скачать книгу бесплатно
– Как – кто? – поинтересовался заинтригованный дядя Сеня.
– Конечно же, как Терентий Дежнев! – выпалил нелепый тип. – Я буквально его фанат, его и его команды. Эти смелые люди изменили мою жизнь – я бросил колледж, и вот я здесь! Я хочу быть мустанкером, как Терентий Дежнев.
– Тихон Дежнев, – только и произнес дядя Сеня.
– Как – Тихон? – так же искренне, как и прежде, произнес чудак, только теперь уже с нотками удивления. – В Москве все говорят: Терентий Дежнев!
– Да, много они там у вас, в Москве, знают да понимают! – бросил дядя Сеня. – Тихоном Дежнева зовут!
– И то верно, – согласился молодой человек. – Ничего они там не понимают. Потому что настоящая жизнь здесь! Здесь настоящие мужчины. Здесь настоящие бои. А там, сказать по правде, все – одна фальшь. Даже в танковых боях сражаются аватары.
Возможно, Эдуард Конь был не очень хорошим журналистом, тем более не очень хорошим психологом, но отчего-то он был уверен, что для провинциала нет большей радости, чем уличить москвича в некомпетентности. Скорее всего это неправда. Но именно сейчас это сработало. Простодушный дядя Сеня проникся к придурку необъяснимой симпатией.
– Да знаешь ли ты, чудак-человек, кто такие мустанкеры? – с доброй, почти отеческой снисходительностью произнес он.
Хитрый журналист не зря крутил направленной антенной во время разговора дяди Сени с Ваней. Он все слышал и все отлично запомнил. И охотно своими словами тут же пересказал дяде Сене его же собственный давешний рассказ про мустангеров и мустанкеров:
– Несколько веков назад люди из Европы в Америку завезли коней…
Слушая этот сбивчивый, но наполненный юношеским энтузиазмом рассказ столичного чудака, видавший виды дядя Сеня чувствовал к нему все большую приязнь.
– Выпьешь? – по-отечески спросил он.
– А мустанкеры пьют?
– Ну, когда они идут на дело, конечно, не пьют ни капли. А вот когда возвращаются с хабаром, гуляют по нескольку дней…
– Ну, у меня сегодня был довольно удачный день… – с сомнением протянул молодой человек. – Мне можно немного выпить…
– Как тебя зовут, сынок?
– Эдик.
– Зови меня дядя Сеня…
Не прошло и получаса, а дядя Сеня и Эдик уже обнимались через стойку бара. Они похлопывали друг друга по плечам и заплетающимися языками говорили друг другу комплименты.
– Ты отличный парень… Да, ты смелый парень… – с жаром заверял нового друга дядя Сеня. – Только не стоит тебе рваться в мустанкеры… Не стоит…
– Это почему же? – недоумевал Эдик.
– У каждой команды свои секретные приемы. И все равно ни одна команда больше двух-трех лет в степи не выживает.
– А команда Дежнева?
– А у них особый секрет.
– Какой?
– Тс-с-с… – дядя Сеня заговорщически посмотрел по сторонам и притянул голову Эдика к себе поближе. – Какой бы слаженной ни была команда, это всего лишь несколько отдельных людей… А у Дежнева есть привада, которая соединяет сознания всех бойцов вместе… Ну, как если несколько компьютеров соединить в единую сеть, – они будут работать, как суперкомпьютер… Так и команда Дежнева бьется, как один боец с четырьмя телами…
– Четырьмя? – удивился Эдик. – С тремя! Их же трое: сам Дежнев, Сэмэн да китаец этот, Том…
– Их четверо… Но – тс-с-с-с… – снова заговорщически цыкнул дядя Сеня. – В этом – их главная тайна.
– В чем?
– В кошке!
– В кошке?
Эдик от удивления приподнял очки.
– Да. В кошке. Кошка чует импульсы, которых не чуют люди.
– Какие импульсы?
– Я откуда знаю! Я не физик… Но что-то там она чует.
Эдик, пораженный, затих.
– Так что возвращайся, сынок, в Москву, – произнес после паузы дядя Сема. – Нечего тебе тут делать.
Собственно, это фальшивый Эдик и собирался сделать так скоро, как представится возможность. Ему действительно здесь больше нечего было делать. Он узнал все, что было необходимо.
* * *
Герман Цайгори был консервативен и старомоден. Глядя на его рабочий кабинет изнутри, никто бы не подумал, что находится в небесных апартаментах. Герман не любил современный дизайн Ариэля: все эти серебряные шары и кубы, сверкающие пуфы и металлические комодные полки, спускающиеся с потолка. Нет, нет. Стен в его кабинете не было видно от стеллажей, заставленных всяческой мелочью: скульптурки, фигурки, осколки минералов, чучела земных птиц и зверьков, чашечки, баночки, вазочки, картинки и голограммы в рамках. Что-то из этого, несомненно, имело историческую ценность, что-то культурную, что-то научную, а что-то было попросту хламом.
Прямо посередине помещения стоял огромный, словно гиппопотам, кожаный диван, а рядом с ним притулилось такое же кожаное кресло, словно малютка-гиппопо. В кресле профессор и работал, придвигая его к массивному столу с резными тумбами. В этом столе не было никакого смысла, как не было смысла во множестве бумажек, устилающих поверхности, свободные от вышеупомянутого хлама. Не было смысла, поскольку вся работа происходила на внутренней поверхности очков профессора. В очках, впрочем, тоже не было никакого смысла, просто профессор не признавал линз. Когда Германа упрекали в старомодности и консерватизме, он простодушно, но твердо говорил: «Профессор должен быть в очках».
Профессор моргнул, и браузер впрыснул ему в глаза фонтан букв, цифр и мнемонических знаков. Следом посыпались образы. Биржевые сводки, курсы валют, новости орбитальной и поверхностной политики – только самая важная и деловая информация.
Вдруг что-то щелкнуло, заиграла бравурная музыка, и в каждом из очечных стекол появилось по обнаженной женской груди. Они подрагивали в такт музыке, росли и приближались. Они буквально надвигались на профессора, казалось, сейчас они вывалятся из стекол.
– Что за дичь! – недовольно буркнул себе под нос Герман Цайгори.
«Да когда же, наконец, запретят эти всплывающие окна! – подумал он в сердцах. – Судить за это надо, судить безжалостно. Железом бы выжег сетевую рекламу!»
А тем временем поверх виртуальных женских грудей появилась надпись: «Три ствола, четыре сиськи. Онлайн». И дальше: «Самые скандальные новости Ариэля и поверхности. Криминал, шоу-бизнес, прочие чудеса и диковины».
Профессор попытался так моргнуть, чтобы всплывшее окно закрылось, но это не помогло – оно сменилось другим. «Прочтите – не пожалеете». Профессор снова моргнул, но на этот раз разноцветные буквы постарались его убедить: «Прочтите всего один текст, и вы не сможете оторваться».
Профессор выругался в голос:
– Да что же это такое, черт возьми!
Он снова моргнул, но как-то совсем неудачно – система восприняла его сигнал как согласие на чтение предложенного текста.
«На днях ретро поп дива Артемида Вечерняя родила восемнадцатого ребенка. Предположительно отцом его является резидент «Камеди-барельефа» Миниморум Залкинд. Как известно, певица не признает искусственного вскармливания. Протесту против химических прикормок посвящен ее последний вирт-альбом «Ешь природу». Для вскармливания младенца, по слухам, используется аватар пятого поколения по имени Фрося…»
В глазах профессора замелькали анимированные портреты поп-дивы и барельефного комика…
– Да черт же ж возьми! – вскричал Герман Цайгори и снова постарался движением век закрыть окно, но только сумел заменить его следующим.
«Общественное правозащитное движение «Фонд Сигизмунда Рукаберидзе» в пять тысяч семьсот восемьдесят третий раз выступило с решительным требованием запретить на Земле танковые бои. «Если к крику нашей души не прислушаются и на этот раз, – заявил лидер движения Сигизмунд, – мы в знак протеста на две недели откажемся от приема продуктов питания, содержащих углеводы, а также от ношения одежды, в которой присутствуют фиолетовый и бирюзовый тона». Напоминаем, что Фонд…»
Текст был иллюстрирован остовами танков и телами людей, и те, и другие были порядком разворочены. Их сменили портреты мрачных мужчин в неожиданно ярких, двубортных желто-оранжевых костюмах…
– Делать вам всем нечего… – вновь пробормотал Герман Цайгори и снова моргнул. Он уже готов был выкрикнуть новую порцию проклятий создателям желтой онлайн-газеты, но так и замер с открытым ртом. Выскочивший текст гласил:
«В диких степях Заволжья обнаружены технологии, неизвестные не только на поверхности, но и на орбите…»
Герман так и застыл в винтажном кресле, забыв закрыть рот, открытый, чтобы выкрикнуть очередную порцию ругательств. Профессор внимательно прочитал текст, подписанный звучным псевдонимом «Эдуард Конь».
«Над этим же работал в последние годы Николай Дежнев, – напомнил сам себе Цайгори. – И кошка у него была… А это кто на фото?»
Статья в сетегазете была обильно иллюстрирована: танки, битвы, огонь, бравые мужчины на фоне боевых машин… «Вот у этого очень знакомые глаза», – обратил внимание профессор. Он укрупнил лицо героя степей, перенес в поисковик и через несколько кликов уже знал все. Точнее, он знал все, что было необходимо.
* * *
Журналист, известный под псевдонимом «Эдуард Конь», был аккуратен и хитер. В его небольшой съемной квартирке в Новой Москве все было скромно и утилитарно. Лева сидел в удобном офисном кресле и торопливо шлепал пальцами по несуществующим клавишам, видимым только ему. После невероятного успеха статьи про мустанкеров Заволжья от него ждали новых сенсационных материалов, и он готов был их выдать. Теперь не надо ехать за тридевять земель к черту на рога. Теперь, когда его заметили и читатели, и коллеги-профессионалы, каждый новый его материал привлечет пристальное внимание. Так тщеславно думал журналист, заканчивая новую сенсационную статью.
Неожиданно в дверь позвонили. Лева легким движением ладони отослал в сторону виртуальную клавиатуру, моргнув, сохранил написанный текст и погасил воображаемый экран.
В глазок ничего не было видно.
– Кто там? – спросил журналист.
Ответа не было.
Ему бы вернуться к публицистическому творчеству – Новая Москва не самый спокойный район в столице. Тут будут убивать, никто не выглянет. А полиции не видно даже по праздникам. Однако природное любопытство журналиста-расследователя не давало ему покоя. Он щелкнул замком, приоткрыл дверь, осторожно высунулся… Никого не было видно. Лева выглянул на лестничную клетку. Едва различимое движение возле стены привлекло его внимание. Он пригляделся, моргнул… И потерял сознание.
Когда легендарный Эдуард Конь пришел в себя, за окном было темно. Журналист лежал на полу в центре своей комнаты на спине, в позе пятиконечной звезды. Он чувствовал себя невероятно опустошенным, настолько, что физически чувствовал всю суть идиоматического выражения «быть выжатым, как лимон». Лева поднял руку и увидел на внутренней стороне локтевого сустава темный след от укола. Виски зудели. Лева коснулся их руками и ощутил кончиками пальцев круглые следы, словно его голову продолжительное время сжимали.
Словно сама собой открылась входная дверь, и едва уловимая тень скользнула на лестничную клетку. Невидимка вернулся, откуда пришел: он знал все, что было необходимо.
Глава 4
В темнице сырой
В «Шчах» третий день праздновали удачный бой на дамбе. Сэмэн тарахтел без умолку, травил байки. Том отвечал односложно: вставить приличествующую случаю премудрость в пулеметную дробь поддавшего Журибеды было решительно невозможно.
Сэмэн вырос на Левбердоне, в так называемом частном секторе, свинячьем хуторе, который, по всей видимости, не менялся на протяжении нескольких веков. Его не изменили ни люди, ни годы, ни войны. Дитя Юга России, он говорил на безумном суржике, который нельзя было назвать ни языком, ни диалектом. Его говор русские непременно считали украинской мовою, а украинцы – кацапским трепом. По этой причине Сэмэну всю свою жизнь, с самого младенчества, приходилось регулярно биться и с теми, и другими. В результате он и вырос здоровым, во всех смыслах этого слова, интернационалистом. То есть равно недолюбливал все народности мира, а любил исключительно своих друзей, при этом абсолютно невзирая на их национальность. Дружить Сэмэн Журибеда умел. И байки травить умел. Хотя его дикий суржик на сто процентов не понимал никто. Тихон любил пошутить, что сам Сэмэн самого же себя понимает только на две трети. Однако Сэмэн так выразительно высказывался, так ярко подкреплял корявые слова жестами и неподдельными эмоциями, что все сразу становилось понятно.
Вот и на этот раз в «Шчах» происходило подобное громогласное и выразительное действо, в котором Сэмэн солировал, а Том, словно ритм-секция, давал плотный фон.
Тихон в разговоре не участвовал, сидел, размышляя, потягивал пиво. Вчерашняя попойка в честь победы на дамбе до сих пор пульсировала в висках.
Сэмэн все больше входил в раж. Он орал так громогласно, что слова его трудно было игнорировать.
– Была в мене одна гарна дивчина в Кери. Ось такие у нее були гарбузы!
– На себе не показывай! – строго прервал его Том.
Сэмэн послушно отдернул и развел в стороны руки, которые прежде держал сантиметрах в двадцати от своей груди.
– Так вот она мне таку чудову прытчу рассказала, шо я роготал, як тось павиан, три дня без роздыху… Слухайте сюды. Уявите сябе таку экспозицию: три дивчины…
– Под окном?
Том был так рад, что снова сумел вставить в монолог Сэмэна свою реплику, что тут же защурил и без того раскосые глаза и расплылся в лучезарной улыбке, обнажив два ряда ровных белоснежных зубов.
Однако Сэмэна таким простым приемом не срезать. Он продолжил ничтоже сумняшеся:
– Та ни… Зачем – пид окном… У стоге сена…
– Да где ж они стог сена взяли? – повторил попытку срезать товарища Том.
– Где-где… У сельской местности! Так вот, значит, три девицы в сельской местности, у стоге сена… Лежать. А мисяц – серпень…
– Какой?
– Август мисяц. Зирочки так с неба и летят!
– Звездопад, что ли?
– То тэбе – звэздопад. И дивчинам – зирочки падуют, желание трэба загодати! Кому гроши, кому кохання, кому шо… Придумали желания, лежат и ждут. И тут одна зирочка летит-летит по нэбу, та и замирае. Опосля того три раза мигае пиу-пиу-пиу и снова летит.
– И что это было? Спутник? Ракета?
– Та не важно, шо то було. Важно, шо казали хором три дивчины…
– И что?
– А то, шо казав бы на их месте любой славянин, вне зависимости от полу и возрасту.
– И что?
– «Ну, ни болта же ж себе!» – казали три дивчины!
Том было начал смеяться, но Сэмэн жестом остановил его, мол, еще не пора, еще история не закончилась.
– Я ей кажу: «Ну, и шо – збулось це желание?» А вона цедит сквозь зубы, злобно так: «Да, збулось – целый рок ни единого!»
– Целый год? – усомнился Том.
Но тут Сэмэн, словно давая команду, что смеяться уже можно, первый «зароготал, як тось павиан», по его собственному определению. Том похихикал тихо, морщинки в углах его глаз при этом напоминали солнечные лучи. Тихон тоже поневоле улыбнулся, уж больно заразителен был смех у Сэмэна.
