Однократка

скачать книгу бесплатно

Однократка
Александр Ольбик

Александр Ольбик – член Союза писателей и журналистов Латвии. Работал в газетах «Советская молодежь», еженедельниках «Юрмала» и «Совершенно откровенно». Заслуженный журналист ЛССР. Пишет прозу, в основном в детективном жанре: "Дуплет", "Убийство в духе Хичкока", "Схватка","Однократка","Агентурное дело", романы "Промах киллера", 'Тротиловый террор"

Александр Ольбик

Однократка

Роберт Осис – двадцатичетырехлетний уголовник, – если начинал говорить, то молол без умолку. Словно не язык работал, а пропеллер, получающий энергию от вечного двигателя. Любимая тема – автомобили, способы их угона и маскировки: перебивка номеров, изменение цвета и еще кое-какие ремесленные хитрости. И под расстрельную статью попал тоже из-за машин. Угонял их до того ловко, что конкурирующая банда решила от него избавиться. «Наехали» на его помощника девятнадцатилетнего Клявиньша. Помахали стволом у него перед носом, и тот, наложив в штаны, побежал с повинной в полицию. Пацан сдался, и через пять секунд об этом уже знал Осис. Правда, не без помощи дружка из дорожной полиции, который усердно способствовал перегону краденых машин на границу с Россией. Вечером, когда Клявиньш, преисполненный чувства выполненного долга и с облегченной совестью, направлялся в «Бинго», его перехватил Осис. Затащил щенка в пропахший мочой подъезд и, достав из кармана молоток, тридцать девять раз ударил по глупой голове предателя. Когда насквозь проспиртованное тело Клявиньша обмякло и упало на грязный пол, Осис красным фломастером написал на лбу убиенного: «Я выполнил свой долг». А поскольку он и сам в момент возмездия был далеко не в идеальной степени трезвости, то не заметил, как наступил в лужу крови и изрядную ее порцию притащил в рантах ботинок к себе домой.

Полиции потребовалась пара часов с минутами, чтобы угонщика и по совместительству убийцу окольцевать и засадить в подвал управления полиции. Сразу не хотел «колоться», но, как говорится, под тяжестью неопровержимых улик поведал следствию об еще трех умышленных убийствах. Прикончил владельцев новых иномарок, а сами машины перегнал в Пыталово.

О своей дальнейшей судьбе Осис, разумеется, догадывался, но в ожидании чуда постоянно находился в эйфории. Это его надпочечники, выполняя щадящую функцию, выплескивали в кровь пьянящее количество адреналина.

Второй обитатель камеры N36 – Генка Кутузов, начитавшись и наслушавшись всяких ужасов о тюремных нравах, решил стоять до конца. Между пальцев запрятал канцелярскую скрепку, которую ему удалось стащить со стола следователя Шило. Один конец скрепки он заточил о цементный пол и в любом случае решил без боя не сдаваться.

Когда его привели в камеру и указали место обитания, в глаза бросилась иконка, висевшая над чужими нарами. Хозяина тех нар увезли на проверку показаний на месте. Осис, одурев от малохольности, чуть было не бросился в объятия Генки. Еще немного – и он, кажется, рассопливится и начнет клянчить соску. Однако через несколько минут непосредственного общения Осис вдруг посмурнел, взгляд сделался подозрительным, и, стараясь быть предельно убедительным, он заверил новичка: «Вернется Ящик, мы тебя будем исповедовать». «Ну, начинается, – подумал с тоской Генка, – какойто еще Ящик да плюс исповедь…» Он еще не знал, что «Ящик» – это отнюдь не блатная кличка, а самая настоящая, от детдома унаследованная фамилия.

– У тебя машина есть? – вдруг спросил Осис.

Генка кивнул.

– Машинка есть, но и та без стартера, – стараясь не быть угрюмым, сказал он и бросил свой целлофановый пакет на нары.

Он вспомнил красное шелковое, правда, уже стиранное покрывало, которым жена Люська убирала их тахту, и ему сделалось невыносимо одиноко.

– Чего хромаешь? – не отставал Роберт. – Кто тебе выбил костыли? Наверное, в ментовке?

Генка молчал, сопел и пытался держаться молодцом.

Наконец приехал Ящик. Ни дать ни взять – трехдверный шифоньер, только с ушами. И с глазамиблюдцами, и с руками, на которых вместо пальцев – сардельки. Тяжелый и угловатый Ящик по имени Жора бросил на нары три пачки сигарет «Балтия» и уставился на Кутузова.

– Будешь мне сегодня лопатки чесать, – разъяснил он Генке ближайшую перспективу и начал снимать свитер.

Кутузов уловил запашок, какой исходит от тела давно немытого человека.

– А мне пощекочешь пятки, – добавил Осис.

Генке не хотелось говорить, и, сунув в рот сигарету, он заглох. В мозгу стали прокручиваться разные картинки, и на всех он представал в до предела унизительной позе. Он незаметно приподнял угол матраса и вколол в него скрепку. Ему захотелось в туалет, и он ломал голову – как провернуть эту процедуру, чтобы не задеть тонких чувств сокамерников. Во время чернобыльской одиссеи он наслушался массу былей и небылиц, связанных с нежным словом «параша».

Когда стало совсем невмоготу, он подошел к этой самой параше и поднял крышку. Наступила магнетическая пауза, и ему показалось, что он слышит, как у Ящика в башке с грохотом и перезвоном вертятся шарики-ролики. Осис, подняв бесцветную бровь, смотрел на Кутузова рассеянным взглядом. А тот стоял над кратером унитаза и чего-то выжидал. Он понимал, как только он расстегнет ширинку и вытащит на свет Божий то, чем был сотворен сын Юрка, тут же последует какая-нибудь пакость. Он опустил крышку и пошел на место. Пока шел, привиделся домашний голубой унитаз, установленный еще в достославные времена застоя. Внутри что-то екнуло, ибо отчетливо вдруг осознал – со своим голубым унитазом они надолго разлетаются во времени…

– Вали сюда, – позвал Кутузова Осис. – Будем тебя исповедовать. – Он снял с гвоздя иконку и положил на кровать. – Клади на боженьку левую руку и выкладывай все, что знаешь о своих преступных делах…

– Начинай с того момента, когда все завертелось.

Ящик положил ладонь ему на плечо, отчего у Генки началась мгновенная аллергическая реакция. Он зарделся до корней волос, а его мочевой пузырь от напряга сжался в нестерпимо болезненном спазме.

– Сначала надо отлить, – сказал он и мягко устранился от мясистой ладони Ящика.

Он подошел к унитазу и снова поднял крышку. Встал к ним спиной. Расстегнул брюки. Однако не успел почувствовать долгожданного облегчения, как в голове у него все со звоном закружилось и он полетел, словно сизая голубица. И лбом буквально влип в шершавую стенку. Генка увидел над собой лицо Ящика – улыбающееся. Под верхней губой – открытый ряд металлических зубов, прокуренная до желтизны десна.

Но Генку так просто не взять. Оттого, что он целый год ходил на костылях, руки его приобрели стальную упругость, и сейчас это имело решающее значение. Ящик не ожидал отпора и потому тут же получил от Кутузова по соплям.

Подскочил тщедушный Осис. Его оловянно-застывшие глаза неотрывно следили за Генкой. В руках у Роберта болталось полотенце, которым он вознамеривался захомутать новичка. И захомутал-таки, и, скрутив концы полотенца жгутом, потащил Генку на середину камеры. Тот ловил ртом воздух, пытаясь просунуть пальцы под полотенце, чтобы ослабить его беспощадную хватку.

– Плохо, парень, нас знаешь, – сипел Осис, – мы не таких пидоров сажали на шампура.

Тут зашевелился Ящик и из-под руки глянул кровавым глазом. И Кутузов увидел, как этот глаз превращается в радужный омут, набирает нечеловеческую свирепость.

В какой-то миг Роберт оступился, осел на задницу, ослабив сцепку. Генка наугад ударил локтем, вложив в удар всю силу. Осис сник, и Генка понял – битва за выживание выиграна. Однако снаружи думали иначе: стукнул запор, и в открывшуюся настежь дверь ввалились контролеры. Кто-то из них по-хозяйски зычно крикнул:

– Ну, придурки, кто тут из вас стосковался по дубиналу?! Осис, это опять ты хвост поднимаешь? Или ты, Ящик, давно не получал по яйцам? А может, ты, однократка?

Кутузов скорее кишками, чем рассудком почувствовал всю полноту воспитательных мер блюстителей порядка. Его затошнило, и сквозь боль он слышал:

– Что, не можете как люди прописаться?! Чего не поделили, каплуны волго-донские?

– Вали отсюда, краснопер вонючий! – вдруг рявкнул пришедший в себя Ящик. – Валите, сами разберемся…

В ход пошли дубинки и даже железная арматура, и Генка окончательно понял: здесь это отработанная процедура и ему от нее тоже не откреститься. Он закрылся руками, согнулся, подставляя спину. Краем глаза видел, как от первых же ударов упал Осис и как вдруг неожиданно ожили кулачищи Ящика. Было ощущение, что пигмеи пытаются свалить мамонта. Но на нем повисли двое, двое других упали в ноги, а еще двое обрушили на его лицо, плечи, спину уродующий человеческую плоть металл.

Кутузов, словно подхлестнутый свинчаткой, ринулся на помощь Ящику. Схватив за шиворот одного из контролеров, оттащил его к двери и дважды с вожделением стукнул лицом о косяк.

– Не имеете права, – кричал Генка, – это настоящий самосуд!..

И вдруг он услышал, как по всему коридору раздались крики и стук. Это по какой-то неведомой связи известие о конфликте в 36-й камере дошло до остальных зэков, и те теперь демонстрировали свою солидарность.

Свист, стук, крики разрастались и разрастались. Своды центральной тюрьмы, повидавшей на своем веку разное, гудели.

Ящик был уже почти сломлен. Окровавленный, он сидел у стены, свесив на грудь стриженую голову. Контролеры, отбросив с дороги Генку, заполошно выметались из камеры.

Тюрьма улюлюкала и стонала, в воздухе сгущалась смута. Кутузов с Осисом подняли с пола Ящика и осторожно, как инфарктника, повели к нарам. У него не было сил самому поднять ноги, и им пришлось поднатужиться, чтобы уложить избитого.

Осис был бледнее обычного, его колотила дрожь. Генка наоборот – как никогда спокоен, хоть ссадины на руках и шее при малейшем движении напоминали о себе.

Ящик, стиснув зубы, молча переносил страдания. На нем не было живого места.

– Неси воды, – приказал Генка, и Осис с кружкой послушно потрюхал к крану.

Они ставили примочки и зажигали для Жоры сигареты. Ящик вроде бы пытался завести разговор, но не мог, не до того ему было…

Кутузов предложил написать жалобу окружному прокурору, но Осис отсоветовал…

Немного оклемавшийся перед вечерней проверкой Ящик стал во всем обвинять Кутузова. Мол, если бы тот не стал ерепениться, ничего бы такого не было.

– А у меня выбор был? – в ответ спросил Генка. – Не контролеры, так вы бы меня ночью придушили…

– Мы тебя и так можем придушить… Правда, когда ты того козла мордой утюжил об дверь, мне показалось, что ты не совсем гондон. Нас тут держат под замком, а настоящие душегубы ходят в форме полицаев.

И тут Кутузов под ненавязчивый рефрен отборной матерщины, как бы отвечая откровенностью на переживания сокамерников, рассказал о своем деле. Слушали не прерывая.

– У тебя легкий случай, – Ящик скривил от боли и без того кислую физиономию. – Хороший адвокат за пятнадцать минут тебя отмажет, и прокурору придется довольствоваться низшим пределом. От силы пять-шесть рокив схлопочешь, зато пройдешь настоящий вуз жизни.

По слову «рокив» Генка решил, что Ящик из украинцев, и потому поинтересовался, где тот был 26 апреля 1986 года, то есть в день взрыва на Чернобольской АЭС. Потихонечку подводил разговор к своему участию в ликвидации последствий аварии…

Оказывается, Жора уже сидел по малолетке в «Белом лебеде» под Даугавпилсом. Если бы Генка мог заглянуть в обвинительное заключение этого подающего надежды уголовника, он бы прочел там нестандартную констатацию: «Георгий Ящик, 1974 года рождения, украинец, в 1993 году сбежал из колонии и совершил ряд краж и убийство. Глумился над трупом убитой женщины: отрезал груди, вскрыл брюшную полость, затем поджег помещение с трупом. Свидетеля преступления утопил в колодце».

Об этом более подробно Кутузов прочтет спустя четыре месяца в одной из местных газет. В конце заметки будет приписка: президент республики помилование отклонил и приговор Верховного суда – высшая мера наказания – остался в силе и приведен в исполнение.

А в тот вечер, когда иконка вновь оказалась на месте и Осис, повернувшись лицом к стене, посапывал и, словно щенок, дергался во сне, Ящик начал предаваться любимому занятию. Он, не отрывая глаз, смотрел на приколотую к стене обложку эротического журнала, на которой Мадонна исполняла один из своих сексуальных танцев, и мастурбировал. Он делал это так вдохновенно, что приваренная намертво к полу кровать вибрировала, словно отбойный молоток, и сам Ящик подвывал и пристанывал. Он оказался неплохим снайпером: то, что в экстазе выплеснулось из его грешного тела, точно угодило в лицо всемирно известной шансонетки и майонезом разлилось по обложке.

Кутузов лежал с закрытыми глазами, плавая в какой-то трансцедентальной запредельности. Неподалеку от их камеры кто-то дубасил в дверь. Долго, с разной интенсивностью. Затяжной крик, топот, и снова топот, и стук в дверь.

Это, конечно, был не сон, а лишь неглубокий, смешанный со сладкими видениями пересып. Когда он просыпался и осознавал, где его руки, ноги, глаза и уши, ему становилось до такой степени муторно, что в один такой момент он не выдержал и шибанул головой в стену.

Нет ничего страшнее в неволе, чем утро. Если есть ад, то именно в это время суток и именно в тюрьме. Те же самые речи, те же самые запахи, те же самые уплывающие взгляды и всепоглощающая кругом сирая казенность.

В один из таких часов Ящик разговорился. Он сидел на нарах, скрестив ноги по-турецки, курил и, словно артист на репетиции, вел монолог:

– Когда я ее поимел, мне захотелось ее убить. Всех баб и всех проституток повесить на столбах, чтобы мужики шли и радовались. Соседка тетка Зинка по пьяни мне рассказала, что моя муттер меня не родила, как все нормальные женщины, а абортировала. В семь месяцев и… отнесла в ящике из-под пива на свалку. Меня, рот-фронт, практически уже засыпали мусором, и лишь случайно один бомж, собирая бутылки, на меня наткнулся. Хорошо лето, хорошо кругом разная бумага и тряпье, а ведь там и банки, и стекло, и всякое говно… А я в нем – кусок мяса, лысый, как мой член. Как я их всех не-на-ви-жу…