скачать книгу бесплатно
Чистое счастье
Полина Ольденбург
В книгу включено 4 рассказа и 3 сказки. Написаны рассказы и сказки в Праге и Москве.
Трогательные воспоминания о детстве. Нетривиальный и глубокий взгляд ребенка на мир, его чудеса и закономерности. Детский сад, как маленькая модель взрослого общества со всеми его парадоксами и стремлениями. Чуть позже – первый поцелуй… Юношеская любовь и первые нарушения родительских запретов. Дальше – молодость и еще больший выход за рамки дозволенного. Искренне. Со всеми ошибками и разочарованиями. Со всеми полетами и страхами. Тонко, откровенно, светло.
Рисунки автора.
Книга выходила в издательстве «Ольга Крылова» – «Русская Прага» в 2010.
Полина Ольденбург
Чистое счастье
Рассказы
Детский сад
Наш детсад называли «Суворовским» и считали престижным. Ещё бы! Ведь у нас был свой двор с игровой площадкой, огромный зал со шведской стенкой и отдельная светлая спальня.
Я там ни с кем не общалась. Только иногда, когда трогала за голову мальчика Пашу, который сидел рядом во время обеда. Голова была удивительной формы – вытянутая, как дынька. Я обхватывала эту узкую голову двумя пальцами со стороны затылка, с удовольствием сжимала, не спрашивая разрешения хозяина. Паша смотрел на меня удивленно, но не вырывался. А я молчала. Мне казалось, что это нормально – каждому хочется потрогать такую голову.
Нас там всё время заставляли петь хором. И дети нестройно затягивали песню:
– Пусида будет солнце, пусида будет небо…
Я пыталась разобрать слова, но все решительно пели ПУСИДА. И что это за пусида такая?
Мне постоянно хотелось домой. И оттого, что не любила петь хором, и оттого, что просто не выносила детсадовской еды – запах её встречал меня утром на пороге и преследовал целый день. Переваренная манка, пережаренные котлеты, ненавистный гороховый суп и самое отвратительное на свете пойло – кисель!
Однажды мне просто плохо сделалось, когда я попробовала борщ. Я честно призналась, что есть это не хочу. Но на меня, как всегда, стали орать, стращать углом, приводить в пример голодных детей в Африке. Мама когда-то читала мне книжку про доктора Айболита: «Не ходите, дети, в Африку гулять…» – поэтому стало стыдно. Я начала через силу вливать в себя ложкой красноватую жидкость с кусочками капусты, лука и жесткого, как ремень, мяса. Я старалась не жевать и с отвращением глотала теплую бурду. В результате меня вырвало. Дети за столами замерли и с любопытством уставились на меня.
Я пыталась прийти в себя – сидела, обхватив голову руками, и тупо смотрела в тарелку. Интересно, что борщ, побывав во мне, ничуть не изменился. Всё тот же красноватый цвет. Все те же кусочки чего-то. Только вот…
Я не успела додумать, что «только вот…», как ко мне подошла воспитательница Нин Ванна. Ее ярко-рыжие волосы всегда были сильно зализаны и собраны в маленький пучок. А глаза были обведены ядовито-синей краской – как будто она обмакнула кисточку в разведенную акварель, да и мазнула по векам.
– Та-а-ак!.. Что тут у нас? Опять не едим?
Молчу. Чувствую, как снова подкатывает.
– Полина! Ну, сколько можно? Тетя Нюра готовит-готовит, старается, чтобы им вкусно было… А ты опять капризничаешь?
– Я не могу. Невкусно. Гадость.
– Да как ты… разве так можно говорить? Вот я тебя сейчас в угол поставлю… до вечера… тогда всё вкусно станет.
– Ну, пра-а-авда… га-а-адость.
И вдруг Нин Ванна берет мою ложку, окунает ее в борщ, щедро зачерпывает и отправляет себе в рот. Гробовую тишину нарушает ее смущенный голос:
– Тьфу!.. действительно, гадость… – Нин Ванна скривила лицо и откашлялась.
Всё произошло так быстро, что я не успела ничего сообразить. Меня как будто выключили на мгновенье, и я не могла вмешаться в происходящее.
И тут мальчик Паша, сидевший рядом со мной, радостно объявил:
– Нин Ванна, а её в борщ вырвало!
– Что-о-о-о-о?.. Бе-е-е-е!.. – Нин Ванна от возмущения, видимо, разучилась говорить по-человечески и заблеяла овцой.
Она побагровела, за шкирку выдернула меня из-за стола. Что она кричала, я уже не помню, потому что меня снова вырубило. Помню только, что вопила она очень громко – как пожарная сирена. Помню еще, притащила она меня в кабинет директора и начала трясти, как тряпичную куклу. И меня снова вырвало – уже на директорский стол, заваленный бумагами.
Директор – толстая женщина с прической, как у Чио-чио сан – заорала тоже. Как сирена скорой помощи. И этот дуэт двух сирен еще долго звучал в моих ушах, заставляя дребезжать барабанные перепонки и, казалось, все остальные внутренности…
А во время прогулки мы возились в песке. Мальчик Паша с головой-дынькой прилежно лепил из найденных какашек человечка. То, что это были какашки, выяснилось потом – по характерному запаху. А так – эта масса, слегка подмороженная осенней прохладой, вполне походила на пластилин.
После прогулки наступала главная пытка – дневной сон. Нет, самого сна я не боялась – я дрожала при мысли о том, что должно случиться после…
В нашу группу ходил Антошка. Он был самым младшим, а к тому же сыном нянечки. И посему имел статус неприкасаемого. У Антошки почти лысая голова покрыта еще младенческим пухом. Его толстые губы всегда приоткрыты и измазаны шоколадом, а из носа текут зеленые сопли.
Я спала у двери, а Антошка у окна. Между нами находились кровати еще четырех детей. И я бы не обратила на этого чумазого малыша решительно никакого внимания, если бы не его внимание ко мне. Я всегда просыпалась в числе последних. Но все-таки самым последним просыпался Антошка и тут же начинал орать. Вбегала его мама-няня. Антошка торжествующе указывал на меня пальцем и произносил сакраментальную фразу: «ОНА МЕНЯ ЯЗБУДИЯ!»
Я начинала задыхаться от обиды и глобальной несправедливости. А няня-мама давала мне подзатыльник и запирала в пустой спальне. Я плакала и хотела домой. И так повторялось каждый день.
В конце концов, я рассказала об этом кошмаре дедушке. Но он был очень добрый и не стал бить Антошку.
К счастью, папе дали новую квартиру, мы переехали, а меня перевели в другой садик.
В новом детсаду все было новым. Дети, я сама, да и весь мир вокруг, похоже, изменились – всё начинало получать свое объяснение, стала просыпаться некая логика происходящего. Мир становился более четким, как будто его научили умываться самостоятельно.
Тут не было отдельной спальни, как и не было своего двора. И это было даже хорошо, потому что нас водили гулять в парк напротив нашего дома. А на тихий час расставляли раскладушки в игровой комнате. Но главной причиной моей радости было то, что рядом не было поганца Антошки!
Зато была Дашка Богачёва, соседка. Она жила в квартире над нами и часто бегала по нашему потолку. Дашка была красивой девочкой на год старше меня – с длинной русой косой и голубыми распахнутыми глазами.
А я… у меня были черные коротко стриженые волосы, и дети не сразу понимали, что я девочка. Когда я впервые пришла в этот детсад, на мне были элегантные спортивные брючки – их мне папа с гастролей привез – и со мной немедленно познакомилось несколько мальчишек. Мы увлеченно играли в разведчиков и путешественников. Но на следующий день я заявилась в платье – и никто ко мне не подошел: мальчики переглянулись и не приняли меня в очередную группу разведчиков, уползающих в тыл врага, который находился под столом.
Почти то же самое приключилось со мной летом во дворе у бабушки с дедушкой. Их дом окружен этим огромным зеленым пространством: раскидистые деревья, кусты, клумба, асфальтовые дорожки разбегаются в разные стороны, а посередине стоит железная горка. Каникулы в разгаре, двор полон детей – гомон, крики, мелькание и звон футбольного мяча…
Девочки не брали меня в свою компанию, да мне не очень-то и хотелось. Все эти их дочки-матери, классики, скакалочки и догонялочки меня совсем не вдохновляли. Гораздо интереснее мне было лазить по деревьям, искать клад, рисовать карты или лететь на другую планету. Именно в это играли мальчики.
Стояла жара, меня отвели в парикмахерскую, и тётя Роза состригла мои колечки, оставив только маленькую челочку. Ветерок приятно холодил мой ежик на голове, из зеркала на меня смотрел симпатичный незнакомый мальчик – он показал мне язык в то же самое мгновение, что и я ему, а потом также быстро улыбнулся.
Я надела новые шорты, майку «Ну, погоди!..» и вышла во двор, где солидно представилась местным жителям… Колей.
Леха Чеснок, Маратка Хасанов и Илюшка Голубь столь же солидно пожали мне руки и сделались моими друзьями. Играли мы во дворе и за домом, над крутым оврагом, куда девчонок, разумеется, не пускали родители. Правда, мне тоже было строго-настрого запрещено там бывать, но наш балкон выходил на другую сторону дома – где уж тут углядеть за шустрым ребенком! Тем более, что теперь я звалась Колей. Там, за домом, у нас была Арктика. Снега. И мы собирались в экспедицию.
Счастье длилось около месяца. Каждый день мы встречались во дворе и куда-то путешествовали: то в Арктику, то в Африку, то к морю, то в горы…
Бабушка вечерами звала меня с балкона: «По-о-о-оля!!!», что вполне сходило за «Ко-о-о-оля!!!», и я прощалась с моими боевыми товарищами и мчалась ужинать.
Но однажды наступил черный день. Бабушка крикнула протяжно:
– По-ли-и-ина-а-а!
Сначала я сделала вид, что не слышу, в надежде, что второй раз бабушка позовет, как обычно. Но чуда не произошло.
Бабушка пела, как оперная дива:
– Пол-и-и-ина! До-о-омо-о-ой!
Пришлось бежать.
Друзья были в трансе от моей страшной лжи и собственной слепоты. Они безжалостно преследовали меня до самого подъезда с криками:
– Девчонка! Девчонка!
– Бабуля! – горько вопрошала я. – А я навсегда останусь девочкой?
– Как это? Нет, конечно…
– Правда??? – счастье забрезжило где-то на горизонте и… тут же погрузилось на дно Марианской впадины.
– Потом будешь девушкой, женщиной… мамой… и бабушкой… Но это еще очень не скоро, – бабуля потрепала мою короткую шевелюру, а я заплакала.
Следующие полгода я не появлялась в этом дворе, играла только в родительском, а когда приходила к бабушке с дедушкой, смотрела телевизор, бренчала на пианино, рисовала и старалась даже к окну не подходить. А вдруг Леха или Маратка увидят меня и закричат:
– Девчонка! Девчонка!
Потом волосы отросли, и все как-то про этот случай забыли. Но я еще долго не могла смотреть в глаза своим бывшим соратникам.
Но, вернемся в детский сад… Кажется, я говорила про Дашку Богачёву?.
Дашка была авторитетная. Она заявляла мне каждый день, глядя своими голубыми, честно распахнутыми глазами прямо мне в переносицу.
– За тобой сегодня папа не придет.
– ???
– Ну-у-у, они решили тебя тут оставить, ты разве не поняла?
– Но ведь…
– Нет, не придет сегодня папа. Вот мы сходим погулять, потом поспим, а потом всех заберут, а ты останешься.
– Папа обещал…
– Конечно, обещал… Это чтобы ты не боялась. А ты и не бойся – ты останешься одна, и свет погасят, но ты не бойся. Привидения вылезут, но всё равно не бойся – они не такие уж страшные. И кусаются они тоже не очень больно, так что не бойся.
– А-а-а-а-а-а-а!
Я начинала реветь. Меня сковывал леденящий страх! Я не могла себе представить, как буду дальше жить без папы с мамой – вот тут, среди привидений.
Папа приходил за мной вовремя и убеждал меня весь вечер, что такого быть не может, чтобы за мной не пришли. Я верила, успокаивалась и засыпала.
Но на следующий день, в саду, Дашка продолжала свою злую игру:
– Привет, ну сегодня-то уж точно не придут за тобой.
– А папа мне сказал…
– Это он тебе сказал. А мне твой папа сказал вчера, когда ты одевалась и не слышала, что завтра тебя тут точно оставит. Сегодня то есть.
– Это неправда.
– Это правда. Они с твоей мамой другую девочку себе хотят завести…
– А-а-а-а-а…
Я верила ей каждый день – и это было невыносимо.
Но потом Дашке надоело меня доводить, потому что скучно доводить человека, который с такой легкостью позволяет это сделать.
Переход в старшую группу был для меня счастьем!
Здесь у меня появилось несколько настоящих друзей. А, точнее, двое – Денис-дебил и Андрей-ненормальный.
Денис был переростком. Ему было уже восемь лет, но в школу его отчего-то не приняли – оставили в детском саду. Этот увалень выглядел почти взрослым, ел за двоих, поэтому его кормили за отдельным столом. Он никогда не спал днем и вечно мешал спать всем остальным, норовя лечь к кому-нибудь на раскладушку. Я была исключением – Денис меня уважал за то, что я всегда оставляла ему недоеденный суп.
А с Андрюшей мы шли в паре на прогулку. Он был миловидным белокурым мальчиком, только очень уж вертлявым. Не мог на одном месте усидеть – нянечки говорили, что в него шило вставлено. Не мог идти шагом, а только вприпрыжку и при этом всегда размашисто болтал руками.
Потом, когда мы стали учиться в одной школе, хотя и в разных классах, про Андрея-ненормального рассказывали разное. И среди прочего, будто бы однажды он на уроке воткнул однокласснице, пардон, в попу циркуль – тот, огромный, каким на доске чертят. И за это его, якобы, отчислили из школы. Мне отчего-то вспомнилось тогда то самое шило, про которое судачили нянечки. Может быть, оно-то и сыграло роковую роль в этой зловещей истории?
А пока что Андрюша шел со мной за руку и был вполне добрым – ко мне. Правда, частенько кричал, визжал и лаял.
Однажды мы с ним целый день играли в собак. Мы ползали на четвереньках по всему детсаду и захлебывались лаем. Мы решили, что не будем есть в этот день за столами, и поставили свои тарелки на пол, после чего стали лакать суп, как самые настоящие собаки. Почему-то нас отправили в угол. Если бы в один – в разные! Тогда мы начали выть от грусти, как волки на луну. И выли до самого вечера, не давая остальным детям спокойно смотреть диафильм.
– О-у-у-у-у-у! – выла я.
– У-уууууууу-о! – отвечал Андрюша из своего угла.
А на следующий день ни Дениса, ни Андрюши не было. Они заболели. Я слонялась по саду, как изгой. Думала взбунтоваться – продолжить игру в собаку… Но одной было играть скучно – и я тоже заболела. Из солидарности.
А вскоре Андрюша и Денис совсем перестали ходить в сад, потому что были уже слишком взрослые – Денису-дебилу должно было исполниться девять лет, и он разговаривал низким голосом, время от времени пуская петуха. В дополнение к этому, он стащил у отца старую электробритву и, приходя в детский сад, делал вид, что бреет несуществующую бороду. Не удивлюсь, если лет в десять она у него действительно появилась.
А у меня появились новые друзья – девочка Марьям, похожая на куклу с грустными черными глазами, и толстопузенький Саша Овсяный.
Марьям все дети называли Машей, несмотря на требование воспитательницы правильно произносить её имя. Но многие из наших детсадовских не выговаривали букву Р. Да что там Р! Они и картавили, и шепелявили, и сюсюкали. Марьям была не только Маша, но и Маса, и Мафа, и Маха. Зато я с гордостью раскатывала её татарское имя – Маррррьям! Оно казалось очень красивым – впрочем, так оно и было. Марьям была доброй тихой девочкой. Её ручки пахли кефиром, а волосы птичкой. Марьям научила меня плести из косынки куклу, состоящую из сплошных узелков. На счастье.
А Саша Овсяный был в меня влюблен – говорил, что любит больше жизни. Он был очень рассудительный и умный. Я кормила его конфетами с руки. Он брал их с моей ладошки своими пухлыми губами и говорил: «Шпащибо!». Он был очень воспитанным.
