скачать книгу бесплатно
– На акции вашего преосвященства получается дивиденда триста тысяч долларов.
– С божьей помощью, триста тысяч долларов.
– Скоро будут выборы.
– Выборы, – доносится эхо из-за золотых зубов его преосвященства.
– Палаты должны быть послушны верховной власти.
– Должны.
– А власть должна слушаться голоса патриотов.
– Да, патриотов.
– Итак, церковь разделяет наши взгляды.
– Церковь разделяет… благословляет.
Его преосвященство делает благословляющий жест, торжественно прощается и торжественно уносит свое накрахмаленное тело из кабинета хлебного короля.
Лицо Ундерлипа тотчас же размораживается, и он, приоткрыв дверь, звенит:
– Ди-ди-дим… Кто следующий?
В промежутке времени, пока входит следующий, Ундерлип хлопает себя по тому месту визитки, где находится боковой карман с бумажником, смеется:
– Ха-ха-ха! Церковь. С божьей помощью.
Следующий – Редиард Гордон, директор «Нью-Йоркского Вестника». Весь в устремлении вперед. Куда угодно и что угодно.
– Я доволен вами, мистер… Дри-ди…
Верхняя половина туловища Редиарда Гордона устремляется к Ундерлипу, тогда как нижняя, утвержденная на желтых массивных ботинках, остается на месте:
– Мистер, наша газета…
– Моя газета, – поправляет Ундерлип.
– Ваша газета, мистер, завтра открывает кампанию за высокие пошлины на иностранный хлеб.
– Отлично, мистер. Высокие пошлины – дорогие цены, дорогие цены – большие дивиденды, большие дивиденды… Ди-ри-ди-дим…
– Хи-хи-хи!
Ундерлип отпирает правый ящик письменного стола.
В правом ящике – белые пакеты, и в каждом пакете цветные бумаги с водяными знаками и затейливыми подписями членов правления акционерной компании «Гудбай». Акции. Один такой пакет он протягивает Редиарду Гордону.
– Завтра общее собрание акционеров. Есть оппозиция. Здесь сто акций, мистер. У вас будет сто голосов, мистер. Сто голосов против оппозиции.
Редиард Гордон прижимает пакет к сердцу.
– Есть, сэр. Позвольте выразить…
– До свиданья. Ди-ди-ди!
Следующие и еще следующие. Ундерлип опустошает свой ящик с пакетами и умножает число голосов против врагов своего правления. Ну-ка, прикинем, дри-ди-ди! Его преосвященство стоит пять тысяч акций.
Когда из собрания акционеров его преосвященство подаст голос, то это будет не один голос, а пять тысяч голосов, черт возьми! А эта куриная нога? Сто голосов. Закон? Ундерлип раздает голоса из ящика своего стола с глазу на глаз и плюет на закон. У правления остается законное число акций. Комар носа не подточит. Ди-риди-дим.
А на улицах, а на бульварах, а в скверах манифестируют чистокровные американцы, патриоты с оркестрами и полосатыми флагами. Они горланят, не переставая, «Янки-Дудль», и вместе с ними, выхаркивая остатки своих легких, орет, задыхаясь, чахоточный Сэм. Удушливые газы съели его легкие на войне, в груди Сэма сидит немецкая пуля. Сэм не обедал сегодня, не обедал вчера, не обедал… Давно не обедал.
У Сэма кипит желчь. Баста! Надо выгнать из Америки всех зеленых немцев, поляков, евреев. Тогда будет работа, и Сэм будет обедать каждый день. Еще надо свернуть головы всем этим жирным акулам, которые живут в мраморных дворцах и устраивают локауты.
– Америка американцам! – хрипит Сэм.
– У-ра! – подхватывают вокруг него.
– Долой миллиардеров! – выбрасывает Сэм из своей голодной души.
Что он кричит? В него вонзается пара десятков глаз, таких же голодных и таких же злых, как его глаза. Чья-то рука впивается в его плечо и трясет его:
– Что ты крикнул? Ты социалист? Сэм возмущен:
– Я социалист?! К черту красных, розовых, желтых! Я не получу от них жратвы.
– Кто же ты такой?
– Истый американец. Америка для американцев.
– Но ты горланил: «долой миллиардеров».
– Ну да, долой этих пиявок. Ведь я безработный. Два года без работы.
– И я.
– И мы.
– Компания «Гудбай» вышибла меня из фермы, – говорит серый мужиковатый парень с бычачьими глазами и орет громовым голосом:
– К дьяволу миллиардеров.
– Правильно! Правильно! – подхватывают несколько голосов.
Сзади напирают новые и новые кепки и котелки, и Сэма и мужиковатого парня уносит толпою вперед, в желтый тусклый туман.
На экране, в витрине редакции, горят огненные буквы, они кричат на всю улицу:
Америка для американцев!
высокие пошлины на иностранный хлеб
мы не дадим наживаться иностранцам
мы не дадим вывозить наше золото
новость!!! новость!!!
читайте вечерний выпуск!
пожар в Филадельфии
авария в океане
тысячи тонн хлеба для океана
вечерний выпуск стоит
пять центов
Толпа несет Сэма. У витрины «Вестника» – затор. У Сэма вскипает желчь.
– Ха-ха! Золото? Пусть вывозят мое золото!
– Браво, парень, браво! – трещат кругом ладони. – Пусть вывозят наше золото. Начхать!
Но у Сэма есть еще кой-что. Вместе с кровавым плевком он выбрасывает:
– Х-хе! Америка для американцев, а какие американцы будут покупать дорогой хлеб?
– Откуда ты взял это, парень? – раздаются недоуменные возгласы.
И Сэм, сам того не подозревая, повторяет доводы Ундерлипа:
– Высокие пошлины – высокие цены. Ко всем чертям высокие пошлины!
– Долой!
– Бей!
Вложив два пальца в рот, какая-то кепка оглушительно свистит: Фю-юить! Долой! Бей! Долой!
Камень летит в витрину «Вестника», звенит стекло. Экран гаснет. На ступенях редакции, в озарении дугового фонаря, коротенькая, круглая фигурка Кингстон-Литтля. Тише! Тс-с!
Литтль обращается к дорогим братьям. Дорогие братья попались в чью-то ловушку. Конечно, это агенты Москвы подбили дорогих братьев на такую штуку, ибо братья ни уха, ни рыла не понимают в политике. Если бить окна, то надо выбирать окна редакции врагов национального движения.
Сэму нужно спросить Литтля кое-что о высоких пошлинах на хлеб. Но Сэм не решается, потому что он ни уха, ни рыла…
– Правильно! – хрипит Сэм.
– Правильно! – грохочут сотни Сэмов, ни уха, ни рыла не понимающих в политике, но голодных и злых из-за безработицы.
III
Для того, чтобы устроить совет четырех золотых мешков, совсем не требуется собирать их в одном месте. Каждый сидит у себя в кабинете: короли хлеба и металла в Нью-Йорке, король угля и нефти – в Чикаго, король… нет, правильнее сказать, королева… Итак, королева транспортных средств – в Вашингтоне. Они сидят в своих уютных креслах, в разных концах республики и, несмотря на это, ведут оживленную беседу.
Делается это очень просто. Каждое золотое величество поворачивает рычажок фоторадиофона до надлежащей кнопки на доске коммутатора и бросает в приемник:
– Алло!
– Алло! – скрипит ржавый голос короля угля и нефти из Чикаго, мистера Бранда.
– Алло! – звенит королева транспорта, миссис Мариам Дэвис.
– Алло! – гремит металлом хлебный король.
– Алло, алло! – вкрадчиво мурлыкает мистер Лориссон, король всей тяжелой индустрии Соединенных Штатов.
И на экране фоторадиофона каждый король видит всех остальных трех королей. Просто и ясно.
Парламент говорит и голосует. Сенат говорит и тоже голосует. Президент не говорит и не голосует, а подписывает то, что наговорили и наголосовали джентльмены из парламента и сената. А четыре магната Северо-Американских Соединенных Штатов не говорят, не голосуют, не подписывают, а заставляют голосовать, говорить и подписывать то, что им нужно, джентльменов из парламента и сената и джентльменов из Белого дома.
А что им нужно? По улицам Нью-Йорка, Вашингтона, Бостона, Филадельфии гремит, не переставая, «Янки-Дудль». Патриоты сворачивают скулы красным и бьют окна их редакций – вот что им нужно. Когда безработный Сэм, выхаркивая остатки своих легких, горланит: «Америка для американцев», он делает, не зная этого, именно то, что нужно трем джентльменам и одной леди, совещающимся по фоторадиофону.
Положение не делает разницы. Джентльмены и леди обедали. Сэм давно не обедал. Но это ведь мелочь, не правда ли? Обедавшие джентльмены и голодный Сэм заняты по горло общим делом.
– Алло! Мы начинаем! – гремит в приемнике хлебный король.
– Олл-райт, – кивает остроконечной головою с голубыми, оттопыренными, как ручки вазы, ушами мистер Бранд, угольный король.
– П-ф-ф! П-ф-ф! – дымит в ответ из трубки коротенький, пушистенький, мягонький, точно холеный белый котенок, металлический король, мистер Лориссон.
Королева транспорта, миссис Дэвис, держит в руках крошечную обезьянку, глядит на нее глазами цвета ртути и говорит, обращаясь не к джентльменам, а к обезьянке:
– Мы начинаем, моя крошка.
И делает «чмок-чмок», целуя свою крошку прямо в губы…
– Треть акций газетного треста у меня вот здесь, – хлопает по своему карману Ундерлип.
– П-ф-ф! Большой дивиденд?
– Да, да, какой дивиденд? – настораживает свои голубые уши мистер Бранд и делает пальцами такое движение, точно считает деньги.
– Х-хе! – пожимает плечами Ундерлип. – Пресса куплена не для дивиденда, а для… Нам нужно делать общественное мнение.
– Чмок, чмок, – целует Мариам Дэвис обезьянку. – Слышишь, моя крошка, нам нужно мнение.