скачать книгу бесплатно
– Ну извините, что так получилось, не виновата я, что вы такие недотёпы и отдохнуть у вас нет времени. Пошустрее надо быть. А сейчас пора ужин готовить – идите на кухню, картошку чистить. Жрать-то, небось, хотите?
Тут вспомнили мы, что с утра у нас маковой росинки во рту не было, желудки аж взвыли и заурчали от голода. Пошли чистить картошку, куда деваться-то?
Накормила, правда, нас Акулина вкусно. Вкусно, но мало. Правда и тут не обошлось без унижения. Поставила перед нами по миске тушеной картошки с каким-то мясом (уж не человечина ли?). Но не на стол, а… на пол!
– Чего смотрите? – говорит. – Давайте, жрите, свиньи.
И ногой своей миски в нашу сторону подталкивает. А сама как всегда издевательски над нами посмеивается. Она вообще веселая в тот вечер была.
Ну нам не привыкать уже было на колени перед ней бухаться. Встали и тут на четвереньки. Видим, что никаких ложек она нам не выделила, сообразили, что придется так, по-собачьи хавать. Но не до политесу уже было, слюни практически на пол капали. Сунули мы с браткой в эти миски свои морды страдальческие, а эта скотина тут же голыми своими ногами их от нас закрыла, нате, мол, целуйте, холопы, мне ножки, прежде чем есть. Благодарите свою барыню!
Переглянулись и молча расцеловали её пухлые ступни. Не впервой уже. Да и мысли не возникло, чтоб уклониться-то. Как нормальное явление мы теперь такое поклонение воспринимали. После всего, что она с нами в тот день сделала.
Жрём, а она нас по головкам гладит ногами. Как пёсиков своих послушных. А кто мы есть теперь, разве не пёсики?
А после ужина повела нас Акулина в свою опочивальню. И сделала Николаю роскошный подарок, от которого он, правда, потом часто плакал и впадал в странную задумчивость, почти что в депрессию. Распахнула она перед нами свой огромный шкаф-гардероб весь забитый роскошными нарядами и говорит Коле:
– Выбирай, холоп. Какое платье у меня стащить хотел? Накажу, как и обещала, но платье подарю. Любое!
Коля завис, тупо разглядывая всё это несметное для него богатство. И стыдно ему было до чёртиков, и глаза аж сумасшедшими сделались от вожделения. Вот, оказывается, о чем он втайне от всех мечтал до сорока лет-то! Вот что его изводило по ночам в горячих влажных снах.
Любое, говорит, подарю. И было из чего выбирать! И роскошные бальные платья со всякими украшениями (я в них нихера не смыслю, но Коля, наверняка оценил!) и попроще и поскромнее, на любой вкус! А выбрал он всё равно то, в котором Акулина нас вчера встречала. Уж больно оно запало ему в душу. Ухмыльнулась Хозяйка наша его выбору, как будто по особому его оценила, и отдала ему, приказав тут же надеть.
Засмущался еще сильнее мой брательник, не знал, куда взгляд спрятать. Но Акулина строга и пытаться её осушаться, хоть и в мелочах, весьма чревато. Мы это уже поняли. Так что пришлось Коленьке тут же, при нас, в платье своей жестокой барыни втискиваться. Правда, оно ему в самый раз подошло. Но лишних движений теперь Коля себе позволить не мог. Мужчина в женском платье обязан вести себя соответствующим образом – как скромная взрослая женщина. Собранно и аккуратно. Каждый свой шаг надо контролировать. А Коля мой поначалу в таком наряде нелепо выглядел, но разве захочешь еще разок в парной оказаться под розгами-то? Так что быстро освоился.
А мне-то каково на него смотреть было? Глаза б себе выколол лучше! Но постарался больше в пол пялиться, чтоб лишний раз с омутами-глазищами Акулины не встречаться взглядом. И так куклой себя чувствовал в её присутствии. Тряпичной такой куклой – петрушкой, которую на руку надевают…
***
Хотите узнать, как проходит обычный наш день? Пожалуйста. Спим мы на полу, рядом с кроватью нашей барыни. Это чтобы всегда под рукой были, если захочет что-нибудь приказать среди ночи Хозяюшка – всегда к её услугам. Просыпаемся по хлопку её ладоней. Рано просыпаемся, потому, как у ведьм не принято долго спать, у них утро – самое колдовское время, как, впрочем, и полночь. Но об этом позже.
Итак, просыпаемся, когда Акулина в ладошки хлопнет. При этом она обычно сладко потягивается у себя под одеялом, довольно жмурится, словно кошечка, сытая и довольная, и тут же ножки свои божественно-белые из-под одеяла высовывает, свешивая их по обе стороны кровати. Нам с Коляном не нужно объяснять смысл этого движения, мы уже научены что и как надо делать. В тот же миг устремляемся к её стопам и как можно более ласково и нежно лобзаем их, смачно чмокая и слегка полизывая. Начинаем с пяточек, затем вверх по ступне поднимаемся и обсасываем отдельно каждый пальчик. Обязательно между пальчиками отдельно вылизываем, Хозяйка особенно это дело любит, шевелит пальчиками игриво, и даже иной раз хихикает негромко от такой ласки. Видать там у неё эрогенная зона, а у нас на то и расчет тонкий имеется.
Потому как на самом деле это соревнование между нами. Кто лучше Хозяйке ножки с утра вылижет, того она заставит ей утренний куни делать, а это весьма почетная обязанность. Проигравший в этом раунде отправляется на кухню готовить завтрак. А допущенный до хозяйской кунки устраивается у неё между ног и погружается в промежность, стараясь угадать темп и интенсивность отлиза. Тут тоже тонкая интуиция требуется. Лизать надо нежно, но настойчиво и страстно. Страстность особенно ценится Акулиной. Ей нужно, чтобы холоп её не просто боготворил, но чтобы еще и любил как женщину, и старался бы её удовлетворять каждый раз по-особенному. А как это – по особенному? Хрен его знает…
Но когда у тебя вся жопа в синяках, а на спине еле успевают за ночь зажить рубцы от розог и плетки, ты всему быстро интуитивно учишься. Так что кое-как справляемся.
Утренние утехи Акулины не просто ради её сексуального удовлетворения придуманы. В это время она нас с братом зомбирует самым натуральным образом. Пока мы шлифуем своими мокрыми языками её бархатные пятки и сосём пальчики, она нам негромко внушает ласковым голосом, что мы созданы исключительно для служения её величеству и смысл нашей никчемной жизни – вот так пресмыкаться перед ней на коврике. Что до этого времени мы прожигали жизнь в грехе и обмане, а теперь благодаря служению ей, отмоемся от грехов и обретем белые одежды. Но для этого нам надо слушаться её – Хозяйку нашу и с благодарностью принимать от неё все заслуженные нами наказания. Главное – служить и терпеть наказания. Даже если они и кажутся нам порой чрезмерными.
А нам эти наказания действительно кажутся чрезмерными. И не порой, а постоянно. Потому что Акулина всё время придумывает самые изощренные способы причинения боли – например порка плеткой по животу. Это ж с ума можно сойти от десятка ударов! Или стояние на коленях на мелком гравии! Целый час! Попробуйте ради интереса десять минут простоять не шелохнувшись. А нам нельзя даже дрожать от боли во время этого наказания. Потому что если, не приведи господ, хотя бы дрогнешь слегка – всё, отсчет времени наказания начинается сначала! А стоять на солнцепёке с вытянутыми в стороны руками, держа в них по полену? И тоже не шелохнувшись! А Акулина рядом всё время шастает и зорко следит, чтобы ты руки вниз не опускал. И как только чуть припустил – моментально плеткой по рёбрам. Да с захлёстом, чтобы кончик той плетки кровавую отметину где-нибудь на соске оставил… Это не просто больно, это до слёз невыносимо.
Да мы давно бы уже в мясо сплошное превратились с брательником. В стейки с кровью слегка прожаренные на солнце, если бы Акулина не была столь могущественной ведьмой. Она ведь нас не просто мучает, она нас еще и лечит каждый день, вернее каждую ночь, заставляя пить перед сном отвратительный по вкусу отвар. Подозреваю, что это она на нас новые зелья свои испытывает. Но спим мы после этой гадости как младенцы, без снов и кошмаров, и наутро как огурчики (не в смысле зелёные и все в пупырышках) а свежие и бодрые. Вчерашние раны заживают самым мистическим образом, правда шрамы остаются на память. Но зато с утра можно опять по нам и каблучками пройтись (об этой забаве Акулины тоже как-нибудь расскажу отдельно), и главное – пороть и пороть нас без оглядки на необходимость сохранять наши шкурки.
Хотя, если честно, нет никакой особой необходимости нам что-то внушать. Мы и так готовы прислуживать этой гадкой ведьме, во всяком случае, пока она рядом – в пределах её имения. Здесь она над нами абсолютную власть имеет. Любой её приказ для нас закон. И что самое ужасное и паршивое – сами понимаем, что делаем порой всякие мерзости, унижаемся и ползаем в грязи, человеческое и мужское особенно своё достоинство растеряли, но ничего поделать не можем. В этом и сила её катастрофическая – прикажи она нам убить друг друга – в глотки моментально вцепимся и будем рвать зубами кадыки. Родной брат – родному брату…
И это самое страшное. Потому и благодарны мы ей, по-своему, по-холопски благодарны, что не заставляет она нас совсем уж ужасные вещи делать. Говно жрать не заставляет, убивать никого не велит, хотя могла бы. Ноги вот только лизать мы ей должны постоянно. За каждую милость и за любую боль. Это её всегда успокаивает и умиротворяет. Да и нам как-то легче наказания её переносить, целую и полируя языком её туфельки или резиновые боты, в которых она по росе утренней или вечерней любит гулять по своим колдовским делам. Особенно жестока она бывает там, в темной лесу, на окраине таинственного болота Маркистан, в новолуние или в глухую безлунную ночь, когда катается на нас, как на жеребцах. Видимо наша боль, и унижения особую силу ей придают, вот она в них и купается с особым удовольствием.
Но и об этом тоже расскажу в своё время. Это совсем уж запретная тема…
А еще думать она нам запретила о будущем, вот мы и не задумываемся, что же с нами дальше-то будет. Живем одним днем. Сегодняшним.
А сегодня Акулине больше понравилось, как мой брательник ей языком пятки шлифовал. С большим, видимо, энтузиазмом он это делал. Так что завтрак готовить отправляюсь на кухню я. А Николаша остался хозяйкину набухшую от возбуждения кунку ублажать тем же языком. Между прочим, тоже непростая работа – чуть что не так за вихры Хозяйка так оттаскает, что мама не горюй. И по мордасам схлопочешь, и всё равно перелизывать будешь, пока не удовлетворишь на пятерку. А вся морда у тебя будет после этого мокрая после её соков, и не вздумай утереться украдкой – вот за такое будет весь день потом гнобить с особым пристрастием. Должен с благодарностью принимать все её выделения. Даже если вдруг захочется королеве нашей кому-нибудь из нас на голову пописать – такое тоже частенько случается. Терпи и улыбайся. Такие дела.
Завтрак, в общем-то, простой: каша рисовая, на молоке, кофе с булочками, иногда, по особому распоряжению, яичница с беконом и гренки. Сок гранатовый, настоящий. Мы его Колей выжимаем вручную. Нас Акулина тоже кормит той же едой, что и сама ест, но мы при этом перед ней на коленях стоим. Субординация. Едим у неё с руки и ладошки ей должны за это с благодарностью облизывать. Ну чисто как собачки.
А Коля уже третий день в платье хозяйкином ходит, практически его не снимая. И поменялся он за это время заметно. Я смотрю и охреневаю: прямо на глазах мужик бабу превращается. Уже и походняк у него какой-то манерный стал, как будто он собой втайне любуется. В зеркало стал чаще смотреться, как бы украдкой, но я-то вижу! И Акулина, наверняка, тоже замечает, она вообще всё видит, даже когда её рядом нет. Она поощряет в нем эти метаморфозы. За хорошее поведение, если за день никаких особых косяков за нами Акулина не заметила, то вечером она Николашу даже сама прихорашивает, какие-то бабские безделушки ему дарит, всякие заколки, повязки, своей косметикой разрешает ему пользоваться, один раз даже сама его накрасила.
У меня аж во рту пересохло в тот момент, настолько мне всё это диким показалось. А Хозяюшка это заметила, хотя даже не смотрела на меня, спиной ко мне сидела. И тут же велела держать в руках её шкатулку со всякими косметическими причиндалами и смотреть, естественно, как она брата моего в потаскуху какую-то превращает. Вот это было унижение чисто моральное. Смотрю на всю эту мерзость, а сам должен улыбаться и ей поддакивать. Как, мол, идет Коле этот тональный крем, как отлично тени ложатся вокруг глаз, какую лучше ему помаду выбрать – ту, что потемнее, или всё-таки розоватую с отливом.
Ну пиздец же, блять, пиздец!
И что самое ужасное – ладно бы это было из-под палки. Понятно было бы: в рабстве мы с ним, барыня наша совсем кукухой поехала, вот творит всякие непотребства себе на потеху, нам на горе. Но я ведь вижу, как Коля мой весь внутренне зажатый и замороженный какой-то с каждым часом в таком неестественном обличье оттаивает и расцветает! Ему всё это по кайфу, вот только боится он и сам себе, и Акулине в этом признаться. А со мной, когда взглядом встречается, вообще слеза у него наворачивается. Мне за него стыдно, но и слова ему сказать не могу, и так ведь мужик страдает…
Хотя… Не очень-то он против этих экспериментов по постепенной смене пола возражает. Уж и не знаю, холоп он, как и я, или уже теперь девка дворовая. И замечаю я, что чем больше Коленька в горничную превращается, тем добрее к нему Акулина начинает относиться. Нет, по-прежнему и плеткой протянуть по голым ногам случая не упустит, и за малейшую неловкость в три погибели согнет и каблучок на загривок поставит, в этом смысле у неё не забалуешь, но вот всё чаще любоваться она стала брательником моим, его грацией и женственностью.
Тьфу ты, черт знает что такое. Ведьма, она и есть ведьма.
Сварил кашку, достал маслице из холодильника, сливки, всё как положено приготовил. Варю кофе, а сам думаю: а что будет, если вот в кофейник ей плюнуть ненароком, а? Ей сейчас явно не до меня, она вон как стонет и даже временами орет, погружаясь в экстаз. Вот-вот кончит, а когда Акулина кончает – даже посуда в комоде дребезжит в ужасе! И филин в лесу ухать начинает.
Плюнуть, или нет?
Сама Акулина любит нам частенько в лицо неожиданно так плюнуть, чтобы знал, холопская морда, своё место. Плюнет, и смотрит так, ядовито улыбаясь, зорко следит за тем, не появится ли ненароком гримаса отвращения у кого из нас. И попробуй хоть чуть губы скривить или улыбнуться недостаточно радостно. Обычная порка детской игрой покажется. Есть у неё и особо утонченные наказания.
Позавчера она меня вечером, после чая, когда мы уже спать готовились ложиться, повела вдруг во двор, на свежий воздух. Вставай, говорит, Олежек, вот тут, посреди двора, и раздевайся. Я поспешно рубашку скинул, штаны тоже, стою в носках и труселях, жду дальнейших указаний. А сам уже всё понял – комары ко мне так всем табуном и устремились.
– Давай-давай, – сладко улыбаясь, подбадривает меня Акулина, – всё снимай, чтоб голый здесь стоял! Хочу тебя во всей красе разглядеть!
Я бельишко своё скинул, вздохнул глубоко и глаза закрыл от ужаса. Вмиг меня комариная туча накрыла, облепили и с дикой радостью впились в меня тысячами жал своих. Вспомнил я, что это комарихи кровь человеческую пьют, а услышав подлый смех повелительницы понял, что смерть она мне приготовила лютую и долгую. Сама-то она сидит на крылечке, и каким-то таинственным амулетиком дымящимся обмахивается. От неё тучи кровососов как черт от ладана шарахаются, и всё ко мне, в мою сторону устремляются. Вот она, беззащитная жертва, ату его!
Я кое-как отбиваюсь от них и тут приказ:
– Замри! Стоять смирно! Не шевелись!
Я лишь лицо успел закрыть руками, потому как с детства помню: если комар мне в бровь или в веко укусит, то всё – глаз заплывает и превращается в громадный пельмень. Стою и чувствую, как всё тело болью сплошной укутало, как кровь моя закипает от тысячи капелек комариного яда, впрыснутых мне под кожу. И нова приказ ведьмы:
– Руки вверх подними! И правую ногу вперёд вытяни! Хочу чтоб ты как чучело тут стоял.
А куда деваться? Теперь и лицо мое облепили, и подмышки жалят, и в пах кусать пытаются. Десяти минут я не выдержал, заревел, слезы из глаз полились, сам себе противен стал, молю о пощаде. Акулина еще минут пять меня помурыжила, потом смилостивилась, отпустила в баню водой обливаться. У меня натуральный шок, думаю всё – кончаюсь. Все тело горит огнем, чешется, шкуру сам с себя готов содрать, лишь бы зуд этот невероятный как-то унять. Но ведьма-то Акулина первоклассная, этого не отнять. Окатила она меня из ковшика чем-то вроде сыворотки, что от молока скисшего остаётся, разок-другой окатила, какое-то заклинание скороговоркой прочитала и… всё! Боль утихла, зуд прошёл, я снова себя человеком почувствовал, да как будто заново родился!
А Акулина сладко улыбаясь, мне и говорит:
– Вот ты, Олежек, и познакомился с ней – смертушкой своей. Не угодишь мне, поперёк моей дорожки ляжешь – на Маркистан выгоню и там комарихам и отдам на съедение. До косточек обглодают, не сомневайся, милок.
А я и не сомневаюсь. Очень живо теперь представляю себе эту казнь.
Так что ну его нафиг, плевать ей в кофий. Повременю, пожалуй.
Сидим, завтракаем. Акулина у стола, а мы как положено – перед ней на полу, у ног. Она нас своими объедками кормит, сама кофий попивает и мне так добродушно подмигивает. Видать сладко ей сегодня Николаша отлизал с утра. Это хорошо. Не так злобствовать будет наша госпожа хотя бы до обеда.
Если никаких срочных дел для нас нет, то мы должны Акулина прислуживать во время её приёмов. Она ведь действующая ведьма, к ней весь город со своими бедами ходит. В основном бабы, конечно. Мужиков своих от водки отвораживать, а молодухи чужих парней присушивать приходят. Акулина никому не отказывает, хотя всегда подчеркивает, что грех это – вмешиваться в судьбы людей да семьи разрушать. Строго так отчитывает каждую новую претендентку на халявную суррогатную любовь, но потом ведет в баньку – там, в основном, ворожит.
Чего уж в городе творится от её колдовских упражнений мне страшно и представить. Судя по тому, как нас она в своих холопов шутя превратила, силища у неё темная и страшная. Не дай бог под такую попасть, мы вот с братом попали, теперь прошлое своё забыли практически, а будущего не имеем. Живем в безвременье, и сколько так будет продолжаться – не ведаем. Посмотрите на нас, девки-молодухи и умудренные жизнью матроны – вот что вас ждет. Вас, или ваших мужей-женихов.
Но куда там! Все на нас смотрят, но никто из посетителей как будто и не замечает. Хотя даже лично я пару раз прислуживал Акулине в её обряде привороте на рабство. Оказывается, кто б мог подумать! – такой приворот тоже большой популярностью пользуется. Сразу после порчи злейшему врагу.
Пришла как-то такая обычная сельская мышь, вроде как учительница даже местная. Все жаловалась, что пока она в школе пропадает да детские тетрадки до ночи проверяет, её муж, якобы по другим бабам таскается, а её не то что не любит уже, а даже и не уважает совсем. Мстить и порчу наводить она не захотела, говорит, что слышала про такой ритуал – превратить человека в персонального раба. Чтобы я могла его бить поленом, – так и сказала эта школьная училка-мышь, – а он чтобы мне пятки лизал! Есть такой ритуал?
Прямо вот так и сказала. Мы с братом лишь переглянулись и поспешили спрятаться с глаз долой, от греха подальше. Но не тут то было. Чтобы продемонстрировать, что такой ритуал действительно существует, Акулина меня позвала. Я вошел, как положено у порога уже согнулся пополам, а дальше к Хозяюшке моей на коленях подполз. Так нам велено к ней подходить по зову. Пока полз вижу, как серая мышь с восхищением за мной наблюдает. Именно таким, видать, своего мужа хочет иметь.
– Это Олежек, холоп мой, в услужении у меня за долги свои и пакостные намерения, – говорит ей Акулина. – Поленом его бить еще не пробовала, но порю розгами регулярно. А уж как пятки лизать любит!
И протягивает мне свою жирную ногу. Ну я с улыбкой блаженного хватаю её стопу, облизываю в ту же секунду и умильно так на гостью смотрю – а сам думаю: а не влетит ли мне за такие вольности?
Наверняка влетит. Но черт меня словно дергает так поступать. Постоянно.
– Хочешь, тебе пятки полижет? – спрашивает Акулина гостью.
Та кивает, слегка смущаясь, но ногу свою протягивает. Полизал и ей, а куда деваться? Понятно же, что для того меня Хозяйка и позвала. В предбаннике они тогда сидели, чай попивали. Я мигом после того выскочил во двор, присел у порога за дверью, чтобы меня не видно было, но чтобы слышать, если Хозяйка позовет. Вот так и подслушал, как ритуал этот делается.
Оказывается, должна эта серая мышь принести в следующий раз с собой ошейник, снятый с дворового пса, лучше своего. Но можно и с чужого, хотя это сложнее будет сделать. Маленькую фотографию мужа, как на паспорт. И свои любимые сапожки. Не новые, но чтобы выбрасывать она их не собиралась. И главное – чтобы стельки в тех сапогах были. Если стелек нет, то надо обязательно купить и походит в этих сапогах со стельками, чтобы они тоже слегка ношеными были. Также волосы мужа надо принести, его носовой платок и что-то там еще, я не вполне расслышал.
Через пару дней появилась мышь – сияющая и решительная. Акулина заставила её какой-то сложный заговор три раза прочитать, затем они ещё что-то там делали, я не подсматривал, но слышал, что училка молитву какую-то задом наперед читала. А потом Акулина воском от горящей свечи запечатала фото училкиного мужа на её стельку, велела в сапог засунуть и там носить фото – под стелькой и никогда оттуда не вынимать. А собачий ошейник мужу в ту же ночь надеть на шею – он спать будет как убитый, ничего не почувствует.
Такой вот ритуал. Судя по тому, как спустя неделю серая мышь довольная прибежала прямо с утра и деньги Акулине отдала – ритуал вполне сработал. Теперь вот в городе еще один раб перед своей жёнушкой пресмыкается. А она его поленом, как и мечтала. Ритуал, кстати, дорогой. Тысяч двадцать, не меньше. Откуда у училки такая пачка пятисоток взялась, не представляю. Видать, давно копила.
Это было, сам видел и слышал. Но в основном свои ведьмины таинства она творит за закрытыми дверями. Нас лишь как черную прислугу иногда использует. И что характерно, Колю в женском его наряде абсолютно все посетительницы как служанку-горничную воспринимают. Никто его не стыдится и не чурается. Но я-то вижу, что это мужик! Ну да, в платье, накрашенный как девка, но – мужик ведь! Почему никто из городских этого не понимает? Что тут не так? Неужели он действительно превратился в женщину, а я его как родного брата всё ещё мужиком вижу потому, что родня мы кровная?
Стараюсь об этом не думать. И так своих забот хватает. Иногда Акулина нас заставляет ужасные вещи делать, например жертвоприношения. Сегодня вот приказала черной курице голову отрубить. Пока та по двору в агонии еще бегала, мы должны были её поймать и держать, пока очередная посетительница свои руки, груди и лицо в её крови не измажет. Жуть как это выглядело. Даже описывать тут не буду эту мерзость.
Зато в обед Акулина была особо любезна с нами и чем-то очень довольна. Видимо после кровавых зрелищ у неё либидо повышается и аппетит просыпается волчий. Наварила она нам с Коляном суп из этой самой курицы, напекла блинов с икоркой, даже самовар вскипятила, чего в обед никогда не делала – чай всегда у нас на вечер полагается. А тут сидит, рожа масляная, сытая, довольная. Попивает чаёк, вареньице пробует, а сама мне и говорит:
– А что, Олежек, ты вот всё в исподнем разгуливаешь, одёжку твою я давно в печке банной сожгла, ни к чему она тебе теперь. Но мало ли дожди будут, да и в лес скоро пойдём, надо бы и тебе какой из моих нарядов присмотреть, как считаешь?
У меня аж сердце упало от таких её слов. Если честно, то всё что угодно от неё ожидал, но не этого! Меня вслед за брательником в бабу нарядить?!
Вздохнул глубоко, глаза вниз опустил, принял, так сказать, позу глубочайшего сожаления и безграничной покорности.
– Чувствую, что не готов я, барыня, к такой высокой миссии – стать вашей дворовой девкой. До Коляна мне далеко…
Но тут она меня строго перебила:
– До Коляши. Твою сестру теперь зовут Коляшей, запомни это.
Я усилием воли протолкнул сквозь горло кусок недожёванного блина.
– Коляши, да…
– И перестань умничать, холопская твоя морда, – чуть снисходительнее продолжила Акулина. – Это я здесь решаю, кто к чему готов, а кто нет, понятно? Я не предлагаю тебе становиться дворовой девкой, я лишь платье тебе примерить хочу. Посмотреть, как ты в нем смотреться будешь. До Коляши тебе действительно далеко, как до Китая раком. Она девушка сознательная, к такой роли, может, всю жизнь готовилась, внутренне созревала, верно?
И смотрит так пронзительно на братана моего… тьфу, ты черт, на… сестрицу, получается!
А Коля-Коляша глазки подведённые так скромненько в стол потупил, губки бантиком сложил и кивает, паскуда! Кивает, а у самого (самой?) румянец настоящий (не косметический, блять!) щечки заливает. А я замечаю, что уж с неделю брательник мой не бреется и никакой щетины, даже самой малой у него ни на щеках, ни на шее не образуется. Чистенькая, гладенькая кожа у него теперь на лице! И морщины все вокруг глаз разгладились! В парике этом (Акулина ему какой-то из своих париков подарила) он и правда не на девку, конечно, но на начинающую стареть девственницу похож стал! И в роль эту вжился настолько, что приросла она к нему!
И вот такое будущее Акулина мне сейчас предлагает! Блины с икоркой больше в рот не лезли. В животе раздувался всеобъемлющий страх. Потому что понимал я: стоит лишь разок надеть это самое платье (тем более Её платье, с Её, так скажем плеча, точнее талии!) и всё – прощай пенис! Это всё слова, что девкой я не готов стать, и не хочет она мне пол менять, это пока не хочет. А завтра захочет, и что тогда? А всё, поздно будет! Платье-то ко мне уже прирастёт, с кожей отдирать придётся. Да и отодрать не получится. У Акулины не забалуешь. Пара сотен розог в бане, или плеткой по рёбрам и как миленький запоёшь женским голоском.
Пиписька сама потом отвалится, уверен на сто процентов.
Мысли эти лихорадочно в моей голове пронеслись в один миг. Я теперь научился быстро думать, чтобы Хозяйка моя не успевала всё это читать. А она откинулась на своем кресле и смотрит на меня явно упиваясь моим ужасом и отчаяньем.
– Так что думай до вечера, Олежка, вспоминай и прикидывай, в каком платье тебе сподручнее теперь ходить. Я тебя не тороплю, но хочу, чтобы обе мои служанки были одеты благообразно. И не стыдно мне было показать вас своим гостям, понял?
Понял, конечно, как тут не понять! «Обе служанки». Более чем понятно. У Акулины ведь неточных словечек не выскакивает, она ведьма и работает со словом, слово для неё – прежде всего заклятие. И раз сказала «обе» значит обе. Значит, сделает из меня холопку, дворовую девку для черной работы. В горничные меня, конечно, не допустит, хотя я по-прежнему еще каждое утро её постель заправляю и по вечерам стелю и подушки ей взбиваю. Но какая из меня горничная? Ни присесть в реверансе, ни жопой повилять при проходке по дому. Да и вообще не знаю я чего там как у них, у этих… как их… Сисси, что ли они называются? Служанки-мужчины, которые переделаны.
Вот откуда, скажите, я слово-то это вспомнил? Ведь не смотрел никогда такую порнуху, брезговал. А теперь что получается? УЖЕ интересуюсь этим? А там и до примерки платья один шаг остаётся? Хотя если подумать, то куда я нахер денусь-то? До вечера ведь времени мне дано подумать. То есть смириться. Потому что хули тут думать, она уже всё придумала и за меня решила! А мне дала время, чтобы принять это Её решение. Вот так теперь обстоят дела.
Сама Акулина после такой обильной обжираловки отправилась отдыхать. Обычно отдыхает она у себя в спальне, развалясь на перине своей и плотно занавесив окна, чтобы полумрак и прохлада у неё там были. И кого-нибудь из нас зовёт почесать ей пятки – всегдашняя забава русских барынь. А я пока со стола всё убираю, холодок в груди пытаюсь унять и всё по полочкам у себя в голове разложить. Потому как в присутствии барыни не получается у меня в последнее время думать спокойно – воздействует она на меня сокрушительно.
Получается, что всё – потерял я свою половую идентичность на этой работе. Сначала платье, потом косметика, потом женское имя мне придумает, как братке, а там либо кастрирует, либо в жопу меня отъебет. Чем? Да хоть пальцем, всё равно ведь жест этот символичным считается. Разок-другой трахнет в сраку, а там я и привыкну к этому и буду до конца своих дней под хвостовик баловаться. Может она мужиков в принципе не любит, может ей приятнее с двумя сучками жить у неё в услужении находящимися, кто её знает… Вот и изведёт она нашу мужицкую сущность под корень. Станем двумя сестричками. Как братья Вачовски, тьфу ты! Всё какие-то жуткие картинки в голове всплывают!
Убрал всё, посуду помыл, сижу на крылечке, курю. Благо пока еще курить нам с брат… с сестричкой еще позволено. Хотя уже несколько дней не замечал я, чтобы Николаша курил. Сидит со мной по вечерам, тихо беседуем, я курю, а он нет. Значит и меня такоё ждет. Брошу курить, буду здоровеньким и красивеньким. Как эти. Метросексуалы, мать их. Красавчики. Хотя нет, меня же в девку определит эта… госпожа наша. Слава Акулине хоть участь стать пидором мне не грозит. Стану барышней. Сиськи отрастут, волосы… Голос изменится. Надо начинать присматриваться, как красить глаза, как там что подводить и выщипывать, блять…
Сижу и не знаю, плакать мне или смеяться. И тут зовёт меня Хозяйка к себе в опочивальню, стало быть моя очередь сегодня пятки ей щекотать.
Вхожу с поклоном, смотрю: лежит такая, почти голая, кунку свою на мороз выставила, физиономия по-прежнему довольная, пальчиками ног шевелит как будто я не знаю, что надо делать. Ужом подполз к её кровати, пальчики эти соленые облобызал, как положено и начинаю потихоньку ступни её разминать, как бы массажик такой лёгкий делаю. Акулина баба грузная, дородная, ей целый день ходить без отдыха трудно, вот она и любит чтобы после обеда ей ножки расслабили, потёрли пяточки, помассировали подъем стопы и икры. Балдеет она от этого, так что у нас с Колей еще один момент интимной близости с ней есть в такие часы. Иногда она даже задремать может от правильного массажа ног, тогда надлежит нам по-тихому убраться восвояси и не мешать её сну.
Но не сегодня. Сегодня у неё видимо игривое настроение.
– Ну что, испугался? – А сама меня по лицу своей ногой гладит.
Шершавые у неё всё-таки пятки, как мы их ни облизываем с Колей каждый день, какие только крема ни втираем перед сном вечером, а они всё равно немного шершавыми остаются.
Киваю молча. А что тут скрывать – да, боюсь потерять последнее, что осталось. Смирился, что холопом век свой проживу, но хотя бы мужиком, а тут… Сам не ожидая от себя такой наглости спрашиваю дерзко:
– Это вместо кастрации нам такое положено? Чтобы мы с братом углы не метили и на баб больше не заглядывались?
Усмехается и пальчиками меня в нос пихает:
– За «баб» накажу. Больно. Напомни мне потом, чтобы выпорола тебя вечером, перед самым сном. Или на всю ночь чучелом поставить?
Жесть, однако. Чучелом на ночь это, если помните, в фильме про Штирлица пастора Шлага уголовники в тюрьме ставили с поднятыми руками и на одной ноге, чтобы стоял и страдал. А Акулина любит так поставить на всю ночь, и когда в обморок падаешь (потому что пошевелится никак нельзя) – лупит плеткой и ставит снова. И так всю ночь!
– Розгами, матушка! – соглашаюсь тут же, пока она не почувствовала, что чучела я боюсь сильнее.
Усмехается и суёт большой палец ноги мне в рот. Чтобы сосал и помалкивал. Палец толстый и соленый. Иногда она любит нас заставить, чтобы мы ей ноги мыли языками, но не сегодня. Сегодня ей хочется, чтобы я просто пальчик её пососал. Тоже вроде привычное дело, а у меня и тут стрёмные мысли: это что – она меня уже в соски определила? Невольно вспомнилось, что и клитор вчера она заставила ей не просто лизать, а взять губами и слегка посасывать. А клитор у неё толстый, большой, когда набухает от вожделения, становится как сосок на груди у негритянки (видел такое в порнухе, каюсь).
– Думаешь, мне трудно было бы вас кастрировать, чтобы вы даже этого и не заметили?
– Не сомневаюсь, барыня.
