banner banner banner
Когда мы верили в русалок
Когда мы верили в русалок
Оценить:
Рейтинг: 5

Полная версия:

Когда мы верили в русалок

скачать книгу бесплатно

– Ну же… давай войдем. – Саймон слегка подталкивает меня локтем.

Чувствуя, как гулко стучит в груди сердце, я отпираю входную дверь.

Мы ступаем в холл высотой в два этажа, окруженный грациозной галереей. Он весь залит солнечным светом: сегодня ясный день. Комнаты расположены по кругу, в распахнутые двери видны окна и то, что за ними. Стену одной, похожей на длинную гостиную, занимает ряд стеклянных дверей от пола до потолка, из которых открывается изумительная панорама искрящегося волнующегося моря. Вдалеке на воде покачивается парусник.

Интерьер еще больше ошеломляет. Картины, мебель, ковры, убранство – все сплошь антиквариат, главным образом в стиле ар-деко с его ясными отточенными линиями. Среди них затесались несколько изделий мастеров художественного движения «Искусства и ремесла». Изысканный черно-красный лакированный шкаф-кабинет, на котором стоит резная ваза с засушенными стеблями; рядом – круглый стул, на который, я почти уверена, никто никогда не присаживался. Ковер в красно-золотистых тонах с узором из вьющихся растений.

– И что – весь дом такой? – сипло спрашиваю я. – Такой… нетронутый?

– Не знаю. Я внутри не был.

– Ты купил его, даже не осмотрев?

Саймон берет меня за руку.

– Пойдем, осмотрим.

Экскурсия по дому из разряда чудес. Мы как будто перенеслись в 1932 год. Здесь все того периода: мебель, постель, стены, произведения искусства. Три ванные с плиточным покрытием. Одна из них, самая большая, – просто жемчужина. Не удержавшись от восторга, я кружусь в танце посреди комнаты. Пальцами веду по изразцам приглушенных зеленых и синих тонов, которыми облицованы стены, потолок и ниша для ванны.

Дом считался бы редкой находкой, даже если бы он был оформлен просто в классическом ар-деко, но в нем, ко всему прочему, ощущается горделивый дух Океании. Лестницы из полированной древесины каури, перила из австралийского черного дерева. В отделке, творениях краснодеревщиков и плиточников преобладают мотивы папоротников и киви. Мы идем по коридорам, переходим из помещения в помещение, а я кончиками пальцев веду по инкрустированным и резным поверхностям, восхищаясь мастерством человека, создавшего всю эту красоту. Стеклянные двери с рисунком ведут из комнаты в комнату и на широкую террасу с видом на море.

Только три из двадцати двух комнат претерпели ремонт: спальня и гостиная в глубине особняка – ода безликости семидесятых; и часть кухни с плитой и холодильником десятилетней давности. Бытовая техника из нержавейки выбивается из общего интерьера просторного кухонного помещения, рассчитанного на многочисленную прислугу. Кафельное покрытие здесь не столь эффектное, но плита стоит в нише, облицованной изразцами, и я подозреваю, что под губительным слоем краски тоже похоронены изразцы.

Мы с Саймоном идем через буфетную, которой заведовал дворецкий. Она и теперь забита всяческими столовыми приборами и посудой – от рыбных ножей до супниц и фарфора. Я открываю одну из стеклянных дверец и беру одну из белых фарфоровых бутербродных тарелок, украшенных темно-синей окаемкой и исполненным золотом рисунком в виде двухголовых львиц и традиционных цветов по краю.

– Не… невероятно. Не дом, а настоящий музей. – Я осторожно возвращаю тарелку на свое место. – Может, это и должен быть музей. Может, мы будем эгоистами, если станем здесь жить.

– Глупости, дорогая. – Мой муж тянет меня за собой, и мы из узкой кладовой выходим в столовую, а оттуда, через одну из стеклянных дверей, что образуют стену, – на улицу. – Взмахом руки Саймон показывает на горизонт, словно собственноручно написал этот вид. – Представь, что наши дети растут в окружении всего этого великолепия. Что дом наконец-то наполнился жизнью.

Ветер ерошит его волосы, и я, как всегда, проникаюсь его заразительным оптимизмом.

– Ты прав.

– Конечно. – Он треплет меня по плечу и прячет глаза на загорелом лице под солнцезащитные очки. – Пойду взгляну на эллинг, а ты погуляй пока по дому. Пообедаем «У Маргариты», не возражаешь?

– Нисколько. С большим удовольствием, – отвечаю я, спеша возвратиться в дом. Мне не терпится все потрогать и пощупать собственными руками, лишний раз убедиться, что это не сон.

Обходя комнаты, я осторожно касаюсь дверных косяков, стен, предметов искусства и ваз, а сама прислушиваюсь: не раздастся ли где призрачное эхо печальных отголосков. Но в доме царит безмолвие, некая напряженная тишина, словно он затаился в ожидании чего-то. Обследовав почти весь особняк, я наконец молча поднимаюсь по винтовой лестнице в большую спальню, которую оставила напоследок. Она занимает добрую треть второго этажа. Стеклянные двери ведут на балкон во всю длину комнаты. Напротив вздымаются до потолка гладкие лакированные двери стенного шкафа, по краю ненавязчиво инкрустированные орнаментом «шеврон».

С содроганием я смотрю на паркетный пол, застеленный коврами в розово-серых тонах. Именно здесь нашли мертвой первую владелицу дома, скончавшуюся от ножевых ранений в молодом возрасте двадцати восьми лет.

В середине 1920-х Вероника Паркер, роскошная темноволосая красавица из Новой Зеландии, стала знаменитой голливудской актрисой. В 1932 году на Олимпийских играх в Лос-Анджелесе она входила в состав комитета, который занимался организацией приема спортсменов из ее родной страны. Тогда-то она и познакомилась с уроженцем Окленда Джорджем Брауном, принимавшим участие в Олимпийских играх в качестве пловца. У них закрутился головокружительный роман. Вероника уже построила Сапфировый Дом, но Джордж был женат на своей школьной пассии, и та отказывалась дать ему развод.

По общему мнению, эта страсть Веронику и погубила.

Их бурный роман длился шесть лет. 9 апреля 1938 года после приема, что она дала в своем доме на холме, ее нашли мертвой. Были допрошены десятки подозреваемых, но все утверждали, что актрису убил Джордж. Мир его рухнул, и последние три года своей жизни он прожил затворником. Одни говорили, что он умер от горя. Другие – от чувства вины.

Размышляя, я носком постукиваю по полу, но следов преступления не вижу. Разумеется, их выскребли еще восемьдесят лет назад. И все же меня удивляет, что сестра Вероники жила в этом доме все минувшие годы и никогда не спала здесь.

А впрочем… Кто решился бы ночевать в той комнате, где была убита его или ее сестра? Почему Хелен жила здесь одна так долго? Настолько сильно была убита горем, что могла найти покой только в том доме, который построила ее сестра? Или просто считала, что это выгодно?

Да нет. Она могла бы распорядиться домом сотней разных способов. Например, продать или переделать его под свой вкус. А она жила в тех трех непритязательных комнатах, все остальные оставив практически такими, какими они были при жизни сестры.

Все, кроме этой комнаты.

Двигаясь по периметру, я открываю выдвижные ящики. В них пусто. И в шкафах тоже. Только письменный стол в углу содержит кое-какие артефакты. В одном из ящиков лежат пожелтевшая бумага и затвердевший сургуч. В другом я нахожу бутылочку с засохшими чернилами и авторучку.

Мои пальцы обхватывают ее, и в горле вдруг першит от воспоминания о давнишней утрате. Ручка солидная, с инкрустацией из зелено-желтых геометрических узоров. Я снимаю колпачок, обнажая резное серебряное перо.

Время отступает.

Мне десять лет, я пишу перьевой ручкой, отрабатывая каллиграфический почерк. За окнами комнаты, которую я делю вместе с сестрой, бушует шторм. Склонив голову, так что волнистые волосы падают ей на лицо, она старательно выводит «Л» – свою любимую букву. У нее она получается красивее, чем у меня. У нее вообще почерк лучше.

Я роняю авторучку в ящик стола и вытираю о себя ладони.

В этом доме, может, призраки и не водятся, но меня они преследуют.

Глава 3

Кит

Пару дней спустя я уже иду на посадку в широкофюзеляжный самолет новозеландской авиакомпании. Почему-то нервничаю. Вообще-то я редко путешествую, если не считать нескольких поездок в Мексику во время весенних каникул, так что я забронировала место в бизнес-классе, у иллюминатора. Крупных покупок для себя не совершаю, только доски для серфинга и авторучки, и в этот раз решила: «гулять так гулять». В фирме «Airbnb» заказала первоклассный номер с видом на океан в небоскребе, что находится в центре города. Если поездка окажется тщетной, хоть отдохну как человек.

Убаюканная мерным гулом двигателей и невнятным бормотанием пассажиров, я почти сразу задремала. И, конечно, увидела сон. Тот же, что и всегда.

Я сижу на камне в небольшой бухточке, рядом со мной Уголек. Я обнимаю его, он льнет ко мне. Мы смотрим вдаль на бушующий океан, наблюдаем, как огромные волны несутся к берегу и разбиваются об острые скалы. Нас обдает брызгами, но мы не отодвигаемся. Далеко в океане Дилан мчится по волнам на серфборде. Гидрокостюма на нем нет – одни только красно-желтые шорты. В такую погоду, я знаю, серфить опасно, но просто наблюдаю за ним. Волны слишком высокие, однако он седлает одну и скользит по гребню, расставив руки. Дилан доволен, по-настоящему счастлив, и поэтому я не предупреждаю его, что волна вот-вот обрушится.

А потом она швыряет его, и он исчезает в океане. Уголек заходится лаем, но Дилан так и не выныривает. Волны стихают, а на поверхности воды ничего – только серебристая гладь океана до самого горизонта.

Я вздрагиваю и просыпаюсь, во рту пересохло. Я поднимаю шторку иллюминатора, смотрю на бесконечную тьму океана. Светит полная луна, от нее далеко-далеко внизу – лунная дорожка. Блеск звезд немного смягчает непроглядный мрак черного неба.

В груди у меня что-то пульсирует, словно некая пробоина, но, если посидеть смирно, думая о чем-то вне себя самой, обычно это проходит.

Как мне удалось пережить те утраты, которыми была отмечена моя юность? Я самостоятельно овладела навыками психологической фрагментации, хотя мама советовала мне обратиться к психотерапевту. Я неплохо себя чувствую, почти все время. Но сейчас недавний сон ясно стоит перед глазами, навевая разные воспоминания. Вот мы с Джози рано-рано утром проникли в ресторан, чтобы насыпать в сахарницы соль – это же так смешно, – а папа разозлился и отшлепал нас обеих. Вот мы обе танцуем на террасе нашего ресторана в старых маминых ночнушках. Играем в русалок на пляже или в фей на отвесных утесах. Позже мы все трое – Джози, Дилан и я – плещемся, словно рыбки, купаемся в бухте, разжигаем костер или осваиваем искусство каллиграфии, выводя буквы авторучками, что мама привезла из какой-то поездки, которую она совершила вместе с отцом в один из счастливых периодов их жизни. Увлечение каллиграфическим письмом подкреплялось страстью Дилана ко всему китайскому. Как многие мальчишки тех лет, он просто боготворил Квай Чан Кейна из телесериала «Кунг-фу».

Я обожала их обоих, но в первую очередь сестру. Я боготворила даже воздух, которым она дышала. Готова была исполнить все, что она прикажет, – гнаться за бандитами, строить лестницу до луны. А она приносила мне морских ежей, из кладовой таскала для меня печенье «Поп-Тартс» и по ночам не выпускала меня из своих объятий.

Первым серфингом увлекся Дилан. Он и научил нас покорять волны, когда мне было семь лет, а Джози девять. Серфинг наполнял нас осознанием собственной силы, приносил облегчение, позволяя отрешиться от неблагополучной жизни нашей семьи и исследовать море. Серфинг роднил нас с самим Диланом.

Джози. Я вспоминаю ее в ту пору, когда она еще не изменилась, не замкнулась в себе, став распущенной наркоманкой. И меня захлестывает неизбывная тоска, я ее физически ощущаю. Все мое существо, каждая молекула скорбит, скучает по моей сестре.

В тринадцать-четырнадцать лет в ней произошла резкая перемена. Она постоянно ругалась с отцом, восставала против малейших правил. Даже Дилан не мог на нее повлиять, а он пытался. С нами он держался как взрослый, как дядя или отец, но все же он сам был подростком. Джози начала тусоваться с более взрослыми ребятами, пропадала с ними на побережье где-то севернее нашего пляжа. Они называли ее Сексуальной Малышкой или Сексуальной Серфисточкой. К тому времени она еще больше похорошела. Миниатюрная девушка с кофейным загаром и длинными светлыми волосами, прореженными выгоревшими на солнце прядями.

Джози, Джози, Джози.

Наконец я снова погружаюсь в дрему, проваливаюсь в глубокий сон, и пробуждаюсь только тогда, когда на мои веки падает луч солнца.

Внизу лежит Новая Зеландия – изогнутые участки суши синего цвета среди огромного океана. Вокруг большого острова – множество маленьких, и я с изумлением отмечаю, что из поднебесья моему взору открываются и Тихий океан, и Тасманово море. Тасманово море синее.

Самолет выполняет разворот и начинает снижаться, теперь я вижу бухты и скалы вдоль побережья. У меня громче бьется сердце. Найду ли я Джози, или эта поездка изначально бессмысленна?

Я прижимаюсь лбом к иллюминатору, не хочу отводить глаз от раскинувшейся внизу красоты. На волнах блестит солнце, и я вспоминаю, как мы с сестрой думали, что в океане полно драгоценных камней, они танцуют на гребне каждой волны.

В нашем далеком детстве однажды утром мама шепотом разбудила нас, заглянув в палатку, в которой мы спали – мы с Джози в обнимку с Угольком.

– Девочки, – напевно произнесла мама, обхватив меня за лодыжку, – просыпайтесь! Посмотрите, что я нашла!

Стоял густой туман, схлынувшая в океан вода обнажила идеально ровное песчаное дно. Мама повела нас по тропинке к маленькой пещере, в которую можно было попасть только во время отлива.

– Смотрите! – воскликнула она, рукой указывая на что-то.

В пещере находилось нечто похожее на сундучок. Джози наклонилась, чтобы получше разглядеть его впотьмах.

– Что это?

– Наверное, клад, – ответила Сюзанна. – Иди посмотри.

Джози выпрямилась, сложила руки на груди.

– Не полезу.

– А я полезу. – Хотя Джози была на два года старше меня – ей было семь лет, а мне пять, – я всегда была смелее. Снедаемая любопытством, не страшась всяких ползучих тварей, я храбро шагнула в пещеру. Пригибаясь, чтобы не удариться головой, я даже в темноте разглядела, что из шкатулки вываливаются блестящие вещицы – прямо как на рисунках с изображением награбленных трофеев.

– Сокровища! – воскликнула я и потащила сундучок из пещеры.

Сюзанна опустилась на колени.

– В самом деле. Думаешь, пираты спрятали?

– Или русалки, – кивнула я, погружая руки в жемчуга, кольца с драгоценными камнями, браслеты, потемневшие монеты.

Мама распутала колье из сапфиров и повесила мне на шею.

– Может, и русалки, – согласилась она. – А теперь их драгоценности украшают тебя.

Я надела ей на руку браслеты. Джози нанизала кольца на пальцы ее ног. Увешанные найденными сокровищами, мы сели на берегу и стали пить горячий шоколад. Две русалочки и мама-русалка.

Подошедшая стюардесса заставила меня очнуться от грез.

– Мисс, мы заходим на посадку.

– Спасибо.

Я моргаю, пытаясь вернуться в настоящее, в котором та же самая мама ждет известий о том, что мне удалось узнать об ее утраченной дочери. Уже в миллионный раз я пытаюсь понять, как совместить хорошее и плохое в Сюзанне, но это невозможно. Самая ужасная мать на свете. И самая лучшая.

Внизу уже виден город. Раскинувшийся на обширной гористой территории, он весь утыкан крышами домов и улицами. Я вдруг чувствую себя полной идиоткой: эта поездка – совершенно дурацкая затея. Как я собираюсь найти человека в таком большом городе? Даже если это действительно моя сестра?

Полнейший абсурд.

Да нет, почему же? В репортаже определенно была она, моя сестра Джози, это точно. И если она там, в городе, что простирается внизу, я ее непременно найду.

* * *

Добравшись до центра Окленда, я чувствую, что из-за смены часовых поясов просто валюсь с ног, словно меня околдовали. Смутно помню, как втащила чемодан в вестибюль многоэтажного апарт-отеля; в убранстве интерьера я отметила некоторые намеки на «прошлое» в стиле ар-деко, которого у этого дома никогда не было. Мой чемодан с тихим шумом катит по мраморному полу, и молодая женщина-маори в форменной одежде приветствует меня, вручает мне ключ, указывает направление к лифту. Мимо проходят две элегантно одетые девушки-азиатки, идеальные до невозможности, рядом с ними я – великанша под 180 сантиметров с кудрявыми волосами, ужасно растрепанными после долгой дороги. Макияж, что я наложила в Калифорнии, давно исчез. Жаль, что я не в белом халате, который показал бы окружающим, что я врач, а к медикам отношение другое.

Кошмар.

Лифт открывается, из кабинки выходят мужчина и женщина средних лет, у обоих в руках фотоаппараты; мужчина приятной наружности придерживает для меня дверь. Я киваю ему.

– De nada[4 - Пожалуйста, не за что (исп.).], – чарующе произносит он. Я слабо улыбаюсь, лифт закрывается, и я прислоняюсь головой к стене кабинки, не сразу сообразив, что надо нажать кнопку этажа.

Восемнадцатый.

Я поднимаюсь одна, выхожу на своем этаже, отыскиваю свой номер, открываю дверь. Сначала немного поражена. Номер просторный, красивый. Справа кухня, слева ванная, есть гостиная с диваном и столиком, спальня с балконом, откуда открывается вид на другие здания и бухту.

Но даже все это я фактически не воспринимаю. Телефон мой почти совсем разрядился, надо бы где-то найти зарядку, но я просто сбрасываю одежду, задвигаю шторы и падаю в постель.

* * *

Пробудившись от крепкого сна, я не сразу понимаю, где нахожусь. Лежу, свернувшись калачиком под одеялом, замерзла, а постель не моя.

Постепенно начинаю вспоминать. Новая Зеландия. Сестра. Мама и несчастный Бродяга. Беру телефон, вспоминаю, что он разрядился, а зарядки нет, и я даже не знаю, который час. Не вылезая из постели, дотягиваюсь до занавески, отдергиваю ее.

За окном – словно сверкающая ткань из драгоценных камней – бухта. Ее освещает, должно быть, предвечернее солнце в своем мягком великолепии, по воде скользит парусное судно. В другом направлении быстро и плавно движется паром, вдали длинный мост. Со всех сторон многоэтажные офисные здания. В окнах я вижу людей: они куда-то спешат по коридорам, собираются в конференц-зале, стоят вокруг стола, беседуют. Почему-то эти сцены действуют на меня успокаивающе, я долго лежу в той же позе, наблюдая за незнакомыми людьми.

В животе урчит от голода, придется вставать. Потягиваюсь, разминая занемевшие в полете мышцы, плетусь в кухню. Там стоит ваза с фруктами, есть еще поршневой заварной чайник и пакетик кофе. В холодильнике, просто громадном для такой маленькой кухни, молоко, и на столике пакетики с сахаром. Есть и электрочайник, ярко-красный. Наливаю воды, ставлю кипятиться, сама иду в душ. Душевая великолепна, вся из стекла, на полочке душистые пузырьки с шампунем и мылом. Вода лучше всего возвращает меня к жизни. После душа я готова ко всему, что мне предстоит сделать. Заварочный чайник по конструкции немного сложнее, чем нужно, но кофе получился божественный. Я полностью отдергиваю занавески и, наслаждаясь видом на залив, поедаю два банана, два яблока, пью кофе. Этого мне должно хватить на время, а потом где-нибудь сяду поем.

Сейчас самое главное – найти зарядное устройство для телефона. Перед отъездом я пыталась его купить, но времени было мало, а в магазине оказались зарядки только для европейских, британских и японских розеток. На стойке администратора стоит стройный молодой человек. Я спрашиваю его, где купить зарядное устройство, и он показывает на один из выходов, что ведет на главную улицу.

Выхожу, и меня сразу поглощает жара. Ощущение такое, словно я запечатана в толстом влажном конверте. С минуту просто стою на месте и вдруг остро сознаю, что я одна в чужом городе с многомиллионным населением за многие тысячи миль от дома и своих знакомых. Меня охватывает паника, ведь у меня нет телефона с GPS, как же я буду ориентироваться? В голове сразу возникают всякие ужасы: меня сбивает машина, потому что, переходя улицу, я посмотрела не в ту сторону; забредаю в опасный район; случайно оказываюсь в эпицентре какой-нибудь драки.

Так не бывает, чтобы каждое событие оборачивалось катастрофой, убеждаю себя. Но вообще-то, строго говоря, бывает.

Нет, не позволю этой мысли повелевать собой. Когда-то я, не раздумывая, уехала в университет за много миль от дома, а ведь тогда телефонов с навигаторами не было. Я бросаю взгляд вокруг, смотрю, где нахожусь, отмечаю основные ориентиры: большая площадь с лестницей заполнена нарядно одетыми молодыми азиатами и потными туристами из Европы. До меня доносятся китайская и корейская речь, обрывки фраз на немецком языке, а также на английском с разными акцентами.

Такое попурри успокаивает нервы, напоминает о Сан-Франциско, где я прожила почти десять лет – учеба в институте, затем ординатура. Окленд во многом похож на Сан-Франциско – такой же сверкающий, окружен водой, многолюдный и дорогой, чрезвычайно привлекательный.

Я оборачиваюсь, обращая внимание на то, что здание отеля, в котором я остановилась, это, по крайней мере, частично, многоквартирный жилой дом, и от других оно отличается элементами стиля ар-деко. Его будет видно издалека. Но я все же запоминаю адрес и название улицы, по которой иду.

Дежурный в отеле направил меня в торговый комплекс. Я прохожу мимо множества магазинчиков на подземном этаже и неожиданно оказываюсь на оживленной главной улице. Квин-стрит. Здесь тротуар укрыт навесами магазинов, под которыми толпится народ, и я рада, что могу спрятаться от солнцепека.

Магазин электроники – точно такой же, как любой другой: гаджеты, коробки, провода. За прилавками – молодые ребята и одна девушка. Она подходит ко мне.

– Добрый день, мадам. – От такого обращения я сразу чувствую себя старушкой. – Вам помочь?

Акцент у нее совсем не австралийский, как можно было бы ожидать; манера произношения более отрывистая и ритмичная.

– Да. – Я вытаскиваю телефон. – Мне нужна зарядка.