часа без чувств, и то отдохнуть не дали. Гады!
«Девочки» откровенно ржут басом.
– Что врач говорит? – Я стараюсь придать лицу озабоченное выражение, хотя Танька явно живее всех живых.
Отставная рабыня машет рукой с ужасающим легкомыслием:
– А ничего не говорит! Пусть только явится, коновал! Я ему… Нашел больную! Небось Жорик, – это ее шеф-цеховик, лицо кавказской ориентации, злой черкес и вождь делаваров, – матом кроет: нам сегодня партию «алясок» сдавать. Костя уехал, у Ладочки ОРЗ, свекруха, коза старая, с ней сидит… Некогда мне разлеживаться!
– Остынь, Танюха. Полежи до завтра, расслабься. Мало ли… Не сдохнет твой Жорик с «алясками»! Я Анне Ильиничне позвоню, скажу: пусть в ателье сообщит.
– Что вы здесь делаете? Кто вас сюда пустил? Больную нельзя беспокоить, у нее предполагается сотрясение мозга! Немедленно покиньте палату!
Ага, мою Таньку побеспокоишь! Она сама кого угодно побеспокоит…
Усатый айболит тянет меня за хлястик:
– Я кому говорю?!
– Прошу прощения… – Чуть не ляпнул: «Прощения просим, благородный дон!» – Я брат… э-э-э… сотрясенной. Мне позвонили, я сразу примчался…
Усы айболита теряют воинственность.
– Тем не менее я все же попрошу вас покинуть палату.
– Да-да, конечно. Пока, Таня. Выздоравливай!
«Сестрица Аленушка» театрально охает, притворяясь мученицей. За что и любим стрекозу.
– Простите, вы ее лечащий врач?
– Да.
– Как вас зовут?
– Генрих Константинович.
– Генрих Константинович, можно вас буквально на пару минут? Вы понимаете, у нее в детстве была травма головы…
За дверью палаты, угорев от смеха, хрюкают «девочки».
* * *
Анне Ильиничне я позвонил с мобильника, прямо из такси. Чудо-заклинание «Я с сотового!» действует на Танькину свекровь безотказно. Слово «сотовый» ассоциируется у нее со словом «мед», тот, в свою очередь, тянет за собой «рынок» и «драть три шкуры», а дальше цепочка достраивается до «оплата разговора». Такие ассоциации Анна Ильинична уважает. Местами даже благоговеет. Посему отделался я от говорливой свекрухи быстро. Утешил, ободрил и откланялся.
– Приехали, шеф.
Хлопнув дверцей, выхожу в туман, мутный, как буряковый самогон.
У подъезда топталась «сладкая парочка»: знаменитый меж гражданами бомж Горец и его закадычный дружбан, спившийся котельщик Федор Михалыч. На вид – два сапога, одинаковых с лица. «Я, красавица, не сексуальный маньяк, а алкаш-собеседник!» Но если котельщик ничем, кроме имени-отчества, примечателен не был, то Горец свое прозвище оправдывал со старательностью идиота. Однажды его пустили погреться на сеанс в видеозал («точку» все равно на днях закрывали за неуплату аренды), и фильм с Кристофером Ламбертом потряс беднягу до основания. Бомж уверовал и проникся, при каждом удобном случае пересказывая сюжет всем желающим. Вплоть до собак и кошек. В его пересказе средненький «холливуд» делался эпосом древности: там царил гений, парадоксов друг. Особенно мне запомнился взрыв АТС, когда в бессмертного Ламберта, наполняя энергией, вместо молний лупили обрывки чужих разговоров. Я прям-таки обзавидовался фантазии Горца. Также бомж полюбил орать по поводу и без: «Остаться должен только один!» Здесь крылся тайный смысл, ибо неуязвимость бомжа была под стать его кинокумиру. Дважды горел в им же устроенных пожарах, попадал под грузовик-мусоросборник, огребал тяжелыми предметами по голове, страдал в зубах ротвейлеров с питбулями, травился дустом и крысиным ядом, на спор залпом выпил бутылку метанола… И всякий раз не просто оставался жив: несокрушимость его здоровья вошла в список легенд нашего района. Даже участковый Поросюк, редкой души мент, при встрече с бомжем ласково ронял: «Когда ж ты сдохнешь, падлюка?»
«Падлюка» безнадежно икала, разводя руками.
– Ы-ы-ы, Володя… – сипло поздоровался Горец, с тоской взирая на новенький кодовый замок. Плети дикого винограда, черные и сухие зимой, свисали с балконов, их вид погружал душу в пучину меланхолии. Ощутив приступ милосердия, я ткнул в нужные цифирки. Замок ответил за распальцовку, щелкнув затвором трехлинейки.
Люмпен-приятели мигом просочились следом, в теплое нутро подъезда.
– Мы тово… погреться. Зябко там, Володя. Мы ж, значит, культурно. Если чево, и налить можем…
Интересное предложение. А что? С кем вы, мастера культуры? Надо быть ближе к народу. Сесть на грязную ступеньку, тяпнуть из горла «ряженки», занюхать хлебцем из мусорки. Красота!
– Спешу, Горец. В другой раз.
– А… ну, спеши, быстрей жизнь минет…
Хрен с ними. Пусть греются. Лишь бы в подъезде не гадили. Хотя нет, Горец – аккуратист. Блевать непременно во двор уползал, в любом состоянии.
Запирая за собой дверь квартиры, слышу умиротворенно-риторическое:
– Стаканы взял?
– Обижаешь! Эти… одноразы…
А я, наивный, – «из горла»! Аристократический нынче бомж пошел. Рост благосостояния масс. Бокал «Губернаторской», ломтик сосиски, полуденная сиеста в гранд-подъезде… Аж завидки берут. Лечь, что ли, самому? Придавить часок-другой? Подскочил сегодня ни свет ни заря, от зевоты в такси чуть челюсть не вывихнул…
Разумеется, телефон сразу откликнулся на эту идею гнусным мявом. Словно на шнур ему, гаду, наступили. Межгород, однако.
– Алло!
– Владимир Сергеевич?
– Да, я слушаю.
– Здравствуйте, дорогой! Это вас беспокоят из «Аксель-Принт». Заместитель главного редактора по особым вопросам.
Судорожно пытаюсь вспомнить, как зовут моего собеседника. Я-то в издательстве большей частью с завредом по фантастике общаюсь. Нормальный парень, мы с ним давно на «ты», безо всяких «Сергеевичей».
– Здрасьте… Простите, не помню…
Он словно чует мои судороги:
– Зовите меня просто: Антип Венецианович! Вы слышите?
– Слышу, конечно!
– Владимир Сергеевич, дорогой, вы на «МакроНомиКон» собираетесь?
– Да, конечно. Я вам утром ответ по Интернету послал.
– Ну, сами знаете: почта – дело ненадежное! Я хотел лично убедиться…
Откуда такое внимание к моей скромной персоне? Премию решили на конвенте вручить? Ага, Нобелевскую! Раскатал губы!
– Знаете, нам нужно будет подписать бумаги. Ведомости по январским выплатам, контракты на допечатки… Дорогой мой, вы в курсе, что доптираж «Имперцев» стоит концом марта?
Далось ему это – «дорогой»! Пусть я и впрямь недешевый, но так вот грубо намекать, в лоб…
– Да, в курсе. Спасибо, Антип… э-э-э… Венецианович.
– Чудненько! Вот и оформим на «МакроНомиКоне». Так вы точно будете?
Банный ты лист, зам по особым!
– Точно! Уже билеты купил.
– Я и говорю: чудненько! А как ваш новый роман продвигается?
– Нормально.
– Ни дня без строчки?
– Ага… Ни дня.
– Весной закончите? Хотя бы к маю месяцу?! Тут читатели весь сайт письмами завалили. Торопят. И дилеры боятся в летний спад угодить. А так мы сентябрем и тиснем, на подъемчике! Значит, май? Или апрель?
– Ну-у… не знаю. Боюсь загадывать.
– Может, имеет смысл заключить авансовый договор?
– Не имеет. Понимаете, Антип Венецианович…
– Да-да, я понимаю!
Понимаешь – тогда зачем спрашиваешь? Не шибко я принципиален меж собратьев по перу (верней, по клавиатуре), но бумаг на будущие тексты не подписываю. Обжегся однажды. На заре карьеры подмахнул договорчик на только-только начатый романец. Очень уж по читателю тосковал. И бабок срубить хотелось. Срубил, мать его за подол: текст уперся рогом, забуксовал, сроки поджимали, издатель торопил, – я в итоге финал кукишем скрутил, а книга в свет так и не вышла: издательство обанкротилось. С тех пор зарекся. Между прочим, в «Аксель-Принте» о моем суеверии прекрасно известно. Или он надеется, что все-таки передумаю?
– Да, еще одно дельце. Помните, у вас в девяносто первом выходила повесть в сборнике «Тиран Нозавр»?
– Помню.
– Первая серьезная публикация?
– Дебют.
– Какой там был тираж, не подскажете?
– Сейчас.
Иду к полке, извлекаю пухлый томик. Клыкастый рептилоид ехидно скалится с обложки: «Гюльчатай, открой личико!», холст, масло. Сливочное.
Лезу в выходные данные.
– Первый завод – 55 000.
– А второго не было?
– Насколько я знаю, нет. Издатель потом на ужасы с «Икс-ножками» переключился.
– Ясно. – Зам по особым излучает оптимизм. Бодрый бас плещет в трубке, обдавая ухо брызгами. – А как жизнь? Ну, вообще?
– Вообще? Ноу проблемз!
Бас набирает обертоны:
– Депрессия, бессонница? Кошмары?!
Уп-с! Что за гнусные намеки?!
– Жизнь прекрасна и удивительна. – Я беру мощную, качаловскую паузу. Насладившись, добавляю: – Удивительной жизнь становится в тот миг, когда перестает быть прекрасной. Короче, мне пока удивляться нечему. А роман пришлю по сети, как закончу.
– Рад, дорогой вы мой человечище! Душевно рад! А то, знаете, писатели – народ тонкий, нервный… Увидимся на конвенте. Всех благ!
– До свидания.
Оригинальный разговор. Ну и тип этот Антип! Впору срочно завести дневник и записать гусиным пером: «Звонили из издательства. Хотели странного». Хотя в нашей стране победившего сюрреализма и не такое случается! Не забыть бы вещи в дорогу собрать: в среду – поезд.
Диван принимает блудного свина в теплые объятия.
Баю-баюшки-баю, чего вижу, то пою…
IV. Отсебятина: «Лучший-из-людей»
