скачать книгу бесплатно
Колени перестали дрожать, и он побрел к башне.
6.
– Уж солнце взошло над горами, уж высохла в поле роса…
Газаль-руз фальшивил. Детская песенка в его исполнении походила на разбойничью. Повторяя одну и ту же строку, Злой Газаль строгал ножиком упрямую деревяшку. Каменный дуб сопротивлялся стали, но маг был упрямее. Колышек, выходивший из-под серповидного лезвия, уже мог упокоить самого бойкого упыря. Но чародей и не думал останавливаться на достигнутом. Сейчас он покрывал колышек рунным узором. Человек, сведущий в магии, с первого взгляда определил бы, что Злой Газаль намерен делать дальше. Вырезав семь витков рунной оплетки, он за неделю до полнолуния вымочит колышек в настое чистотела, высушит в тени, в полдень вынося на солнце, а в полночь – под свет луны; вычернит руны экстрактом чернильных орешков, собранных в Духов День. После чего даже легкая царапина отправит в небытие хоть поднятую, хоть изначальную нежить, а некроманта лишит силы, по меньшей мере, на сутки.
– Уж солнце взошло над горами…
Проходивший мимо Талел Черный был более чем сведущ в магии. Злой Газаль почувствовал его внимание, но не подал виду.
– Ты мог бы заняться этим в своей башне, – бросил Талел.
– Мог бы, – согласился Газаль. – Но моя башня далеко.
– Ты, как я вижу, трудолюбив.
– Не люблю зря терять время.
– А если я скажу, что ты ведешь себя вызывающе? Идут Дни Наследования, и это территория собрания конклава. А брат Газаль демонстративно готовит убийственные мортусы…
– А если бы я точил кинжал? Шлифовал рубин для огненного жезла? Ты стал излишне мнителен, брат Талел. Стареешь?
– В твоих действиях я вижу дурной намек, брат Газаль!
– Еще и зрение слабеет… Видишь то, чего нет?
Дав понять некроманту, что разговор окончен, Газаль возвысил голос:
– Уж солнце к полудню стремится, уж пот заливает глаза…
Тот, кому следовало, прекрасно его услышал.
– Увы, брат Газаль прав, – на сей раз Максимилиан явил себя миру обычным способом, откинув входной полог. – Полдень, конечно же. Боюсь, нам придется начинать без нашего брата Амброза.
Для второго заседания шатер магам не понадобился. Чародеи расположились на открытом воздухе, сотворив каждый себе – кресло, табурет, шелковую подушку. «Кисея глухоты» надежно отгородила конклав от внешнего мира. Нечего слугам, хлопочущим рядом, слышать лишнее.
– Итак, время истекло. Впрочем, у брата Амброза еще есть возможность принять участие в наследовании. Он – второй в очередности.
– Инес ди Сальваре не оставила завещания? – поинтересовался Осмунд Двойной. Рыже-седой маг прекрасно знал ответ, но порядок есть порядок.
– Никто не слышал о ее завещании.
– Поиск по ауральному оттиску покойной ничего не дал.
– Посему считаем, что завещания нет! – возгласил Тобиас Иноходец.
Он азартно потер руки в предвкушении. Одноногий маг не зря наведывался в башню, успев положить глаз на пару любопытных вещиц – и теперь весь кипел в ожидании начала торгов. Наследнички, Бел их забери! Вот у кого губа не дура. Небось, разберут все самое ценное. Тобиас украдкой покосился на Симона. Хорошо, что Амброз запропастился. Меньше наследников – больше шансов, что тебе достанется славный куш.
Мнение Иноходца разделяло большинство присутствующих. Но они лучше умели скрывать свои чувства.
– Если кто-то желает заявить о завещании, пусть скажет сейчас, или замолчит навеки, – словно издеваясь над братьями, Максимилиан Древний говорил торжественно и медленно, едва ли не нараспев.
В мертвой тишине маги выждали положенную минуту. Когда она истекла, кое-кто выдохнул с облегчением. Объявись завещание – прахом пошли бы все надежды разжиться полезными безделушками из имущества покойной!
– Начинаем наследование по очередности. Первым наследует учитель покойной, если он жив и присутствует среди нас. Симон Остихарос, учитель Инес ди Сальваре, жив и присутствует. Желает ли кто-нибудь оспорить его первенство?
– Желает!
«Кисея глухоты» не пропускала звуки в одну сторону: изнутри наружу. Не было ничего странного в том, что чародеи услышали голос, долетевший издалека. Удивительно было другое: как говоривший ухитрился расслышать вопрос Древнего?
– Предстань перед конклавом и предъяви свои претензии.
Далеко, на окраине города, возник едва заметный снежный вихрь. По мере приближения он стремительно вырастал в размерах, двигаясь по пологой дуге. Не прошло и трех минут, как бешено крутящееся веретено – с коконом-утолщением в дюжине локтей от земли – с ходу врезалось в барьер крови. Занавес распахнулся, как от удара исполинским тараном, словно и не крылась в нем могучая магия. Белый смерч ворвался в лагерь и рассыпался в трех шагах от конклава – не снежной крупой, а тополиным пухом. Летняя пурга замела вокруг башни; ярче вспыхнули костры, жадно пожирая хлопья, и сквозь пуховую круговерть проступили две человеческие фигуры.
Высокий мужчина распахнул плащ с меховым капюшоном, являя взорам темно-бордовую мантию мага. Рядом с ним, испуганно озираясь, стояла молодая женщина в собольей шубке, накинутой поверх атласного платья, с диадемой на голове. Пряди волос цвета спелой пшеницы спадали на лицо, скрывая левую его половину. Складывалось впечатление, что женщина пытается спрятать некое уродство.
– Приветствую братьев, – Амброз Держидерево улыбнулся, поклонившись. – Прошу извинить меня за опоздание. Дайте мне еще пять минут, и я предъявлю свои претензии.
На первый, вскользь брошенный взгляд, королевский маг Тер-Тесета выглядел, как всегда: вежливо-спокойный, ироничный. При втором, более внимательном взгляде, можно было заметить: грудь Амброза вздымается чаще обычного. Казалось, маг никак не может успокоить дыхание после быстрого бега. На щеках гасли багровые пятна румянца. Волосы, обычно расчесанные со всем тщанием, сейчас находились в легком беспорядке. Глаза Амброза блестели; взгляд метался по сторонам, не в силах надолго задержаться на чем-то одном.
Максимилиан Древний с достоинством кивнул:
– Пять минут, брат Амброз. Не больше.
– Эльза! – заорали от башни. – Госпожа Эльза!
Женщина обернулась на голос и, оступившись, чуть не упала. Сделалось ясно: она едва держится на ногах.
– Благодарю, – кивнул Амброз, увлекая спутницу прочь.
У башни началась возня: здоровенный детина, похожий на быка, рвался к «госпоже Эльзе», а его не пускали. С трудом парня угомонили. Тем временем Амброз, выбрав свободный участок земли, извлек из-под плаща сверток, щелкнул пальцами – и сверток развернулся в туго натянутый шатер. Проводив женщину внутрь и что-то строго-настрого ей приказав, Амброз вернулся к конклаву. Сотворять себе кресло он не счел нужным, оставшись стоять.
– Еще раз приношу свои извинения. Увы, у мага трона есть обязанности, которыми он не в силах пренебречь.
– Ты объявил Дни Наследования, брат Амброз, – сказала голова Н’Ганги. – А сам явился последним. Тебя задержало что-то? Откройся своим братьям.
– Меня задержали государственные дела. А теперь я хотел бы огласить обвинение. Надеюсь, ни у кого нет возражений?
Амброз извлек из-за пазухи черствую горбушку хлеба. С нежностью огладил шершавую, подгорелую корку. Хлеб под ладонью мага шевельнулся, задышал. Чародеи наблюдали за происходящим с интересом, но без удивления: поминальный обряд был знаком каждому. Амброз подождал, пока дыхание хлеба выровняется, и произнес так, чтобы все слышали:
– День Поминовения. Инес ди Сальваре. В чем каялся Симон Остихарос, именуемый Пламенным?
Горбушка печально вздохнула.
– Инес ди Сальваре, прости меня, – впору было поверить, что Симон, уподобясь Н’Ганге, принялся вещать, не размыкая губ. – Я убил тебя, не желая этого…
– Кто может подтвердить сказанное?
– Огонь в горне, лава в утробе вулкана. Хлеб и вода, и два живых свидетеля…
– Ты, хлеб, свидетельствуешь?
– Да.
Хлеб умолк. Молчал и Амброз. Над конклавом повисла такая тишина, что безмолвию ночного кладбища впору было обзавидоваться. Казалось, «кисея глухоты» перестала пропускать звуки в обе стороны, расплавленным воском затекла в уши – и застыла.
Взгляды сошлись на Симоне Пламенном.
7.
– Убийца не может наследовать убитой!
Кому принадлежал визгливый выкрик, осталось тайной. Миг, и благопристойный конклав превратился в растревоженное осиное гнездо.
– Пересмотреть очередность!
– Исключить из наследников!
– Позор убийце!
– Торги! Всё на торги!
– Тор-ги! Тор-ги!
Маги вскочили с мест – откуда и прыть взялась! Тобиас Иноходец в возбуждении притопывал деревянной ногой, роя землю, как норовистый конь – копытом. Пальцы Газаль-руза зловеще шевелились. В любое мгновение Злой Газаль был готов пустить в ход свои знаменитые перстни. В руке Осмунда возник жезл. Голова Н’Ганги издавала гудение, грозя обратиться в рой пчел. Бледный, как смерть, Вазак отступал к шатрам, намереваясь в случае драки спастись бегством.
– Братья! Стыдитесь!
Максимилиан Древний вознесся над готовыми сцепиться чародеями, окутан шевелением теней, словно коконом тьмы. Голос старейшего из магов был подобен удару колокола, вытеснив иные звуки. Маги замерли; Древний выдержал паузу, дождавшись тишины.
– Обвинение предъявлено. Нам следует выслушать Симона Остихароса. Кто-то считает иначе?
Не слыша возражений, он кивнул:
– Говори, брат Симон.
– Что ж, я отвечу, – Симон встал. – Да, я виновен.
Учитель Инес выглядел угрюмым и сосредоточенным, как человек, принявший решение: трудное, но окончательное. Он говорил только с Максимилианом, игнорируя остальных.
– Инес была неизлечимо больна, – слова давались Симону с трудом. Чувствовалось, что старец не привык объясняться или оправдываться. – Я опасался, что она в плену или мертва, и явился в ее башню, намереваясь это выяснить. Циклоп, слуга Инес, отказался пускать меня к ней. Я вспылил. Инес все слышала; чтобы спасти Циклопа, ей пришлось спуститься к нам. На это ушли последние силы больной. Инес умерла у нас на руках. Да, я виновен в ее смерти, но убила ее болезнь.
– Как трогательно! – шмыгнул носом Тобиас Иноходец.
Насмешку одноногого никто не поддержал.
– От какой болезни умерла Инес?
– Ее тело было подвержено хаотическим метаморфозам.
– Никогда не слышал ни о чем подобном!
Осмунд Двойной был взволнован. Маги вновь зашумели:
– И я не слышал…
– И я…
– Что-то не слишком верится…
– Надо взглянуть на тело!
– Где вы ее похоронили?
– Там, – указал рукой Симон. – Впрочем, тело Инес продолжило меняться и после смерти. Я сжег его.
– Он убил ее! И скрыл следы!
– А вдруг он врет? Вдруг тело цело?
– Хотел сжечь, но не успел!
– Увы, Симон, – лицо Древнего скрывали тени, но от слов его веяло печалью. – Мы обязаны проверить твои слова. Кто пойдет к могиле, чтобы удостовериться?
Талел Черный презрительно фыркнул:
– В этом нет нужды. Я чую пепел даже отсюда. Симон говорит правду – по крайней мере, насчет сожжения. Это случилось позавчера. Я прав, брат Симон?
– Ты прав, брат Талел.
– Инес умерла три недели назад. Почему ты сжег ее тело только сейчас?
– Не твое дело, брат Талел.
Талел рассмеялся, но остальные приняли сказанное Симоном за оскорбление:
– Я ж говорю: следы заметал!
– Ну да, истории рассказывают живые!
– Мертвецы молчат…
– Опасался: поднимем, расспросим…
– Дело скверное, – подвел итог Максимилиан. – Все мы слышали свидетельство хлеба. Уверен, вода скажет то же самое. Симон Остихарос убил свою ученицу, утверждая, что не желал этого. С другой стороны, сожжение тела вызывает у собравшихся законные подозрения. Полагаю, если Симон доброй волей откажется от участия в наследовании…
От Симона не укрылось, как напрягся молчавший до сих пор Амброз. Хладнокровие изменило королевскому магу. На лице его вновь проступили сошедшие было багровые пятна, выдавая сильное волнение – на грани вожделения.
