скачать книгу бесплатно
Захожу в квартиру. Собака спит под столом. Илай складывает лист простой белой бумаги. «Не смотри, – приказывает он. – Это мое изобретение. Никто, кроме меня, никогда не узнает, что это».
Я не смотрю. Ставлю корм и воду для собаки, без особой надежды заглядываю в холодильник. Окно открыто. На улице хорошо. На площадке пожарного выхода нет голубей. От эксперимента с помидорами остались горшки. «Вшшшш», – говорит мой сын.
Мой страх номер один – что время начнет идти быстрее. Это невозможно, но, клянусь, иногда мне кажется, так и есть.
* * *
«Хочешь перекусить»? – спрашивает Кэтрин. Я не знаю, что ответить, потому что Кэтрин работает в рекламе. Они с братом познакомились, когда он записался в фокус-группу для исследования в ее агентстве. За сто долларов. Надо было придумать названия нового дезодоранта для детей младше десять лет. Брат придумал «Вонючий ангел».
До сих пор не могу поверить, что они встречаются, но на первом свидании оба заказали газировку. У людей из двенадцатиступенчатой программы это называется тринадцатой ступенью. Кэтрин раньше баловалась кокаином. Брат больше по таблеткам.
Я лучше подожду ужина, говорю я. Позже прохожу мимо ее стола и вижу папку.
Картофельные чипсы: амбициозность, успех, целеустремленность
Орехи: дружелюбие, эмпатия, понимание
Попкорн: лидерство, ум, уверенность в себе
Иду в гостиную, а там Бен грызет кешью.
* * *
Воскресное утро. Собака нашла в траве крольчонка. Взяла в зубы и отпустила. Теперь мы пытаемся его спасти. Соседи дали коробку с подстилкой из мягкой тряпочки. Кролик весь трясется. Крови нет, но зубы оставили вмятины на шерсти. Пытаемся выпустить кролика в сад, но он уже умер. От страха, наверно.
Вечером Илай в истерике орет, чтобы мы пришли на кухню. Под раковиной мышиный череп, вопит он. Я хмуро смотрю на Бена – я-то думала, мы ловим и убиваем мышей тайком, чтобы сын не увидел. Тяжко вздохнув, он встает и идет посмотреть. Встает на колени и заглядывает под раковину. Мышиный череп оказывается засохшим куском имбиря. Мы спасены.
* * *
Не знаю, как быть с Джимми из службы аренды авто. Он сказал, что бизнес прогорел; никто не звонит. Пришлось отпустить всех водителей и оставить только одну машину. Он ночует на работе, чтобы не пропустить вызов. Жена грозится уйти.
Мистер Джимми. Так написано на карточке, которую он мне дал. Я теперь пользуюсь только его службой, хотя есть и лучше, и быстрее. Иногда звоню ему, он отвечает, а голос у него сонный. Он всегда говорит, что приедет через семь минут, но приезжает намного позже.
Раньше я брала машину, только если опаздывала, теперь же специально закладываю для Джимми вдвое больше времени. На автобусе было бы быстрее или так же. И автобус мне по карману. Но что, если у Джимми не осталось клиентов, кроме меня?
Я опаздываю на лекцию. И ошиблась с корпусом. Прихожу почти к концу. Людей много. За спиной Сильвии график в форме хоккейной клюшки.
«Понятие “хороший человек”, “нравственный человек” формулируется по-разному во времена кризиса и в обычных обстоятельствах», – говорит она и показывает слайд: люди на пикнике у озера. Небо голубое, деревья зеленые, люди белые.
«Представьте, что вы пошли в парк с друзьями и устроили пикник. Само по себе это действие нравственно нейтральное, но если на ваших глазах в озере начнут тонуть дети, а вы продолжите есть и общаться, как ни в чем ни бывало, вас сочтут чудовищами».
Модератор дискуссии показывает, что пора закругляться. У микрофона выстроилась целая очередь. «У меня и вопрос, и комментарий», – говорит первый. В очередь встает молодая женщина. Маленькими шажками она продвигается вперед. Наконец доходит до начала очереди и задает вопрос.
«Как вам удается сохранять оптимизм?»
После лекции у меня не получается пробиться к Сильвии. Слишком много народу. Я иду к метро и пытаюсь размышлять о мире.
Молодые люди переживают: а что, если все, что я делаю, бессмысленно?
Старые переживают: а что, если все, что я делаю, имеет смысл?
* * *
Почти два года мне удавалось избегать встреч с этой мамашей из старого садика. Иногда приходилось постараться. Особенно высоки были шансы наткнуться на нее в модной пекарне и фермерском кооперативе, поэтому там я всегда была начеку. Ее зовут Никола, а сына почему-то Каспер.
Когда она говорила про нашу начальную школу – бесплатную, по месту проживания, – она на одном дыхании восторгалась детками эмигрантов, которые там учились, и тут же рассказывала про репетиторов, которых наняла, чтобы ее сын мог скорее перейти в другую школу. А детей эмигрантов она называла «маленькими героями». Как будто они трубы чистили или разносили газеты прямиком из типографии.
А еще Никола носила с собой карточки с иностранными словами и, забирая ребенка после садика, давала ему яблоко или апельсин и проговаривала их названия по-французски. Pomme. Orange.
Илай ее обожал. Хотел, чтобы я так же красиво одевалась. И учила его иностранным названиям фруктов. Однажды я купила ему банан (по-французски: banane). Сказала, что он может сдать тест, но никаких дорогих репетиторов я ему нанимать не буду.
Через несколько дней я наорала на него за то, что он потерял новый ланч-бокс. Он повернулся ко мне и сказал: ты точно моя мама? Иногда ты очень злая.
Я не стала обижаться, он же еще маленький. А уж теперь, спустя много лет, вспоминаю об этом совсем редко – раз или два в день.
* * *
Я наконец пошла на занятие медитацией. У меня болело колено, поэтому я села на стул. Просветленная сидела на подушке. Интересно, как она такой стала? В конце занятия она задала Марго вопрос или то, что считала вопросом.
«Мне повезло – я давно вышла за пределы ограниченного “я” и живу в мире тонких энергий. Но теперь мне сложно возвращаться в мир грубых энергий, тот, о котором вы только что говорили – где надо мыть посуду и выносить мусор».
Она была заметно беременна – месяце на шестом. Не волнуйся, подумала я; мир грубых энергий вот-вот придет по твою душу.
* * *
Тест Илай сдал хорошо. Для поступления в любую школу[3 - В Нью-Йорке есть школы, которые принимают только детей из своего района (zoned schools), а есть те, куда можно поступить независимо от места проживания (unzoned schools). И во втором случае можно выбрать более престижную школу, а не идти в «ближайшую к дому». Но для этого нужно сдать тест на интеллект, набрав определенное количество баллов.] баллов не хватило, но нас записали в категорию ОРЕЛ. Что это такое, мне так и не сказали, но какая разница, ОРЕЛ – гордая птица! Для Николы этот тест был кульминацией годового труда. На следующий день после объявления результатов она сияла от счастья. Ну и неделька, сказала она. Мы только что узнали, что наш Каспер не просто умный – он одаренный.
Никто и не сомневался, сказала я.
Вскоре после этого Каспер пришел к нам в гости. Мальчики играли в лего, потом стали бегать и прыгать по диванам. Они играли в солдат и ниндзя; никаких высокоинтеллектуальных или новых игр я не заметила. Но потом Илай достал свою любимую игрушку – набор пластиковых вафельных рожков и игрушечные шарики мороженого. Спросил друга, хочет ли тот поиграть в продавца мороженого, но Каспер залез за стол и стал играть в свою игру. Которая называлась «Время».
Что с возрастом становится лучше?
Пикники.
Пикники?
У взрослых на пикниках еда вкуснее.
* * *
Сильвия заходит в библиотеку. «Есть предложение», – говорит она. Хочет нанять меня, чтобы я отвечала на ее почту. Из-за подкаста ей приходит слишком много писем. Раньше она отвечала сама, но теперь не успевает.
Я спрашиваю, что там за письма. Разные, отвечает она, но пишут только психи или нытики. Лишние деньги мне не помешают, но я отвечаю, что подумаю. Потому что психов и нытиков в моей жизни хватает и так.
* * *
Первый день весны, причудливые облака, солнце в дымке. Генри опять со своими безумными идеями. Он всегда таким был, но с посторонними сдерживается. А со мной ждет момента и разом вываливает на меня, что накопилось.
– Я тут подумал, Лиззи.
– О чем?
– Что, если в детстве я продал душу дьяволу?
– Ты не продавал душу дьяволу.
– А вдруг продал и не помню?
– Генри, ты не продавал душу дьяволу.
– Но что, если все-таки продал?
– Ладно, допустим, продал; и что ты получил взамен?
* * *
Через несколько дней Сильвия решает повысить ставки. Предлагает ездить с ней в командировки, следить за всем, выполнять самую скучную работу. Но есть подвох: письма в последнее время все больше апокалиптического толка. Куча вопросов о вознесении на небо, ну и про ветряные турбины и налоги на углеродные выбросы. «Хорошо, – говорю я. – Поездим, вспомним старые добрые времена». Зря она назвала подкаст «Огонь, вода и медные трубы». Паникеры в ожидании конца света слетаются на такое название, как мухи на мед.
Я пролистываю папку с вопросами, которые ей прислали. Она их распечатала, как свойственно пожилым – впрочем, она и есть пожилая, наверно.
Кусаются ли комары-роботы? Зачем тревожиться о вымирании видов, раз мы все равно знаем, чем кончится Библия? Почему от самолета в небе остается след? Как последнее поколение людей поймет, что оно последнее?
Сильвия выглядит усталой, с трудом фокусирует взгляд. Она постоянно ездит с лекциями по стране. Надо ей помочь. И я соглашаюсь, говорю, почему бы и нет, конечно.
* * *
Школа Илая огромна, и в этом проблема. Пять этажей. Одних первых классов двенадцать. По звонку учителя выстраивают детей строгими шеренгами. Детская площадка во дворе большая, но примыкает к улице. В заборе дыра, кто-то специально согнул проволоку, и при виде этой дыры мне каждый раз страшно. Весь год я просидела на собраниях комитета, где велись долгие и нудные разговоры о необходимости заделать эту дыру. Я не люблю волонтерство, но работаю меньше родителей-эмигрантов, это уж точно.
Я написала письмо в совет образования. «Просим обратить внимание, что…» И ни ответа, ни привета. Слышала, другой комитет целый год пытался купить саженцы для подготовишек. В конце концов им отказали. Мол, это противоречит безопасности.
* * *
В последнее время замечаю, что одеваюсь как студенты из студгородка, а может, это они одеваются как я. Я давно ношу одно и то же, но мода возвращается, и вот опять вернулась. Я уже такая старая, что теперь иногда задумываюсь, не выгляжу ли по-дурацки, когда делаю что-то, что прежде, в молодости, не привлекло бы внимания. И вот в начале учебного года я пошла и купила себе новой одежды, попроще. Генри говорит, теперь я стала похожа на маленькую серенькую уточку.
Вопрос: Как Божья благодать проявилась в оперении птиц и в облике зверей?
Ответ: У маленьких птиц – самых слабых – перья гуще, чем у крупных. У зверей в холодных регионах шерсть гуще и грубее, чем у обитателей тропиков.
Мне нужно собираться в поездку, но в комнату забралось какое-то насекомое. Я его не вижу, но слышу, как оно бьется о стекло. Наверно, пчела или оса. Застряла меж створками жалюзи. Ловлю ее с помощью стаканчика и картотечной карточки.
В стаканчике тихо. Я выпускаю пленницу в окно, и та улетает; вот оно, счастье.
* * *
Когда мы выходим из кинотеатра, еще светло. Генри встречается с Кэтрин и ее друзьями из рекламного агентства. Она называет их креативщиками, потому что сама не такая; она из белых воротничков. Белые воротнички. Звучит как название бандитской группировки.
Вижу, что Генри на нервах. «Просто не будь собой», – говорю я. Он тихо смеется. Уходит, ссутулившись и сунув руки в карманы. Держитесь вместе, вы брат и сестра. Так мама говорила.
Помню, как в первый раз приготовила ему ужин. Достала курицу из морозилки, сняла отвратительную тонкую пленку. Курица разморозилась, оставив после себя лужу розового сока; я вытерла его губкой. Положила в сковородку и вылила сверху целую бутыль соевого соуса. Через пятнадцать минут мы ее съели.
По пути домой слушаю «Огонь и воду». Эпизод про геологическое время. Геолог говорит быстро и за секунду успевает рассказать про миллионы лет. Эпоха птиц прошла, говорит он. Эпоха рептилий тоже. И эпоха цветущих растений. Наша эпоха называется голоцен. «Голоцен» значит «сейчас».
* * *
Первая конференция с Сильвией. Описать ее можно одной фразой: толпа ученых разглагольствует о коренных американцах. Среди ученых – ни одного коренного американца.
Племена индейцев считали регион шусвапов прекрасным и плодородным краем. Летом реки кишели лососем, а леса – дичью; зимой питались клубнями и корешками. Племена, обитавшие на этой территории, изобрели различные технологические инновации для освоения ресурсов. Много лет они беззаботно жили в этом краю. Но потом старейшины постановили, что мир стал слишком предсказуемым и в жизни племен совсем нет трудностей. А без трудностей жизнь не имеет смысла. Было решено, что раз в несколько лет деревню нужно перемещать на новое место. Все племя целиком переезжало в новую точку на территории шусвапов и начинало с нуля. Так жизнь снова обретала смысл. Приходилось заново узнавать, где водится лосось, прокладывать новые охотничьи тропы. Все племя преисполнялось новой волей к жизни.
Женщина, которая рассказывала о шусвапах, сама последовала их примеру. Долго жила в Сан-Франциско, а потом переехала в Портленд.
* * *
Я стала замечать в работе библиотеки некоторые закономерности и поделилась своими наблюдениями с начальницей. Та работает в библиотеке двадцать лет. Знает все обо всех. Почему именно сегодня сразу три человека зашли и попросили повесить на нашу доску объявления о разведении пчел? Лоррейн пожимает плечами. «Идеи витают в воздухе», – говорит она, а я думаю о листьях, что падают и скапливаются под ногами, но мы не замечаем.
Еще странное за сегодня: моя коллега носит в сумочке свои рентгеновские снимки. Она столкнулась с врачебной ошибкой. Исправить ничего нельзя, зато можно всем об этом рассказать.
Профессор, который всегда был лапочкой, – тот, которого сразу взяли на пожизненную должность, – раньше просто выпивал, а теперь вдруг стал настоящим пьяницей. На прошлой неделе он праздновал день рождения; с вечеринки его пришлось выносить и укладывать в такси. И водителю заплатили заранее, а то бы он не согласился его везти. И это не впервые, говорит Лоррейн. А скоро вечеринка у меня.
У меня есть особая книжная примета, связанная с днями рождения. Накануне я всегда проверяю, что писала об этом возрасте Вирджиния Вульф в своих дневниках. Как правило, это что-то вдохновляющее.
Но бывает и так:
Жизнь, как я повторяла лет с десяти, страшно интересна, а в сорок четыре ее ход убыстряется и все ощущается сильнее, чем в двадцать четыре; подобно тому, как река стремится к Ниагаре – моей новой метафоре смерти, – отчаяние нарастает; жизнь видится активной, позитивной, волнующей, как все вокруг, и кажется очень важным переживанием.
* * *
Я хочу видеть и покупаю телескоп. Я хочу бегать и покупаю кроссовки. Бегу по кварталу, где пахнет помойкой. Сворачиваю на более зеленые улицы. Да, тут определенно лучше. Пытаюсь добежать до парка, но кроссовки оказываются неудобными.
* * *
Про письма я Бену не рассказываю. Знаю, ему эти вопросы не понравятся. Он и так переживает, что религиозные фанатики захватят мир. В сговоре с евреями-христианами.
Один такой по выходным стоит на парковке у «Данкин Донатс». «Простите, можно вас на пару слов? А вы знали, что Иисус был евреем?» – спрашивает он, когда мы проходим мимо. «Да», – отвечаем мы.
И да, мы слышали благую весть. Как и все люди на этой планете, включая охотников-собирателей, которые специально поселились в чаще тропического леса, чтобы никто их не доставал. Хочется, чтобы кто-нибудь наконец признал это, а благая весть оказалась о чем-то другом.
* * *
На холодильнике записка: кончились молоко, сыр, хлеб и туалетная бумага. Обещаю Илаю сводить его в кафе. «С животными вход воспрещен», – гласит табличка на входе в ресторан. «Но разве мы не животные?» – спрашивает Илай. «Не будь занудой», – отвечаю я.
Илай решил, что у него будет двое детей, и тут же поправляется: нет, один, так проще. Заказываем горячие бутерброды с сыром и подслушиваем разговоры людей за соседним столиком. «Ну, и как думаешь, он твоя половинка?» – спрашивает женщина подругу. «Сложно сказать», – отвечает та.
* * *
Когда наступит время смуты?[4 - Дни бедствий накануне Второго пришествия.] Великий потоп был на всей Земле или только там, где жили люди? Могут ли домашние животные спастись во Христе и попасть в рай? Если нет, что с ними будет?
Последний вопрос волновал нас больше всего. У нас была кошка; мама разрешила нам с братом придумать ей совместно имя. В итоге ее назвали Стейси Громовержец; мы ее очень любили. Но потом в библейском лагере посмотрели кино. Отец вознесся на небо, и от него осталась лишь жужжащая электробритва. Мы не сомневались, что мама попадет в рай, но что, если мы останемся? Что, если вернемся домой, а там пусто? Встретит ли нас Стейси Громовержец?
