скачать книгу бесплатно
Его группа выстроилась в две шеренги у края бассейна. Тренер в красном спортивном костюме и с длинным красным же носом стоял сбоку у бортика, держа в руках металлический шест с резиновым наконечником. Предполагалось, что это спасательный инструмент, однако Даниил знал, что у длинной алюминиевой палки есть и другое назначение – толкать его в затылок, чтобы он опускал лицо в воду, как полагается делать в классическом кроле, в то время как Даниил предпочитал задирать голову над водой, как собака.
– Моя группа, по одному, с тумбочки, в воду – марш!
Еще одно испытание: почему-то нужно обязательно прыгать, а не сходить спокойно по ступенькам лестницы, что было гораздо удобнее, а еще позволяло не нахлебаться воды, когда плюхаешься с высоты в воду. Даниил, дрожа, забрался на тумбочку с энтузиазмом приговоренного к казни, лезущего на эшафот, согнул ноги, вытянул руки и, неловко оттолкнувшись, рухнул в бассейн, ударившись о поверхность воды грудью и животом.
Кажется, тренер крикнул ему что-то, даже наверняка, он всегда орал после исполнения Даниилом своего коронного прыжка, но сейчас на это было наплевать – главное, побыстрее вынырнуть и вдохнуть воздух. Едкая вода залилась в ноздри, шумела в ушах, и Даниил, дыша ртом и отплевываясь, пытался вспомнить, что делать дальше. Чуть согнуть руку, развернуть корпус, погрузить ладонь, сделать гребок, опустить голову вниз… Даниил забил руками по воде, с трудом выпрямился и заработал ногами, стараясь повыше вытянуть шею.
– Лицо в воду! – гаркнул над головой тренер.
Даниил, помня про алюминиевый шест, поспешно окунулся, но при этом ноги его почему-то тоже ушли вниз, и вместо стильного погружения лица получился нелепый нырок. Снова защипало в носу и зашумело в ушах. Он вынырнул, выплюнул воняющую хлоркой мертвую воду и снова принялся грести – отчаянно, с выпученными глазами, как упавший в ванну кот.
– Лицо в воду!
Толстый резиновый набалдашник мягко, но сильно ткнулся в затылок, погрузив Даниила в воду как раз в момент очередного судорожного вздоха. Вода хлынула в носоглотку, и в глазах померк свет.
На какое-то мгновение Даниил подумал, что умирает: все, вот предсказуемый конец его мучений, он тонет, захлебнувшись на тренировке. От ужаса он забился и задергался так, что выскочил из-под воды едва ли по пояс, будто обезумевший кит.
Вокруг была тьма. Гигантские лампы погасли, и даже через большие окна под потолком не проникал свет городских фонарей или окон домов, только тусклое синеватое ночное свечение. Даниила окружали непроницаемый мрак, вода и ошеломительная тишина, как если бы он оказался один посреди океана – даже людей не было видно, только чуть слышно плескалась вода под растерянными гребками. Он завертел головой, но в следующий миг тишина взорвалась голосами: громкими, встревоженными, кто-то кого-то звал, где-то заплакал ребенок.
– Моя группа, из воды, быстро! – раздался откуда-то сверху голос тренера.
– Выходим, все выходим! – протяжно прокричала женщина на другом конце бассейна, тренер детей помладше.
Со стороны спасательной вышки прозвучал резкий свисток. В воде возникла мгновенная толчея: взрослые уверенно гребли по направлению к лестницам, дети метались, наталкиваясь друг на друга, пытались забраться наверх по скользким стенкам, хватались за канаты дорожек и друг за друга. Тренер с криками метался по бортику, тыча длинной палкой в воду; тех, кому удавалось уцепиться за спасительный шест, он вытягивал вверх, довольно бесцеремонно хватая за руки, ноги и плавки. Глаза понемногу привыкли к темноте, Даниил заработал руками, пытаясь подплыть к тому месту бортика, где орудовал тренер, но почувствовал, что кто-то больно ударил его ногой по ноге, а потом чья-то пятка врезалась ему в живот, мгновенно выбив дыхание. Он бултыхнулся, дотянулся до разделительного каната дорожки и судорожно вцепился в него, пытаясь понять, что делать дальше. У сходней тем временем началась давка, послышались громкие крики, брань, а потом шумный всплеск от падения в воду тяжелого тела. Заголосила девчонка, ее крик подхватили другие. Отовсюду неслись визг, плач, шумный плеск и просьбы о помощи. Даниил как будто оказался в самом страшном из возможных кошмаров: он в воде, на глубине, кругом темнота и помочь ему некому. Он заставил себя отпустить канат и поплыл в дальний конец бассейна, где толкотня была меньше; впереди тускло отсвечивала металлическая лестница. Как ни плохо он плавал, но оставшиеся сорок метров мог осилить, в крайнем случае всегда можно было снова схватиться за канат. Даниил сделал несколько гребков и тут почувствовал, как вода тяжело всколыхнулась. Сначала он решил, что поверхность взбудоражена множеством в панике плывущих людей, но движение было другим, единым, мощным и слитным – и Даниил ощутил, как какая-то сила опускает его ноги и тянет под воду. Он дернулся, распластался по поверхности, но то, что было внизу, не отпускало, напротив, тянуло все сильнее и сильнее.
Снова раздался свисток спасателя – один, другой, третий, а за ними – громкий крик, в котором явно слышалась паника:
– Стоки открыты! Вода идет в трубы! Выходим, выходим, выходим!
Ответом был многоголосый вопль. Эхо носилось меж стенами и потолком, как стая перепуганных чаек. Даниил, которого тянуло на дно с неумолимой механической мощью, изо всех сил рванулся вперед. Так плавали, вероятно, первобытные люди, рыбаки неолита, упавшие с челнока в море и преследуемые морскими чудовищами: в этом плавании не было ни стиля, ни правил, а только дикое, животное желание выжить. Тренер, отчаянно таскавший наверх всех, до кого мог дотянуться, вряд ли оценил бы технику Даниила, но уж точно был бы впечатлен скоростью, с которой тот добрался до дальней лестницы; уже подплывая, уже протянув руки, чтобы схватиться за металлический поручень, Даниил бросил взгляд вниз, и ему показалось – нет, он точно увидел в толще прозрачной, как черное стекло, тревожно колышущейся воды маленькую, отчаянно размахивающую руками и ногами фигурку, прижатую к бледному дну. Через мгновение Даниил уже взялся за лестницу, одним рывком выбросил себя из воды и помчался, шлепая босыми ногами в сторону выхода. Со всех сторон на него летели голые тела, большие и маленькие, блестела мокрая кожа и испуганные глаза, крики оглушали, а у самого выхода кто-то огромный, мокрый и волосатый, как вылезший из речки медведь, налетел на Даниила большим животом и отшвырнул к стенке. Даниил упал, больно стукнувшись головой, и тут же, споткнувшись о его вытянутую ногу, сверху повалилась какая-то истошно кричащая женщина, за ней девочка, кто-то еще и еще, пока через несколько секунд Даниил не почувствовал, что его тонкие ребра трещат и гнутся под копошащейся на нем живой массой. Он попытался вздохнуть и не смог.
Внезапно тела разметало в стороны, будто взрывом. Кто-то тяжело шлепнулся голой спиной о стену. Женщину, упавшую сверху, сорвало с места, подхватило и отшвырнуло куда-то. Водитель Андрей, запыхавшийся, в расстегнутом пальто, сбившемся галстуке и с фонариком в руке склонился над Даниилом. Костяшки пальцев, держащих фонарь, были почему-то содраны и кровоточили.
– Даниил Петрович! Живы?!
Даниил утвердительно пискнул. Андрей одним движением подхватил его с пола, положил на плечо и стал пробиваться вперед, сквозь хаос и тьму.
– Мальчик, – прошептал Даниил. – Там мальчик, на дне. Я его видел.
* * *
Способность наслаждаться тишиной и одиночеством – одно из самых благих умений, которые только может приобрести человек. Оно приходит только с опытом, и чаще всего с опытом горьким; это как лекарство, оплаченное пережитыми скорбями, потерями, совершенными ошибками; как эликсир мудрости, который трудно добыть, но, когда наполненная им чаша оказывается в израненных, дрожащих ладонях, когда иссушенные губы припадают к нему и ты делаешь первый глоток – приходит покой, а вместе с ним мудрость.
Аркадий Леонидович надеялся, что они пришли надолго, может быть, навсегда.
Он сидел за круглым столом в комнате и читал. Ровный уютный свет разливался в маленькой комнате с убогой, поношенной мебелью. Телевизор молчал. Ниоткуда не доносилось ни звука. Окно выходило на улицу, но прохожие за мокрым стеклом скользили бесшумно, как быстрые тени, а машины были тут редкостью: улица Красных Матросов заканчивалась тупиком, а для большинства ее обитателей автомобиль являлся не средством передвижения, а самой что ни на есть роскошью.
Аркадий Леонидович сделал глоток горячего чая из большой кружки и прикрыл глаза. Тишина и одиночество. Когда человек хочет искоренить в себе что-то, или достичь какого-то результата, или избавиться от пагубного пристрастия, он должен себя ограничивать. Собственные ограничения Аркадий Леонидович соблюдал очень строго: никаких программ новостей по телевизору; ни в коем случае никакого Интернета; желательно – никаких газет. Все это помогало избежать раздражающего воздействия окружающей действительности, а он очень хорошо знал, к каким последствиям может привести такое раздражение. Не для того он покинул Санкт-Петербург, не для того начал новую жизнь в этом маленьком, холодном городе на берегу северного моря, чтобы опять сорваться или, что вообще немыслимо, снова взяться за старое. Его жизнь сейчас была нормальной: спокойная работа, разумный досуг, хорошая женщина – и он хотел, чтобы нормальной она оставалась и впредь. В отличие от Карины, его не беспокоило будущее, особенно в части их взаимоотношений: Аркадий Леонидович принял как должное, что они вместе, что она удивительным образом принимает определенный им образ жизни, что разделяет его интересы, принял ее заботу; принял любовь. Карина была частью этой новой, счастливой жизни, частью важной, неотъемлемой и естественной.
Все так, как должно быть.
Никаких дискуссий, никаких озлобленных споров, никаких попыток атаковать окружающий мир; ни борьбы с одному ему видимыми чудовищами, ни проповедей, ни охоты, ни дознаний, ни казней. Он даже книги для чтения выбирал с особенным тщанием и поначалу испытывал с этим некоторые затруднения: читать современных авторов было рискованно – его могли вывести из себя невежество, чудовищная, беспардонная профанация вечных ценностей, безликость или сознательно культивируемая бессмысленность. С классикой тоже следовало быть поосторожнее; он попробовал было перечитывать проверенную временем беллетристику прошлых веков, но и тут таилась опасность: чтение, например «Трех мушкетеров», мгновенно вызвало в памяти подробности той эпохи, когда на кострах в Бамберге жгли и правых, и виноватых, в то время как томные мушкетеры короля приносили чужие жизни в жертву сомнительному адюльтеру. Неплохо пошел Конан Дойль, но Аркадий Леонидович некстати вспомнил, что тот увлекался спиритизмом, и рассказы о Шерлоке Холмсе сразу потеряли свое очарование. К счастью, отличную идею подала Карина, когда попросила прочесть ей курс мировой литературы. Аркадий Леонидович исправно наведывался в местную библиотеку, брал нужные книги и перечитывал их так, как будто готовился к занятиям в университете, – это помогало видеть в тексте то лучшее, чем хотелось поделиться, и не замечать того, что могло бы задеть опасные струны в душе.
Это очень хорошая жизнь, напоминал он себе каждый день. Это нормально. Это правильно. А неправильно и ненормально похищать женщин при помощи электрошокера; пытать их, разбивая молотком пальцы на ногах и ломая колени, добиваясь признания в ведьмовстве; неправильно и ненормально раздевать догола и искать на них отметину дьявола, а потом поливать бензином и поджигать, иногда заживо…
Не надо. Ни думать, ни вспоминать. Прошлое живо только до тех пор, пока мы не даем ему умереть.
Аркадий Леонидович покачал головой и снова сосредоточился на чтении. Как все-таки здорово, что Карине нравится западноевропейский эпос и что она с таким интересом слушает «Песнь о Нибелунгах». Он и сам перечитывал с удовольствием. Завтра воскресенье, Карина вернется со смены, отдохнет, а вечером они приступят к следующей авентюре про сватовство Гунтера к Брюнхильде.
Лампа под потолком погасла, словно кто-то нажал на выключатель. Аркадий Леонидович вздрогнул, как всегда вздрагивает человек, когда нарушается привычный порядок вещей: раздается из другой комнаты резкий звук, или кто-то осторожно стучит в дверь поздней ночью, или сам по себе включается телевизор. Или вот так неожиданно гаснет свет.
Черт, даже сердце забилось сильнее и чаще.
Наверное, выбило пробки. Аркадий Леонидович встал, взял мобильный телефон и, подсвечивая себе путь синеватым, призрачным светом экрана, отправился в коридор к входной двери. Проходя мимо кухни, он взглянул в сторону окна: свет не горел и в соседних домах, а на улице погасли редкие фонари. Зрелище было жутковатым. Видимо, проблема не в пробках.
Тем не менее просто так сидеть и ждать неизвестно чего не хотелось. Даже если понимаешь, что проблема имеет масштаб района или целого города, все равно выйдешь на лестничную площадку, чтобы встретить соседей, так же светящих по сторонам фонариками или телефонами, и обменяться репликами: «У вас тоже света нет?» – «Нет, а у вас?» – «И у нас нет. Наверное, на подстанции что-то». Таков ритуал.
Аркадий Леонидович открыл дверь и отшатнулся. Он уже привык к тому, что идиот из соседней квартиры стоит иногда в открытых дверях и смотрит в упор, но на темной лестнице лицо умственно отсталого парня со спутанными кудрявыми волосами и пустым взглядом, подсвеченное снизу электрическим фонариком, выглядело жутковато.
– Добрый вечер, – сказал Аркадий Леонидович, переведя дух.
Тот, как всегда, не ответил. Несколько секунд они смотрели друг на друга, потом парня втащили внутрь темной квартиры, в дверях мелькнули седые космы, быстрый злобный взгляд – и дверь с грохотом захлопнулась. Аркадий Леонидович покачал головой и сделал пару шагов на площадку. Откуда-то сверху донеслись лязганье замка, шаги, голоса, на грязных стенах парадной запрыгали лучи фонарей.
– Во всем доме, кажется!
– Да, и напротив!
Сверху спустился, шаркая домашними туфлями, немолодой мужчина в халате, подвязанном кушаком под объемным животом. Он остановился на верхней площадке и молчал, светя фонарем Аркадию Леонидовичу в глаза.
– Здравствуйте! У вас тоже света нет?
– Нет, – отозвался мужчина и вздохнул. – А у вас?
– И у нас нет. Наверное, на подстанции что-то.
– Да, наверное. – Мужчина еще раз вздохнул, повернулся и пошел наверх.
Аркадий Леонидович улыбнулся, вошел в квартиру и задвинул засов. И сразу же почувствовал, что там кто-то есть.
Он не один в темноте.
Это было не поддающееся рациональному объяснению, но совершенно отчетливое ощущение; по спине пробежал неприятный холод, волосы на руках поднялись дыбом, сердце сжалось. Из квартиры не доносилось ни звука, но Аркадий Леонидович точно знал: в этом мраке и тишине кто-то есть.
Он осторожно ступил вперед, выставив перед собой телефон. Синеватое свечение слабо рассеивало тьму. Маленькая квартира сразу стала похожа на огромный готический замок с привидениями: черные тени, призрачный свет, острые углы, стены и потолок скрыты тьмой и как будто исчезли. Аркадий Леонидович бесшумно вошел в кухню, оглянулся на коридор, а потом, медленно водя телефоном, внимательно осмотрелся: небольшой холодильник, раковина, над ней – сушилка с несколькими тарелками и чашками, плита, кухонный стол, подвесной шкафчик… Никого. Он подумал, пересилил себя и заглянул под стол, ожидая, что сейчас что-то ринется ему навстречу.
Пусто. Он разогнулся, и тут из комнаты послышался тихий звук, легкий, приглушенный смешок, словно кто-то сдерживал себя, чтобы не рассмеяться громче.
Желание выскочить из квартиры, из дома и побежать по улице куда глаза глядят было мгновенным и сильным. Аркадий Леонидович, ощущая тяжелый пульс во всем теле и шум в голове, тихо вышел в коридор и пошел к комнате.
«Сейчас оно выйдет навстречу», – подумал он.
Больше всего сейчас он хотел, чтобы на нем вновь оказались надеты зашитые в мешочки святыни – ладан, соль, воск, освященные травы. Да и молоток бы не помешал.
В комнате никого не было. Спрятаться тут тоже было негде, разве что в платяном шкафу, но Аркадий Леонидович с мужеством отчаяния распахнул створки – ничего, кроме привычных вещей. Дверца шкафа чуть скрипнула, закрываясь, и в тот же миг в коридоре быстро простучали шаги, легкие, почти детские – кто-то стремительно пробежал к входной двери. Аркадий Леонидович, размахивая зажатым в потной руке телефоном, как мечом, бросился в коридор. Пусто. Только дверь почему-то была приоткрыта. Не рассуждая, не удивляясь, не пытаясь вспомнить, точно ли он задвинул засов, Аркадий Леонидович с силой рванул на себя ручку, лязгнул затвором, щелкнул замком – одним, а потом еще и вторым, нижним, которым они обычно не пользовались, и привалился к двери спиной. Рука с телефоном опустилась вниз, и в тусклом свете экрана Аркадий Леонидович увидел что-то темное на полу, какое-то пятно…
Он присел на корточки и посмотрел.
На полу, протянувшись цепочкой следов, лежала комковатая, твердая грязь, похожая на мерзлую землю, и несколько подгнивших, высохших листьев.
20 сентября 20… г., воскресенье.
Новости Северосумска
(по материалам портала severosumsk.info)
Происшествия
«Вчера, 19 сентября, в субботу, около 20.00 на Северосумской ТЭЦ произошла авария, которая привела к массовому отключению электроэнергии. Полностью обесточенными оказались районы Рогатка, Заселье, Слободка, Тройка. В домах и на предприятиях погас свет, прекратилась подача холодной и горячей воды. Вследствие аварии остановилась работа вечерних смен на заводах «Созвездие», «Коммунар», в подразделениях транспортной компании «Лига» и других частных и общественных организациях. Городские больницы были срочно переведены на вспомогательные источники питания, что помогло избежать тяжелых последствий для здоровья пациентов. Подача электроэнергии сохранилась только в Городке, снабжение электричеством которого осуществляется с помощью независимых источников питания.
По имеющейся у нас информации, причиной аварии стало проведение работ на ОРУ (открытом распределительном устройстве), во время которых один из работников станции случайно уронил лестницу и произошло короткое замыкание. Защита по не известной пока причине не сработала, в результате чего полностью разрушилась одна из старых турбин, работавшая уже более полувека. Осколки попали в кабельную и водородную трассы. Возник пожар. Практически все кабельные трассы вышли из строя. Никто из сотрудников ТЭЦ не пострадал. Электроснабжение города было восстановлено только к утру воскресенья».
«Трагический инцидент произошел вечером в плавательном бассейне «Океан» во время отключения электроэнергии. В этот момент в самом бассейне и на территории спортивного комплекса находилось около 120 человек. Вследствие сбоя в электрической сети, осуществляющей управление системами обеспечения, открылись стоки коллекторов, и вода под большим давлением стала уходить из чаши бассейна. Мощным исходящим потоком к отверстию стока затянуло восьмилетнего Алексея П., занимавшегося плаванием в составе организованной группы. Темнота и возникшая паника помешали тренеру и спасателям заметить исчезновение ребенка и оперативно на него отреагировать, вследствие чего мальчик не смог самостоятельно выбраться из бассейна и погиб. По нашим данным, он являлся сыном преподавательницы математики школы № 1. Получить какие-либо комментарии от родителей погибшего ребенка не удалось.
Кроме того, в давке при выходе из спортивного комплекса пострадало не менее 15 человек, двое из них были госпитализированы с травмами различной степени тяжести».
Криминальные новости
«Поздним вечером субботы 19 сентября, воспользовавшись отсутствием света и отключением тревожной сигнализации, несколько неизвестных злоумышленников совершили ограбление супермаркета «В двух шагах» на улице Передовиков в районе Слободка. По словам продавцов и охранников, не менее семи-восьми человек ворвались в магазин, вооруженные битами и арматурой. Они нанесли телесные повреждения одному из охранников, кассиру и двум продавцам, после чего похитили денежные средства из трех кассовых аппаратов, а также продукты питания и алкогольные напитки на неустановленную сумму. Кассир супермаркета Альбигоева Г. З., оказавшая упорное сопротивление грабителям, доставлена в больницу с множественными переломами и открытой черепно-мозговой травмой. Врачи оценивают ее состояние как критическое».
Новости культуры
«Большое интервью областному телевизионному каналу «Наш Регион» дала руководитель общества сохранения духовных традиций «Северная Веда» Кларисса Львова. В ходе получасовой беседы с корреспондентом канала она рассказала о том, какое огромное значение имеет недавняя археологическая находка, сделанная на месте бывшей строительной площадки складского комплекса ЗАО «Лига». Госпожа Львова особенно подчеркнула важность этого открытия не только для Северосумска, но и для страны, а также для мира в целом. «Древнее святилище эпохи неолита – это настоящее место силы, где зарождались традиции и верования, составляющие основу современной духовности. Мы имеем уникальную возможность прикоснуться к своим корням, подключиться к мистическим энергиям, питавшим человечество задолго до возникновения так называемых официальных религий». Кроме того, госпожа Львова высказала опасение, что бывшие владельцы земли, на которой находится столь важный культурно-исторический объект, могут умышленно повредить святилище или попытаться обойти запрет на строительство, наложенный в рамках действующего законодательства, и продолжить возведение «бездушных железных ангаров, попирая своей жаждой наживы наследие наших предков». Также лидер «Северной Веды» обратилась через телевидение с требованием открыть доступ к святилищу для поклонения и совершения в нем обрядов согласно «освященным веками традициям».
С полным текстом интервью Клариссы Львовой можно ознакомиться по ссылке: www.severosumsk.info/news/interview/klarissa_lvova_nash_region».
Глава 5
Груди у Скворцовой были, конечно, выдающиеся и совершенно возмутительные: огромные, налитые молодой упругой силой, торчащие чуть в стороны и вперед – их даже приподнимать не нужно никаким push-up’ом, сами держатся. Сквозь туго натянувшуюся тонкую цветастую кофточку отчетливо проступала кружевная ткань лифчика и нагло выпирали крупные соски. Не груди, а сиськи какие-то, прости господи.
Светлана Николаевна Крупская оторвала взгляд от бюста Скворцовой и с усталой укоризной взглянула ей в глаза: большие, карие, томные, с бесстыжей поволокой.
– Лиля, – сказала Светлана Николаевна, – ты же понимаешь, что, кроме меня, тебе это никто не скажет. И ты так и будешь думать, что главное в жизни – это вывесить свои телеса на всеобщее обозрение.
Скворцова усмехнулась краешком ярких губ, вздохнула и подкатила глаза под густо накрашенные веки с неприлично длинными ресницами.
«Ну вот проблядь же, – раздраженно подумала Светлана Николаевна. – Это ей еще шестнадцать. А дальше что будет?»
Откровенно говоря, будущее Лили Скворцовой Светлану Николаевну не волновало ни в малейшей степени. Она и так знала, как сложится у той дальнейшая жизнь: окончит школу, лет в восемнадцать «по залету» выскочит замуж за какого-нибудь водителя или кладовщика, нарожает, растолстеет, перестанет за собой следить и годам к двадцати пяти превратится в жирную рыжую бабищу, склочную и, что скорее всего, еще и пьющую. Если уж плебейство в крови, так оно ни к чему иному привести и не может – а Крупская считала себя авторитетным экспертом в части определения, кто плебей, а кто может рассчитывать на присоединение к духовной и интеллектуальной элите общества, к каковой, без сомнения, принадлежала она сама. На вызывающую и вульгарную внешность этой девицы Светлане Николаевне тоже было бы наплевать, если бы не одно обстоятельство: в подобном виде та имела наглость расхаживать по ее, Крупской, школе, что являлось совершенно недопустимым.
Моя школа – мои правила.
Формально директором «единицы» была Екатерина Ивановна Капитанова, женщина почтенная, пожилая, отличник народного образования, приобретшая за десятилетия руководства учебным заведением пугливую осторожность, готовность к любым компромиссам и характерную учительскую беспринципность: неудивительно, если учесть, что за время ее трудовой деятельности директивные идеологические установки менялись несколько раз на диаметрально противоположные – не успеешь убедить саму себя в том, что белогвардейцы не враги трудового народа, а герои, доблестно умиравшие за Россию в борьбе с варварами-коммунистами, как раз – ветер снова переменился, и приходится критиковать белое движение за близорукость и предательство, попутно смягчая, как только можно, рассказы о большевистском терроре и сталинских репрессиях. От всего этого здоровье Екатерины Ивановны год от года слабело все больше и больше, так что в школе она появлялась, только когда требовалось исполнение представительских функций, а реальное руководство взяла на себя заведующая по учебно-воспитательной работе Светлана Николаевна Крупская. Собственно учебная работа была ей, правда, неинтересна, а вот воспитательная – о, к ней она чувствовала настоящее призвание. Все – и преподаватели, и ученики – знали, что избегнуть бесед с пристрастием по поводу морального облика, манеры вести себя или одеваться можно только принятием догмата о нравственной непогрешимости Крупской, мирным согласием с ее мнением и покорным выполнением требований. Судьба несогласных была незавидной. «Ее нельзя судить строго, она бедная, больная женщина, – говорила Светлана Николаевна о строптивой молодой учительнице химии и биологии. – Знаете, у нее ведь адипозо-генитальный синдром: нимфомания, постоянное сексуальное возбуждение, неразборчивость в половых связях. Кажется, недавно она даже лечилась от чего-то такого… нехорошего». Несчастной преподавательнице чудом удалось избежать после этого развода с мужем, хотя трещину в семейной жизни пришлось латать еще долго, но из школы она была вынуждена уйти, более того – даже из Северосумска уехать. Город-то маленький. Уволившаяся весной учительница истории, имевшая неосторожность заступиться за нескольких девочек из девятого класса, где была руководительницей, отделалась легче: получила только слухи о нетрадиционных сексуальных наклонностях, что по нынешним временам не так страшно, и о том, что регулярно посещает лесбийские вечеринки в Михайловске. Из города уезжать не пришлось, но школу она сочла за благо сменить, не дожидаясь окончания учебного года.
С учениками было одновременно и проще, и сложнее. С одной стороны, легко было вызывать восхищение, пребывая в образе носительницы истинных ценностей русской интеллигенции: сиди себе на уроке в кресле, закинув ногу за ногу, и многозначительным тоном вещай о духовности в творчестве Тургенева и Гончарова. Умные мальчики и чувствительные девочки внимали и трепетали. С другой – невозможно было применить к строптивым по-настоящему жесткое психологическое воздействие, и следовало выбирать выражения: все дети тут были из приличных семей, и ответ мог последовать неприятный. Приходилось сдерживаться. Папа Лили Скворцовой, например, был начальником уголовного розыска Северосумска. Так что как ни хотелось Светлане Николаевне поинтересоваться: «Что, не все еще стенки в подворотнях спиной обтерла?», нужно было выбрать другие слова. Она еще раз глубоко вздохнула, обозначая глубокую скорбь, и сказала:
– Я уверена, ты не хочешь, чтобы тебя оценивали только по внешнему виду. Может быть, это твой богатый внутренний мир так выпирает из-под кофты, я не знаю, но выглядит он как демонстративно выставленные…
«Сиськи. Бесстыжее вымя».
– …Груди, – справилась с собой Крупская.
Скворцова перекатила во рту жевательную резинку, посмотрела на Крупскую и сказала скучающим голосом:
– Я нормально одета, Светлана Николаевна, никаких вырезов, ничего открытого, как вы и говорили. И у меня богатый внутренний мир. Можно идти?
Хитрая рыжая девка действительно перестала надевать расстегнутые едва ли не до пупа тесные рубашки после того, как Крупская сделала ей замечание в прошлый раз, но зато втиснулась в кофту, которую носила, наверное, в первом классе, и в узкую юбку, едва не лопавшуюся на бедрах и круглой заднице.
– Ты могла бы носить что-то более свободное. – Крупская откинулась в кресле, давая оценить собственный стиль одежды. – Что-то достойное приличной девушки, а не…
«Малолетней потаскухи. Сучки в течке».
Слов не нашлось, так что Крупская просто оставила фразу незаконченной, вопросительно глядя на Скворцову.
– Как вы одеваться, да? – ехидно осведомилась та.
Светлана Николаевна и сама была женщиной с формами, только ее формам было уже почти сорок лет, и за это время они закономерным образом потяжелели, пообмякли и пообвисли, так что приходилось драпировать их просторным и длинным.
– Спасибо, мне пока не нужно такое носить.
Крупская почувствовала, как ярость красной волной накатывает на глаза. В сгустившейся тишине загрохотал оглушительной трелью школьный звонок.
– Мне на урок пора, Светлана Николаевна, – сообщила Скворцова.
Та устало махнула рукой, как человек, сознающий невозможность в одиночку противостоять порокам мира.
– Иди. Но я не знаю, как с такими нравственными установками ты хочешь иметь по русской литературе четверку, на которую претендуешь.
Лиля пожала полными плечами и вышла из кабинета, крутанув на прощание задницей.
– Сука, – выдохнула Светлана Николаевна, когда дверь за девочкой закрылась. – Дрянь. Все настроение испортила.
На столе зазвонил местный телефон.
– Да, слушаю!
– Светлана Николаевна, это Лапкович, – зазвучал в трубке женский голос. – У седьмого класса будет замещение на последнем уроке или можно их домой отпускать?
Крупская поморщилась. За важными воспитательными занятиями она совсем забыла о преподавательнице математики, которая слегла в больницу после гибели сына в субботу. Досадное происшествие пробило серьезную брешь в расписании, и закрывать ее приходилось с трудом: других математиков в школе не было. Светлана Николаевна потянулась к графику работы учителей, пробежала его взглядом и ответила:
