скачать книгу бесплатно
Полюбоваться на восстановленный Рейвенхёрст и поздравить хозяина с новосельем съехалось всё графство. Мужчины в тайне от жён надеялись обрести в лице молодого Филдинга достойного партнёра в карточной игре и выпивке, а их жёны, разумеется в такой же тайне от мужей, вовсю строили матримониальные планы относительно брака своих дочерей с владельцем столь великолепных угодий и просто несметного по слухам богатства добытого во время службы в рядах армии его величества короля Георга.
На полукружии широкой подъездной аллеи было уже тесно от верховых лошадей и экипажей, из которых подобно прелестному рою бабочек на землю выпархивали дивные создания в шелках и кружевах, с уложенными в затейливые причёски волосами самых разнообразных оттенков от белокурых до иссиня-чёрных, на создание которых у их горничных ушло несколько часов кропотливой работы и метры узорной ленты. Каждая девица на выданье мечтала о том, что именно она сможет сегодня привлечь внимание самого завидного холостяка округи.
Однако их мечтам не суждено было осуществиться, ибо с того самого момента, как он увидел Мирабель Бересфорд- невесту своего покойного брата, всё его внимание было сосредоточено только на ней.
Несмотря на то, что со дня смерти Родни прошло более трёх лет, Мирабель по-прежнему носила по нему траур, избегая появляться на балах и празднествах, устраиваемых местным обществом, и куда приглашалась с завидной регулярностью. Тем удивительнее было видеть её здесь и сейчас, выходящей из экипажа под руку со своим отцом и компаньонкой.
Дочь джентльмена, она обладала столь удивительными манерами и грацией, что вкупе с ангельской внешностью делали её больше похожей на сказочную принцессу спустившуюся в этот грешный мир со страниц величайших творений известных сказочников.
Несмотря на тёмно-синий наряд, который был способен состарить любую юную дебютантку, двадцатидвухлетняя Мирабель выглядела не старше семнадцати лет. Белокурая, с огромными голубыми глазами, обрамлёнными пушистыми золотистыми ресницами, придающими её застенчивому взгляду особое очарование и нежнейшим румянцем на фарфоровой, без малейшего изъяна коже, она не оставляла другим девицам ни малейшего шанса быть замеченными бароном.
В не слишком низком квадратном вырезе её почти вдовьего платья угадывались очертания упругой белоснежной груди, подчёркнутой затянутой в корсет тоненькой талией.
Стоя возле парадной двери согласно этикету приветствуя каждого гостя, Райтон, словно под воздействием каких-то чар, напрочь позабыл о своих обязанностях и, стремительно спустившись с высокого крыльца, остановился перед неземным созданием:
– Господи, Мирабель, ты стала ещё прекрасней, чем я помнил!
Она подняла на него ясные глаза и улыбнулась, обнажив ровный ряд жемчужных зубов:
– Здравствуй, Райтон! Я счастлива видеть тебя. Добро пожаловать домой!..
Свадьба состоялась через два месяца, и ещё долго оставалась главным предметом обсуждения провинциального общества. В специально выписанном по такому случаю из Парижа наряде из тонкого кружева ручной работы и длинной фате, которую несли за нею две крошечные девочки, наряженные ангелочками, под вздохи умиления и зависти, Мирабель, ещё более прекрасная, чем прежде, держа в руках букетик из флёрдоранжа, медленно шествовала по украшенному цветами церковному проходу навстречу жениху. Стоящий рядом со священником Райтон с восхищением наблюдал за каждым её шагом ловя себя на мысли, что готов стоять так всю свою жизнь, лишь бы это ощущение умиротворения и полного безграничного счастья никуда не исчезало.
Но, оно исчезло. Не прошло и нескольких часов после устроенного им пышного торжества с танцами и реками шампанского, льющегося из установленных прямо на лужайке хрустальных фонтанов, с которого ни один гость не ушёл недовольным, наступила брачная ночь, во время которой новобрачный к своему ужасу и гневу обнаружил, что его невеста вовсе не так невинна, как он предполагал. "Ангел", которого он боготворил, оказался падшим.
Долгие годы, проведенные на Востоке, где девственная чистота была в особенном почёте, очень сильно сказались на его мировоззрении, и даже тот факт, что она была помолвлена с его братом, не давал ей права дарить ему себя до свадебной ночи. Ужасное разочарование – единственное, что он почувствовал в тот миг.
Не произнеся ни слова борясь с мучительными подозрениями, Райтон накинул на плечи халат и покинул опочивальню супруги проведя ночь в одной из гостевых комнат. Когда же на следующее утро он вызвал новоиспечённую супругу для разговора в свой рабочий кабинет, то был несказанно удивлён произошедшими с ней кардинальными переменами. Это была не та Мирабель, в которую он тайно был влюблён всю жизнь, и на которой, как он думал, женился. Ангел исчез, а вместо него появилась презрительно кривящая губы дьяволица, которая и не думала оправдываться, открыто заявив, что имела связи с другими мужчинами, в том числе и с его братом, а за него вышла только ради денег.
Первым порывом было ударить её, уничтожить, стереть с лица усмешку торжества, что так ловко сумела провести его и выставить на всеобщее посмешище, но затем он вспомнил о своих обязанностях по отношению к родовому титулу и о том, что несмотря ни на что, она пока ещё его супруга.
Не спуская глаз с лица, которое ещё совсем недавно боготворил, а нынче же ненавидел всеми силами души, он, сложив руки на груди, официальным тоном произнёс:
– Мне наплевать с кем вы спали до меня, миледи, и с кем ещё собираетесь переспать. Всё, что мне от вас нужно – это наследник, которого хотите вы или нет, мне подарите. Выполнив свой долг, вы вольны будете поступать так, как заблагорассудится, ибо я больше не желаю видеть вас ни в своём доме, ни в своей жизни. Само собой, вам будет выделена приличная сумма на содержание, которая поможет безбедно существовать до конца жизни, но только ни ребёнка, ни меня вы больше не увидите.
– Ты не посмеешь! Я – твоя жена, и тебе никогда от меня не избавиться!
Она кричала ещё что-то ему во след, но он, посчитав разговор оконченным, её уже не слышал. Велев оседлать любимого жеребца, он вскочил в седло и понёсся вперёд, желая только одного, чтобы его разбитое сердце перестало кровоточить и не болело так сильно.
Господь смилостивился над ним, когда ровно девять месяцев спустя после проклятой ночи, Мирабель благополучно разрешилась от бремени, подарив, вместо ожидаемого наследника, дочь.
Она лежала на огромной кровати окруженная заботой и вниманием прислуги, отказываясь даже взглянуть на ту, что сейчас тихо попискивала на руках повивальной бабки. Ребёнок ее не интересовал, она выполнила свою миссию и больше не собиралась беременеть вновь. Напротив, теперь самое время напомнить так больше ни разу и не прикоснувшегося к ней супругу, что пора ему выполнить данное ей обещание выплатить причитающуюся ежегодную сумму, которая поможет ей арендовать дом в Лондоне и, наконец, зажить той жизнью, о которой она всегда мечтала – быть свободной, богатой, окруженной толпами поклонников, вздыхающих по ней и борющихся за её внимание.
Ворвавшийся без предупреждения супруг, отвлёк её от радужных мечтаний. Уже предупреждённый о том, кто у него родился, он к невероятному удивлению Мирабель не только не разочаровался, но наоборот счастливо улыбнулся.
Его улыбка как нож ударила Мирабель в самое сердце. Райтон был так красив! Он мог бы быть великолепным любовником, но ей, к сожалению, об этом узнать не удалось. Поначалу, думая, что перед ним невинная девица, он проявлял чудеса чуткости и нежности, в то время как она сходила с ума от страстного желания, затем, когда он понял, что его обманули и он заплатил непомерную цену за подпорченный товар, он заледенел, превратившись в бесчувственную статую, лишив последней возможности получить удовольствие от занятия любовью.
Плевать! Теперь, когда скоро перед ней откроются все двери, она сама сможет выбирать себе самых красивых и страстных любовников, которые помогут ей компенсировать холодность мужа.
Она продолжала следить глазами за до омерзения счастливым, нежно воркующим с ребёнком Райтоном, когда внезапно поняла, что он обращается к ней:
– Несмотря на то, что речь шла о наследнике, я освобождаю тебя от дальнейших обязанностей передо мной и Лайлой. Можешь…
– Что? Ты назвал дочь Лайлой даже не посоветовавшись со мной? – возмутилась Мирабель.
На самом деле, ей было абсолютно наплевать, какое имя он подобрал для своего отпрыска, она не собиралась тратить на него ни времени, ни сил, но её бесила холодность Райтона, и она не могла удержаться от того, чтобы лишний раз его не уколоть.
– Абсолютно верно! Мне жаль, что ты до сих пор ещё этого не поняла. У тебя есть две недели, чтобы прийти в себя и собрать свои вещи. После установленного срока, твоё пребывание в Рейвенхёрсте будет невозможным! – это были последние слова, что она услышала от Райтона. Все последующие дни она ни разу не видела ни его, ни дочери, которую в тот же день передали кормилице поселившейся в другом крыле.
За день до отъезда её навестил управляющий, который передал ей пухлый конверт с деньгами на обустройство и подробными инструкциями от хозяина. На все её вопросы он давал заранее заготовленные ответы – чётко и лаконично. Слугам было велено снести в ожидающий экипаж вещи баронессы ещё до того, как она соизволит проснуться.
Сев в карету, Мирабель бросила прощальный взгляд на великолепную усадьбу, в которой могла быть настоящей хозяйкой, успей она выйти замуж за недалёкого Родни. Кто же знал, что в тот роковой вечер, он, решивший подышать свежим воздухом, застанет её в объятиях своего лучшего друга прямо возле диких зарослей, где обычно никого в это время не было. Исполненный гнева он бросился в сторону дома, чтобы поставить в известность гостей и родителей невесты о том, что свадьба отменяется, когда испугавшийся огласки и последующего за ней позора его друг Тони, неожиданно вытащил из сапога пистолет и выстрелил ему в голову.
Выстрел, оказавшийся смертельным, перечеркнул все её далеко идущие планы. В ужасе от совершенного, ненавидя и себя и Мирабель, соблазнившую и заманившую его в ловушку, Тони в спешке бежал, бросив любовницу возле окровавленного тела. Ей пришлось призвать на помощь весь свой актёрский талант, чтобы изобразить ужас и страдания перед теми, кто сейчас с факелами в руках бежал на звуки выстрела. Быстро приведя себя в порядок, она, заламывая руки и заливаясь слезами склонилась над остывающим телом, всем видом демонстрируя нечеловеческое горе.
Разумеется, никому и в голову не пришло обвинить в смерти барона его безутешную невесту. Каждый старался выказать ей помощь и участие, которыми она бессовестно пользовалась несколько лет, пока не встретила Райтона.
Райтон…
Откинув занавеску, молодая женщина бросила прощальный взгляд на поместье, когда заметила на высоком холме одинокого всадника, взглядом провожающего её карету. Она помахала ему рукой рассчитывая, что он хотя бы напоследок ответит ей тем же, но Райтон развернул коня и в тот же миг исчез из поля видимости.
Откинувшись назад, Мирабель чертыхнулась к глубокому ужасу сопровождающей её горничной и велела кучеру гнать во весь дух.
Глава 6
– Отец! – едва переступив порог я бросилась на грудь отца, ещё не успевшего разоблачиться с дороги. Спрятанная под кафтаном кольчуга, неприятно звякнула, когда я постаралась обхватить его покрепче. Это мне напомнило не только сегодняшние кровавые события, но и то, что даже правители несмотря на многочисленную охрану не могут чувствовать себя в полной безопасности, вынужденные носить под роскошными одеждами металлическую сетку, призванную уберечь их от летящей стрелы наёмника или, что ещё хуже, предателя.
Отец был не в духе. Впервые он не обнял меня в ответ, ограничившись тем, что погладил меня по голове и коротко сказал:
– Не сейчас, Фарах, я очень устал. Возвращайся в свои покои.
Но мне не хотелось никуда идти. Я знала, как несправедливо поступил отец с Джабиром, не соизволив выслушать его оправданий. Желал он этого или нет, но я должна была объяснить, что произошло, пусть даже мне и влетело бы за самоуправство.
По-прежнему не выпуская отца, я упрямо замотала головой:
– Отец, мне очень нужно вам кое-что рассказать, и боюсь отложить разговор на потом не получится.
– Фарах! Я сказал не сейчас! – впервые хан повысил на меня голос.
Это был уже не отец, а гордый правитель своих земель. Но если он надеялся, что я испугаюсь и подобно другим сёстрам в слезах убегу в комнату, то очень сильно ошибался. Он сам всегда учил нас бороться за то, во что веришь и отстаивать справедливость до конца, так пусть теперь не осуждает за то, что мне придётся сделать.
– Государь, – я разжала объятия и смиренно склонив голову, опустилась перед ним на колени, как рабыня, но не как дочь, – клянусь Всевышним, что Джабир ни в чём не провинился перед вами, и если вам нужно кого-то наказать, то накажите меня за то, что, не спросившись отправилась на поиски лани, которую по приказу Гюльназ, желавшей досадить мне, вывели за ворота дворца.
– Фарах, доченька, немедленно встань!
– Нет, отец, я останусь на полу до тех пор, пока ты не выслушаешь меня до конца! – упрямо покачав головой я оттолкнула руки отца, пытающиеся меня поднять и была несказанно удивлена, когда увидела его на полу рядом с собой.
– Упрямая, как ишак. И в кого ты такая уродилась? – притянув меня к себе, он крепко обнял, пряча смешок в моих растрепавшихся волосах. – Хотя нет, знаю, упрямство тебе досталось от меня, а вот хитрость – это уже от матери, – уже открыто улыбнулся он, и глаза его потеплели, – та тоже знает, как вить из меня верёвки.
Как же я любила эту его улыбку! Она всегда смягчала суровые черты его лица, отчего оно становилось для меня самым прекрасным на земле.
Я по привычке потянулась к лучикам-морщинкам в уголках глаз, когда, вспомнив зачем я здесь, резко опустила руку.
Ожидавший ласки отец дёрнулся как от удара. Боль промелькнула по его лицу и исчезла так быстро, что я решила мне это почудилось.
Вздохнув, отец взял меня за подбородок и заставил взглянуть на себя:
– Хорошо, я выслушаю тебя, но при одном условии.
Обрадованная, я закивала головой готовая на всё:
– Конечно, отец, всё что угодно!
– Ты больше никогда и не перед кем не склонишь головы, поняла? Ты- дочь могущественного хана, в жилах которого течёт кровь великих государей и полководцев! Борись, умри, если нет иного выхода, но никогда не склоняй головы!
Как калёным железом каждое слово отпечатывалось в моей голове. Упав в родные объятия, я и сама толком не понимая почему разрыдалась.
Выходила я от отца с чувством облегчения. Не таясь и не пытаясь приуменьшить свою вину, я поведала всё, как было на самом деле. Ни один мускул не дрогнул на лице повелителя, за всё то время, что я говорила, единственное, что выдавало его внутреннюю борьбу – это маленькая вздувшаяся жилка на виске, пульсирующая с пугающе бешеной скоростью.
Он ни разу не перебил меня, дав возможность довести рассказ до конца, и лишь тогда, когда я замолчала, ласково погладил по голове и велел идти в свои покои, не волнуясь ни о чём. На этот раз, я спорить с ним не стала. С чувством выполненного долга я возвращалась на женскую половину, не подозревая какая гроза разразится вскоре.
Не желавший пугать меня отец, едва дождавшись моего ухода, дал выход собственному гневу. В срочном порядке были проведены расследования и все те, кто оказался причастен к исчезновению лани, были наказаны. Мои сёстры получили строгое предупреждение, лишившись возможности присутствовать на предстоящем грандиозном празднике, посвящённом столетию правления нашей династии. Зейнаб хатун, которая вместо того, чтобы наказать виновных и организовать поиски моей любимицы предпочла взять их сторону, правитель предостерёг от ошибок в будущем, которые могли привести к тому, что она может лишиться всех своих привилегий и будет сослана в "Обитель слёз" – небольшой дворец на самой окраине, куда удалялись неугодные наложницы и вдовы прежних правителей. Лишившись возможности жить среди роскоши и веселья, эти женщины проводили все дни и ночи за единственным занятием – оплакивали свою несчастную участь.
Баш гадыны была поражена. Меньше всего она ожидала, что её может коснуться такая судьба. Напрасно хан рассчитывал на то, что своим предупреждением сможет усмирить нрав непокорной супруги, этим он её только ещё больше разозлил и окончательно настроил против меня.
Ища выход своему гневу, она разнесла в пух и прах убранство своей опочивальни, чем привела в отчаяние служанок полдня, приводивших комнату в порядок. Увидев входящего Джабира, всё это время пропадавшего невесть где, она, не скрывая ярости набросилась на него:
– Как ты мог?! Для чего нужно было посылать гонца к отцу? Неужели ты не понимаешь, что эти ведьмы – мать и дочь, только и ждут, чтобы опорочить нас и выслать вон из дворца?
Если бы женщина не была бы так взбешена, она, как никто другой знающая своего сына, сразу же заметила бы, что с ним что-то не так. Задумчивый и отрешенный, он с удивлением посмотрел на учинённый погром:
– Что произошло?
– О, он ещё спрашивает! – всплеснула руками мать, – Где ты был, когда твою мать унижали и втаптывали в грязь? Ты хотя бы в курсе, что из-за гадкой девчонки повелитель пригрозил отправить меня в "Обитель слёз"?
– Тебя? Но почему? – Джабир никак не мог собраться с мыслями, которые в этот самый момент были где-то очень далеко.
– Почему? Да потому, что тебе не хватило ума воспользоваться шансом, что на блюдечке поднесла судьба, разом покончив с проклятой девчонкой! Вместо этого, ты решил прийти ей на помощь рискуя собственной жизнью! Как можно было так сглупить? Неужели ты не понимал, что можешь погибнуть из-за неё?
– Матушка, я понимаю, что вы не в себе, но опомнитесь, эта "проклятая девчонка" – дочь моего отца! По-вашему, я должен был отправить на смерть собственную сестру?
– Вот именно! Поверь, от её внезапной смерти всем было бы только лучше!
– Лучше?! Кому? Вам? – со сверкающими от гнева глазами он подошёл так близко, что Зейнаб ханум невольно отступила на шаг. Таким, она прежде сына ещё не видела, и ей стало страшно. Подняв вверх указательный палец с красивым серебряным перстнем в виде сокола – символа нашего рода (Шахин – в переводе означает сокол), он поднёс его к самому лицу матери, заставив её сжаться ещё сильнее. – Жизнь этой, как вы ее назвали, «девчонки», в сотни раз ценнее для меня, чем все ваши жалкие жизни вместе взятые! Случись что с вами, – он с такой силой толкнул мать, что она, не удержавшись на ногах, упала на стоящую позади себя оттоманку, – я бы не пошевелил и пальцем! Но, если что случится с ней, – он угрожающе навис над сжавшейся в комок напуганной до смерти женщиной, – одного за другим, по очереди, я уничтожу вас всех!
Посчитав разговор оконченным, он пнул ногой, обутой в парчовый сапог большую подушку, предназначенную для сидения на полу и вышел вон с силой хлопнув дверьми.
Воспользовавшись его уходом, в покои вбежали служанки, стоящие за дверью, но госпожа жестом велела им уйти прочь, оставив лишь верную наперсницу Гюльсюм. Всё ещё отказываясь верить в то, что только что услышала из уст единственного сына, которого безмерно любила и боготворила, Зейнаб ханум с помощью служанки осторожно села, наощупь проверяя целы ли кости.
Поведение Джабира, его отношение к младшей сестре в частности, и раньше её настораживали, теперь же они её пугали. Нужно было срочно придумать план, как разлучить этих двоих, ибо до тех пор, пока сын будет открыто поддерживать девчонку, мать бессильна будет что-либо сделать.
Идею, как ни странно, подбросила именно Гюльсюм, подобно верному псу ненавидевшая соперниц госпожи всеми фибрами своей души. Подложив под спину Зейнаб подушечки и смочив ароматическими маслами кончики пальцев, она, массируя госпоже виски, принялась рассуждать вслух:
– Нужно придумать способ разлучить хан-заде с дрянной девчонкой. Негоже сыну ради невесть кого идти против собственной матери.
– Ты думаешь, мне это не приходило в голову? – Зейнаб ханум раздражённо поморщилась, – мягче, у тебя не пальцы, а жернова, всю кожу с меня содрала.
– Простите, госпожа, – подобострастно склонилась служанка, – больше этого не повторится.
– Надеюсь, – потёрла переносицу Зейнаб, возвращаясь к интересующей её теме, – ты что-то говорила о способе разлучить этих двоих. Говори, я же чувствую, что ты что-то придумала.
Гюльсюм коварно улыбнулась. Да, она знала один такой безотказный способ, и сейчас собиралась предложить эту идею госпоже.
– Господину Джабиру, как вам известно, исполнилось девятнадцать лет, и самое время начать задумываться о продолжении династии. До сих пор, по вашему приказу, его наложницам давали питьё предотвращающее появление плода, что если нам перестать это делать? Велите заполнить гарем наследника самыми прекрасными девушками со всех уголков света, пусть они подарят ему крепких сыновей и красивых дочерей, и уверяю вас, как только у него появятся собственные дети, он забудет о сестре.
– Дети?!– Зейнаб так резко вскочила с места, что в руках служанки остались несколько вырванных волосков, но из-за волнения, она не обратила на это никакого внимания, – Ты права! Как же я раньше об этом не подумала? Если ему так хочется с кем-то нянчиться, то пусть делает это с собственными детьми!
На утро следующего дня, во все концы ханства были отправлены гонцы с повелениями от самой Баш гадыны. Всем торговым караванам предписывалось уделить особое внимание не тканям и сладостям, а живому товару. Самые красивые невольницы со всех уголков света должны были в кратчайшие сроки заполнить гарем будущего хана, и каждый купец, надеясь на богатое вознаграждение, бросился в точности выполнять возложенное на него поручение.
Глава 7
Столетие правящей династии Шахин грозило перерасти из семейного празднества в нечто гораздо более масштабное. Правители соседних дружественных нам государств ежедневно присылали послов с поздравлениями и ценными подарками. Огромные разноцветные шатры, принадлежащие гостям, заполонили всё свободное пространство на подступах к столице, заставляя местных жителей в страхе запирать покрепче двери по ночам и строже приглядывать за хорошенькими дочерями.
Особой честью нас почтила и османская держава в лице визиря его величества Султана Ахмета-Ибрагима-паши, приехавшего в Гызылдаг вместе со старшим сыном Эрдемом, которому все наперебой прочили блестящее будущее при дворе грозного повелителя.
Получив приглашение остановиться во дворце, именитые гости не переставая восхищались роскошью убранства, царящей тут. Ещё бы, ведь в отличие от богатого золотыми рудниками Гызылдага, не каждый восточный правитель мог похвастаться такой, всякого гостя приводящей в восторг резиденцией.
Занимая площадь равную небольшому городку, ханский дворец, носящий поэтическое название "Гюльбахче", что дословно означало – "Цветочный сад", был построен из дикого камня. Имея два этажа, дворец тем не менее был так высок, что возвышался над всеми остальными постройками столицы, причём, со стороны обращённой к городу, на крыше была сооружена специальная галерея, поднявшись на которую, можно было бесконечно любоваться красотами города и его неприступных стен.
Как и другие восточные резиденции, «Гюльбахче» был поделен на две половины: официальную мужскую и уединённую женскую, все окна которой были украшены шебеке – витражами, состоящими и маленьких кусочков цветного стекла и дерева, сложенных в неповторимые композиции изображающие цветы и экзотических птиц.
В отличие от женской половины, стены которой были чисто оштукатурены и украшены коврами, стены и фасад мужской половины были расписаны живописью изображающей сцены охоты и войны, а также геометрическими и растительными узорами. Потолки всего дворца так же были украшены изображениями цветов, а полы выложены мраморными плитами. Огромный, внутренний, выложенный мозаикой двор украшали сказочной красоты фонтаны, манящие в палящий зной искать спасения в своей прохладе.
Прогуливаясь не спеша по саду, не уступающему красотой внутреннему убранству дворца, вдали от лишних ушей, Ибрагим-паша вместе с Шахбаз-ханом вели неторопливые беседы на интересующие их темы.
Дворцовые сплетники, которым несмотря на предосторожности всё же удалось уловить из их разговора пару-тройку фраз, поговаривали, что устраиваемый нами праздник был не единственным интересом османского посланца. Если верить слухам, Ибрагим-паша с целью укрепления собственной власти, собирался просить у Шахбаз-хана руку одной из его дочерей для своего сына, которого привёз с собой специально с этой целью.
Узнав об этом, старшие дочери хана всполошились. Совершенно позабыв о наказании отца и запрете принимать участие в празднествах, каждая старалась любым способом перещеголять остальных, чтобы привлечь к себе внимание сына паши. Самые красивые ткани были в срочном порядке выужены из недр сундуков и отправлены к портнихам, которые должны были в максимально короткие сроки пошить из них наряды, способные свести с ума не одного мужчину.
Меня их приготовления нисколько не интересовали. Будучи самой младшей, ещё не вступившей в пору зрелости, я не имела шансов всерьёз кого-то заинтересовать, да я и не пыталась. Меня волновали совсем иные проблемы, мало имеющие отношение к приезду гостей.
С недавних пор, Джабир несколько отдалился от меня, заставляя чувствовать себя одинокой и никому не нужной. Всё чаще он уединялся с новыми наложницами, постоянно пополняющими его личный гарем и всё меньше внимания уделял мне, ограничиваясь лишь сухими, ничего не значащими фразами. Он по-прежнему совершал прогулки за пределами дворца, но теперь предпочитал это делать в полном одиночестве, удаляясь на рассвете и возвращаясь поздно вечером, каждый раз всё с более мрачным выражением лица.
Его холодность удручала меня, заставляя чувствовать себя виноватой в том, что из-за меня у них с отцом произошёл спор. И хотя, после нашего разговора отец призвал к себе Джабира и помирился с ним, что-то неуловимо изменилось в их отношениях, что не могло не беспокоить не только меня, но и Зейнаб хатун, которая после разговора с ханом предпочитала держаться от меня подальше, намеренно игнорируя моё присутствие.
Предоставленная сама себе, я вынуждена была развлекаться как могла: сбивала камешками установленные на высоком постаменте мишени, охотилась с силками на орущих павлинов, из чьих хвостов дёргала перья для крестьянских ребятишек в обмен на маленьких ящерок и кузнечиков, которых затем подбрасывала в комнаты сестёр доводя их до истерики, таскала из-под носа загруженного работой повара сладости, щедро делясь с евнухами и служанками которые в знак благодарности предпочитали закрывать глаза на мои шалости и не жаловались Баш гадыны и моей матери.
В один из таких дней, в очередной раз предоставленная сама себе, я, переодетая мальчишкой и закрывшая часть лица платком оставив открытыми лишь глаза, развлекала себя тем, что вооружённая небольшим кухонным ножом, изображала «короля воров» Робин Гуда, о котором мне столько рассказывала матушка, и, подкараулив прохаживающихся по дорожкам сада домочадцев и прислугу, всякий раз выпрыгивала из кустов с диким криком:" Кошелёк или жизнь!"
