скачать книгу бесплатно
– Ты какой–то хмурый, – замечает Олег. Он уже навеселе, отирает пот с верхней губы, раскраснелся лицом.
– Да, есть проблема, – признает Арсений.
– Что такое? С деньгами туго?
– С первого выстрела попал. Ага, – Арсений тянет остывший чай из фарфоровой кружки.
– Много надо?
– Шестьсот пятьдесят.
– Ох ты ж… На что тебе?
– Не могу сказать, Олеж. Но сильно нужно. Хотел вот спросить тебя – сможешь помочь?
– Блин, Сеня. А Витька тебе не одолжит что ли? У него ж деньжата водиться должны?
– Да у него ипотека, машина в кредит… Я даже спрашивать не хочу. Пробовал кредит взять – не дают. Говорят – старый ты, бедный и не трудоустроенный: шиш тебе, а не деньги.
– Сень, слушай, я бы с радостью… Но только не сейчас. Все до копейки в обороте. Я ж говорю: два офиса новых. Ну никак не выдернуть. Даже шесть сотен.
– Может, знаешь кого, кто сможет одолжить?
– Знаю. Да с ними лучше не связываться. И они залог попросят. А что ты им отдашь? Свой ВАЗ-2107? Или домишко в деревне? Не, не вариант. Что ж там у тебя такого случилось, что такая сумма нужна? Слушай, я вот иногда тебе завидовал даже. Твоей жизни – спокойной такой, размеренной. Деревня, чистый воздух, не надо никуда бежать, ничего решать, врать, убеждать, давать взятки, подлизываться… А только видно не все так просто, Сень? Расскажи старому другу, не держи при себе.
– Не могу, Олеж. Никак не могу. Не проси. Я знал, что не поможешь, так… от безысходности.
– Что значит «знал»? – Кондаков сжимает рюмку в руке. – Приходи месяца через три, запустим новые точки обслуживания, и я тебе просто из кармана достану и отдам. Как сможешь – вернешь. Почему это ты «знал»?
– Через три месяца уже поздно будет. Да и там появится третья новая точка продаж, или еще что-нибудь. Думаешь, я не понимаю?
– Чего не понимаешь? Ну-ка, ну-ка…
– Ты же бизнесмен. Всегда им был. В отличии от меня. Дашь ты мне деньги в долг, а возвращать их я как буду? С чего? С пенсии копеечной…
– Сеня… ну не ожидал я от тебя такой фигни, – Олег откидывается на спинку своего кожаного кресла. – Н-да… Не ожидал. То есть ты думаешь, что я старому другу не стану помогать? Что мне денег жалко? Да даже если ты мне их не вернешь, я слова не скажу. Только я ж тебе объясняю…
– Да, да. Офисы. Два. Я слышал.
– Вот уже и обиженного строишь! Сеня, тебе как будто семь, а не семьдесят, честное слово!
Арсений пожимает плечами.
– Ты ко мне не справедлив! – Олег вскакивает со своего кресла и начинает ходить взад–вперед по кабинету. – В свое время я тебя спас, между прочим!
– Спас? От чего? От денег и успеха? – поднимает взгляд Арсений.
– Вот ты значит какого мнения? – задыхается Кондаков. – Наш бизнес был разрушен, мы были на грани банкротства. Я оградил тебя от всего этого кошмара. Позаботился о тебе, взял удар на себя! Ты же знаешь, каково мне пришлось тогда! Но мне некуда было отступать, а ты вернулся в школу, преподавал дальше, и жил спокойно, пока я ужом тут вертелся, пытаясь закрыть долги фирмы.
– И они точно были? – Арсений сжимает кулаки.
– Ого! Ничего себе! – Кондаков мотает головой и смеется.
– Один год, Олежа… Ты все закрыл, взяв два контракта, которые мы вместе разрабатывали. И через год приехал ко мне на двухсотом мерине. А оставил я тебя на Дэу – Нексии. Помнишь?
– Знаешь, что, дружище, – Олег играет желваками. – Давай-ка закончим на сегодня. Достаточно. А то я тебе за такие разговоры в морду дам. По-дружески.
– За правду многие получают по роже, Олег Семеныч. Не я первый, не я последний. Ну, подставлять физиономию?
– Иди ты, – Кондаков плюхается в кресло, отворачивается от Арсения.
– Ага, я пойду, – усмехается тот.
– Ага. Иди. – бурчит Олег.
Арсений уходит, не попрощавшись. На что он рассчитывал? Смешно…
Садится в машину, долго сидит, стараясь успокоить колотящееся сердце. Давление ползет вверх, начинает кружиться голова. В кармане находит таблетку «Лористы», сует в рот.
Потом Арсений листает записную книжку в телефоне. В очередной раз. Будто там волшебным образом мог появиться кто–то, кто одолжит ему нужную сумму.
Но нет, волшебства не произошло. Пора ехать домой и думать, что делать.
В деревню Арсений приезжает ближе к десяти вечера. Начинается дождь. Дворники размазывают по лобовому стеклу капли и пятна света от редких фонарей. Арсений щурится, разглядывая дорогу.
Паркуется у ворот своего дома, решает во двор не заезжать – устал, возиться со створками лень. Они тяжелые и открываются плохо, потому что провисли, уперлись в землю. Арсений выходит из машины, холодный дождь льется за шиворот. Он спешит к двери, вытаскивая ключи, но его окликают.
– Иваныч! Иваныч, погоди!
Василий – сосед, недавно вышедший из тюрьмы, где провел очередные несколько лет за кражу. Пока сидел – было тихо в их переулке. Жена изредка приводила мужиков в дом, но сильно не буянили. Теперь же каждый вечер скандалят.
– Привет, Вася. Чего тебе? – Арсений со вздохом останавливается.
– Здорово, Иваныч! – Василий косо улыбается сквозь вислые усы. Он навеселе. – Как жизнь?
Арсений пожимает плечами.
– А я гляжу, тебя нет весь день. Думал, ты к Витьке уехал.
– В город ездил. По делам.
– Деловой человек! – Василий трясет указательным пальцем, смеется. – Ну-ка, постой.
Оборачивается. К воротам его дома подходит Алиска – дочь. Она по земле волочет за собой какую–то игрушку. Вся промокла, волосенки прилипли к маленькой головке. Хотела, наверное, проскользнуть, пока отец занят разговором, но тот будто спиной видит.
– Ага, явилась! – вскидывается Василий. – Иваныч, не убегай. Я щас!
Он в несколько прыжков оказывается возле Алиски и отвешивает ей подзатыльник. Девчушка влетает в раскрытые двери, едва не упав. Уже из двора доносится ее рёв.
– Поори мне! Где шлялась? Я тебе сказал, чтоб в восемь дома была? Сказал? Ну я с тобой еще пообщаюсь сегодня!
Возвращается к Арсению. Тот хмурится. Ему неприятно и больно смотреть, как Василий с женой гоняют Алиску. Но он молчит.
– Вась, давай короче. Давление у меня сегодня, мне б домой пойти.
– Не вопрос, Иваныч! Щас отпущу, ты только это… – Василий придвигается ближе, дышит в лицо перегаром. – Мне бы триста рублёв. У меня послезавтра калым. Там, на кладбище. Я как штык, тебе все верну. Одолжишь, а?
Арсений, не сказав ни слова, лезет в карман, достает кошелек. Там всего четыреста. Сотню оставляет, остальное протягивает Василию.
– Иваныч! Ты человек! – широко склабится тот. – Не то, что эти жмоты, – широким жестом обводит полдеревни. – Послезавтра – всё до копейки!
– И остальные семьсот? – усмехается Арсений.
– А-а… – Василий застывает, жует усы. – Ну… Триста точно!
И убегает.
Голова кружится. Арсений открывает двери во двор, возится с вечно заедающим замком на террасе. Вспоминает, что, кажется, не закрыл машину, тихо ругаясь под нос, бредет обратно на улицу.
Наконец попав в дом, стаскивает мокрую крутку и растягивается на кухонном диванчике. Дома холодно, но не только затапливать печь – притащить из комнаты обогреватель уже сил нет. Арсений укутывается в плед и засыпает.
II
Спится как обычно плохо. Сморило от усталости, а спустя часа три – проснулся и долго лежал, ворочался, сон не шел. Кажется только где-то в пятом часу снова провалился в беспокойное забытье. Снилось что-то, кажется, дорога, деревья – лес или роща – темные, с опавшей листвой. Посреди леса стояли столы, за которыми сидели сотрудницы кредитных отделов и в один голос повторяли «Вам отказано!».
Просыпается в восемь. Головокружение не прошло. Меряет давление – тонометр всегда рядом на столе. Высокое. Снова пьет таблетку. Лежит, глядя в потолок. Там сеть трещин, знакомая еще с детства. Вон лодка с парусом, вон старушечье лицо, вон два листочка кленовых. Также как сейчас он лежал здесь и шесть десятков лет назад. Только чувствовал себе гораздо лучше.
Это дом его бабушки и дедушки. Первый раз его сюда привезли, когда Арсений был еще младенцем. И потом вся судьба его оказалась привязана к этим стенам.
Отец помер рано, когда Арсению было пять. Отца он почти не помнит. Говорят, запойный был. Мотылялся с одной работы на другую, таскался по вытрезвителям, зимой надрался до потери памяти и замерз в городском переулке. Мать горевала не долго, нашла ухажера, даже нескольких. Но замуж больше не выходила. Работала на фабрике верхней одежды, от безденежья вроде не страдали. Но заниматься сыном ей было некогда и не очень хотелось, потому на все будни отправляла Сеньку к бабушке с дедушкой. Поначалу на выходных забирала обратно к себе, а потом перестала. Только приезжала дважды в месяц, привозила еды и денег. Иногда – какую-нибудь игрушку. Трепала Арсения по макушке, чмокала мокрыми губами в щеку и улетала обратно в город, жить своей жизнью. Бабушка вздыхала, ворчала под нос. Дедушка пихал его в плечо, улыбался щербато и молча подмигивал: мол, ничего, Сеня, прорвемся.
Бабушка всю жизнь отработала бухгалтером в лесхозе, дед – трудовиком в местной школе. Но, несмотря на штампы, связанные с этой профессией, почти не пил. В праздники разве что позволял немного настойки.
В доме две комнаты. кухня и мансарда. Туда Сеньку и определили. Поставили буржуйку. Да и от дымохода, шедшего через Сенькино жилище, нагревалось. Жаль, окно было всего одно, а свет не проводили. Но Сеньке даже нравилось сидеть с керосинкой или свечами. В детстве тебе не с чем сравнивать свою жизнь, и какой бы она ни была, считаешь, что так и должно быть. У него на мансарде был свой стол, стул, топчан – дедушка ему сделал. Еще сундук свой отдал внуку под вещи.
В семь лет Сенька пошел в деревенскую школу. Учился очень хорошо, оказался учеником старательным и примерным. Мать приезжала все реже. Ее повысили на работе, дали руководящую должность. А деньги присылала переводом на почту.
Когда Сенька был в шестом классе, умер дедушка. Мать организовала похороны, но сама лишь на часок заглянула на кладбище, когда хоронили. Привезла огромный венок, уронила пару слезинок и растворилась в ноябрьской темноте.
В деревне школа – до восьмого класса. Бабушка специально поехала в город к дочери, решать по поводу Сенькиной учебы. Он заканчивал круглым отличником. Нужно было учиться дальше, идти в старшие классы. Для этого ему нужно было перебираться в город.
Арсений вздыхает. Детство, детство… Сейчас глядя на часы, просто физически ощущаешь, как секунда за секундой вытекает из тебя жизнь. А в детстве ее было еще так много впереди, и время можно было транжирить направо и налево. Теперь же ее очень и очень мало, и каждый миг хочется притормозить, задержать, продлить.
А самое обидное, что именно сейчас дни пролетают с бешеной скоростью. Кажется – только недавно он открыл глаза, а уже солнце висит на низких сосновых лапах дальнего бора, холодеет ветер… День кончается. Почему–то там, в далеком–предалеком детстве каждый день был долгим, ярким, всё тянулся и тянулся, не давая перепрыгнуть свои пределы и устремиться детской душе дальше, приблизиться к такой долгожданной взрослой жизни. А так хотелось, чтобы сутки промчались одним кратким мигом, за ними – другие, и так скользили безостановочно кадрами цветного кино, пока не грянул хотя бы шестнадцатый или семнадцатый день рождения.
Тогда время тянулось густой смолой от ночи ко дню, а сейчас, когда его осталось совсем мало – льется апрельским ручьем.
Давление «отпускает». Арсений поднимается с дивана, ставит чайник, включает электрический обогреватель – идти в сарай за дровами не хочется. Снова листает записную книжку в телефоне. Находит номер Вентеля. Минут пять сидит, глядя на экран «Сименса». Потом нажимает набор номера.
– Але? – в трубке сонный голос Теляева.
– Здорово, Веня.
– Иваныч, ты чего такую рань?
– Прости, я-то рано встаю. Думал, что и остальные уже на ногах.
– Не, я раньше десяти часов даже и не думаю просыпаться. А че, если возможность есть подрыхнуть? Мне ж в офис на работу не надо, – хохочет Вентель.
– Ладно, кто рано встает… Сам знаешь. Разговор есть, подскачу к тебе?
– Ну если разговор, тогда – конечно. Приезжай, я дома.
Вентель живет на окраине деревни, там выстроено несколько новеньких пятиэтажек, в одной из них бывший ученик Арсения недавно прикупил две квартиры на разных этажах и сделал себе двухуровневую. Соседи отчаянно возражали, боясь, что дом рухнет от такого ремонта, и даже пожаловались в полицию на неузаконенную перепланировку, но Вентелю было откровенно наплевать и на общественное мнение, и на полицию. Один из особо рьяных защитников целостности дома в итоге получил от Вени по лицу, подал на него заявление и узнал, что сам виноват, и вообще это он первый напал на Вениамина Алексеевича.
Арсений паркуется рядом с Вениным «Лексусом». От утреннего кофе и двух бутербродов с заветренной колбасой, урчит в животе. Морщась, Арсений ковыляет к подъезду. Вроде бы, давления нет, а все равно как-то «штормит». Набирает двадцать два, слышит искаженный плохим микрофоном голос Вени: «Заходи, Иваныч», и поднимается к нему.
Вентель – круглолицый, румяный, крепкий, с небольшим брюшком. Русые волосы аккуратно зачесаны на бок. Он широко улыбается, крепко жмет руку.
– Чайку, Иваныч? Или чего перекусить?
– Нет, нет, только что завтракал.
– Тогда проходи, присаживайся. Я тут себе пока яичницу сварганю, если не возражаешь.
Веня возится возле холодильника.
– Ты рассказывай, я слушаю. Что за разговор?
– Деньги нужны.
– Это понятно. Они всем нужны, – оборачивается Вентель, подмигивает. – Сколько надо–то?
– Шестьсот пятьдесят.
– Сумма приличная. На кой тебе такие деньжищи, Арсений Иваныч?
– Потребительские нужды, – усмехается Арсений.
– Понял, вопросов больше нет.
– Я подумал – может домик мой в залог возьмешь? Ты ж без залога не дашь.
– Без залога не даю. Даже таким старым знакомым, как ты, Иваныч. Брат придет – и то не дам. Тут дружба отдельно, бизнес отдельно – сам понимаешь. Домик, говоришь?
– Ну да.
– Ох, товарищ учитель… Ты представляешь, сколько процентов с шести сотен-то платить придется? Самый минимум пять в месяц.
