Записки упрямого человека. Быль

скачать книгу бесплатно

Скажи мне что-нибудь, скажи,
В твоих устах пустяк – загадка,
Коньяк, в закуску шоколадка,
Намек и сердцем на ножи.
Скажи мне что-нибудь, скажи,
Не голос слушаю, но звуки,
В предчувствии прекрасной муки
Словами голову вскружи.
Скажи мне что-нибудь, скажи,
Тут не придумаешь некстати,
В четыре шага от кровати
И в четверть шага от души.

Было лестно через несколько лет узнать, что композитор Таривердиев (Царствие ему Небесное) написал музыку на вышеприведенные строки, о чем мне сообщила теща, вернувшись как-то с его концерта в Доме ученых.

Или:

Зима, декабрь, все идет.
Года, часы, недели.
Из конфетти пурга метет
И ватные метели.
На тополях пустые гнезда,
Тоска, игрушками звени,
Срывай серебряные звезды
Из алюминиевой фольги.

Удовлетворившись результатами проведенных исследований, я отложил поэзию до случая и обращался к ее помощи большей частью по нуждам бытового характера. Так, предположим, дабы сберечь силы на мелких мировоззренческих декларациях, я сложил свой гимн, который годами использовал по случаю, вместо тоста.

Я иду с канделябром мимо мусорных куч,
Я изыскан в манерах, я духами пахуч.
Меня ждет королева, с балдахином кровать,
Я иду с канделябром, мне на все наплевать.

От природы отличаясь завидным трудолюбием, но не презрев юношеские утехи, я сочинил нечто беспроигрышное, не оскорбительно лишая объект вожделения объективности, если оная вообще существует.

Ваши речи до боли земные,
Ваши ручки способны на шалость,
Ваши глазки настолько пустые,
Что невольно рождается жалость.
Но Вы что-то сумели нарушить,
И я стал белый свет ненавидеть.
Почему мне Вас хочется слушать,
Почему мне Вас хочется видеть?
Все, что можно, на свет извлекая
Из немногих непознанных истин,
Мне открылась одна – но какая?!
Ты же любишь, Иван Охлобыстин.

Вышеприведенное сочинение экономило мне от получаса до недели, в зависимости от характера и воспитания барышни. Не премину заметить, что воспитанные девушки экономили времени значительно больше, отчего ценились выше. Особенно волоокие выпускницы Московской консерватории и смешливые слушательницы Высшей школы КГБ.

Неумолимый, как возрастной остеохондроз, опыт принудил меня еще к трем-четырем сочинительским опытам, но исключительно по вопросам службы. Были созданы: патриотический спич в амфибрахии, демократические частушки и столь же благозвучный, сколь и лицемерный приветственный сонет, с набором сменных шапок под фамилии начальствующих чинов.

Чуть позже я милостиво освободил стихию поэзии от административной нагрузки, тем более что платежеспособное человечество окончательно утратило вкус к форматам, превышающим временной зазор между сглатыванием и последующим вдохом. На определенный период я исключил поэзию из списка личных заинтересованностей. Да, собственно, не факт, что поэзия существовала тогда.

Конечно, всегда оставались авангардисты и эстрадные поэты-песенники. Однако и те, и другие имели к поэзии такой же интерес, как инспекторы ГИБДД к порядку на проезжей части. К чести поэтов-песенников, своих позиций они не скрывали, отчего отечественная словесность обогатилась десятком-другим неологизмов, на основе которых возникло новое понимание звучания слова «кофе», а словари Ожегова канули в Лету. О деятельности авангардистов вспомнить нечего, кроме них самих, что, я уверен, образовательной, а уж тем более художественной пользы принести не может. Никого, кроме себя, они не любили, и стихи их не пелись ни в каком состоянии. Разумеется, имелись исключения из общего правила, такие как Михаил Генделев, чьи стихи также не пелись, но этот принципиальный недочет с лихвой компенсировался душевным светом, исходившим от самого поэта. Правда, меня не оставляет ощущение, что Михаил, человек более чем разумный, менее всего на свете хотел делиться своим творчеством с окружающими. А если это и происходило, то исключительно по причине необоримых аргументов со стороны любимых им людей. От него тупо ждали чуда, не понимая, что этим чудом является сам Миша.

Через несколько лет мое поэтическое исцеление инициировал я сам. Чувство прекрасного входит в список необходимых для выживания вида качеств. Но писал я редко, и только по случаю. Какому-нибудь особо выдающемуся случаю. Методом проб и ошибок выбрал форму персидской газели и, поскольку настоящей поэзии достойна только любовь, выражался в ней.

Почему ты уходишь? Что с нами?
Пламя съело поле ржаное,
Мною снова играет скука,
Руку читает, как книгу гадалка.
«Жалко. Что с твоими глазами?»
Пламя съело поле ржаное,
Ноет ветер, забившись за трубы,
Грубо сбивая ритм и мешая слово.
Снова придется идти пустырями.
Пламя съело поле ржаное.
Строю дом, куда не смогу возвращаться.
Снятся дороги в поле.

Вот так вот бесстрашно выражался. А чего по главному вопросу мелочиться?! Чай не вороны – триста лет не жить.

После женитьбы жанровая ниша оказалась вакантной, и я написал только одно стихотворение, да и то для заставки религиозно-публицистической передачи «Жития святых», которую снимал на деньги, вырученные от продажи своей машины, находясь в уверенности, что смогу пристроить отснятые передачи на какой-нибудь респектабельный канал, чего, естественно, сделать не смог, за отсутствием в России таковых. Стихотворение бесплатно зачитывал Олег Павлович Табаков, за что его и без того мною почитаемая личность стала для меня одним из эталонов благородства и великодушия.

Искреннее нежелание телевизионного руководства разделить мой религиозный энтузиазм не изменило мое отношение к миру духовному, как позже этого не смогли сделать и тысячи других персоналий, чаще всего под предлогом борьбы за «чистоту веры», но, по сути, просто не имеющих даже желания подумать о чем-то хорошем. Черти, короче.

Стихотворение звучало так:

В порывах юности беспечной,
Я жизнь свою писал с листа
И верил сердцем бесконечно
В реальность подвига Христа.
И время шло, и я менялся,
И был я беден и гоним,
И покорял, и покорялся,
И сам любил, и был любим.
Но помнил – истина проста —
Реальность подвига Христа.

Больше я стихов не писал. Слишком честный жанр для этой жизни.

P. S. Бог нас любит, а любовь выше справедливости, иначе как объяснить то, что мы еще живы.

Самая Страшная Сказка

Если вы действительно так хотите, и в вашем желании есть элемент здравого смысла, что странно, то я, может быть, расскажу одну из семи Самых Страшных Сказок, когда-либо написанных рукой человека, потому что только человеку Господь попустил дар Творения, и ангелы с демонами не умеют писать сказок.

Задайте себе еще раз этот вопрос: так ли много мне нужно страха, чтобы заставить себя жить разумнее? И лично советую: не читайте дальше эту сказку, она зарождает у многих такое зерно ужаса, что этим несчастным легче покончить с собой и вечно гореть в аду, чем жить с таким кошмаром в душе. А та часть, которая преодолеет это, весь остаток жизни проведет в тоскливом понимании, что эта жуть всегда где-то рядом.

Так что второй раз сам спрашиваю: неужели вас устраивает цена билета на этот безумный аттракцион?

Ну, если вы еще здесь… Это был третий раз. Слушайте.

Давным-давно, в разных странах, в разные времена, разными людьми были написаны Самые Страшные Сказки. Их семь, я знаю две. Еще две знает десятилетний мальчик из Сомали, еще две знает член голландской королевской семьи, знает ли кто-то седьмую – неизвестно.

Ходила легенда, что у этой сказки не может быть живого хранителя, она убивает по первому прочтению, а тот сказочник, кто ее написал в первой половине пятнадцатого века, умер после начертания последней точки.

Мало кто слышал, но именно поэтому у сказочников завелось правило: никогда не ставить последней точки в конце своей сказки. Обычно за них это делают случайные люди, в идеале – лежащие на смертном одре.

Задумайтесь, как странно знать, что Алиса никогда не нашла бы дороги домой из Страны Чудес, не приложись к листу бумаги рука четырнадцатилетней чахоточной девочки из деревни Хале, что стояла на самой окраине графства Суррей. Кстати, в тот же год, за тысячи километров оттуда, слепым шарманщиком из Дюссельдорфа была на ощупь найдена в придорожной канаве ранее упомянутая Седьмая Сказка.

Предсмертная жуть, растворенная древним сказочником в старинных буквах на сорока двух листах желтой бумаги, в рыхлом переплете из свиной кожи, служила подушкой шарманщику много лет. И так продолжалось, пока от шарманщика не убежал сын, а сам шарманщик не свалился пьяным под поезд. Что, может быть, и не так плохо, как кажется на первый взгляд. Без сына шарманщик все равно долго не прожил бы. Тем более что двенадцатилетний негодяй прихватил с собой все имущество отца, включая страшную рукопись.

Продавший Сказку русскому купцу на базаре у ратуши сын шарманщика так и не научился читать. Что наверняка и спасло его. С купцом, также не владеющим немецким языком, но имеющим тягу к собирательству древней ерунды, Седьмая Сказка попала в Россию.

У купца были три красавицы дочери. Две старшие удачно вышли замуж и родили купцу внуков, а третья пошла учиться в университет, где совершила страшную ошибку, влюбившись в пожилого преподавателя. Разумеется, их связь носила временный характер и не оставила ничего, кроме стыда. Двадцатипятилетняя барышня не дерзнула вернуться в отчий дом и уехала в Калугу, где устроилась учительницей младших классов.

Она старалась не вспоминать о родных, но иногда ее душу захлестывало такое одиночество, что она доставала из сундука подаренные отцом перед отъездом в университет увеличительное стекло и старинную рукопись на немецком языке. Барышня закрывала глаза и гладила ладонью подарки. Ей казалось, что они еще хранят тепло отцовских рук.

Однажды ей стало так одиноко, что она ночью вышла на улицу с рукописью и увеличительным стеклом в руках и побрела по темным переулкам, куда ноги вели. Она так шла и шла, пока не оказалась перед большим красивым домом. В доме горели огни и звучала музыка. Девушка уже собиралась повернуть обратно, как скрипнула калитка и на улицу выбежали двое молодых мужчин с револьверами в руках. «Дуэль! – кричали они. – Десять шагов!»

«Не смейте, господа! Это очень плохо!» – вскрикнула барышня из ночной темноты. Молодые люди остановились, замолчали и с удивлением обернулись к говорившей.

– О чем ваша книга, сударыня? – неожиданно поинтересовался один из них, предварительно поклонившись ей.

– Я не знаю, – честно ответила барышня. – Она написана по-немецки.

– Я могу вам ее прочесть, – предложил другой молодой человек, также поклонившись.

– Я была бы вам очень признательна, но не сейчас, – целомудренно ответила барышня, любезно сделала книксен и вернулась домой.

Спустя два дня молодые люди уже обивали порог квартиры барышни. Через год она доверила свое сердце одному из них – тому, что предлагал услуги переводчика, и они поженились. На свадьбу приехали родители барышни, сестры со своими семьями и родители жениха – граф и графиня.

Во время свадебного застолья жених поведал гостям о своей волшебной встрече с невестой, о дуэли, о непрочитанной книге. Гости очень заинтересовались романтическим сюжетом, а жених не поленился прочитать рукопись вслух.

Невесты тогда уже за столом не было, она давно ждала своего возлюбленного в спальне. На рассвете она не выдержала и пошла искать его по дому. Несчастная не нашла в доме ни одного живого человека. Даже слуги с кухни пришли послушать, как их хозяин вслух читает гостям Седьмую Сказку.

Эту историю обожают в Калужском краеведческом музее, потому что эта девушка, ставшая потом взрослой самостоятельной женщиной, пятьдесят четыре года возглавляла этот музей.

В 1992 году она преставилась, и Седьмая Сказка перекочевала в руки букиниста-спекулянта. В принципе, он был неплохой парень, с высшим образованием, из семьи инженеров и экономистов, но времена заставляли его суетиться, и он подрабатывал, где мог. Букинист отчаянно нуждался в деньгах – поджимали сроки аренды квартиры на Таганке.

Рукопись он купил в домоуправлении у сторожа. Он хотел продать ее вместе с самоваром туристу из Бельгии. Операция растянулась на три часа и закончилась неожиданно. Турист оказался ушлым малым: прежде чем купить, он прочел то, что покупает, и умер в страшных судорогах на глазах всех посетителей Парка имени Горького. Другие бельгийцы решили, что их друга отравили агенты КГБ, и подняли шум. Букиниста поймала милиция, чтобы осудить и через два месяца расстрелять.

А Седьмая Сказка угодила в милицейский архив, где ее выучил наизусть, без понимания смысла, дежурный старшина с феноменальной памятью. Он хотел выступить с оригинальным номером на празднике в пионерском лагере «Салют», где летом работал старшим пионервожатым. Можно было бы посмеяться над этим идиотством, не предложи ему директор лагеря, в прошлом учитель немецкого языка, перевести заученное прямо по ходу, вечером, у пионерского костра, где традиционно отмечали всем лагерем начало новой смены.

Жизни более чем ста человек забрала Седьмая Сказка в ту душную июльскую ночь и исчезла до февраля прошлого года.

На этот раз судьба выбросила ее на прилавок антикварного магазина в Санкт-Петербурге. Нельзя точно сказать, как удалось купившему Седьмую Сказку десятикласснику перевести ее, скорее всего, с помощью электронного переводчика, но школьник не только перевел, но и разместил перевод вместе с отсканированными страницами и своей ценой на оригинал в Интернете, где она была тут же куплена еще кем-то. Надо ли уточнять, что эта сделка не была идеальной?

Через неделю Седьмая Сказка с остальными вещами мальчика, шагнувшего навсегда в февральское утро с крыши десятиэтажного дома, была отвезена безутешными родителями на дачу под Псков, где опять затаилась, видимо, до прихода следующего читателя.

Чего нельзя сказать о ее электронной версии. Копии Седьмой Сказки продолжают бродить по личным страничкам в социальных сетях.

Одна из таких копий была найдена и прочтена моим знакомым, пока тот дожидался своего рейса в аэропорту. Он успел позвонить мне и продиктовать первые слова Седьмой Сказки: «Давным-давно…»

Потом связь оборвалась. Я не стал перезванивать. Некоторые обстоятельства необходимо принимать по умолчанию. Но спустя месяц я случайно услышал по радио, в машине, продолжение Седьмой Сказки. Кто-то ее озвучил. Разумеется, не всю, небольшую часть, но как только я понял, что именно старательно декламировал басовитый чтец, я перестал пользоваться радиоприемником в автомобиле.

Сказка должна точно знать, что мне неинтересно, о чем она, кто ее главный герой и где все происходило. Достаточно того, что я знаю, чем она заканчивается за пределами своего художественного содержания.