скачать книгу бесплатно
Легенды города 2000
Оксана Усова
Если вы похищаете человека из психушки, будьте готовы к тому, что его видения могут быть вполне реальными и вы обретёте ценного напарника по борьбе с преступностью, вооруженной клыками, когтями и несанкционированной магией.А Владивостоку нужна крепкая рука. Здесь браконьерствуют русалки, загадочно умирают кандидаты в мэры города, вампиры открывают студию загара, а японский автомобиль вполне может начать убивать людей. Так что работы здесь дозорным Бюро «Жар-птица», потомкам умерших магических цивилизаций, всегда по горло.Что удивительного в том, что именно под этим городом спит древняя воительница, которая поклялась воскреснуть из мертвых и встать на защиту мира, когда могущественный чародей освободится, чтобы заставить всех играть по своим правилам?Ведь если вы похищаете человека из психушки, то он вполне может оказаться героем из пророчества.
Оксана Усова
Легенды города 2000
Спасибо земляку Д. Ю. А. за неоценимую поддержку этой книги.
В книге упоминается Instagram – принадлежит Meta (признана в России экстремистской организацией, ее деятельность запрещена).
Пролог.
Июнь 2020
Наша история началась в предрассветный час, когда уже не темно, но еще не светает.
Насквозь просоленные дома и дороги Владивостока успокаиваются лишь на этот переходный миг. Прямо в машине засыпает последний таксист, а водитель первого мусоровоза заводит мотор и гудит охраннику в будке возле шлагбаума, чтобы тот выпустил машину со стоянки базы. Примерно в это же время закрывается последний ночной клуб и начинает работу хлебозавод.
Спящим этого короткого мгновения хватит только на то, чтобы всхрапнуть и перевернуться на другой бок. А вот для магии, такой старой, что она кажется вечной, вполне хватит времени, чтобы заставить мировой баланс пошатнуться.
Именно в эти считанные секунды на улицы города выползает едва заметный глазу светло-серебристый туман, который газовой шалью устилает асфальт и брусчатку. Он просачивается в стоковые отверстия, опускается до самого сердца города, подземных катакомб, и нежно гладит веки спящих там существ. Спите крепче, просит туман. Однажды вы очнетесь полными сил.
Вволю налюбовавшись, туман взмывает ввысь по трубам вентиляции и снова оказывается на улицах Владивостока, где с любопытной опаской заглядывает в темные стеклянные витрины пекарен и кафе, но не находит там своего отражения. Под дверными ковриками туман обнаруживает обрывки ароматов свежей выпечки и кофе, полироли для обуви, морской пыли и вымытой с шампунем собачьей шерсти.
У ступенек круглосуточного супермаркета робко переминалась с ноги на ногу старушка в черном капюшоне. Подувянувший букет белых лилий светился, когда на него падал блеклый луч фонаря. Дырявая поношенная юбка, два гнилых зуба, потускневшие глаза – весь ее образ вызывал жалость и желание купить букетик.
– Милок, – ласково позвала она.
Мимо как раз проходил грустный парень, сосредоточенно звонивший кому-то по мобильному телефону. Куда он мог брести в такой час? Может, с девушкой поссорился и не мог вызвать такси?
– Чего тебе, бабуля? – спросил он, будучи явно не в духе.
– Купи букетик, – попросила старушка. – Недорого, сто рублей всего. Пенсия маленькая, давление замучило… На лекарства не хватает.
– Отчего ж не помочь, бабушка, – вздохнул парень и полез в карман куртки за портмоне.
Старушка улыбнулась еще шире и сделала шажок вперед.
Шипастый ошейник с цепочкой-поводком защелкнулся на ее шее так быстро, что она не успела даже моргнуть. Яга плотоядно взвыла, но страж резко дернул цепочку на себя, не давая ей вырваться. Старуха ощерилась и выпустила когти, безуспешно пытаясь ранить юношу-жара.
– Мы нашли твою избушку под мостом, – сказал он, набирая чей-то номер, на сей раз по-настоящему. – В печке были косточки тех, кто купился на букетик…
Лезвие меча вошло в спину парня беззвучно, и телефон полетел на землю. Кровь хлынула изо рта парня, и он пошатнулся. Цепочка выскользнула из ослабевших пальцев.
– Тебя разве не учили, что Ягу в одиночку в плен не возьмешь?
Мужчина в элегантном костюме дернул рукоять на себя, и тело стража с глухим стуком рухнуло ничком.
Яга упала на колени, с подвыванием срывая ошейник. Убийца наклонился к мертвому стражу. На лице парня навеки отпечаталось удивление.
Мужчина разжал пальцы юноши и забрал у него зажигалку.
Крышка откинулась с сухим щелчком. Убийца понаблюдал за огоньком пару мгновений, а затем бросил зажигалку на тело мертвого.
Волшебное пламя охватило труп сразу же.
– Хозяин, – просипела старуха, все больше теряя человеческий облик. Ее челюсть выросла и выдвинулась вперед, а нос вдавило в череп. – Хозяин.
– Заткнись, – велел мужчина в костюме, и Яга умолкла.
Ардричу почудилось, что это не огонь вовсе, а женские волосы, непокорные, сияющие, янтарного цвета. Очарованный, он протянул руку и сразу же отдернул.
– Очередь за тобой, Янтарина, – прошептал он. – Как бы искра не погасла.
…Тем временем туман продолжал рыскать по предрассветному городу, отдавшись чьему-то зову. Наконец он затормозил и разлегся, как кошка, у ног двух черных фигур на крыльце ресторана «Гриль».
– Сид, ты уверен, что это хорошая идея?
Сумка с инструментами ходила в руках Люца ходуном. Свитер противно покалывал грудь и спину, покрытые липким потом. Парень торопливо стащил с головы вязаную шапку, которую носил даже летом, и протер ей лицо. На щеке сразу же закровоточил прыщ.
Отмычки, порхавшие под пальцами Сида, замерли.
– Не знаю, как ты, Лютиков, – настоящей фамилией Глеб звал друга только в моменты, когда злился на него, – а я не могу напеть чеканных монет в переходе. Мы с тобой оба уже несколько дней растягиваем последнюю пачку гречки, а стипендия будет только через две недели. Если не хочешь жрать – проваливай, а лично я намерен наесться здесь настоящего мяса до отвала. У этих мажоров не убудет из-за пары кусков.
Сид посмотрел на друга, как бы ожидая ответа, а когда ответа не поступило, фыркнул, и отмычки замелькали в его бледных пальцах еще проворнее.
В глубине души Глеб Сидин осуждал себя за то, что опустился до кражи. Он был молод, полон сил, перспективный студент юрфака и староста потока. Мог бы подрабатывать на стройке, в магазине, в кафе. Он приехал во Владивосток из маленького городка Холмска на Сахалине с одним рюкзаком вещей, с легкостью поступил на бюджет Дальневосточного федерального университета. Пандемия COVID-19 внесла свои коррективы: той весной предприятия города, мелкие и средние, закрыли свои двери сначала на карантинную неделю, а потом на карантинный месяц. После этого открыться вновь смогла едва ли половина, что лишило город десятков тысяч рабочих мест. Закрывшиеся навсегда, ресторанчики и ночью и днем осуждающе провожали разбитыми стеклами горожан. Многие женщины и мужчины все еще носили медицинские маски и опасливо обходили стороной надсадно кашляющих бездомных, разложивших свои лохмотья для сушки прямо на ступеньках подземных переходов.
Чаще всего в это время суток Светланская, самая старая улица города, все еще бурлила жизнью. Таксисты кричали девушкам непристойности, молодежь гурьбой вываливалась на улицы из ночных лапшичных, баров и ресторанов, из машин гремела музыка. Но сейчас на всех дверях висели таблички «Закрыто», и улица выглядела чище и опрятнее обычного.
– Кажется, получилось, – негромко сказал Сид.
Он спрятал отмычки в нагрудный карман кожаной куртки и открыл дверь. Люц про себя отметил, что друг предусмотрительно, словно заправский домушник, надел тонкие латексные перчатки.
Тихо, стараясь не шуметь, Сид вошел первым, подсвечивая себе под ноги фонариком. Затем он коротко махнул рукой, и Люц скользнул в помещение вслед за ним. Попав внутрь, он, казалось, преисполнился верой в их сомнительное предприятие и с любопытством осмотрелся.
Даже в полумраке в ресторанчике было красиво. Луч фонарика Сида выхватывал то брендированные скатерти, то сочные фотографии блюд в меню на столиках, то краба, который слепо постукивал клешнями по тусклому стеклу аквариума.
– Хэй, дружок, – прошептал Люц крабу. – Какой ты вкусный на вид. Сварить бы тебя да слопать под пивко.
Рот Люца наполнился слюной, и он еще плотнее прижал сумку Сида к груди. Он представил этот же ресторан, но вечером, когда на каждом столике горит маленькая свеча, а стены наполнены музыкой и гвалтом людской речи. Люц вообразил, как входит через эту дверь, но не украдкой, не ссутуленным вором, пришедшим за объедками с чужого стола, а состоявшимся мужчиной. Таким, который может гордо расправить плечи и зайти в зал ресторана, ни от кого не пряча глаз, а под руку его держит эффектная женщина. Музыка стихает, и все головы поворачиваются к нему.
– Пс-с, Люц! – Сид уже проделал половину пути к двери на кухню. – Ты что застыл? Хватит копаться! Быстрее!
– Да-да, – пробормотал Люц и вытащил свой фонарик.
Полумрак удачно скрыл алчные искры в зрачках, которые в силу его молодого возраста еще не успели превратиться в пламя.
Еда в холодильной камере превзошла их самые смелые ожидания. В нижних ящиках горками лежали луковицы, болгарские перцы, помидоры всевозможных размеров и оттенков красного и желтого, огурцы – Люц сразу схватил один и захрустел им так громко, как будто хотел проглотить, совсем не жуя.
В более прохладной части помещения на крюках висело мясо, а на веревках гирляндами свисали сосиски, колбасы и копчености.
Сид срезал ножом два куска сосисочной гирлянды, один бросил ошалелому от голода и счастья Люцу, а во второй впился зубами сам. Сосиски оказались начинены плавленым сыром. «Гораздо вкуснее, – запоздало подумал Сид, когда у него в чреве исчезала пятая сосиска, – да и безопаснее было бы напихать все это в сумку да пожарить на берегу моря». Но терпеть печальное урчание желудка у него больше не было сил.
Они ели и ели, совершенно не заботясь о том, что их животы ревели от изумления и грозились устроить потом взбучку в туалете. Они ели до отвала и тошноты, уже не чувствуя вкуса, но не забывая все-таки набивать сумку блинчиками, ветчиной и головками сыра. Если и оставалось у них еще чувство вины, то оно было съедено где-то между кусками торта «Наполеон» и арбузом.
– Так-так-так, – раздался женский голос за их спинами. – Какие славные человеческие хрюшки.
Люц подпрыгнул от неожиданности, и кусок курицы выпал у него изо рта прямо на пол. Рука Сида легла на увесистый фонарик на поясе.
Резко зажегся свет, и когда парни проморгались, то увидели, что в дверях холодильной камеры стоит очень красивая девушка. Когда встречаешь таких на улицах, кажется, что они нашли чудодейственный способ нанести на себя всевозможные фильтры Инстаграма и выйти в реальную жизнь. Высокая, статная, с длинными светлыми волосами, узкой талией и зовущими бедрами.
От ее бедер не могли оторвать взгляд они оба. И Сид, и Люц, как зачарованные, смотрели, как девушка переминается с ноги на ногу, отчего ее ноги, втиснутые в тесные джинсы, меняли один аппетитный ракурс на другой. Парни были не в силах толком заглянуть ей в лицо.
– Как мерзко, – сказал второй женский голос, и из тьмы выступила еще одна девушка.
Эписель не пыталась навести на парней морок – легкого животного колдовства ее сестрицы было достаточно, чтобы Сид и Люц замерли с опущенными головами, пуская тонкие нити слюны на пол. Она не любила притворяться человеком даже для того, чтобы зачаровать жертв. Русалке нравились ее острые зубы, которыми она с легкостью дробила раковины моллюсков; перепончатые пальцы, ломающие шейные позвонки, как песочное печенье; зеленые груди, кормившие морских коньков по весне. Ее же сестра, Марисэль, обожала все людское и тащила к себе в грот утонувшие смартфоны, консервные банки и разбитые пудреницы.
Но одна страсть объединяла двух русалок. Ради нее они время от времени выбирались на охоту на сушу: человеческое мясо, которое они приносили в жертву Морскому королю. Мужское мясо было не в пример вкуснее.
Сид и Люц следовали за двумя русалками, не чуя под собой ног. Сила магнетического притяжения скручивалась, насаживая их на невидимые крючки, и тащила за собой.
Русалки завели молодых мужчин в море прямо со Спортивной Набережной Владивостока. О, этот город был просто идеален для их охоты! Как много пьяных купальщиков летом, как близко от баров в центре до линии прибоя, что была дверью в их дом! Целые битвы русалочьих кланов разворачивались за то, чтобы получить право осенней охоты в тех водах Японского моря, что омывают портовый город Владивосток! Победивший клан целых три месяца, до первых льдин, жировал и охотился, чтобы вдоволь насытить себя и своего кровавого бога, а потом уплыть далеко на север, к Камчатке, и залечь на глубоком морском дне в спячку.
– А ничего, что они только что наелись? – вдруг спросила русалка, любившая принимать человеческий облик.
Она с наслаждением наблюдала, как матерь-вода подбирается все ближе и ближе к отупевшим от страсти лицам Сида и Люца, готовясь навеки залить им легкие.
– Фаршированные даже вкуснее, – трескуче захохотала ее сестра.
С берега вдруг раздался залихватский свист.
– Только не в нашу смену, девочки!
На стороне дозорных Бюро «Жар-птица» было численное преимущество. Ближе всех к воде подошел невысокий парень, у которого к левой стороне лица от носа до кромки кудрявых темных волос у виска налипли кусочки чего-то, что больше всего напоминало битое стекло. Вся щека от этого странно блестела.
За его спиной с мечами наперевес стояли девушки. Высокая и широкоплечая была уже знакома русалкам, и они зашипели, обнажая зубы, при виде ее солнечных очков и тугих рыжих кудрей. Вторая девчонка скрывала волосы под кепкой с козырьком, обращенным назад, а ее лицо, аристократическое, бледное и со сжатыми жесткими губами всем своим выражением намекало на то, что на пути ее меча лучше не становиться.
Последний, четвертый, был мужчиной, который поседел до белизны в свои неполные тридцать лет. Тонкая серая футболка под джинсовой курткой плотно обтягивала твердый пресс и грудные мышцы, намекая, что их обладатель провел очень много часов в спортзале. Легкая небритость и насмешливые карие глаза – даже по меркам русалок он был красивым, если не считать свежий шрам, рассекавший его лоб напополам. Он твердой рукой направил пистолет прямо в сердце одной из русалок, вздернул подбородок, намекая, что не промахнется, и поддержал напарника:
– Отпустите их.
Эписель на правах старшей заговорила первой:
– Никогда служительницы культа Морского короля не отпустят своей добычи по собственной воле!
Марисэль коротко взвизгнула, поддерживая сестру. Их жертвы замерли, вода уже доставала им до подбородков. Неподалеку заскрипели кабинки на колесе обозрения, задетые порывом ветра.
Небритый мгновенно выстрелил, и узкая пуля прошила грудь Эписель насквозь, пронзая маленькое серое русалочье сердце. Она упала навзничь, не успев издать больше ни звука, и поверхность воды пошла пузырьками пены, растворяя ее тело в крупицы соли.
На этот раз визг Марисэль был тоньше и выше. Она раскрыла пасть, начиненную острыми шипами зубов, так широко, что жабры на ее шее затрещали. Сид и Люц очнулись от морока и начали испуганно озираться, пытаясь понять, что произошло.
Сид обернулся, и две пары янтарных глаз на мгновение встретились.
Раздался оглушающий треск, перекрывший даже вопли Марисэль, и предрассветное небо на миг стало угольно-черным.
Спустя минуту море вспучилось, вздыбилось в воздух. Морская волна замерла над отпрянувшими в страхе существами, но не обрушилась на них. Невидимые руки начали мять ее, как дети мнут вязкие желеобразные лизуны, и вода податливо принимала причудливые геометрические формы одну за другой.
Русалка, повидавшая многое и не боявшаяся никаких штормов или цунами, уже готова была бросить все и в ужасе бежать вглубь суши, как вдруг вода резко опустилась, обдав и ее, и стражей Бюро тучей освежающих брызг.
На дне Спортивной гавани мягко светилась трещина. Она изгибалась и шипела, точно разозленный уж, и вытягивала остатки свежести из окружающего пространства. Сид и Люц бесследно пропали.
Несмотря на жару, обитательницу подводного мира от увиденного зазнобило. Она, увидев оранжевую полосу рассвета, крутанулась на пятке и исчезла среди радужных пузырьков морской пены.
Рыжая дозорная громко выругалась.
Глава 1. О ЧЕМ Я ГОВОРЮ, КОГДА Я ГОВОРЮ О МАГИИ
Май 2019
– Судом принято решение о применении мер медицинского характера и помещении гражданина Гердова Константина Всеволодовича в стационар общего типа…
К середине ночи обезболивающее перестало действовать. В полузабытьи мне чудилось, что ладони распухли от укусов полчищ пчел. Вены вздулись и впились в кожу изнутри так сильно, что вот-вот были готовы с треском порвать ее. Боль жидкими струями потекла вверх, от кончиков пальцев к самому сердцу, как если бы мое тело облили бензином и подожгли.
В последний раз мне было так плохо, когда в ночном клубе я впервые попробовал кислоту. Остальных ребят накрыло смехом, а мне показалось, что я сейчас сдохну.
Впрочем, на грани жизни и смерти к тому времени я балансировал уже довольно долго, пытаясь утопить свои вечера и ночи в синтетическом веселье наркотиков и алкоголя. Я был хозяином самых сумасшедших вечеринок Владивостока две тысячи четырнадцатого года, постоянно попадая на страницы светских хроник то в обнимку с очередной безымянной девушкой, то с носом, испачканным в кокаине. В отделении полиции у меня была даже любимая лавочка, на которой, впрочем, я редко задерживался дольше чем на час. Но никто не знал истины. Впрочем, кого она будет интересовать, пока есть выпивка?
Психологи связывали мой образ жизни с ранней смертью матери. Как-то я спросил, есть ли какая-то градация – если мать умирает, когда вам тринадцать, вы страдаете сильнее, чем если бы вам на этот момент было бы тридцать один? Такая чушь.
Газеты писали, что модный парфюмер Мария Гердова была пьяна, когда села за руль, и погибла довольно глупо. Конечно, отец сделал так, чтобы газеты с фото намотанной на столб машины не попадались мне на глаза. Одноклассники старались держаться от меня подальше, учителя пытались быть милыми и наперебой совали мне что-то – кто конфету, кто конструктор, кто просто трепал по голове и разрешал не сдавать домашнее задание. Но благодарен я остался лишь своей учительнице по математике, которая после уроков вызвала меня к себе в кабинет и молча протянула газетную вырезку.
Я не стал ненавидеть мир или бояться машин, и это фото, черно-белое и какое-то нереальное, не стояло у меня перед внутренним взором всю оставшуюся жизнь. Но одно мне запомнилось точно: изломанная женская рука, измазанная кровью и кремом моего именинного торта.
Первый раз меня накрыло после похорон. Все утро лил дождь, классическая погода для июня в Приморском крае, и я в каком-то ступоре стоял на лестнице и наблюдал, как в холле нашего коттеджа собираются люди, одетые в дорогие черные наряды. Похороны, конечно, не место, куда зовешь кого-то так же непринужденно и ожидаемо, как на день рождения или свадьбу, но я все-таки попросил прийти единственного человека, которому мог доверять, – ту самую учительницу, что показала мне фото.
За подготовкой к похоронам как-то смазался мой день рождения, который был на следующий день после аварии. Смазался, пожалуй, навсегда, и я предпочитал порой не думать совсем, сколько мне исполняется лет, – тогда мозг не начинал услужливо считать годы без матери.
В тот день, четырнадцатого июня две тысячи девятого, я уснул поздно ночью, когда привык к звукам ливня настолько, что уже практически их не слышал. Тело рухнуло в кровать, тысячи раз пробивая простынь реальности.
Тогда мне и приснились первые сны. Пугающе реальные болезненные сны, от которых хотелось сбежать любой ценой.
Сейчас я слышал миллиарды звуков – пение птиц в Индии, биение сердец королевской семьи Великобритании, распад атомных частиц в северокорейской лаборатории, дыхание астронавта на внеземной орбите. Я чувствовал, как тысячи умирают и как тысячи рождаются за одну секунду, уходившую на мой вдох, я знал, как бьется и пульсирует магма возле ядра планеты за сотни миллионов световых лет от моей койки.
Иногда в гуле и шуме, в единой ноте жизненного цикла, в которую сливалось все-все во Вселенной и далеко за ее пределами, я мог разобрать короткие гудки аппарата, который поддерживал искру жизни в моем головном мозге.
Я силился открыть глаза, которые сдавливала повязка из бинтов, пытался крикнуть, чтобы мне дали еще лекарство или чтобы убили наконец, но вакуум тьмы вокруг был таким плотным, что я едва ли мог понять, удалось ли хотя бы шевельнуть губами. Вокруг не осталось ни запахов, ни ощущений от окружающего пространства – тело стало замкнутой системой, знающей лишь боль. Нота жизненного цикла вливалась в меня, как ядовитый реактив в барабанные перепонки.
