скачать книгу бесплатно
Наконец с осмотром недвижимости было покончено. Денис убежал мастерить себе лук и стрелы, а Ольга с Аликом, вытащив с веранды два пластиковых стула, расположились в саду на солнышке. Они курили и болтали о разном.
– Слушай, получается, что с тех пор Филипп тебе больше не звонил? И ты ему тоже? – Алик решился затронуть больную тему.
Вмиг помрачневшая Ольга молча кивнула. Она уже давно мучилась над вопросом, почему, собственно, ей не звонит Филипп. Неделю назад она отправила ему довольно резкое письмо на электронную почту, но ответа не последовало. Неизвестность пугала. Воображение рисовало страшные картины, как бывший муж с эскортом вездесущих пройдох-адвокатов отнимает у нее сына.
Ведь этим пронырам не составит никакого труда выяснить, что в загсе при регистрации Дени Помар де Рабюсси, мягко говоря, намухлевали. Тогда, чтобы сделать из французского младенца российского гражданина, Ольга просто сняла с себя бриллиантовые серьги и положила на стол перед регистраторшей. Правда, у Ольги имелись свои контраргументы, довольно веские, если верить Шепелёву – старенький адвокат, поохав, все же взял на себя бремя забот о Нининой племяннице, не смог отказать.
– А если предположить, что все это Филипп затеял только для того, чтобы тебя позлить? Такая мелкая гадкая месть… Ты сама не появляешься, не звонишь, денег у него не просишь, типа независимая очень, «нам ничего не надо, мы живем хорошо», вот наш французский муж и решил…
– Не знаю, Алик, ей-богу, не знаю… – в задумчивости протянула она. – По крайней мере, я к встрече с Филиппом подготовилась. И прошу, не будем больше об этом.
– Эх, Олька, Олька! Вот чем ваш космополитизм оборачивается. Европейский леденец на деле оказался рвотным порошком. Меж тем идеи западничества при всей их эфемерности в России неистребимы. Парадокс! Нет чтоб за русского мужика замуж выйти. Помнишь, я тебя еще в институте звал… – При этих словах Поленов легонько ткнул ее в бок.
– Твой зов был очень тихим и невнятным.
– В следующий раз подарю тебе слу-хо-вой аппа-рат, – произнес он по слогам и подчеркнуто громко.
– Что ж, тогда и подумаем, – усмехнулась Ольга.
Они замолчали. По лужайке с какой-то рогатиной и мотком веревки деловито проследовал Денис.
– T’ as pas froid?[5 - Тебе не холодно? (фр.)] – спросила его мать.
– Нет, жарко, – ответил мальчик и скрылся в кустах.
– Тогда, хозяйка, давай чай пить. Может, хватит гостя голодом морить, – с притворным упреком нарушил тишину Поленов. – Крыжовенного варенья-то небось не дашь?
– Вот уж наглость какая! Откуда оно возьмется? – с улыбкой возмутилась Ольга. – Ничего, обойдешься бутербродами и покупным кексом.
На тропинку упали первые капли дождя. Алик оценивающе осмотрел тучу, потушил сигарету и встал.
– Было бы хорошо, если бы завидный русский жених не забыл убрать за собой и за дамой стулья, – назидательно сказала Ольга на ходу, направляясь в дом. – Под навес! – и уже с крыльца, обернувшись, крикнула: – Denis! A table! Tu est ?u? Viens vite[6 - Денис! К столу! Ты где? Иди скорей (фр.).].
Мальчуган не заставил себя ждать. Он вбежал на веранду и с воодушевлением принялся рассказывать, как у него почти получилось развести костер. На щеках его играл румянец, светлые вьющиеся волосы чуть растрепались, глаза лучились счастьем. На даче ему явно нравилось. С гордостью выложив на стол коробок спичек, он показал черные от сажи руки и отправился их мыть. В присутствии гостя он в отличие от матери говорил только по-русски, не переходя на французский. Вернувшись, он чинно уселся на стул и расстелил перед собой салфетку в ожидании чая.
По счастью, на веранде строители уже завершили работу, а Ольга, насколько могла, навела уют. Это она умела. Тут был и плетеный абажур, и такие же плетеные стулья, и симпатичные кружевные занавески на окнах, и клетчатая скатерть на столе, и фарфоровые чашки, и даже ваза с цветами. (Новоиспеченная дачница потихоньку перевозила из Москвы вещи и с неиспытываемым доселе чувством обустраивала свой дом.)
Оживленно переговариваясь, все трое с аппетитом поглощали бутерброды, которые, по мнению Дениса, здесь были намного вкусней, чем в Москве.
Дождь, сначала робкий, моросящий, припустил сильней. Сквозь запотевшее окно Ольга смотрела на мокрый сад, ей нравилось, когда идет дождь. Как в том старом детективе «Что может быть лучше плохой погоды», если бы не жуткий Денискин кашель, который всегда усиливался от влажного воздуха.
– Хочешь совет? – расправляясь с очередным бутербродом, спросил Алик.
– Валяй!
– Если на пластиковые окна у тебя пока денег нет, поставь между рамами стаканчик с поваренной солью или толченым древесным углем – это поглощает влагу. Лучшее средство от запотевания окон.
– Интересно, откуда берется древесный уголь? – по-светски поинтересовался Денис.
– Нет, ты лучше скажи, откуда берется вся эта обойма ценнейших сведений… про поваренную соль, нашатырный спирт и нюхательный табак? Дай угадаю, из книги «Домоводство» пятьдесят второго года? – ехидно спросила у Алика Ольга.
– Не пятьдесят второго, а тысяча восемьсот девяносто третьего, и не «Домоводство», а «Руководство по домоведению для домашних учителей и гувернанток», но если вам это неинтересно, то я могу и журнальчик почитать. Тоже раритетное издание, между прочим…
Алик раскрыл старый номер журнала «Вокруг света», на который он наткнулся, инспектируя кладовку.
– Как кстати! – воскликнул он и принялся зачитывать отрывки статьи. – «Гуляя по весеннему Парижу, мы оказались на улице Мари Роз… в этом скромном доме с тысяча девятьсот девятого по тысяча девятьсот двенадцатый год жил и работал Ильич. Здесь прошел самый тяжелый период его эмиграции». Ай-ай-ай, какая трагедия! Олька, ты, разумеется, почтила своим вниманием эту парижскую достопримечательность?
Как ни странно, Ольга знала эту улицу, но, разумеется, не в связи с Лениным. Еще до встречи с Филиппом она бывала в Париже и наивно полагала, что довольно неплохо знает город. Она ездила туда несколько раз, то с группами русских туристов, то с индивидуалами-нуворишами (в качестве сопровождающей), то сама по себе. Вне зависимости от состава группы и степени буржуазности туристов среднестатистический тур по Парижу был плюс-минус один и тот же: Эйфелева башня, Нотр-Дам, Лувр, Монмартр, Елисейские Поля, прогулка на корабликах по Сене. Интеллигентная публика просилась в музей Орсэ, особняк Родена, денежная непременно отмечалась в «Мулен Руж», Фоли Бержер, туристы с детьми пару дней проводили в Диснейленде. Ну и, конечно, всех без исключения интересовали магазины – Samaritaine, Printemps, Galleries Lafayette[7 - Крупные парижские магазины.] или что-нибудь поскромнее.
Но, оказавшись в Париже с Филиппом, Ольга обнаружила, что, по большому счету, не знает города. Точнее, он открылся ей совсем в ином качестве. Вместо сухих дат, цифр и имен Париж наполнился жизнью. То был город великих королей и роскошных куртизанок, благородных шевалье и дворцовых интриг, кровавых преступлений и гениальной поэзии, изысканных трапез и страшных болезней. Не случайно, по одной из гипотез, происхождение носовых звуков в современном французском языке объясняется деформацией хрящей носа на третичной стадии сифилиса. В свое время он нещадно косил столичный бомонд.
Филипп рассказывал, и у Ольги перед глазами, казалось, оживали персонажи Мольера, Шодерло де Лакло, Бомарше, Бальзака, Пруста, Дрюона. Все эти виконты, бароны, маркизы, поэты, художники и, разумеется, графы де Рабюсси. Они зримо присутствовали повсюду. В Лувре в одном из залов висели полотна Фрагонара, Буше и прочие, переданные предками Филиппа в дар музею. В квартале Марэ был ресторан, носивший их имя. А на Храмовой улице стоял особняк, принадлежавший одному из Рабюсси, но позднее проигранный им на скачках на Марсовом поле. В XVIII веке там находился ипподром. Другой графский пращур на площади Согласия лишился головы. Третий был растерзан толпой при штурме Бастилии. Правда, существовали и светлые страницы истории. К ним, без сомнения, Филипп причислял расстрел парижских коммунаров у кладбища Пер-Лашез – полковник Антуан Помар де Рабюсси, бывший тогда в штабе версальцев, этому немало поспособствовал.
– Невероятно! Эти мерзавцы установили пушку прямо на могиле герцога Морни! Какое варварство! Мой прадед был с ним дружен и очень тепло о нем отзывался.
Впрочем, его экскурсии никогда не ограничивались узкосемейными рамками. Он действительно прекрасно знал город. Просто история Парижа, да и вообще история Франции, в интерпретации Филиппа сильно отличалась от той, что Ольга когда-то учила в пединституте, и, надо отдать ей должное, учила неплохо. А подготовленному слушателю, как известно, рассказывать приятно вдвойне.
Хотя случались и такие дни, когда они обходились без прогулок, ограничиваясь квартирой в шикарном пригороде, где жил и работал Филипп. Тогда они часами не вылезали из постели, наслаждаясь обществом друг друга. А потом, голодные, отправлялись в какой-нибудь ресторанчик по выбору графа. О! Его вкусу можно было довериться! В ресторанах в вопросах кухни он не знал себе равных. Стоило Филиппу сесть за столик и просто открыть меню или винную карту, как официант каким-то непостижимым образом тотчас догадывался, что пришел не обычный клиент. Ольга всегда поражалась этой способности Филиппа все делать красиво: заказывать блюда, есть, пить, оплачивать счет, от сумм в котором у нее подчас темнело в глазах. Но, казалось, самое большое удовольствие он получал, просто глядя, как Ольга ест, и наслаждаясь произведенным эффектом.
– А теперь попробуй это, только вместе, потому что langoustines sauce au morille[8 - Лангусты под сморчковым соусом (фр.).] надо запивать шампанским.
И вот Филипп протягивает ей высокий узкий бокальчик, из-за своей формы его называют «flute» (впрочем, шампанское пьют еще из «лафитов», они широкие и плоские. Это уж кому как нравится). Ольгин нос щекочут прохладные, чуть с кислинкой пузырьки брюта. Не напиток, а веселящий газ. Вот уж что правда, то правда!
– Теперь я понимаю, почему французы все время говорят о еде! – восторженно восклицает она, дегустируя очередной гастрономический шедевр.
– Vraiment, pas mal, pas mal du tout[9 - В самом деле, неплохо, совсем неплохо (фр.).], – отвечает ей Пьер с довольной улыбкой.
Ему нравилось «просвещать» ее, объяснять, рассказывать, что и как приготовлено. Ольга называла эти походы гастрономическим ликбезом.
Особенно ей запомнились их ужины в «Тастевин», в небольшом ресторане на окраине парка Мальмезон, где неподалеку долгие годы жила покинутая Наполеоном Жозефина. Место было живописное – в парк спускалась веранда со столиками, во всем чувствовалась сдержанная благородная роскошь. В отличие от парижских ресторанов там было тихо и малолюдно, должно быть, потому что очень дорого. Они ходили туда два раза. В первый, когда она окончательно перебралась к Филиппу и была на третьем месяце беременности, во второй – когда родился Денис.
Там, в «Тастевин», на зеленой веранде, выходящей в парк, она чувствовала себя по-настоящему счастливой. И не задумывалась над скоротечностью счастья.
Дождь прекратился, тучи исчезли, будто их и не было. Яркое солнце снова осветило сад. Ольга попросила Дениса, который все еще покашливал, не выходить, а немного подождать, пока на улице чуть подсохнет. Тот безропотно согласился и в ожидании листал купленную по дороге на дачу книжку. Как и многие его сверстники, к чтению Денис относился без энтузиазма. Но в этой хотя бы были картинки.
– Я что-то не пойму: почему у нее на голове шапка звездочета? – спросил он, показывая на рисунок, изображающий обитателей средневекового замка.
– Если не ошибаюсь, эта шапка в виде высокого конуса называется «эннен». Лет шестьсот тому назад их носили знатные дамы, – не без удовольствия объяснил Алик.
– А зачем им нужны эти глупые эннены? Вот мама и Нина шапки надевают только зимой.
– Видите ли, молодой человек, в те далекие времена головной убор был неотъемлемой частью туалета, подтверждающей статус: кто этот человек – благородный рыцарь или бедный ремесленник. Для каждого сословия существовали свои, как ты говоришь, шапки. Покажи мне свою шапку, и я скажу, кто ты. Простоволосыми, то есть без шляп, ходили только простолюдины. Такова традиция… Вам ли, граф, этого не знать.
– Упоминать титул вовсе не обязательно, – тотчас отозвался Денис, видимо, повторяя слова матери.
– Так! Поленов, не морочь ребенку голову! – выразительно посмотрев на Алика, сказала Ольга.
Она не любила все эти разговоры о фамильных титулах, а в свете последних событий все чаще задумывалась о пользе гильотины.
«Как бы то ни было, но для шестилетнего ребенка, растущего в России, все эти аристократические бредни ни к чему. Сейчас он еще мал, но потом, когда пойдет в школу, начнутся вопросы. Кто знает, как бы он себя чувствовал в классе с фамилией Помар де Рабюсси. (Не случайно Ольга настояла, чтобы в метрике Дениса значилась ее фамилия.) Детский коллектив жесток и непредсказуем» – так рассуждала она и однажды поделилась своими сомнениями с Поленовым.
Признаться, она не вполне понимала, как и когда следует рассказать сыну о его происхождении и титуле, тем более что к нему решительно ничего не прилагается: ни земель, ни замков, ни денег. И ограничилась пока полумерами, объяснив для начала, что его папа и бабушка происходят из очень старинной и знатной семьи, которая раньше жила богато, но теперь обеднела. И главное здесь не богатство, а воспитание, образование и личные качества. Денис был хорошим ребенком, понимающим и, выслушав сумбурные материны объяснения, не стал задавать лишних вопросов.
Зато вопросы, один за другим, посыпались на нее от Поленова. И всякий раз, когда в разговоре заходила речь о французской родне, между ними разгорались споры. Алик, оказавшийся ярым сторонником сословных привилегий и табели о рангах, так горячо защищал Денискино дворянство, будто речь шла об экспроприации его собственного родового имения.
– Колесникова, тебя страшно слушать! – обрушивался он на нее. – Ты рассуждаешь как большевик и мракобес! Это они кричали о полном и всеобщем равенстве. Нет, ребенок должен знать, кто он. Не лишай своего сына его корней, семьи, истории, его исключительности, избранности, наконец.
– Я и не лишаю, – пыталась оправдаться Ольга, – только избранность нечем подкрепить. Я не смогу нанять ему гувернантку и частных учителей. Ему придется ходить в обычную школу, где учатся обычные дети и где все равны.
– Равенства нет, не было и никогда не будет! Мы не равны, мы все разные! И твой Денис тому подтверждение. Разве ты не видишь, что он не похож на других детей! Шестьсот лет евгенического отбора, генетика, матушка!
Ольга, разумеется, это видела, не могла не видеть. Ведь Денис не чей-нибудь, а ее сын. Он рос, потихоньку взрослел, а она не без гордости наблюдала за ним, подмечая в малейших деталях, как он изящно двигается или стоит на месте, как говорит, общается с другими детьми или молчит, как спит, ест, пьет… кстати сказать, с малого возраста Дениса не стыдно было посадить за взрослый стол, он ел вполне аккуратно, старательно орудуя приборами. Глядя на его идеально прямую спину – мальчик никогда не сидел, развалившись, болтая, как другие ребятишки, руками, ногами, – Ольге вспоминалась свекровь, мать Филиппа. Денис все больше становился похож на нее – то в повороте головы, то в манере сосредоточенно-внимательно смотреть на собеседника Ольга невольно узнавала Аньес. Гуляя с сыном на детской площадке, она замечала, что ее малыш в отличие от сверстников не гримасничает, не дерется и никогда не бьется в истерике, отбирая у кого-то игрушку. Поразительно, но у Дениса вообще не имелось привычки у кого-то что-то отбирать, но в то же время была уверенность, что эту игрушку, этот вожделенный предмет, он обязательно получит, не сейчас, так потом.
Словом, Ольгино сердце частенько преисполнялось счастливой материнской гордостью, и, по большому счету, ничего нового в словах Алика Поленова для нее не было – не секрет, как мать относится к своему чаду. Не только Поленов, но и другие лили воду на эту мельницу. Нинина подруга Раиса определила Денискину непохожесть «как врожденный аристократизм», и в глубине души Ольга с ней, конечно, согласилась. Но вслух и тем более в присутствии сына не сказала ничего из опасения, как бы все эти разговоры об исключительности и аристократизме не испортили ее замечательного мальчика, превратив его в самодовольного барчука с комплексом короля в изгнании в придачу.
И теперь, по привычке сделав суровое лицо, Ольга уже собиралась отчитать Алика, как только Денис уйдет гулять, но тут в калитку позвонили.
– Ваше сиятельство, кажется, вассалы-строители вернулись. Прикажете впустить? – не желая ничего замечать, произнес Поленов и добавил: – Кстати, нелишним будет им напомнить, что обои в гостиной морщат.
Ольга в недоумении посмотрела на часы.
– Что-то они рано. – И, погрозив Алику кулаком, она пошла открывать.
Но у калитки оказались не строители, а два совершенно незнакомых парня. Рядом, на обочине, стояла их машина с тонированными стеклами, на которой, видимо, они приехали. Здоровущие, высоченные, в характерном прикиде, с не менее характерными стрижками, они будто вышли из новостной передачи времен 90-х.
– Здравствуйте, молодые люди. Вам кого? – вежливо спросила Ольга, подавляя улыбку: их грозная внешность скорее насмешила ее, чем испугала, учитывая, что оба «бугая», как она про себя окрестила их, синхронно-сосредоточенно жевали жвачку.
Невнятно ответив на приветствие, первый бугай приблизился к Ольге и, стрельнув глазами вправо-влево, изрек:
– Мать позови!
– Какую мать? Вы скорее всего ошиблись, – усмехнувшись, ответила Ольга.
– Не понял, а хозяйка-то где? – чуть растерявшись, спросил визитер.
– Погоди, Колян, – к разговору присоединился бугай номер два, взгляд у которого, как показалось Ольге, был более осмысленным. Он, видимо, решил поддержать товарища. – У вас какой адрес? Тупик Глинки, дом три? Здесь живет Рябая Елена Ивановна?
– Ах вот оно что! – догадалась Ольга. – Вы опоздали, Елена Ивановна уехала, продала дом и уехала. Теперь я тут хозяйка.
На крыльце появился Алик и окликнул ее. Увидев приближающегося мужчину, незнакомцы почему-то нахмурились. На широком прыщавом лбу Коляна проклюнулась морщина:
– Как это продала, когда?
– Чуть больше месяца назад. А в чем, собственно, дело? – опередив Ольгу, в беседу включился Алик.
– А нет никакого дела… – хмуро буркнул Колян.
– Нам просто нужна Елена Рябая, старая хозяйка. Где она сейчас, случайно, не знаете? – сделав шаг вперед, продолжил его спутник. Судя по всему, он был настроен более миролюбиво.
– Мне, к сожалению, ее нынешний адрес неизвестен, но, насколько я поняла, она уехала к дочери.
– А сын ее где?
– Про сына я вообще ничего не знаю, – в голове у Ольги мелькнула догадка. – У меня был где-то записан ее… – Ольга хотела сказать «телефон», но в ту же секунду почувствовала легкий толчок в спину.
Не дав ей договорить, Алик взял инициативу в свои руки:
– Если, Ольга, ты имеешь в виду телефон, то я давно его выбросил.
Прозвучало это фальшиво.
– Хм, выбросил, – с недоверчивой ухмылкой отозвался Колян, – а зря!
Ольга напряглась: ей не понравилась усмешка незнакомца.
«Зачем только Алик вмешивается! Это что, он так заступаться за меня вздумал?»
– Погоди, Колян, – по-прежнему благодушно заговорил второй. – Понимаете, нам очень сильно нужна Елена Ивановна. Может, вы все-таки посмотрите…
– Я совершенно точно знаю, что у нас ее телефона больше нет, – отрезал Алик. Снова фальшиво.
Бугай посмотрел на Поленова, и благодушие мгновенно исчезло с его лица.
– Постойте, постойте, я сейчас схожу посмотрю, – засуетилась Ольга, про себя ругая Алика: «И чего, дурак, лезет. Надо бы дяде Валере позвонить, посоветоваться…»
Но самое неприятное заключалось в том, что листочек, на котором она записала злосчастный номер, действительно пропал. И когда после тщетных поисков Ольга вернулась к калитке со словами, что, мол, сейчас у них ремонт и ничего найти нельзя, оба бугая смотрели на нее недобро. В это время удивительно некстати откуда-то из-за кустов выбежал Денис. Колян проводил его внимательным взглядом и смачно плюнул, а второй, дыхнув на Ольгу ментоловой жвачкой, процедил:
– Будет лучше, если ты телефон найдешь… или вспомнишь.
С этими словами он выразительно постучал себя пальцем по лбу. Казалось, палец его намекает на то, что и Ольга, и Алик не вполне понимают, с кем имеют дело.
6. Оруженосец Гальгано
Франция, герцогство Бургундия, графство Помар, 1499 г.
– Итак, случилось это осенью по окончании лет Господня тысяча четыреста шестьдесят шестого… – без спешки начала свой рассказ пожилая дама, но тотчас прервалась, попросив придвинуть к ней одну из жаровен, горевших в комнате, – в канун праздника Адвента[10 - Адвент – католический праздник, время ожидания Рождества Христова.].
– Скажите, миледи, сколько же лет в ту пору вам исполнилось? – с готовностью исполняя ее просьбу, не удержался от вопроса белокурый юноша.
– Молодость моя тогда, увы, миновала, я почти достигла возраста Спасителя нашего, хотя в браке с Мишелем Помар де Рабюсси, графом Помара и Тесле, прижила лишь двух здоровых детей: сына шести лет и дочь двумя годами младше… да, да, Жакино, впоследствии маленький Роллан, стал вашим батюшкой, – обернувшись к юноше, произнесла графиня. – Так вот, первый Адвент, как вам известно, широко праздновался в нашем графстве. И я, возвращаясь из цистерцианского аббатства, торопилась сделать все надлежащие распоряжения.
В сухую и бесснежную погоду дорога была не утомительной и не составила более двух часов езды в повозке, в которой кроме детей со мной ехала няня Татуш. Был еще фра Микеле, ученый монах-францисканец, служивший секретарем моего супруга и хранителем библиотеки, а также слуга, взятый для охраны. Они следовали за нами верхом. До замка оставалось не более пяти лье. И вот на той части дороги, что ведет через Заячий лес, нам повстречались два всадника. Их вид нас не только удивил, но и озадачил. Они так торопились, что даже не сочли нужным осадить коней, а также выказать должную учтивость – по гербу на повозке всякий бы легко догадался, кто в ней. Точно две кометы, они промчались мимо, порядочно испугав наших кобыл. Я еще задала вопрос няне Татуш, не знает ли она этих двоих, но ей они были неизвестны.
Когда наша процессия миновала лес и оказалась на открытой местности близ развилки дорог, мы увидели лошадь, мирно стригущую траву. Помнится, фра Микеле – не зря его острый глаз и наблюдательность снискали себе славу – сразу обратил наше внимание на одну странную деталь: лошадь под седлом, а седока нигде не видно. Но стоило нам приблизиться, как странность эта объяснилась самым ужасным образом. У моста через Лебяжий ручей в дорожной пыли недвижимо лежал человек. Охранник и фра Микеле спешились и бросились к нему. Помешкав, мы с няней тоже вышли из повозки.
О! Нашим глазам открылась печальная картина. В дорожной пыли в окровавленных одеждах перед нами лежал оруженосец Гальгано, любимец графа и его верная тень. Несчастный был мертв, заколот кинжалом, но тело его еще не успело остыть, как заметил брат Микеле. Вместе с ним мы тотчас осмотрели все вокруг, но ни дорогого оружия, ни кошеля, ни его баула с вещами поблизости не оказалось. Вследствие этого мы с Татуш заключили, что оруженосец был убит какими-то бродягами из корысти.
«Рискну предположить, графиня, что всадники, встретившиеся нам в лесу, вовсе не похожи на бродяг, живущих грабежом. Иначе они бы украли и лошадь», – возразил мне монах, но я по глупости тогда не придала значения его словам.
