скачать книгу бесплатно
– Я хотела переехать в центр, но твоя мама отговорила.
Нина Павловна по приглашению немецких коллег месяц тому назад летала в Дрезден, в музей «Зеленые своды». Вернулась она в Уфу ночью, и Максим в дреме слышал странный разговор. «Несчастный Михаил, столько горя свалилось на его голову. Да и та девчушка ни за что пострадала, бедняжке дали условный срок за кражу стекляшки. Бриллиант-то у немцев в музее, а не в клюве чучела», – приглушив голос, говорила бабушка. «Нина Павловна, вы правы. Ох, как вы правы! – соглашалась его мама. – Жаль, конечно, Мишку, но он мог бы проявить характер. Если бы он вовремя забил тревогу, то Витя бы сейчас не был в детском доме». Нина Павловна, еще раз сокрушенно охнув, начала хвалить немецкий порядок и их надежную систему сигнализаций. Потом принялась описывать изумительный, редкой красоты зеленый бриллиант. Максима поразил рассказ про бриллиант, и на утро он не поленился и отыскал в энциклопедии все об этом чудном камне, над огранкой и цветом которого миллионы лет трудилась природа. В дальнейшем он так увлекся темой минералов, что записался в кружок юных геологов и лет до пятнадцати мечтал раздобыть еще какой-нибудь редкий алмаз и отрыть новые месторождения урана.
Теперь же Нина Павловна сидела в мягком кресле, листала журнал и возмущалась:
– Ты же в этой Черниковке деградируешь.
– А ты уже месяц важничаешь, что была у этих фашистов, а они, между прочим, агрессоры, они на нас без объявления войны напали, – ехидничал внук словами из учебника по истории. Но бабушка не обиделась. Наоборот, задумалась и мягко заговорила:
– У матери Вити Незнамова первый муж был художником, и неплохим, стоит отметить. Я делала ему персональную выставку. Критики его уничтожили, статейку настрочили подленькую – «Непризнанный пародист прерафаэлитов». В его полотнах были зашифрованные послания. И мне кажется, я разгадала одно такое в картине «Двойной портрет».
– А ту, которая Витьку пугала, ее тоже выставляли? – спросил Максим зло. – Эх, не успели мы ее спалить на кладбище! Если у этого художника все такие стремные картины, то так ему и надо! Я бы его верняк застебал!
– Черниковка дурно влияет на твое развитие. Опять ходил на Курочкину гору? Там люди пропадают. Шугуровка не замерзает, не вздумай даже смотреть в ту сторону. Столько бед от твоего неправильного любопытства. Зачем пошли в туннель? Если бы не Глеб, не было бы у меня такого дуралея-внука, – сказала она тепло.
– Пипец бы нам с Витькой был, – согласился Максим.
Нина Павлова недовольно сморщилась от грубого подросткового сленга. В ее холеных пальцах мелькнуло что-то ярко-желтое. И только она сдвинула очки со лба на нос, зазвонил телефон. Нина Павловна, еще крепкая, подвижная, легко вскочив с кресла, отбросила журнал. Любознательный внук тут же схватил его и увидел оголенную женщину. Она была великолепна, особенно ее груди – вздернутые, округлые, с острыми сосочками. Внезапно зеленые глаза нагой ярко вспыхнули. «Это же мать Витьки!» – хотел крикнуть он. Но Нина Павловна, вырвав непотребное для детских глаз художество, театрально спросила:
– Когда же вырубят трухлявые деревья? От татарского клена и тополей один мусор. Нужно освободить наш сквер. В конце концов! Их мрачный вид приводит меня в уныние или, как вы там теперь выражаетесь, депрессняк? Да и опасно. Вчера снега навалило – дуб обломался. Кряхтел, кряхтел и двух веток лишился. Пора, они свое отжили, – грустно пожелала она, убирая развратный журнал в комод.
– Не ворчи, превратишься в старую каргу, – предупредил вредный подросток.
Но у Нины Павловны созрел свой план разговора.
– Ты пишешь Вите письма? Помнится, он марки собирал? Нужно писать и навестить необходимо! – приказала она и полезла в шкаф за платьем.
Внук, сообразив, что избежать выставки зашифрованных «прерафаэлитов» не получится, обреченно смотрел в окно. На хоккейной площадке друзья стучали об лед клюшками.
– А ты знаешь, что у Вити могли быть сестры? – спросила Нина Павловна, или, как любил ее называть внук, Нинель. – Старшей бы сейчас исполнилось, если не ошибусь, семнадцать лет.
И Максимка вспомнил, как однажды мерзкая продавщица рыбного ларька грязным пальцем с кривым черным ногтем провела по Витиному подбородку и гнусно заявила: «Тебе мама говорила, что у твоих сестренок кресты на могилках покосились?»
– Это же Зойкины враки! – оторвав взгляд от ватаги школьников, гоняющих шайбу, Максим в изумлении округлил глаза.
– Ты, конечно, еще дурачок, и мне с тобой об этом рано говорить, ну, раз начала, то расскажу.
Отбросив парадно-выходной наряд, она снова усадила свое статное тело в кресло и оттуда поведала ему невероятно запутанную историю о розовых гробиках, о злом художнике, который не пускал бедную женщину с младенцем домой.
– Та с горя в ведьму превратилась, – словно сказку рассказывала Нинель. Потом она вспомнила о войне, о пленных немцах в пятом лагере и о том, как она хлеб им за забор кидала, а те в ответ на губной гармошке играли. – Немцы после войны строили парки, кинотеатры, даже туннель рыли, в котором вы с Витей плутали, – строго сказала она. И, грустно вздохнув, добавила: – А наши женщины жалели их, вот немчура и народилась. Всех пленных немцами тогда называли, а ведь там и венгры, и румыны были, даже японцы.
Максим тогда ничего не понял и даже покрутил пальцем у виска, думая, что у Нинель от музейной работы крыша поехала.
– Вот где сейчас твой отчим? А ведь авария на химпроме из-за Людки, ведьмы проклятой, случилась. Знай! Твой отец, мой сын Юрочка, никогда бы не попался на ее уловки! – гордо сказала она.
И они оба, внук и бабушка, посмотрели на фотографию молоденького парнишки с наивной улыбкой на добром широком лице. Нина Павловна еще немножко поворчала на Глеба, второго мужа невестки:
– Странный он, уставится в пустоту и бубнит, Михаила ругает, завидовал, наверное, его должности… Хотя однажды я слышала, как он сам себя корил за то, что он Люду не остановил. Он так и говорил, почему я ее не остановил?
Нина Павловна умирала в твердой памяти и в здравом уме, и от этого было очень больно за нее. Максим, уже тридцатилетний мужчина, сильный, необузданный, первый раз почувствовав себя беспомощным, отчаянно просил:
– Мама! Придумай что-нибудь! Я хочу, чтобы моя Нинель была всегда!
Темно-вишневые глаза бабушки горели умными искорками до последнего вздоха. Голос ее, слегка хриплый, до предсмертной минуты был твердым, а тон настоятельным.
– Бабулечка, бабусинка моя! Я ходил бы с тобой по всем музеям мира, если бы ты… – не договорил Максим и зарыдал. Нинель перед смертью разрешила называть себя и бабушкой, и бабулей, и бабуленцией.
«Витек не тусил в дорогих клубам, он был типичным ботаником… И как, а главное, где… где Ритка с ним схлестнулась? – размышлял Максим, глядя на пол и вспоминая, как он пнул пакет, и как из него посыпались бумаги. – Зря я вчера столько пива выпил… А ведь эта шлюха здорово его изменила… Витька стал наглым, уверенным и даже посмел отстаивать свою точку зрения. Уж не подсадила ли она этого идиота на наркоту?» Он мысленно вернулся к тому моменту, когда Рита вербовала его на розыгрыш.
– О, Максик! Привет! – восторженно кричала яркая девица, высовываясь из желтого «ягуара».
– Маргуша, рад тебя видеть! – без особого энтузиазма ответил тот, понимая: не отвяжется, пока не выльет всех сплетен тусовки уфимского бомонда.
Макс был заядлым картежником и умудрился проиграть крупную сумму, поэтому слушать трескотню мамзель, к которой деньги текли без особых усилий, совсем не хотелось. Но то, что она ему предложила, было в духе его розыгрышей, а денежное вознаграждение могло сполна компенсировать финансовые неурядицы.
– Это же весело! Виктор поверил, что я от него без ума! Твой товарищ детства не такой уж и ангелочек несчастный. Он алчный, заносчивый и уверен, что я богатая наследница, – уговаривала его Рита. – Потом выложим его физиономию на YouTube! – и уже серьезно добавила: – Главное, в нужный момент забрать у Витьки телефон.
Не вдаваясь в подробности и не задавая лишних вопросов, он легко втянулся в авантюру, о которой потом горько пожалел.
Виктор пропал. Вездесущие соседи его не видели.
«Ты обещала, что через сорок минут все закончится!» – орал Максим на Шувалову на третий день после розыгрыша. «Твоего дружка на той же самой машине, в которую его запихнули санитары из психушки, отвезли домой», – уверяла она. Максим потащился в НИИ, где «просиживал» Незнамов. Там его не могло быть. «Всех дармоедов распустили в бессрочный отпуск», – именно так выразилась заспанная, тучная и очень значимая вахтерша.
Старцев окончил юрфак. Оттрубив год в занюханной адвокатской компании, понял: такая жизнь ну точно не для него! Работа юриста оказалась нудной и лицемерной. Но все же кое-какие знания он приобрел. Макс открыл компьютер и решил еще раз окунуться в юриспруденцию. Закон неумолимо гласил: экстренная госпитализация может осуществляться без направления только в том случае, если психически больной человек представляет опасность для самого себя и людей, которые его окружают. Иными словами, если псих совершает общественно опасные деяния. «Получается, я подставил дружка детства!» Максим выругался и нервно закурил. В смятении мотаясь из угла в угол, в сердцах пиная разбросанную по всей комнате одежду и пакет, незаметно переданный ему Виктором. Потом плюнул, вышел во двор и напился с местными ребятами.
