скачать книгу бесплатно
Конечно же, да.
Однажды…
Однажды я проснусь…
Нежность
По памяти…
По памяти чиркая спичками
Освещаю углы черно-белого
Кадры есть непривычные
Где я вдруг включаю несмелого
Словно боюсь повторения
Сломанных фраз недосказанность
Внутри затаилось сомнение
Снова боимся привязанность
Смотрим на небо грустные
Взглядами отражаемся
Только луна безумствует
Да ветер дождем умывается
В темноте глубоко пряча личное
Ночь вдруг разбудит прежнего
По памяти чиркая спичками
Я нахожу нежное…
неспящий спальный
Лампочка
Иногда мне кажется, что Ты действительно была всегда. Есть такие моменты в жизни когда я не могу представить, что была кто-то другая. Особенно если это моменты ситуативного счастья. Только с Тобой я мог бы познать «рай в шалаше» и Ты – как никто – об этом знаешь.
Однажды мы сняли квартиру где-то на краю вселенной, у самой МКАД – там где кончается Бирюлево, а дальше начинается другое измерение.
Сейчас я даже и не поручусь были ли у этой квартиры какие-нибудь хозяева. Она появилась как-то сама собой, из ниоткуда, по той лишь причине, что перед этим мы жили под одной крышей с хозяевами на другом конце вселенной, где, казалось, время провалилось под бетонные блоки многоквартирных заграждений, о чем, правда, так и не узнали все эти обитатели отколовшегося куска айсберга, дрейфующего в поисках своего «Титаника», а нам – непостижимым образом, на каком-то протоментальном уровне сохранившими связь с внешним миром – оставалось только флегматично наблюдать за тем, что случится раньше: темноту прорежет луч рокового корабля или этот кусок льдины тихо стает в угрюмых волнах серого асфальта.
Знали ли об этом хозяева нашей VIP-ложи – не знаю я, но наши отношения становились слишком тесными, чтобы оставаться на одной палубе тогда когда зависть, замешанная на ревности, перестала поддаваться контролю.
Как бы там ни было, неожиданно мы оказались в совершенно пустой безо всякой мебели квартире, плата за которую передавалась каким-то пиратским методом да так, что, повторюсь, я и не помню: а был ли на самом деле пират?
Да и имело ли это по большому счету значение, коль скоро мы смогли остаться одни и никто уже не лез к нам с глупыми вопросами по принципу: лишь бы спросить.
Мы одни. Электричество есть, вода есть, санузел с белым унитазом и эмалированной чугунной ванной. Правда, нет полок с зеркалами – зато есть двух-конфорочная плита на кухне, а в комнате односпальная железная кровать со скрипучей сеткой да стол со стулом, как мне кажется, украденные в какой-то столовой, но нас это скорей забавляло на уровне сексуальных экспериментов, а так – на той половине мы практически и не появлялись, перегородив комнату своей аппаратурой, направленной на наше лежбище, состоявшее из наброшенных прямо на пол нескольких матрацев размером 2,5х2,5м.
А что нам еще было нужно? Отсутствие телефона давало полную свободу и мы целыми днями могли валяться в потели, просматривать подряд все видеоновинки и слушать музыку, растворяясь в бесконечности Pink Floyd или напряженном объятии Depeshe Mode, вновь и вновь с жадным любопытством исследуя бескрайние просторы наших тел, иногда прерываясь для того, чтобы полистать подборку «Иностранной Литературы», спертую на одном из развалов, хотя ее и так, скорей всего, ждала участь макулатуры. И снова секс до потери времени, пока невесть откуда появившаяся у нас собака не вытащит наши разгоряченные тела на улицу, чтобы остудить, а заодно потратить в ближайшем магазине оставшиеся деньги на вино и сигареты.
И вот я думаю, что это была Ты…
Только с Тобой я и сейчас могу потеряться во времени и забыть о внешней реальности, аккуратными столбиками прямо на полу громоздя фундамент нашей будущей библиотеки, где на верхней книге, залитой кофе и вином, под пятнами от коих еще можно разобрать, что это книга Ремарка, на которой теперь стоит обычный граненый стакан, в котором среди табачного дыма, стоя по лепесток в воде, старается выжить желтая фиалка, напоминающая нам о хрупкости всего вокруг.
И еще.
Всю эту нору освещала 40Вт лампочка.
Обычная лампочка, ничем неприкрытая, висела под потолком.
Такая же тусклая лампочка бессовестно освещала Твой уголок в тот день когда я впервые у Тебя появился, как бы приглашая закончить картину об уютном гнездышке, когда-то начатую Тобой.
Ты словно набросала карандашом на холсте, не желая в итоге делать лишь бы.
Ты такая.
Ты – вечность, и Ты можешь себе это позволить – не спешить.
Теперь я думаю, что так было задумано.
Это был знак – висящая под потолком лампочка без абажура, чтобы я узнал Тебя и вспомнил те счастливые безмятежные дни.
Мы порой и не представляем, что за простейший элемент приведет всю формулу в движение. Словно задумка накурившегося школьника, сидящего перед зеркалом и пытающегося увидеть собственное отражение с закрытыми глазами. И как бы мы ни пытались, какие бы планы ни строили, в то мгновение когда он, глупо улыбаясь, закрывает глаза – именно эта висящая под потолком без абажура лампочка и оставляет свой последний яркий след; и чтобы мы потом ни делали – к жизни нас сможет вернуть только этот глюк накурившегося школьника, длящийся каких-то 10 секунд, а нам кажется, что прошло 10 лет между этими вспышками, и – более того – у каждого из нас есть своя история длиною в 10 лет, и мы даже не подозреваем, что это всего лишь история нашего отражения в зеркале, смотрящего на нас когда мы сидим перед ним с закрытыми глазами, гоняя под веками оранжевую вспышку электрической лампочки.
И когда мы с Тобой открыли глаза, то опять увидели друг друга, – иначе и быть не могло, – и снова все показалось до боли знакомым. Исчезли только матрацы с пола и кровать со скрипучей сеткой. Но, подчиняясь правилам игры, придуманной не нами, мы должны были делать вид, что не знакомы друг с другом.
А откуда тогда такое доверие?
Да, я знаю, что Ты скажешь.
Ты скажешь, что я не верил.
Но, милая моя, как можно было в такое поверить, столкнувшись с реальностью под закрытыми веками?
Так бывает: когда увидишь кошмарный сон, то никак не можешь от него оторваться, с недоверием вступая в следующий день, при этом обнаруживая, что календарь перевернули на 10 лет.
И должно пройти какое-то время, чтобы видение отпустило, символы забылись, а сон так и остался сном, потому что другой реальности – без Тебя – я не представляю.
А во сне понимаешь – это Ты, даже если Твое изображение ускользает, но я бегу за ним, хватаю за локоть, разворачиваю к себе и вижу, что ошибся.
Но то, что уместилось здесь на двух строчках, во сне – в двух секундах, в личном, вполне реальном, восприятии затрачивает годы. И я уже теряюсь, постоянно блуждая между сном и явью, между веками и полюсами; и когда мне кажется, что это лицо – такое прекрасное в свете луны – Твое, наступает утро и Ты снова ускользаешь, закутанная в пуховое сновидение, оставив после себя чужую женщину.
Тут волей-неволей будешь по утрам заглядывать под кровать и ванную, дабы убедиться, что этой чужой женщины больше нет, нечаянно раздражая Тебя собственной паранойей.
И тогда Ты надуваешь губы, из Твоих глаз льются соленые слезы.
Ты не выдерживаешь и подводишь меня к зеркалу, чтобы я смог наконец-то увидеть собственное отражение так и не открывшее глаза…
странник
Странник
Под серым небом странник бродит
С засохшей на щеке слезой
Его судьбой проклятье водит
И не даёт ему покой
Его душа закрыта маской
Под ней завядшие цветы
С последним лепестков ромашки
На нём одно лишь слово: «Ты»
И стены храма разрушая
С ним повстречается любовь
Но, маникюром поцарапав душу
Его голубка улетает вновь…
И вновь луна молитвы слышит
В морщины покрывает руки ночь
И конь его – товарищ верный
Уносит по дороге прочь
Чтобы пройти опять по кругу
Печали, горести, тревоги
Везде искать свою подругу
За гордость наказали боги…
И снова отражение скорби
Предательство толпы
Иуды сук
Поломанные крылья за спиной Икара
И шорох пересохших губ
«Опять не Ты…»
Солёный ветер
Звезда пропавшая во мгле
Темно
Обломки
Рваный парус
Патрон последний у виска
Закрытые ворота ада
А в рай не пустят никогда…
Ни смерти
Ни бессмертия
Ни жизни
Принявший наказание
Не прощенный
Сын ветра и опавших листьев
Всегда страдать приговорённый
Легенда волчьей стаи
Ворон
Седой ребёнок
Серый капюшон
Стон лепестка последнего ромашки
И палача и жертвы сон
Уставший, но незнающий покоя
Изгоем обреченный быть
Изгоем…
* * * * * * *
Осколки льда застряли в сердце
По нервам бьётся холодок
И пульс – неосторожно мелкий
Теряет в теле жизни ток
Кошмаром сны наружу рвутся
От пота мокрая постель
И еле слышный шепот криком
Вонзает в душу слово
«Верь!»
Но демон, скалясь, обнажает
Свои вампирские клыки
Со злой ухмылкой наблюдает
Как сбился Ангел мой с пути…
после грозы
В грозу посреди Шаболовки
Гроза застала Веру и ее почти шестилетнего сына Ваню посреди Шаболовки, куда они поехали, чтобы заложить в ломбарде кулон на золотой цепочке. Сильный ливень, обрушившийся на Москву, лишний раз подчеркнул нерадостное настроение.
Выходя из дома, доверившись солнцу за окном, про зонтик Вера даже не вспомнила.
Она с утра пыталась решить уравнение с двумя «известными»: надо отдать долг – это принципиально, и у Вани в конце недели день рождение, а, значит, придут гости, и надо накрыть на стол и сделать сыну подарок – это тоже принципиально. Один кулон, пусть и на цепочке, не решал задачу. К тому же, повседневные расходы ей с Ваней так же пока никто не отменил. Не до метео-прогнозов как-то…
Не добежав от трамвайной остановки до помещения, они нашли убежище под раскидистым тополем, более-менее защитившим их от того, чтобы не промокнуть до нитки. Вера с грустью смотрела на потоки воды, смывающей пыль с вмиг опустевшей улицы. Ваня прижимался к ней, обхватив ее руку.
Неожиданно Ваня отпустил руку мамы и выбежал из-под кроны дерева, направившись к проезжей части.
– Ваня, стой! Ты куда?! – закричала Вера. – Ты же весь промокнешь! Вернись сейчас же!
Но ребенок, не обращая внимания ни на мать, ни на ливень, добежал до тротуара, сел на корточки принялся и что-то на нем изучать.
