скачать книгу бесплатно
Я ухмыляюсь и решаю довести дело до конца.
– Ребекка, ты должна спросить карты с открытым сердцем. Спроси их, кто твоя родственная душа.
– Кто моя родственная душа? – спрашивает карты бедная глупенькая Ребекка Хайнс.
– ГРОМЧЕ!
– КТО МОЯ РОДСТВЕННАЯ ДУША?
– Магические силы тебя не слышат, Ребекка!
– КТО, БЛИН, МОЯ РОДСТВЕННАЯ ДУША? – кричит она и вытаскивает карту из колоды.
«Дьявол».
– Сатана! – кричу я, напуская на себя испуганный вид. – Твоя родственная душа – Сатана!
В это мгновение в класс входит мистер Бернард, и все толпившиеся вокруг меня девочки с визгом разбегаются.
– Что? Чем вы тут занимаетесь? Что здесь происходит, Мэйв?
Я быстро прячу карты.
– Ничего, сэр, – отвечаю я скромно.
– Andiamo! Andiamo[2 - Скорее! Скорее! (пер. с ит.)]! – приказывает он жестом всех вернуться на свои места.
7
Несколько дней я не вижу рори, но в четверг снова сажусь рядом с ним в автобусе.
– Привет, – говорит он. – У меня осталась твоя вещица.
Он оттягивает воротник рубашки и вытаскивает длинный коричневый шнурок, который прикрепил к моему кварцу.
– Спасибо, – говорю я, когда он опускает камень мне в ладонь.
Меня немного смущает, что он до сих пор хранит тепло его тела.
– Тебе нравятся всякие украшения, не так ли?
Вопрос довольно невинный, но то, как я его задаю, кажется странным и неловким.
– Ага, – отвечает он вполне беззаботно. – Нравятся…
Он вытягивает руки и показывает свои свежепокрашенные ногти. Теперь они аквамаринового цвета.
– Всякие наряды, – заканчивает он со скромной улыбкой.
– Не осуждаю тебя, – говорю я, рассматривая его сине-зеленые ногти. – Ну, то есть мне самой не очень нравятся косметика, украшения и все такое, но мне кажется, это потому что… ну, единственная причина, потому что от тебя это как бы ожидают, раз ты девочка, понимаешь? Как будто, когда я это надеваю, то я как бы и должна это носить. А от этого все впечатления портятся.
Он кивает, глядя на меня так, как если бы я заговорила на языке, который он не слышал с детства.
– Извини, несу какую-то чепуху. Возможно, это даже не имеет смысла.
– Нет, имеет, – говорит он совершенно уверенным тоном. – Имеет. Наверное, никто из нас не хочет делать то, что от нас ожидают.
Мы немного молчим, размышляя друг о друге в совершенно новом свете.
– Слушай, – говорю я, до сих пор ощущая зажатый в руке теплый розовый камень. – Почему бы тебе не оставить его себе?
– Что? Нет, он твой.
– Не совсем. Как я сказала, мне не нравится носить украшения.
Я надеваю шнурок ему на шею, и камень свисает снаружи на его джемпере. Он быстро засовывает его за пазуху.
– Спасибо, Мэйв.
Мы еще немного молчим, пока автобус едет, а когда выходим, Рори задерживается.
– Собираешься сразу домой? – спрашивает он.
– Нет. А что?
– Да так… что-то мне не очень хочется прямо сейчас домой.
– Ну ладно, – отвечаю я, чувствуя, как в животе образуется комок. – А куда ты хочешь пойти?
Мы идем вдоль берега Бега, пиная камешки и ветки, почти не разговаривая. Похоже, ничего конкретного у него на уме нет. Мне уже приходилось так гулять с другими парнями. Ничего особенного. Они постоянно пытаются найти какое-нибудь местечко поукромнее, чтобы дотронуться до тебя, а я им разрешаю. Такое уже бывало дважды. Конечно, это никакой не секс. Просто так я чувствую, что не отстаю от других.
Интересно, а был ли секс у Рори? Вообще-то ему уже семнадцать. Думая об этом, я краснею и поплотнее закрываю шарфом нижнюю половину лица.
Мы идем по длинному подземному переходу, где кто-то оставил бутылки и сигареты. Это уже много лет место, где тусуются тинейджеры. Граффити на стенах служат напоминанием о трагедиях каждого поколения: Курт Кобейн, Эми Уайнхаус, Мак Миллер. Мы сидим и немного разглядываем их, говоря о том, что поп-звезды и рок-идолы всего лишь люди, которые умирают.
– О боже, так по-готски, – смеется Рори, обхватывая руками колени.
– А знаешь, что еще больше по-готски? – спрашиваю я, роясь в сумке. – Самодельный сборник на кассете.
– Ничего себе! – восклицает он, как будто я вынимаю из сумки отрубленную руку.
– «Весна 1990», – читает он. – Работает?
– Еще как.
Я включаю кассету. Мы берем каждый по наушнику, и я изумляюсь тому, как много песен знает Рори.
– The Cure, – говорит он, когда начинается песня «The Lovecats». – О, и Pixies!
– Не знала, что ты так разбираешься в музыке.
– Ха, Мэйв. Я же играю на гитаре в группе. Ты знаешь это.
– Откуда мне знать?
– Я думал, Лили тебе…
Я прерываю его. Не хочу говорить о его сестре.
– Не знала, понятно? Скажи лучше названия песен.
Он говорит мне названия. Я записываю их в телефон.
Сидя на холодной земле, я начинаю замерзать и встаю.
– Надо идти домой, – говорю я.
– Да, мне тоже.
Наступает молчание. Меня сбивает с толку этот проведенный с ним сюрреалистичный вечер. Мы никогда так долго не были вместе, даже несмотря на то что я ночевала у них в доме с шести лет. Чувство близкого знакомства перерастает в какую-то странную нервозность. Как будто я могу сказать что угодно, а он будет лишь улыбаться и улыбаться или скажет в ответ что-то смешное.
Мне что, нравится Рори?
Почему-то этот вопрос мне кажется очень трудным. Обычно, когда мне кто-то нравится, я в этом точно уверена. Это внутреннее чутье. А не эта странная смесь адреналина и дружбы.
– Ну ладно, увидимся, – наконец говорю я.
Я подаюсь вперед, чтобы обнять его, и наши тела неуклюже сталкиваются.
– Да, ладно. Наверное, завтра.
А затем происходит что-то невероятное.
Он склоняет голову набок и странно улыбается. Такая улыбка в сторону, которой в обычной дружбе не существует. Улыбка, от которой начинают гореть мои ноги, а в горле першит.
– Мэйв, – произносит он тихо, едва слышно.
Теперь он находится совсем рядом со мной. Я вижу его ресницы в том месте, где они выходят из кожи.
– Иди-ка поближе.
Он что, собирается поцеловать меня?
Меня что, поцелует Рори О’Каллахан?
А почему бы и нет?
Я закрываю глаза и жду.
А затем ничего. Никакого прикосновения. Просто голос.
– Меня зовут Ро, – говорит он.
Я открываю глаза и моргаю.
– А?
– Хотел, чтобы ты узнала мое имя, – просто говорит он, и вся магия близости предыдущего мгновения тут же полностью исчезает или, что хуже, все это было просто придумано. – Ты можешь называть меня так.
– Ро. Ро, – повторяю я. – Хочешь, чтобы тебя звали Ро?
Он кивает.
– Да, это мое имя. Я его выбрал.
– О. Окей, Ро, – пробую произносить я имя. – Мне нравится, – честно говорю я. – Какое-то немного таинственное.
Ро поворачивается и в последний раз печально улыбается.
– Все колдуньи в сказках знают настоящие имена всего, правда?
И оставляет меня в недоумении на берегу реки.
8
– Да, вроде симпатичный у тебя бойфренд, – говорит Фиона. – Я даже ревную.
Фиона лежит на спине в Душегубке. До первого занятия пять минут. Я почти не вижу девочек, с которыми она общалась в первый день. Фиона знает многих, но особых подруг у нее нет. В первую неделю «фазы Таро» сюда каждое утро приходили по пять-шесть девочек, но теперь почти все уже хотя бы по разу побывали на «консультации», и стало немного легче. Тем не менее Фиона по-прежнему приходит сюда каждое утро.
– Он не мой бойфренд, – возражаю я. – Мы даже не поцеловались.
– Мне понравилась эта штука с именем. А он просил тебя использовать разные местоимения?
– Нет.
– А текстовые сообщения с тех пор посылал?
– Думаю, он даже не знает моего номера.
– Х-мммм. Как насчет карт? Может, разложим?
– Конечно, – говорю я, тасуя карты.
За пределами класса я всегда тасую колоду. Это успокаивает. Это помогает очистить разум, когда ночью я начинаю слышать голоса девочек из моего класса, и каждая из них толкует о своих проблемах, словно клоуны, пытающиеся набиться в переполненный автомобиль.
– Карты, карты, карты, что Мэйв делать с ее парнем?
Лежа на полу, Фиона протягивает руку над головой и выбирает одну карту наугад.
