скачать книгу бесплатно
Свою печаль!
После чего пятью короткими щелчками сняла с автомата главные датчики. И собственноручно установила все стрелочки на указателях ровно посередине.
Вызывающе стукнула кулачком по кнопке – и… и все стихло! Кроме моего торжествующего крика:
…Так рази туда,
Где и не ждут удара! Должно сделать мне
Всё, что Медея в силах. Всё, что свыше сил!
Позади чмокающе зашлепали одна о другую чьи-то мощные ручищи. Хотя чего тут догадываться? Явление Шурейры перед уходом.
– Не кажется ли тебе, душенька, что бестолкового шума за последний часок было явно через край? – подковырнула меня мавританка. – Говорят, твоих беспутных ручонок дело!
Я снисходительно оглядела мою любимую толстуху и сотворила названными конечностями очередное беспутство в виде непристойнейшего жеста – к тому же типично мужского. Затем голосисто осопранила загадочное: «И никто не узнает, где ее саркофа-а-а-ааг!» и убежала переодеваться.
Как оказалось, Шушечку здорово обеспокоил потусторонний намек, и она приперлась в операторскую в целях выяснения подробностей. Чтобы развязать язык, мне было предложено слегка промочить горлышко полной фиалкой фирменного напиточка «My God!» Отказа не последовало, а вот кашель после употребления и усвоения высокоградусного продукта пробил меня аж до слезок.
– Часок назад Локисидис мне предсказал: я могу стать беспал… беспилот… бесплотной! – с третьей попытки выговорила я и, переведя дух, агрессивно потребовала: – Дай же хоть чем-нибудь загрызть! А не то здесь будет зафиксирован первый случай людоедства!
Порывшись в сумке, Шурейра достала изрядно обкрошившийся коржик размером с тарелочку, куснула сперва сама за бочок и лишь потом поделилась со Старшей в Смене. Я мигом сжевала пережаренное тесто, запила холодным, горьким чаем и ощутила в себе новые слабые силы.
Выслушав сбивчивое толкование сегодняшних событий, аппаратчица призадумалась и вдруг не без смущения призналась, что…
– И ты туда же, бочка глазастая из эбенового дерева?! – страшно возмутилась я и попыталась высыпать крошки с бумажки Шушечке за шиворот. Меня скрутили тремя пальцами и усадили на место. Отвесили подзатыльник, попали по «хвосту» и оцарапались о бронзовую заколку. Злорадно каркнув: «Ага!», я отползла в дальний диванный угол и оттуда продолжила шпынять и укорять. Все попреки сносились воистину с крестианским смирением, что вполне сочеталось с очередным приступом свободы Шушкиной совести. Попытка стукнуть по затылку, вообще-то, сюда не вписывалась, но то было остаточное влияние самой знаменитой заповеди Моисея, не иначе. Ну, «око за зуб» или что-то похожее…
– И как же тебе не ай-ай-ай! – я успокаиваться не собиралась. – Наверное, все земные вероисповедания перепробовала, а вот неймется! У буддистов о Высшей Правде узнавала? В прошлом году! К иеговистским учениям проявляла интерес? Неоднократно. С варяжскими Богами ознакомилась? Еще бы! Гермесу-Трисмегисту поклоны била? С величайшим усердием. К египетскому Тоту за мудростью обращалась? То-то! Даже вишишта-адвайтой увлекалась, но шиш унесла, ибо выяснила: ведантистами становятся исключительно уроженцы Индостана. Разве что у магометан не была?
– Наведывалась как-то, да сразу сделала ноги, едва получила по рукам за винопитие, – хладнокровно пояснила мавританка. – В принципе, женщинам там неплохо: работать необязательно, сиди себе за надежной мужней спиной да сплетничай с другими женами. Кухня, киндер, коран – четвертого не дано и не требуется.
– Сначала замуж надо выйти!
– Не вопрос, имелось бы приданое. Но у крестиан все-таки лучше – проще, спокойнее. Вдобавок прочие божества несчастного человечка если и не в бараний рог согнуть норовят, то уж унизить не забывают! Доброго слова не дождешься, а преподношения давай, законы исполняй… А Спаситель за нас, убогих и недостойных, бескорыстно такую муку принял!
– «Господь, одно из двух: либо под Твоей защитой, либо под защитою Рима!» – усмехнулась я и выразительно добавила: – Предпочитаю второе. И не потому, что в первом сомневаюсь, – просто не выношу, когда к Богам относятся потребительски!
– Мишну цитируем? – (ну, Шурейра меня и удивила!) – Или Гемару? Ишь ты, талмудисточка образованная нашлась! А знаешь, я тоже стала кое-какие древние свитки почитывать. И вчера наткнулась на восхитительное высказывание: «О, Всевышний, помоги мне подняться – падать я умею и сам». И теперь я уверена: никому это не под силу, кроме Иисуса. Возлюби Его – и встанешь! Основательно и навсегда.
– Да не пойдет на пользу «убогим и недостойным» никакое божественное вмешательство! – завопила я. – Ни от Христа, ни от Зевса, ни от Иеговы, ни от Брахмана с Атманом! Извольте предварительно подлечиться и обрести достоинство! Тогда вами наверху, может, и заинтересуются!
Тут вбежал Леонтиск и уставился на крикунью со встревоженным видом. Пришлось спешно усесться в приличную для воспитанной барышни позу (ручки на коленочках, коленочки вместе) и показать, что я уже при полном параде. Не сразу, но это заметили и, спохватившись, отбыли. А через очень быстро – вернулись. При параде полном.
Сообразив, что мой язычок отчего-то усердно цепляется за зубки, я сыграла на опережение: тихо затребовала у Шушечки информацию на Пышечку и приготовилась трезво слушать.
О своей легкомысленной кузине аппаратчица почти ничего не знала:
– Родила девочку и прячется вместе с ней у кого-то из многочисленных подружек. Заходила Суламифь, забрала все накопленные деньги, которые Поля держала у меня. Но еврейка тоже не в курсе – сестренка сейчас никому не доверяет. Очень мужа боится. А наш вепрь дикий вообразил, что главные связи идут через меня, и не реже семи раз в неделю появляется на моем горизонте с увещеваниями признаться и открыть. Пышкину берлогу, значит… Заверяет, что простит и, вполне возможно, не врёт. Выборы-то Марк выиграл! С огромным преимуществом и в первом же туре. И не без помощи наставленных женушкой рогов!
– С каких это пор рожки помогают стать квестором? – засмеялся Лео, но как-то ненатурально. Шурейра его поддержала гораздо естественнее:
– А ты представь пятерых кандидатов: все на одно мордастенькое личико, не слишком человеческое! «Кабан», «Медведь», «Носорог», «Бегемот», «Горилла»! Встретишь любого из претендентов на почетную, хлебную должность в темном переулке – и будешь откровенно счастлив, если тебя всего-навсего разденут, изнасилуют, ограбят и наружность попортят. Речь идет о слабых девицах, не конфузьтесь, Лео! И голосующие чувствуют себя неуютно: будто не на избирательный участок забрели, а в разбойничий вертеп. Нормальная реакция – поставить крестик в графе «против всех», но в сознании любого имперского обывателя это ведь протест, чуть ли не бунт! И вдруг среди сего зверинца отыскивается гуманоидный страдалец, у которого жена из рабочих и притом стопроцентная шлюха! Грациэлла, не морщись… Как будто сексуальные наклонности моей Полинии для тебя новость! Готова была отдаться любому, у кого имелось хоть что-то выпирающее!
– Ерунду городишь! – не выдержала я. – Пышечка обожала судачить о мужиках, но подкладываться под каждого встречного-поперечного не спешила! Это тебе не Наташечка-Вертушечка, которая перед тем, как охомутать Короля, обстоятельно ознакомилась с потенцией каждого ремонтника и наладчика! Вот один Лео не поддался. Хотя, когда он к нам пришел, Саблюний уже был прочно захомутанный…
– Я же оператор! – резонно отпарировал мой напарник. – То есть, куда более морально устойчивый!
(Что-то я не обнаружила в его голосе ни малейших признаков гордости по этому поводу. А вот фальшивинки – сверх меры).
– Да какая теперь разница? – отмахнулась Шурейра. – Главное, что наш трудовой, торговый и пенсионерствующий сердобольный люд вознамерился дружно отдать свои голоса за единственного представителя новой элиты, у которого имеются понятные для всех житейские, низменные проблемы! А не заморочки типа, в каком бы экзотическом ресторанчике позавтракать. Или где отыскать необычный ночной клуб…
– А после своей убедительной победы Гальваний запланировал следующий умный ход: возвращение к семейному очагу униженной блудницы, ее слезливое покаяние и публичное прощение, – живо подытожил Леонтиск. – Сдается мне, что в шахматах, действительно, появилась новая выгоднейшая защита – «Галилейская». Ну и самообладание у Марка!
– Да, он далеко пойдет, если способен обращать себе на пользу и свой позор, и чужой, – задумчиво согласилась я.
Распахнулась дверь, и перед нашими взорами предстали правые и левые половины туловищ Гриппий – снежок на шапочках, сосульки на шарфиках, между ними румянец и сытость. Затем дочкина мясная часть плавно уплыла по направлению к раздевалкам, а мамашина оформилась в целое и втиснулась в комнатку, где сразу же стало до отвращения тесно.
Как обычно в последнее время, о событиях минувшего дня важно начали расспрашивать приятного господина Леонтиска, а ничтожную Гракову удостоили лицезрения оттопыренной в ее сторону обширнейшей задницы. Уклониться от созерцания оной было некуда, что вынудило меня крепко зажмуриться.
В таком незавидном положении я пребывала несколько минут, утешаясь про себя тем обстоятельством, что Лео понятия не имеет о переведенных на ручной режим датчиках. А значит, об этом и не сообщит, что обеспечит двум нашим медведихам славную нервотрепочку. Хотелось бы в самое неподходящее время, когда им вздумается сладко подремать…
Наконец-то, Шушечке надоело томиться на неудобном сиденье, и она шумно двинулась к выходу, чем и завершила затянувшуюся передачу очередной шаляй-валяйной смены.
4
Обледеневшие каменные ступени, которые вели наверх из овражной ямы с нашим отопительным центром на дне, никто не удосужился посыпать песочком, вследствие чего мои дорогие британские сапожки из натуральной зверской кожи то и дело скользили, норовя вернуть меня к рабочим пенатам. Головой вниз, на бреющем полете… Но неизменно выручал карабкавшийся следом Леонтиск – он мягко поддерживал ладонями различные филейные места моей спины. Однажды ему даже пришлось выступить в роли форменного спасителя, когда я, выбравшись и энергично потопав наборными каблучками, уже представила себя вне падательной опасности и сделала с полдюжины шагов, буквально не глядя. Выкупанная в олифе желтая дощечка, казавшаяся такой прочной, жалобно хрустнула под моей правой пяткой, и я, неуклюже просеменив, завалилась влево – по счастью, на вовремя подставленный мужской локтевой сгиб. Мой панический визг сменился облегченным выдохом, и было отчего: в неглубоких сугробах прятались десятки рулонов наспех смотанной колючей проволоки.
Очередной плановый демонтаж военно-оборонительных систем с радостной их заменой на мирно-гражданский абсурд. У нас ведь всегда так. Вместо устрашавшей воображение шипастой стальной ограды надо воздвигнуть метровый декоративный заборчик из сосновых досочек, что же еще?
Возле «Нулевого Отдела» стоял печальный старик Максимий Луний Сутулый и бережно прилаживал к засову огромный никелированный замок. Этим ему предстояло еще заниматься около двух недель, до февраля. А там – неизбежное увольнение ввиду сокращения штатов. И ничего впереди, кроме постылого одиночества и смутных воспоминаний. Надежда на поддержку Лидии Астафии, нынешней секретарши генерального директора Учреждения, не оправдалась.
Я остро сочувствовала ему и, проходя мимо, уважительно поклонилась. Луний, помедлив, снял наградной серебряный шлем и ответил тем же. Алые перья в свете полной луны на мгновение окрасились в пурпурные и розовые оттенки.
– Знаешь, Лео, иногда мне кажется, что именно так и нужно жить, – прошептала я, когда сгорбленная фигура ветерана осталась позади. – Делать свое любимое дело до упора, до самого конца. А если нет возможности, то всё равно оставаться поблизости. И ждать вестника от Харона, не отходя от привычного сторожевого поста…
– Он сильно сдал за последние месяцы, – так же негромко ответил Леонтиск. – Раньше семи вечера никогда не уходит да и то после смены караула. Последнего в его жизни. И всегда в парадном мундире. Заметила, какой пышный султан он носит? Такой втыкали в шлем лишь перед боем… Разговаривает мало и, главным образом, о временах противостояния Мария – Суллы. По-моему, для него истинно римская эпоха тогда и закончилась. А то, что началось потом, после Гая Юлия Цезаря, – один бесконечный балаган на фоне величавых построек ионических и коринфских ордеров. Сенаторы в роли шутов, скоты в роли императоров… Кто только на трон не залезал – солдаты, мещане, вольноотпущенники, рабы! Стоит ли теперь удивляться тому, что над нами глумливо потешаются все, кому не лень? От мала до велика, от Кавказского столпа и до Геркулесовых столбов!
– Согласна-а-аа… – тягостно протянула я и утешающе взяла Лео под руку. – Но ты так и не рассеял мои сомнения. Кто же всё-таки нравственно выше: Максимий или, например, Диоклетиан?
– Нашла, кого припомнить! От власти нужно уходить в смерть, а не в огородничество. Уж лучше истерически прокричать: «О, какой великий актер погибает!», нежели промямлить ничтожное: «А посмотрите, что за капустку я вырастил…»
– Тем не менее, обе фразы остались в истории. И неизвестно еще, которую чаще вспоминают.
– Известно. Вторую. Заветная мечта всякой посредственности: всласть повластвовал, покуролесил, и на покой. На правительственную виллу в Байях. А добровольно вставать под меч ой как не хочется! Кому нужен такой финал?
Я дальновидного Диоклетиана уважала да и чисто по-женски была против, но промолчала.
Мы миновали ворота, на которые было жалко смотреть. Створка всего одна, а полностью озаборить успели лишь западную сторону. На восточной зияла дыра локтей в сто, никем не охраняемая – пост внешнего сторожа давно упразднили. Спешно демилитаризовываясь, разваливали всё, что могли, ожидая со дня на день прибытия оборотистых германских хозяев. Разве что плакат не повесили: «Продаемся со всеми потрохами!» Германцы прибыли, подарки взяли, пивка за свое здоровье выпили, но от покупки отчего-то воздержались. И с обещанными инвестициями не спешили. В будущее совместное предприятие «Амазонки и Валькирии». Впрочем, высшее начальство Учреждения на трудности жизни явно не сетует.
Зима стояла в этом году просто на загляденье: прочный, суховатый мороз не ниже трех и не выше восьми держался вот уже второй месяц. Стылые стужи и постылые оттепели были напрочь позабыты, а редкие задумчивые снегопады начинались ближе к вечеру и незаметно заканчивались к полуночи, словно так и задумывала Небесная Канцелярия. Сейчас она выдала нам ясный неподвижный вечер с необыкновенно близким чернильным небом, вышитым голубоватым звездным бисером. Томная Селена, примерив едва заметную газовую вуаль, отбросила ее и засияла во всем своем великолепии, источая прозрачное золото. Я благодарно улыбнулась ей, почитая превыше Гелия. Сестра превосходила брата скромностью и очарованием.
Шаг за шагом мы приближались к гаражному лабиринту, вросшему в толпу диких яблоневых деревьев. Они были так густо усыпаны снегом, что напоминали плюшевый шатер, под которым укрылось племя последних кентавров, спасаясь от стрел безумного Геракла. Кустарники вокруг тонули под сплошной белой пеленой, неровно отороченной снизу рваными оборками темно-синих теней. Со склонов холмов по обе стороны хорошо утоптанной широкой тропы мне весело подмигивали крупные ажурные снежинки, передавая вереницей свою мерцающую эстафету по самым разным направлениям. Тонкий наст равномерно похрустывал под нашими ногами.
Обычно, торопливо пробегая мимо неприятных гаражей, я имела привычку напевать что-нибудь бодряческое, но с Леонтиском в этом не было нужды. Все же промолчать я не сумела и подала голосок.
– О чем беседовал со Шлеппием? – переспросил Лео и наморщил лоб. – Назвать диалогом наш звуковой контакт – означает здорово преувеличить. Сергий никак не мог отойти от дневных похмельных кошмаров, и мне предстояло в темпе загонять обратно в преисподнюю вызванных им демонов. Боюсь, что применил неправильную тактику, но быстрым соображением я никогда не отличался. Сказал, что он подвергся испытанию, и что лишь от него самого зависит итоговый результат и дальнейшие виды на будущее – это выслушали с невероятной сосредоточенностью, ухватив меня за пояс… Многозначительной интонации оказалось вполне достаточно для примитивного внушения, а вот что из этого получится – одному Богу ведомо.
– Богам, Леошенька! Богам, – как можно мягче поправила я. – Ты стал часто оговариваться.
– Ладно, не придирайся, ревнительница античных традиций! Считай, что имелся ввиду Юпитер.
– Да уж, на исправления вы горазды…
Надулся или нет? Надо отвлечь его внимание захватывающим рассказом о том, что сотворил Локисидис со скульптурой – впечатление будет не слабым!
Я отпустила мужской локоть и встала сбоку в эффектную позу с высоко поднятыми и растопыренными пальцами обеих рук… Да так и застыла, не в силах пошевелиться.
Справа и слева от снежно-серых стен отделились две рослые фигуры в черном. Их лица скрывали вязаные шапочки с узкими прорезями для глаз. У одного за поясом наискосок торчал дротик, другой поигрывал двухметровым шестом с зазубренными окантовками из меди. В два больших шага неизвестные очутились точно напротив нас и остановились, слегка раскачиваясь.
Наверное, я должна была ужасно испугаться и заверещать, но не успела, так как получила прямой удар в лицо.
Ума не приложу, как удалось увернуться. Что-то во мне еще оставалось от прежней тренированной спортсменки-разрядницы. И оголтелой драчуньи из гнилых подворотен предместья.
Кулак прошел в дюйме от моего носика, описал короткую дугу и угодил в замок на двери гаража. Следовавшая за ним голова врезалась в железный фонарь, висевший чуть выше. Так вышло оттого, что я ухитрилась толкнуть нападавшего в спину.
Как отреагировал Лео на своего – не видела. Когда нервно оглянулась, то обнаружила его, стоящим вертикально. Над горизонтально распростертым телом второго черного. Шест валялся рядом.
О Боги, Боги мои, какая повисла тишина!
Ровно на шесть секунд – я почему-то считала.
А дальше… Двое объявились спереди, трое возникли сзади. Такие же, закамуфлированные. И за поясами у них уже ничего не было – все в лапищах, обтянутых шерстяными перчатками. Полицейские дубинки, кастеты, арматура.
Леонтиск укоризненно посмотрел на укрывшуюся за туманной дымкой далекую, обманчивую Селену и отчетливо произнес: «О-хо-хо… твою мать!» (о, счастливая Фейя!) Подобрал омедненую палку и, внушительно опираясь о нее, как странствующий дервиш на посох, шагнул ко мне, подавая свободную ладонь ковшиком:
– Битте, мадемуазель?
Растерявшись, я вложила в нее опрокинутой горсточкой свою. Меня подвели к ближайшему каменному строению, возле которого стоял на четвереньках первый из поверженных – в себя он по-настоящему так и не пришел. Мой напарник вновь придал его телу поступательное движение путем мощного пинка в зад (макушкой о дверцу, гудение металла, сдавленное оханье, шапка не помогла) и продлил состояние прострации еще на некоторое время. Затем мне быстро шепнули:
– Живо лезь на крышу и вопи, что есть мочи! Подсадить?
В этом я не нуждалась. И возражать не стала, вспомнив, какую медвежью услугу оказала Леонтиску в той осенней познакомительной драке с Марком Гальванием…
Подпрыгнула, подтянулась, вскинула ноги – и очутилась наверху. Отступила спиной вперед, дважды споткнувшись на выщербленной черепице. Обернулась и завизжала, как резаный поросенок.
Потому что угодила в объятия рыхлого, косматого, бородатого мужика.
– Надо же, что за девочки начали меня навещать! – довольно прогудел мужик, немного отстранившись и разглядывая мою раззявленную орущую глотку. – Какой темперамент! Сколько эмоций!
Тут я затихла, всмотрелась и узнала. Тимоний! Спившийся философ с Родоса! Тот, который врал про свои подвиги в Пунических войнах…
– Помогите!! – вновь закричала я. – Там на моего друга напали!
Бородач серьезно глянул на меня, обстоятельно высморкался и тронулся грузно, вперевалку, хрустя обожженной глиной. Мне пришлось буквально подтащить его к краю.
Леонтиска теснили, он отбивался с трудом. Две половинки сломанного шеста мелькали в его руках подобно барабанным палочкам, выбивающим предрасстрельную дробь. Подобраться к нему вплотную не представлялось возможным, однако атакующие не спешили, рассчитывая на неизбежную усталость и роковой промах. Правда, теперь их было уже четверо – пятый в отдалении катался по снегу, держась за глаза. Все происходило при полном молчании.
– Ах, до чего нехорошо! – изрек, наконец, Тимоний, засучивая рукава ветхого зимнего плаща. – Такое численное превосходство! Придется вмешаться!
С этими словами он присел и прыгнул. Вытянув в полете свои конечности на все четыре стороны света.
Схватка без правил внизу закончилась. Возникла куча-мала, и вот тут уж из неё поперли такие восклицания… На чьем-то боку появилось обширное кровавое пятно и стало быстро расползаться.
У меня сдали нервы. Желудок толчком бросил свое содержимое вверх по пищеводу, и я еле-еле успела отбежать к некоему подобию ивового шалашика. Дважды с конвульсиями вывернувшись подчистую, я рухнула, обессиленная, на драную подстилку и скорчилась, часто дыша и бессмысленно ощупывая ладонью испачканный рот.
Не знаю, как долго длилось это полузабытье – при подъёме на крышу наручные астрономические часики треснули и остановились. В какой-то миг почудилось, что меня окликнули, хотя вряд ли неуместное: «Грациэлла, ау!» прозвучало на самом деле. Отвечать: «Скоро приду…» было совсем глупо, но именно так мои губы и прошепелявили.
Кое-как, неуверенно, вприсядку проделала я обратный путь и замерла, не доковыляв самую малость до краешка. Прислушалась и, не уловив ничего агонизирующего, медленно выглянула.
Та-а-ак, философ жив-здоров и занят типично мирскими делами: стоит у зарослей акации и обстоятельно мочится. Кажется, его и мой организмы настроены на схожие волны…
А что кроме?
Окровавленный снег, всюду натоптано, кругом раскидан боевой инвентарь. Кто-то расположился на корточках… ва-аа-ауу!
Леонтиск! Тоже не убитый! Сидит и грызет сосульку.
Висюк, соскок – я на земле. Подбежала к моему защитнику, убедилась, что он в самом деле цел и невредим. Почувствовала сильнейшую усталость. И депрессию. Съежилась рядышком и тоненько заскулила.
Мне сунули носовой платок. Помедлили немножко и использовали его по назначению в принудительном порядке. Подождали, покуда я не высморкаюсь, и, аккуратно свернув, спрятали в карман.
– Как твои сапоги? Каблуки не попортила?
Я оторопела, но одновременно и очухалась. Конечно, за последнюю неделю все уши ему прожужжала насчет редкой обновки! Неудивительно, что он запомнил. И обеспокоился. Милый…
Обувка оказалась в норме. Одежка не очень, и обыкновенным энергичным отряхиванием здесь обойтись не удастся – требуется капитальная чистка в домашних условиях.
Все равно я приободрилась. И желудочно-кишечная область больше не урчит… Правда, начал ворчать Лео, но беззлобно:
– Ты весьма своеобразно выполняешь полученные инструкции, – сказал он. – Да, верещала славно, спору нет, но непродолжительно. И очень уж примитивно! Простыми голосовыми модуляциями бандитов не напугаешь и не отвлечешь – их оскорблять надо. Желательно поименно… Кстати, никого из них не узнала? У пытавшегося тебя ударить во-о-от такой шрам через щеку, а у вырубленного мной…
– Ты путаешь обычную отопительную операторшу с ученой криминальной экспертшей, – я прервала совершенно излишнее изложение опознавательных примет. – И картотеку не вела, и случайно не замечала. Вот если бы хоть одним глазком глянуть на тех, кого рубили…
– К сожалению, ничего не получится. После того, как с твоей подачи на хребты этих уродов сверзилась во-о-он та мясистая туша и качественно травмировала самого опасного отморозка, интерес к сражению у менее отмороженных пропал начисто. Трое супротив двоих – явно не их стиль. Дали задний ход, подобрали увечных, взвалили на плечи и умотали. Сама понимаешь, мы им не препятствовали.
– А ведь зря! – (Тимоний неспешно возвращался, на ходу разбираясь с ширинкой). – Если б не тяжелая боевая рана, то я в плен кого-нибудь обязательно захватил бы! Чтобы на досуге потолковать с ним кое о чем. Душещипательно и телопобительно!
– Резон в этом есть, – согласился Лео и, швырнув в небо недоеденную ледышку, выпрямился. – Уж больно странным выглядело само нападение. Я и помыслить не мог, что существуют дурни, которые, выследив парочку, первым делом бьют девчонку!
– Возможно, надо мной планировали совершить гнусное надругательство, – зловещим шепотком предположила я и содрогнулась. – Для чего решили сразу обездвижить. А после того, как разделались бы с тобой… о-о-оо!
