Килморн

Оксана Юшкова

Килморн

Глава 1

Килморн: Пролог

Туман родился из океана и торфа. Он не пришёл в Килморн – он был его вечной, неотъемлемой частью, душой, сотканной из влаги и древней печали. В эту ночь он был особенно плотен, густ, как овечье молоко, и холоден, как рука мертвеца. Он стирал линию горизонта, превращая серое небо и чёрную землю в единое, безвременное ничто. Он поглощал звуки: далёкий, ритмичный рёв прибоя, бьющегося о базальтовые клыки утёсов, превращался в глухой, утробный гул, а шелест редкого, чахлого кустарника звучал как испуганный шёпот.

Старый Шон О’Малли двигался сквозь этот осязаемый мрак не как заблудший путник, а как его законный хозяин. Каждый шаг его единственной здоровой ноги был выверен годами, десятилетиями ходьбы по этим тропам. Он знал, где под слоем мха прячется скользкий валун, где земля становится предательски мягкой, готовой чавкнуть и потянуть вниз, в бурую, бездонную хлябь. Его резная трость из чёрного терновника, гладкая и блестящая от долгого употребления, была не просто опорой – она была его третьей ногой, его проводником, его оружием. Она втыкалась в податливую почву с глухим, уверенным стуком, который был единственным резким звуком в этой всепоглощающей тишине.

Шон остановился. Ему было семьдесят три года, и каждый из них был прожит здесь, в Килморне, в этом забытом Богом и людьми месте на западе Ирландии. Его лицо, изрезанное морщинами, как старая карта, было непроницаемо. Но глаза под густыми седыми бровями горели живым, беспокойным огнём. Он смотрел не вперёд, где в тумане едва угадывался силуэт древнего дольмена – трёх огромных камней, поставленных друг на друга людьми, чьих имён не помнила даже сама земля. Он смотрел в себя, в прошлое, в ту паутину знаний, которую он плёл всю свою жизнь. Паутину, в центре которой сидел ядовитый паук, и имя ему было – правда.

– Ты опоздал, Шон, – раздался голос из тумана.

Он был спокоен, глубок и лишён всяких эмоций, отчего казался ещё более зловещим. Он не напугал Шона. Старик ждал этого голоса. Он знал, что его ночная вылазка не останется незамеченной. Он медленно повернулся, опираясь на трость. Фигура, стоявшая в десяти шагах от него, была почти неразличима, тёмный силуэт, сотканный из ночи и мглы. Но Шон знал, кто это. Знал по осанке, по этой неестественной неподвижности, по ауре власти, которая исходила от человека даже здесь, посреди дикого болота.

– Я никогда не опаздываю, – хрипло ответил Шон. Его собственный голос был похож на скрип старого дерева. – Я прихожу именно тогда, когда нужно. Когда чаша терпения переполнена.

Силуэт сделал шаг вперёд, и туман на мгновение позволил различить строгий воротник священника и блеск серебряного креста на его груди. Отец Майкл, пастырь килморнской паствы, выглядел здесь, на языческом капище, чужеродным и в то же время пугающе органичным элементом. Его красивое, интеллигентное лицо было похоже на маску из слоновой кости.

– Терпение – добродетель, Шон. Одна из тех, что ты, кажется, растерял на склоне лет, – мягко проговорил священник. – Зачем ты пришёл сюда? Чтобы снова говорить с камнями? Оставь это. Мёртвые должны молчать. Это закон Божий и человеческий.

Шон усмехнулся. Уголки его губ поползли вниз, обнажая пожелтевшие зубы.

– Закон Божий? Не тебе говорить о нём, Майкл. Не здесь. Это место старше твоего Бога. Оно помнит кровь, которую пролили «святые» основатели твоего прихода. Оно помнит ложь, на которой построен весь этот город. И камни говорят. Нужно лишь уметь слушать. И я, в отличие от тебя, научился.

Отец Майкл сделал ещё шаг. Теперь между ними было не больше пяти метров. Он не повышал голоса, но в его тоне появилась сталь.

– Ты играешь с огнём, старик. Твои «изыскания», твои бредни о друидах и проклятиях… они сеют смуту в умах простых людей. Они пробуждают то, что должно спать вечным сном. Я просил тебя, я увещевал тебя, я запрещал тебе, в конце концов!

– Ты запрещал мне искать правду! – голос Шона окреп, в нём зазвенел металл. – Потому что эта правда разрушит твой уютный мирок, построенный на лжи. Ты – хранитель гробницы, Майкл. Гробницы, полной воровства, предательства и убийства. И ты боишься, что кто-то зажжёт в ней свет. Так вот, я его зажёг. У меня есть всё. Манускрипт.

При этом слове священник вздрогнул. Это было едва заметное движение, но Шон, с его обострённым вниманием к деталям, заметил его. Маска спокойствия треснула.

– Это невозможно, – почти прошептал отец Майкл. – Он был утерян. Навеки.

– Ничто не теряется навеки, – торжествующе произнёс Шон. – Особенно то, что сама земля хочет вернуть. Я нашёл его. Там, где вы с твоим несчастным коллегой искали много лет назад. Только я смотрел не на карты, а на звёзды. Как они. Древние. И я знаю, что в нём написано. Знаю о «первородном грехе» Килморна. О резне. Знаю, как на самом деле звали Галлахеров. И знаю, что случилось с профессором О’Нилом во время тех ваших раскопок.

Последняя фраза повисла в воздухе, тяжёлая и смертоносная, как камень. Туман вокруг них, казалось, сгустился ещё больше, превращаясь в стены душной, холодной камеры. Отец Майкл замер. Его дыхание стало слышным – резким, прерывистым. Он смотрел на старика так, словно видел призрака из своего самого страшного сна.

– Ты… ты не можешь этого знать, – выдохнул он. Голос потерял свою силу и глубину, стал тонким, дребезжащим.

– О, могу. В манускрипте есть описание места. Места силы. Места, где грань между мирами тонка. И там же, в тайнике, я нашёл не только свиток. Я нашёл его. Дневник О’Нила. Он всё записал перед смертью. Как ты нашёл артефакт, который искал всю жизнь. Как ты не захотел делить славу. Как ты… Нетрудно логодать, что он мог бы написать дальше, если бы мог: столкнул его со скалы. И как потом, обезумев от страха, отрёкся от мира и спрятался за сутаной, здесь, в Килморне, рядом с местом своего преступления. Думал, Бог простит? Или просто надеялся, что океан умеет хранить тайны?

Шон сделал шаг вперёд, наступая. Теперь он был охотником, загнавшим зверя в угол. Он поднял руку и ткнул костлявым пальцем в сторону священника.

– Твоя вера – это ложь. Твоя жизнь – это ложь. И я расскажу об этом всем. Завтра же. Я отправлю копии в Дублин. В газеты, в университет. Весь мир узнает, кто такой на самом деле отец Майкл и на чьих костях стоит этот благочестивый городок. Твоя тюрьма рухнет.

Наступила тишина. Долгая, звенящая, наполненная ненавистью и страхом. Отец Майкл стоял неподвижно, опустив голову. Казалось, он сломлен. Но потом он медленно поднял взгляд, и в его глазах Шон не увидел ни раскаяния, ни отчаяния. Он увидел лишь холодную, бездонную тьму. Тьму, в которой не было Бога.

– Ты не должен был этого находить, Шон, – повторил священник своим прежним, спокойным голосом, но теперь он звучал как приговор. – Некоторые двери должны оставаться закрытыми. Не для того, чтобы скрыть ложь. А для того, чтобы защитить людей от правды, которая может их уничтожить. Вера, даже построенная на песке, даёт им надежду. А твоя правда… она принесёт лишь хаос и боль.

– Это не тебе решать! – отрезал Шон.

– Нет. Уже не мне, – согласился отец Майкл. И в этот момент из-за его спины, из плотной пелены тумана, бесшумно выступила вторая фигура.

Шон отшатнулся. Он был так поглощён поединком со священником, что не услышал приближения другого человека. Этот был выше, шире в плечах, одет в современную непромокаемую куртку с накинутым на голову капюшоном, скрывавшим лицо. От него пахло городом, деньгами и чем-то химическим, стерильным.

– Кто это? – сглотнув, спросил Шон, инстинктивно сжимая свою трость. Его уверенность испарилась, сменившись ледяным предчувствием.

– Это… мой исповедник, – с кривой усмешкой ответил отец Майкл. – Человек, который верит не в спасение души, а в решение проблем. У него тоже есть свой интерес к этому месту. И ты, Шон, стал для нас обоих очень большой проблемой.

Незнакомец сделал шаг вперёд. В его руке что-то тускло блеснуло. Это был не нож. Что-то другое, медицинское. Шприц.

– Что вам нужно? – прохрипел Шон, отступая. Его больная нога подвернулась, и он едва не упал.

– Нам нужна тишина, – ответил незнакомец. Его голос был с дублинским акцентом, чётким и деловым. – И карта. Карта к месту, где растёт *fons vitae*. Источник жизни, как называли его друиды. А вы, по своему невежеству, зовёте его лунным вереском. Отдайте карту, старик, и, возможно, ваша смерть будет быстрой.

Шон понял всё. Фармацевты. Охотники за растениями. Легенда о цветке была не просто сказкой. Это была правда, которую он тоже раскопал. Правда, стоящая миллионы. И он оказался на пересечении двух смертельных заговоров: древнего, церковного, и современного, корпоративного.

– Никогда! – выкрикнул он, занося трость для удара. Он был стар, хром, но не сломлен. Он ударит, а потом побежит. Туман – его союзник. Он скроет его…

Но он не успел. Отец Майкл, двигаясь с нечеловеческой скоростью, рванулся вперёд и с силой ударил старика в грудь. Удар был точным и жестоким. Шон не удержался на ногах. Он полетел назад, его голова с глухим, влажным треском ударилась об один из камней дольмена. Мир в его глазах накренился, заливаясь багровой пеленой. Он упал на колени, а затем лицом вниз, в холодную, торфяную воду на краю трясины.

Он ещё дышал. Он пытался поднять голову, цепляясь пальцами за склизкую землю. Он слышал, как над ним стоят двое.

– Он ещё жив, – сказал голос с дублинским акцентом. – Нужно закончить.

– Нет, – остановил его отец Майкл. Его дыхание было тяжёлым, рваным. – Оставь. Пусть земля заберёт его. Так будет… правильнее. Это будет выглядеть как несчастный случай. Он поскользнулся, ударился, утонул. Никто не станет искать виновных.

Шон чувствовал, как ледяная вода заполняет его лёгкие. Силы уходили. Последнее, что он увидел мутнеющим зрением – это как человек в капюшоне наклонился, что-то ища в его карманах. Он не нашёл карты. Шон усмехнулся бы, если бы мог. Карта была не на бумаге. Она была в его голове. И в другом месте. В надёжном.

Затем он почувствовал, как его руку берут и вкладывают в неё что-то холодное и влажное. Цветок. Они нашли его. Тот единственный цветок, что он сорвал сегодня как доказательство. Иронично. Символ жизни станет символом его смерти.

– Что ты делаешь? – спросил дублинец.

– Создаю легенду, – прошептал отец Майкл. – Пусть ищут цветок, а не нас. Пусть их ведёт фольклор, а не логика.

Шон О’Малли перестал дышать. Его пальцы мёртвой хваткой сжимали нежный, почти светящийся в темноте белый вереск.