скачать книгу бесплатно
Надежда Прохоровна повторила жест, приподнимающий грудь, улыбнулась, демонстрируя качественный зубопротезный набор, и пробасила:
– Только смотри не обмани, Алешка. Я на тебя надеюсь.
– Хорошо, хорошо, – вернул улыбку Бубенцов. – Так что у вас там с Геркулесом произошло?
– Так я тебе рассказывала. Прибег с гулянки, Софа ему последнее молоко в мисочку…
– Я не о том, баба Надя, – изображая усердие, перебил участковый. – Кто из посторонних бывал в квартире, когда начатое молоко уже стояло в холодильнике?
– А-а-а, – уважительно протянула Губкина и тут же четко ответила на поставленный вопрос: – Никто. Только я и Софа. Племянница к нам еще в гости приезжала, но к тому времени вроде как уехала…
– Чья племянница? – поднял брови лейтенант. Соседок из сороковой квартиры он знал отлично и ни о каких родственниках раньше не слышал. Только о двоюродной сестре бабы Нади, но та умерла два года назад в Питере.
– Ой, – заерзала, заскрипела стулом Надежда Прохоровна, – дак разве ж я тебе не говорила?! Племянницу, точнее, внучку Софа из Перми вызвала! Троюродную! Зовут Анастасия, работает фельдшером на подстанции, хочет в Москву перебираться…
– Так-так-так, – забубнил участковый.
Промерзший на рыбалке зуб согрелся, перестал нудить. За окном лил дождь. В кабинете тепло, обогреватель шпарит, и занят он непосредственным делом – работает с населением, жалобу рассматривает. Попозже можно будет и чайку вскипятить… А то из-за этого проклятого зуба маковой росинки во рту не было.
– И откуда эта внучка-племянница взялась? Так вдруг…
– Из Перми.
– Это я понял, – терпеливо кивнул отогревшийся душой Бубенцов. – Почему раньше баба Клава говорила, что нет у них с Софьей Тихоновной никаких родственников?
– А потому, – Надежда Прохоровна наклонилась вперед и зашептала, – что Настин дед первого мужа Клавдии в НКВД сдал. В контрах они.
– Да что вы говорите?!
– Да-да. Донос написал, Эммануила Сигизмундовича в пятьдесят втором и взяли. Он на дому золотые коронки делал, вечером за ним пришли и в тюрьму свезли. Сигизмундович даже до суда не дожил. Заболел в камере воспалением легких и за две недели в больничке сгорел. Так-то вот.
Лейтенант задумчиво побарабанил пальцами по столу. О первом муже Клавдии Тихоновны Эммануиле Сигизмундовиче, почему-то Скворцове, он краем уха слышал. Вроде бы тот действительно был дантистом, причем питерским. Сюда уже после войны приехал и поселился у жены. И дантистом он, говорят, был хорошим. В его протезах по сорок лет гуляли…
Но вот о том, что умер врач в тюрьме, слышал впервые.
А баба Надя тем временем рассказывала:
– Михей-то, доносчик, был мужем двоюродной сестры Клавдии – Лиды. Приехали они из деревни в пятьдесят первом, Михей на работу охранником в НКВД устроился, Лида на завод пошла, а поселились у Клавдии. Та им угол в большой комнате определила, приютила по-родственному, а вишь, как отплатили – мужа в НКВД сдали.
– Бывает же такое…
– Бывает, бывает, – покивала баба Надя. – В те времена и не эдакое было. И вот Клава тогда сказала: знать не хочу об этих родственничках, забыть о них – и все.
– А Софья Тихоновна…
– А Софья писала иногда. Скрытно. Нашла открытку с пермским адресом и срочно вызвала Анастасию на похороны. Все ж родная душа под боком. Не абы кто.
– И теперь эта Настя хочет перебраться в Москву?
– Хочет. Она тоже одна, сиротинушка, осталась. Мать в позапрошлом году схоронила – от рака Мариночка померла, – отца не помнит.
– А бабушка Лида, дед?
– Лиду еще в шестьдесят восьмом схоронили. Михей сгинул. Сначала к бабе какой-то ушел, а потом и вовсе откликаться перестал. И вроде, говорят, арестовали его в пятьдесят восьмом… Стройматериалы, что ли, какие-то упёр…
– Понятно. Значит, будет теперь у вас молодая особа проживать? – с туманной, подталкивающей к размышлениям интонацией проговорил участковый.
– Ну да, будет. Настя, фельдшер она, мне укол сделала, я даже не почувствовала, такая рука легкая… А Софа так вообще рада-радешенька: и врач в доме, и внучка. У Софы ведь сердце пошаливает. Правда… – баба Надя прищурилась, – думаю, сочиняет больше. В прошлом месяце скорую вызывали, жаловалась – прихватило. А врач приехал, кардиограмму снял, говорит – невралгия. Межреберная. Но таблетки пьет.
– Значит, перебирается к вам Настя насовсем?
– Перебирается, – кивнул гребешок берета. – Мать померла, с женихом, говорит, рассорилась, а здесь как-никак родная кровь – троюродная бабка. Софья бы и раньше ее вызвала, да Клава не велела. Нет у нас родни, и точка!
– Сурово, – покачал головой Алексей.
– А то как же, – согласилась Надежда Прохоровна. – Клава им Эмку до конца дней не простила. Первая любовь он у нее.
– А зачем Михаил и Лидия этот донос написали, баба Надя?
– А как же! – поразилась бабуля недогадливости бывшего воспитанника. – В те времена как – муж дома золото отливал, значит, и жена виновата. Арестовали б обоих, комнаты Кузнецовым достались. Михей же в НКВД работал, считай – своим родственничка сдал. Но Эмка сразу заболел – его в одной курточке домашней на мороз вывели – и помер. Даже на допросе-то толком не был. Так что не вышло у Кузнецовых ничего. Точнее, у одного Михея не вышло. Лида-то о доносе знать не знала.
– Но Клавдия Тихоновна не простила обоих, – подвел итог лейтенант.
– Обоих, – вздохнула баба Надя. – А Софочка, добрая душа, связь с Лидой поддерживала. Писала иногда тайком, с праздниками поздравляла. Все ж родная кровь, двоюродная сестра по отцовской линии. Так я надеюсь на тебя, Алеша?
Никакие воспоминания не могли отвлечь Надежду Прохоровну от цели визита. Поднявшись со стула – тот жалобно скрипнул, – она подошла к черному пакету, заглянула в него и добавила:
– Не обмани старуху, сынок. Я на тебя надеюсь.
Больной зуб, четко отреагировавший на скрип стула, заставил Бубенцова скривить лицо.
– Не обману, баб Надя, не обману. Только и вы знайте – скоро такие дела не делаются. Для экспертизы время требуется.
– Я подожду, – серьезно мотнула беретом бабушка Губкина. – Сколь надо, столько и подожду. Главное – ты проверь, от чего котик помер.
– От старости, – едва слышно буркнул лейтенант и проводил посетительницу до двери.
Вечером в половине девятого участковый Бубенцов понуро плелся к своему дому. Руку его оттягивал пакет с кошачьим трупом, отвергнутым экспертами категорически.
И в том их право.
Васильчиков пытался подсластить отказ объяснениями о каких-то дорогих подотчетных реактивах, полнейшим отсутствием свободного времени. Сердечная Людмила Яновна по-простому послала к… ветеринарам.
– Туда, Бубенцов, туда, – сказала рассеянно и подтолкнула лейтенанта к выходу хлопком теплой ладони по спине. – Иди, дорогой, иди, не мешай работать.
Но телефончик некоей ветеринарной лаборатории все же дала. Алеша позвонил немедля и получил туманное обещание обязательно вскрыть кота, но – после-послезавтра.
Или завтра. Но за большие деньги по хозрасчету.
А после-послезавтра по блату. Поскольку – от Людмилы Яновны…
Алеша нес в руке пакет и придумывал слова, какие скажет маме, прежде чем упрятать дохлого Геркулеса в домашний морозильник.
«Надо было Надежду Прохоровну к ветеринарам отправить! – раскаивался между делом. – Она б из них всю душу вынула. А то и заплатила. Она старуха богатая…»
Представить, как мама находит в морозильнике подсунутого тайком кота, было совершенно невозможно – мама и дохлых тараканов до смерти боится, куда уж тут ей Геркулеса невзначай подкладывать. Да и Светка беременная, тошнит ее постоянно, а тут мертвые животные в морозильнике возле заиндевевших пакетов с филеями, что щедро запасает дальнобойщик муж, проезжая по городам и весям с не-московскими ценами…
И в сороковую квартиру никак нельзя! Софья Тихоновна об эксгумации ни сном ни духом…
Лейтенант поднял голову – на втором этаже светилось чуть зашторенное бабы-Надино окошко. Желтый свет рассеивался по кокетливому ажурному балкончику, золотил листья древнего вяза; свернув во двор, лейтенант столкнулся с дворником Талгатом, везущим куда-то свою груженную граблями, лопатой и мусорным ведром тележку.
– Талгат, – решился внезапно Алеша.
Дворник распрямился, оторвал налегающую на ручку грудь и отер рукавом спецовки лоб:
– Здравствуй, начальник.
Шутливое обращение «начальник» узбек начал использовать, едва участковый впервые появился во дворе при милицейской фуражке.
– Добрый вечер, Талгат. Не мог бы ты выполнить одно важное поручение?
– Какое, начальник? – простодушно поинтересовался дворник.
– Похорони кота. Где-нибудь на задворках, а?
– Кота? – удивился узбек.
– Да, из сороковой квартиры.
– Геркулеса, что ли?
– Угу. Закопай где-нибудь и… не говори никому. Ладно?
– Как скажешь, начальник.
Талгат принял черный пакет, положил его в ведро и снова налег животом на ручку тележки.
Дворник взял из рук Алеши «груз-двести», но легче участковому от этого не стало.
В неестественность Геркулесовой смерти Бубенцов не верил ни секунды. И в том, что Клавдия Тихоновна погибла случайно, не сомневался ни минуты. Для причинения кому-то смерти надобен мотив. А какой мотив может быть у предположительного преступника, свернувшего шею никчемной старушки?
Никакого. Ни денежного, ни квартирного, – что бы там ни выдумывала Надежда Прохоровна, – ни личного. Безвредная, слегка скандальная гражданка Скворцова никому не была интересна. Разве что своим соседкам – Надежде Прохоровне и Софье Тихоновне.
Да и дверь квартиры была заперта…
Придумывает что-то баба Надя. Развлекается страшилками от нечего делать и занятых людей отрывает.
Лейтенант Бубенцов слегка припудрил щечки раскрасневшейся совести, велел ей вести себя смирно и, сбив на затылок фуражку, молодцеватой поступью пошел домой, кушать обещанный мамой рассольник – банка с солеными огурцами нынче очень вовремя взлетела на воздух – и заедать его картофельным пюре с котлетами в хрустящей панировке…
– Никому мы, Софа, не нужны, – помешивая ложечкой сахар в чае, говорила Надежда Прохоровна.
В большой квадратной комнате было тепло от включенного электронагревателя. На круглом столе под кучерявым абажуром стояло варенье в розетках и вазочка с шоколадными пряниками. Надежда Прохоровна только что призналась – эх, знал бы Алеша! – что без согласия хозяйки произвела эксгумацию невинно убиенного Геркулеса.
– Кому мы нужны, две старухи? – горестно твердила бабушка Губкина. – Никому. По их понятию – и так одной ногой в могиле…
– Не надо так, Наденька, – ласково увещевала Софья Тихоновна, дама розовенькая с седыми, почти сливающимися с первоначально пепельным оттенком кудряшками. В широко раскрытых голубых глазах ее уже не плескался ужас от полученного известия – ее друга, Геркулеса, больше нет в могилке под аккуратным холмиком, – в них полоскались печальное участие и понимание момента. – Тебе надо было сразу мне сказать о подозрениях, я б молоко из миски не выплескивала…
– Сама задним умом крепка, – припечатала Надежда Прохоровна. – Но теперь уж делать нечего. Авось Алеша не обманет, сделает все как следует.
– Сделает, Наденька, сделает. Не обманет.
– Но и мы, Софа, должны расстараться. – И бабушка Губкина деловито поведала приятельнице о договоре, заключенном с участковым лейтенантом. Слово в слово передала Софье Тихоновне историю о четырех отравленных бедолагах и в заключение сказала: – Я Алешке этого отравленца отыщу. Сдам душегуба. Тогда и Алешке будет стыдно мою просьбу не выполнить…
– А как ты его сдашь? – удивилась Софья Тихоновна и откусила крошечный кусочек пряника. – Как найдешь?
– А чего тут искать-то? – усмехнулась главная квартальная бабулька. – Знамо где, у гаражей кучкуются.
– Кто кучкуется? – В безмятежных глазах бывшего библиотечного работника Софьи Тихоновны светилось искреннее желание помочь в богоугодном деле.
– Известно кто – ханурики. Вот смотри, Софа. – Надежда Прохоровна налегла грудью на стол, раздвинула блюдца и чашки и на свободном месте принялась чертить пальцем план местности: – Это дом Петьки Зубова. Это гаражи, где он свою инвалидную машину держал. «Запорожец», правда, но с ручным управлением. Я этого Петьку Зубова вот с таких пор, – рука бабушки Губкиной отмерила рост вровень со столешницей, – знаю. И там же, у гаражей, вечно отираются… мгм… отирались Колька с Зинкой Шаповаловы. У них там как медом намазано, с самого утра кучкуются.
– С утра? Они не работали?
– Их работа, известно дело, – водку трескать да пустые бутылки возле ларьков собирать. Но ты слушай. Зубов с Шаповаловыми не дружил. Он сам по себе. Малопьющий, но жадный. И вот что я думаю, Софа… Где, как не у гаражей, они могли перехлестнуться, а? Не ходил ли Петька перед ремонтом к себе в гараж? За кистью какой иль стамеской?.. Ведь только там Петька с Колькой могли перехлестнуться… Встретились, думаю, значит, Петька ему паленой водки предложил, а Зубов – жадный. За рупь удавится. Мог – взять. Себя и нормальных мужиков отравить. Как думаешь?
Советник в подобных вопросах из Софьи Тихоновны, по совести сказать, был никудышный.
– Не знаю, Наденька, не знаю.
– И я не знаю, – неожиданно призналась Надежда Прохоровна, по большей части подобных заявлений не любившая. – Но видела недавно вот что. Недели две назад у гаражей стояла большая машина с фургоном. А Колька Шаповалов какие-то картонные коробки в гараж перетаскивал…
– В чей гараж? – перебив, быстро уточнила Софья Тихоновна. – В зубовский?
– Не поняла, – отмахнулась Надежда Прохоровна. – В зубовский иль в соседний, но в какой-то гараж ящики он перетаскивал. Точно. И расплатиться с ним могли той же водкой… Иначе – откуда она у нас в квартале вдруг взялась? Не было, не было – и вдруг нарисовалась. И отравились только те, кто возле гаражей бывает. Поняла?
– Не знаю, Наденька. Как-то это все… зыбко…
– Зыбко ей, – буркнула Губкина. – Сама понимаю! Но начинать-то откуда-то надо. Так лучше – с гаражей. Это одно общее место, где они встретиться могли.
– А если Петя Зубов купил водку в другом месте, но там же, где и Николай Шаповалов?
– И-и-и, – протянула Баба Надя, – чего придумала… Да Петька на своих костылях только до гаража и доползал-то! Есть ему время по людям бегать, дешевого пойла искать. Тут, я думаю, так – нарвался случайно на палёнку и рад-радешенек. Два червонца сэкономил…
Наклонив вбок кудрявую головку, Софья Тихоновна с уважением смотрела на Надежду Прохоровну. Надин могла не понимать в тонкостях бельканто и меццо-сопрано, могла перепутать Зощенко и Винокура, назвать Есенина Алешей (по одной ей ведомой какой-то ассоциации) и приписать его стихотворение Маяковскому, но во всем, что касалось прочих, бытовых мелочей, она была недостижима. Тем более если речь затрагивала криминальную тематику… Тут равных ей нет. Все милицейские сериалы и хроники просматривает с регулярным постоянством, телевизионных ментов по именам знает и ни за что не ошибется, где Дукалис, где этот… как его… с пушкинской фамилией – вот, Ларин! Кажется…
– Я завтра, Софа, к дочери Зубова пойду, – говорила меж тем Надин. – Спрошу, сдавал ли батюшка кому гараж под склад?
– А может быть, лучше Алешу направить? – тихонько предложила Софья Тихоновна. – У него это увереннее получится…
