скачать книгу бесплатно
Так прошла неделя. К концу ее я с ужасом осознала однажды ночью, что начала привыкать. Накануне вечером мы вели с Сергеем нежные телефонные переговоры, условились провести следующий вечер вместе, он достал какую-то модную книгу-ксерокопию, рвался привезти. Такая ревнивая забота о моем развитии тронула необычайно, было приятно, далее мысли соскользнули на житейские мелочи, я стала обдумывать меню ужина на двоих и мысленно заглядывать в гардероб, перебирая различные варианты вечернего туалета.
И вдруг в эти обыденные радости вторглась жуткая мысль, что всё так и будет, Верка не вернется никогда, а я стану жить, как ни в чем ни бывало и её потихоньку забывать.
Именно так и не иначе, если я ничего не сделаю. Я вскочила с кровати с отчетливой мыслью: «что-то надо сделать, причем немедленно, скорее, в ближайшие дни».
Спать я уже не могла, меня буквально раздирали два столкнувшихся в сознании потока; «что я могу сделать?» и я что-то должна сделать, должна догадаться, подумать и предпринять.
Это было похоже на приступ лихорадки. Я еле дождалась утра и ровно в восемь позвонила Виктору. Бедняга спросонья долго не мог понять, чего я от него добиваюсь, но согласился на встречу в обеденный перерыв.
В 13.00 мы с ним сидели на скамейке в скверике у Крымского моста, светило солнце, я в чем-то хотела его убедить, он на меня сердился, потом пытался быть логичным, сказал, что если Верочка в порядке, то она сама объявится, а если не дай бог, что-то случилось, то не в наших силах разыскать, что, где и когда.
Лично у него предположений нет, а мне, пожалуй, виднее, где и как моя подруга могла развлекаться без мужа, и что с ней в этом процессе могло случиться. Конечно, во всем виновата была я, без сомнений, и ушат помоев на свою голову, безусловно заслужила, еще эмансипация вместе со мной.
А потом Виктор распалил себя до состояния шипящей злобы и высказал заветное предположение.
– Я не стал говорить в милиции, но боюсь, если что и было, то не обошлось без Таиски, ну тогда черт с ними с обеими, жалеть не стану, а если подтвердится… – бормотал Витя в исступлении.
– Ты связывался с ней? – убитым голосом прервала я бессвязную речь.
– Нет, и не буду, – заявил Виктор. – Мне ещё сына растить надо, я в эту грязь мешаться не намерен. Если желаешь, ищи свою подругу там сама. Вечером позвони, дам телефон.
На том и распрощались, весьма друг другом недовольные. Надо было знать, кто такая Таиска.
Если за двадцать лет общения с Верочкой у нас бывали разногласия, почти ссоры, то исключительно из-за этой дамы. В конце концов я предъявила ультиматум: Верочка как знает, а я с Таиской общаться не намерена и прошу Верочку позаботиться о том, чтобы даже случайная встреча с нею была исключена. Верочка была недовольна, что я демонстративно брезгую ее приятельницей, в глубине души обвиняла меня в ханжестве, однако примирилась и в дальнейшем держала нас с Таиской в разных карманах.
Суть ситуации состояла в том, что Верочкина бывшая однокашница Тая давно избрала карьеру платной жрицы любви. До самого последнего времени сие древнейшее поприще было у нас окутано покровом негласности, тем не менее процветало. Днем Таиска работала приемщицей в меховом ателье, а по вечерам навещала некие рестораны в поисках клиентуры.
Ни особым шиком, ни внешними данными Тая не блистала, но имела, по Верочкиным словам, солидный приработок, исключая, конечно, накладные расходы: швейцары, официанты, неожиданно пустой вечер и т. д.
Как я понимаю, Таиска была гетерой не самого высокого класса, не на экспорт, а исключительно для внутреннего потребления.
К несчастью, однажды довелось увидеть Таиску почти за работой, что сделало отношение к ней абсолютно непримиримым, в результате чего был объявлен тот самый ультиматум. Не буду вдаваться в подробности, но я сгорела со стыда за весь род человеческий и за свою принадлежность к его так называемой прекрасной половине.
Я взрослый человек, понимаю, что всякая проблема имеет много сторон, в теории могу рассуждать о многом, никого, собственно говоря, не осуждаю, однако в компании подобных девушек бывать решительно отказываюсь. Дело вкуса, в конце концов. А также, могу сознаться, опасение, что кто-то может подумать, что я там не случайно оказалась.
Тем не менее, у Верочки с Таиской были давние и сложные отношения. Во-первых, Таиска была на несколько лет старше, первая обзавелась мужем и ребенком, уже в студенческие годы была взросла и практична, поэтому Верочка к ней тянулась.
Одно дело Катя Малышева, задушевная подруга, но в юности немного не от мира сего, со своими сложными книжными взглядами, оригиналка, хотя и любимая. Таиска была другая, очень даже от мира сего, и все у неё складывалось так, как Верочка хотела бы для себя.
Но до поры до времени. Когда Таискиной девочке исполнилось два года, врачи выяснили окончательно, что она дефективна, и притом безнадежно, сказали, что скорее всего это результат пьяного зачатия. Дочку пришлось отдать в спецзаведение. Муж Таиски, до того употреблявший умеренно, запил и загулял, а потом ушел от нее совсем. Таиска считала, что он её предал.
Я понимаю, что такие причины вполне могут привести женщину куда угодно, хоть на панель, на себя она махнула рукой, и ей никого и ничего не жаль.
А Верочка Таиску жалела. У неё был здоровый умненький Сашенька, разногласия с мужем не выходили из обычных семейных рамок, Верочка чувствовала, что по сравнению с Таиской, ей немыслимо повезло. По-моему, жалея Таиску и общаясь с ней, Верочка бессознательно пыталась откупиться от судьбы.
Я мало знаю Таиску, но боюсь, что её отношение к Верочке было не столь безгрешным. Мне трудно обосновать подозрения, тем более по отношению к человеку, столь обиженному судьбой, но меня не покидала мысль, что у Таиски есть в отношении моей любимой подруги свои планы. Трудно выговорить, но мне всегда казалось, что Таиска готовит Верочку себе в компаньонки, в напарницы по делу, а эта балда ничего не понимает.
Особенно я выходила из себя, когда Верочка начинала объяснять, что не видит в Таискином приработке ничего позорного или из ряда вон выходящего, мол, каждый занимается, чем хочет. На этом месте дискуссии у нас не единожды происходили жаркие перепалки. Однако в результате каждая оставалась при своем.
И вот теперь Виктор намекнул на Таиску, он хорошо знал обстоятельства, с её мужем они в свое время были приятелями.
Да, в ужасе размышляла я, такая версия не исключена. Мало ли куда Таиска могла затащить Верочку, а та её жалела и по доброте (и глупости) могла согласиться на какие-нибудь увеселения в Таискиной компании. Верочка почему-то не понимала, что Таиска не всегда желает ей добра.
Значит, надо звонить Таиске, может быть, встречаться с ней. Остаток рабочего дня прошел крайне тускло, до собственно работы руки не дошли, хоть и было её навалом. В основном я пила с нашими милейшими девушками чай, болтала о каких-то никчемностях, курила с младшим редактором Вандой сигарету за сигаретой, обсуждала с коллегой Викешей его жилищно-семейные проблемы.
Викеша недавно женился на прелестной девушке, но жить им предстояло с чьими-нибудь родителями. Для покупки кооперативной квартиры существовало препятствие в виде излишков квадратных метров, а менять квартиры никто из предков не хотел.
Так, промаявшись в чужих разговорах и мыслях, я с облегчением закончила условный рабочий день и направилась домой, где кроме свидания с Сережей меня ждала телефонная беседа с Таиской, буде названная дама окажется на месте.
Конечно, я не успела управиться до Сережиного прихода и встретила его в черт знает в каком виде, вся расстроенная и зареванная. То-то он обрадовался.
Из беседы с Таиской я вынесла одни отрицательные эмоции. Таиска клялась и божилась, что Верочку не видела и не слышала уже месяц как, поскольку, занявши у нее сто рублей три месяца назад никак не могла их отдать. Печально, но от Верочки я слышала то же самое и даже злорадствовала: вот она твоя Таиска, чего от нее ждать. И эта версия, хоть и не из приятных, отпадала.
А если всё же Верочкино исчезновение как-то связано с Таиской, то дело совсем худо. Или Таиска не знает ничего, или очень много, так много, что вынуждена скрывать, а это – наихудшая из версий. Мне же, однако, не нужны ни истины, ни версии, мне нужна живая и по возможности здоровая Верочка. Сашеньке и тете Ане тоже. Возможно, что и Виктору.
Но с каждым днем надежда увидеть Верку живой и здоровой остановилась все призрачнее. Ситуация настаивалась как чай и начинала приобретать черты необратимости.
Сергей застал меня в тот вечер в слезах и соплях; я, вопреки сложившимся у нас традициям уткнулась ему в воображаемую жилетку и стала плакаться и просить совета. Все-таки, хоть ненадолго, а мужчина в доме, даже не совсем чужой.
Однако довольно скоро мой порыв увял, я поняла, что помощи или сострадания ждать не приходится. Сергей привык, что проблемы и его, и мои остаются за дверью квартиры, а мы встречаемся исключительно для взаимной радости.
(Мы встретились с Сережей в компании два года назад, сначала я общалась с Региной, его женой, приятной, дьявольски умной женщиной, частенько бывала у них дома, у нас завелись общие тряпичные интересы и источники, а дом у них был открытый. Через некоторое время, где-то спустя полгода, ненастным мартовским вечером Сергей великодушно вызвался отвезти гостью домой на личной тачке. Сказал, что у него есть еще дела в моих краях, предупредил жену, что, наверное, там задержится.
Однако, проводив меня до квартиры, Сережа заметил, что дела подождут и пригласился на чашку кофе. Бразильский кофе за 6 рэ. взбодрил Сергея настолько, что он признался мало того, что в обмане – никаких дел не существовало, но и в смелом намерении остаться у меня до утра. Другая бы стала скрывать, но одинокой холостой женщине сие не обязательно, поэтому я тоже признаюсь, что довольно быстро согласилась. Таким образом, роман наш тянется уже третий год, причем теплые отношения с Региной сохранились.
А насчет Сергея – я бы не хотела каждый день лицезреть в своем доме этого веселого мужественного сорокалетнего красавца. Сергей, как и Верочкин муж Виктор – явление чисто декоративное. И непригоден для тех минут, когда требуется плечо друга или жилетка, чтобы поплакаться. Мужество у них, боюсь, тоже декоративное, или исключительно для собственного употребления, в крайнем случае для внутрисемейного.
Ладно, довольно ненужных эмоций и воспоминаний, лучше я продолжу печальную повесть.
Так вот, обыденная благополучная жизнь коварно обтекала меня со всех сторон: и любимая работа, и первоклассный друг сердца. Не то, что с каждым днем, с каждой минутой ленивая душа спешила вернуться в привычное равновесие, успокоиться любой мелочью, которая упорно притворялась необычайно важной в каждое из мгновений.
Я с ужасом начинала понимать, что скоро смогу, по ядовитому определению Ларошфуко, мужественно перенести чужое несчастье. Держала меня одна лишь мысль более чем бредовая – если я сдамся, то надежды уже не будет, Верочка не вернется никогда.
В своем даром потраченном эмоциональном порыве я даже попыталась это соображение высказать Сергею, но он резона в подобной метафизике не нашел. Однако, кое-на-какие мысли Сережа меня натолкнул.
Не надо думать о нем слишком плохо, Серёжа с готовностью вник в ситуацию, проявил должное сочувствие, более того, давал житейски-грамотные советы. Он всего-навсего не пожелал осложнить свою жизнь ненужными проблемами.
Именно в тот момент, когда я его позицию уразумела, в голове мелькнула идея достаточно безумная, чтобы на нее посмотреть серьезно. А одновременно с идеей моментально возник план.
Я поняла, что мне нужен помощник, это раз, и тут же сообразила, к кому обратиться, имя и образ всплыли из памяти мгновенно, будто лежали там наготове и ждали нужного момента.
Сергей нежно попрощался, и не успела за ним захлопнуться дверь, как личные мыслительные способности, так долго дремавшие, всколыхнулись.
Отчетливо сформулировалось следующее: «Если кто и сможет помочь, так это Валька, Валентин. Не задаром, конечно, не из одних ностальгических воспоминаний о прошедшей юности, а за определенную сумму дензнаков, для начала в районе сотни.»
И тут же я начала прикидывать, когда и как к Валентину попасть. Сережа с тачкой безусловно отпадал, значит надо было дожидаться выходного и пилить в Хлебниково на электричке, далее на рейсовом автобусе, желательно по правильному маршруту, от остановки километра два своим ходом.
Причем необходимо учесть, что в последний раз я там была незнамо когда, помню, что еще не развелась и страшно шокировала Леонида (бывшего супруга) заявлением, что была в Хлебникове у старого приятеля.
Если бы мой бывший благоверный знал, что это был за приятель, то он развелся бы со мной на месте, тут же, не отходя от кассы.
У каждого живущего имеется свой демон сомнения, во всяком случае, хоть раз встречался на путях земного странствия. Демон не потому, что делал зло, это было бы слишком просто, скорее он вводил в искушения и переворачивал привычные представления наизнанку.
Таким вот образом в моей прекрасной юности однажды возник Валька Рыжий, так непочтительно именовался в нашей компании старший приятель. Он явился, как падший ангел местного масштаба, демон зла и сомнения в радиусе общения двух десятков юнцов и юниц, связанных воедино не дружбой, а незаконченным, по большей мере гуманитарным образованием.
Юнцы и их девушки давно выросли и, надо думать, теперь чрезвычайно благодарны судьбе, что в свое время нашелся некто, способный пробудить сомнения, заставить шевелить единственной извилиной, дабы в его демонском обществе не казаться полным кретином. Лично я чувствую нежную признательность и с годами все выше оцениваю влияние Рыжего Валентина в своем прошедшем времени. Тем более что в его демонизме не было ничего вульгарного или низкопробного, за единственным исключением – пристрастия к виртуозной матерщине, но это сходило за гусарство.
Если учесть, что домашним образованием Валя давал фору нам всем вместе взятым, то его общество следовало счесть полезным, потому что взирая на его кривую скептическую усмешку, мы начинали догадываться о бездне невежества, на дне которой барахтались, о чудовищной тривиальности наших мыслей и представлений.
В настоящее время в отличие от всех нас, бодро шагающих по проторенным дорожкам личного процветания (об этом позже, а может быть и никогда, поскольку процветание оказалось весьма относительным), Валентин жил в окрестностях поселка Хлебниково, в невообразимом строении на берегу полузаросшего озера, по ночам сторожил вместе с овчарками неуказанный объект, а днями читал старинные, оставшиеся от предковской библиотеки разрозненные тома и регулярно пил отвратительный портвейн.
Разговаривать с ним всегда было интересно, ибо в основном он читал не беллетристику, а Шпенглера, Юнга и т. д., мог насмерть поразить любого стереотипно образованного современника, однако был напрочь лишен обычного тщеславия. Легализованное советское процветание и социальные гонки с препятствиями его не интересовали совершенно.
Тем не менее, авантюра, тем более прилично оплаченная, могла привлечь его снисходительное внимание. В довершение всего Валентин мог без тени снобизма вращаться в любом, в том числе и смешанном обществе. Я сильно подозреваю, что со своих надмирных высот Валентин не видел разницы между мною, скажем, и дамою, торгующей в местном сельпо, для него мы обе представлялись милыми, слегка надоедливыми простушками.
Я не склонна идеализировать Валентина, я знала, что он может послать меня очень далеко и так же красочно, но может согласиться помочь – в зависимости от состояния духа. А может и продать за большую сумму, если представится удачный случай.
Зря я так долго объясняю понятное, по-моему, ясно, что для своего личного расследования я решила нанять частного детектива. Выбора у меня не было, так что пришлось остановиться на единственной доступной кандидатуре.
Еще немного о Валентине. По праву рождения он носил имя весьма известное. Двоюродная сестра его отца была одной из прославленных русских поэтесс, её громкую фамилию лучше опустить.
Родство накладывало отпечаток и создавало колорит. Имена Гумилева и Мандельштама я впервые услышала из Валиных уст. И дешевый портвейн тоже впервые пригубила в его обществе. Он же однажды, после пережитого мною сердечного разочарования, пытался сосватать меня какому-то торговцу – за комиссионные, а на мое гневное возмущение отреагировал крайне вяло: «не хочешь, не надо», и я перестала обижаться.
Валентин жил в своем мире, иногда снисходительно заглядывал в наш грешный, с удивлением посматривал на смешных обитателей, пожимал плечами и удалялся к себе, к заумным книгам и мерзкому портвейну. Соскучиться с ним было трудно, но полагаться на него я бы никому не советовала.
Во всем у друга Вали существовали свои правила, разительно отличные от общепринятых. Романа у нас никогда не было, Валечка не стеснялся утверждать, что я невежественна по части женских чар и не в его вкусе.
Однако что-то вроде расслабленной дружбы нас связывало много лет, естественно с оговорками и поправками на Валькины представления о человеческом общении.
И еще маленькая биографическая подробность, которой Валя ужасно гордился. Его дед, не помню с какой стороны, участвовал в Гражданской войне на стороне белых, потерпел поражение, отсидел сначала на Соловках, потом несколько раз на Колыме и вернулся к родным в весьма преклонном возрасте.
Возвращение деда и его последние годы пришлись как раз на детство Валентина, дедушка-белогвардеец и стал главной романтической фигурой, а также примером для подражания. Дед до самой смерти работал прорабом на стройке, вовсю злоупотреблял горячительным напитком, изощренно бранил советскую власть, а над всем остальным смеялся. Любимым ругательством у деда было слово «большевичок». «А вы, сударь, никак большевичок-с…» – произносил старик с невыразимым презрением, бояться ему уже не приходилось. А слушатели обмирали и млели, внимая красочным Валькиным рассказам. Но это еще далеко не все о нем.
Однако к делу. Скоро сказка сказывается, однако не скоро дело делается, и милого сердцу друга надо было отыскать на Подмосковных просторах.
Единственное, что я знала точно, так это то, что Валентин проживает все там же, поскольку он звонил месяца два назад. Мы с ним поимели беседу вполне ни о чем, но со множеством взаимных подначек. Он, как всегда, называл меня «прелестное дитя», очень обидно обыгрывая при этом всяческие подтексты, а я в ответ называла его «Отче Валентин». В гости он особенно не звал, хотя и сообщил, что живет на прежнем месте.
Тем не менее, в ближайшую субботу я, мысленно перекрестясь, отправилась в Отче-Валентинову обитель, причем без малейшей гарантии застать пустынника на месте или хотя бы в доступно трезвом состоянии. Являться туда надлежало после полудня, потому что по утрам, как всякий пьющий человек, Валентин бывал мрачен и необщителен.
Преодолев, в конце концов, пригородные расстояния и транспортные неувязки, пройдясь пешочком по размызганным проселкам, я достигла желанных берегов.
Более странного места я в жизни своей не встречала, потому что на берегу пасторального в левитановском духе овального озера, наполовину скрытого кувшинками и лилиями, стоял узкий трехэтажный домина из мрачного красного кирпича, будто выломанный из дымных кварталов лондонского Ист-Энда.
Кто, и руководствуясь какими соображениями, водрузил на низком бережку этот унылый, романтически безобразный сундук, мне было неизвестно. В доме кроме Валентина почти никто постоянно не жил, он же занимал две большие комнаты в нижнем этаже. Еще там была какая-то кухня, если память мне не изменяет.
Совершенно излишне уточнять, что ремонта строение не знало никогда, Валентин же к чистоте и порядку относился скептически. Да, нужно добавить, что ближайшее людское поселение отстояло от Валентиновых хором достаточно далеко, зато объект был близок – что-то просторно огороженное глухим бетонным забором, за которым шумно резвились Валькины овчарки.
Я полюбовалась бредовым видом на озеро с домом, вздохнула и на последнем дыхании здравого смысла пересекла топкую луговину перед крыльцом (светлая память моим почти новым беленьким кроссовкам). Далее поднялась на три ступеньки и толкнула дверь. У Валентина частенько, бывало, незаперто, на этот раз тоже, что обнадеживало.
Еще одна дверь, в нее я постучала и с облегчением услышала голос Валентина.
– Кто такой бесконечно церемонный? Заваливай. – Произнес хозяин дома.
Я зашла и тут же начала разъяснять свою бесконечную церемонность.
– Привет, Отче, ты суров к гостям, как не постучаться, а если бы ты был не один, а скажем, с дамой? Хороша бы я была…
– Предположение, безусловно, лестное, хотя отнюдь не лишенное подхалимажа, – ответствовал Отче, он лежал на ветхом диване и курил в потолок. – Привет тебе, прелестное дитя. Рискну высказать соображанс, что тебе от дяди Вали что-то срочно нужно, иначе бы не перлась к черту на рога, не в обиду прекрасной даме будет сказано. Ну да ладно, не смущайся, садись. Пить будешь?
Отчасти обескураженная приемом, я подсела на краешек реликтового венского стула к дощатому деревенскому столу и срочно стала вживаться в обстановку. Как и в предыдущие разы, жилище отшельника чистотой не поражало, стол изобиловал остатками пиршества, а в воздухе густо слоился дым.
Келья, правда, казалась большой и гулкой за счет высоких стен и потолков, что вкупе с помойной меблировкой производила готическое впечатление. Мне кажется, Валентин такого ощущения добивался, а, добившись, всячески культивировал. Атмосфера тайны и порока присутствовала явственно, и кровавые лучи заходящего солнца её удачно подчеркивали.
Да, солнце уже садилось. Добиралась я, конечно, безобразно долго, правда, и встала не слишком рано.
Хозяин дома атмосфере соответствовал. Если в свое время, лет десять назад он всячески подчеркивал свое сходство с покойным Дж. Ф.Кеннеди, иногда сбиваясь на Дж. Г.Байрона (в зависимости от начитанности собеседника) и был недурен собою, то в настоящий момент его лицо более всего напоминало череп, плотно обтянутый желтоватой кожей. Хотя справедливости ради надо отметить, что следы былого очарования ещё проступали в виде модельно правильных черт. Однако на черепе это выглядело все равно страшновато.
Немного попривыкнув к новому Валькиному облику, я стала осваиваться, настраиваться на волну Валькиного общения, свыкаться с его анормальным миром, принимать нереальные условия игры, где не было белого и черного, правды и лжи, а была лишь одна истина – что все мы помрем однажды. Все остальное принималось за условности. Реальными были разве что полбутылки портвейна на столе и издевательская ухмылка хозяина дома.
Ну, собственно говоря, именно поэтому я сюда и приехала. К нормальному, положительному человеку с моей просьбой, увы, не подъедешь.
Чтобы не обидеть хозяина, я пригубила мерзкое пойло и без околичностей приступила к делу. Тем более что Валентин сразу догадался, что вовсе не трогательное желание выпить портвейну со старым другом привело меня на берега его озера.
Валентин слушал внимательно, только в середине рассказа деловито осведомился.
– Деньги есть? А то через полчаса закроется.
Затем отбыл на велосипеде времен царя Гороха. Вернулся он поразительно скоро с двумя крынками в авоське, поставил добычу на стол и стал слушать с того же места.
– Я все понял, – резюмировал он, когда я закончила описательную часть. – Кроме одного: на предмет чего понадобился аз грешный – ценного совета или непосредственного участия в поисках?
Не успели растаять звуки его голоса, как я поняла, что одно необдуманное слово – и всё, я в капкане. Валечка, мой милый друг, решил пошутить и поразвлечься, а, может, я попала не в то настроение, тем более что бутылки уже у него на столе. Судя по глумливым ноткам в Валином голосе, он приготовил два варианта отрицательного ответа.
Вариант первый. Я говорю, как намеревалась – сделай, Ваня, то-то и то-то – сто рублей. А друг Валя отвечает весело-превесело; а шла бы ты, матушка, туда-то и туда-то. За каким, скажем, чертом буду я… И деньги твои так и растак. И наш разговор закончен.
Вариант второй: сообразивши про вариант № 1, я взываю, мол, помоги мне Валя, исключительно из гуманности, подскажи женщине бедной, неумной и одинокой, что делать-то. То бишь пришла за мудрым советом и вовсе не намерена совать отшельнику никакие презренные деньги. В этом случае Валентин принимает аристократический вид и цедит сквозь зубы текст вот такого типа….А почему, собственно сударыня, вы думаете, что меня может интересовать данная проблема? Откуда вы взяли, что я человеколюбив, всё это такие, видит Бог, пустяки по сравнению с вечностью. И тоже привет горячий.
Вот и крутись, как хочешь, мелькнуло у меня в голове, всегда ведь, мерзавец, был такой, любил человека озадачить и поставить в тупик. Оставалось действовать по вдохновению, и я залепетала совершенно искренне первое, что попало на язык.
– А я, собственно, и деньги захватила, на ресторан, на то, на сё… Ну, если ты занят, жалко, конечно, телефона у тебя нет, живешь ты далеко…
– При чем тут ресторан?» – мгновенно обозлился Валька. – Ты мне еще ничего не предлагала, а я, между прочим, ни от чего не отказывался.
«Фу, до чего же тяжело с этим типом, но я молодец, сумела сладить,» – вздохнула я про себя, а вслух стала развивать мысль.
Состояла она в том, что я Таиске до конца не поверила. У меня оставались сильные подозрения, что она знает о Верочке больше, чем говорит.
Для выяснения истины мне понадобился Валентин. Таискина древнейшая профессия значительно облегчала общение с нею, поэтому Валентин мог без особого труда завязать знакомство и непринужденную беседу в нужном русле. Затем, не сразу, конечно, но со временем, сумел бы познакомиться с ее окружением, покрутиться, послушать, может, что и мелькнет. Естественно, накладные расходы сверх утвержденной сметы.
