скачать книгу бесплатно
– Не лезь! – рычит оперативник.
– Хватит! – повторяет Черный. – Он задержан. Все.
– Иди скажи это Серегиной жене! Этот падла моего парня убил, девку покалечил, еще жмуров после себя оставил! Я его собственными руками – на лоскуты!
Шабанов дергает руку, пытаясь высвободиться из захвата.
– Он задержан, и теперь им займутся следствие и суд.
Следователь и полицейский смотрят друг другу в глаза. Чувствуя, что оперативник успокаивается, Николай разжимает пальцы.
– Он ответит за все, – обещает Черный.
* * *
Аромат пряностей поднимается от разогретого сотейника, где в раскаленной смеси масел кипят мелконарезанные травы со щепоткой соли, перца и сахара.
– Пап, зачем?
Олеся сидит на стуле и с неподдельным интересом смотрит на отца.
– Что «зачем»? – переспрашивает Сергей Алексеевич.
– Ну, ты туда зачем сахар насыпал? Теперь выкидывать?
– Балда ты, Леська! – по-доброму улыбается мужчина. – Сахар – это такая же приправа. Будет вкусно так, что за уши не оттянуть.
Сергей Алексеевич чуткими пальцами прощупывает, будто массируя, кусок свежайшей вырезки, за которой рано утром ездил на «колхозный» рынок. Мясо молодой коровки – нежно-розовое, чем-то похоже на мякоть недозрелого арбуза. Повертев вырезку, мужчина, наконец, укладывает ее на разделочную доску. Лезвие широкого ножа легко отделяет тонкий кусочек.
– Боже! Сережа! Даже в подъезде пахнет! – доносится из прихожей голос Натальи. – К нам все соседи сбегутся!
– А мы их не пустим, да, пап?
В кухню вбегает Павлик, хватает со стола ломтик нарезанного болгарского перца и тут же убегает.
Нарезанное мясо соскальзывает в сотейник. Масло сердито начинает шипеть и брызгаться, но повара это не смущает. Будто не чувствуя горячих капель, попавших на руки, Сергей Алексеевич деревянной лопаткой перемешивает говядину, давая ей пропитаться.
– По какому поводу у нас пир? – спрашивает Наталья и чмокает мужа в щеку.
– Повод у нас есть, – улыбается Сергей Алексеевич.
– Тебе одобрили перевод?
– Все еще нет. Ой!
Отвлекшись на разговор, он нечаянно прикасается к краю раскаленного сотейника. Дуя на обожженный палец, Сергей Алексеевич накрывает сотейник стеклянной крышкой, и она тут же запотевает.
Павлик, успевший переодеться в домашнее, влетает в кухню, как маленький ураган.
– Пап! Меня сегодня тренер похвалил, сказал, что у меня удар сильный.
– Молодец, сын! Горжусь.
Сергей Алексеевич протягивает ребенку руку, сжатую в кулак. Павлик радостно стукает кулак отца своим кулачком.
– А еще он всем мальчишкам рассказывает истории про трупы. Это тренер уже сам мне сказал, – вздыхает Наталья.
– И че? – пожимает плечами Леся. – Я девкам тоже рассказываю.
– В этом-то и проблема.
Наталья устало опускается на табурет.
– Почему проблема?
Сергей Алексеевич снимает крышку с кастрюли, где кипит вода, и высыпает туда длинный коричневый рис.
– Потому что, любовь моя, это совсем неподходящая тема для детских разговоров.
– Почему?
Помешав крупу в кипятке, он закрывает крышку и поворачивается к жене.
– Потому что дети должны обсуждать мультики, звезд, школу…
– И кто чей краш, – хихикает Олеся.
– И кто чей кринж, – в тон ей усмехается Сергей Алексеевич.
– Ну ты-то куда? Сережа, я пытаюсь поговорить с тобой по-взрослому! Может быть, не стоит рассказывать им про свою работу?
– А что в ней плохого? Я судебно-медицинский эксперт с приличным стажем и кое-каким именем в нашей среде. Я люблю свою работу и умею делать ее хорошо. В конце концов, я потратил на обучение почти десять лет.
– Они дети, – возражает Наталья.
– И они тоже когда-нибудь умрут. Как все. Смерть – это нормальное явление, табуированное по непонятным причинам, но вполне естественное. Если бы люди не умирали, то наш шарик переполнился бы какими-нибудь австралопитеками, и они бы принялись друг друга жрать!
Сергей Алексеевич корчит страшное лицо и резко шагает к сыну, тянущему из миски очередной кусочек перца. Павлик визжит от предвкушения быть пойманным, хватает добычу и драпает из кухни, сшибая косяки на поворотах.
– Они и так друг друга жрали, – замечает Олеся, флегматично листая одним пальцем ленту мессенджера в своем телефоне. – Па, я тоже жрать хочу. Скоро у тебя там?
– Леся, ну ты же девочка!
Подросток поднимает глаза на мать.
– Ма, девочки тоже хотят жрать. Так бывает.
– Это все папино воспитание… Я пойду переоденусь, и будем накрывать на стол.
Наталья выходит из кухни, а отец и дочь хитро перемигиваются. Через секунду Леся возвращается к телефону, а Сергей Алексеевич принимается нарезать в миску крепенькие маленькие помидорчики. В дуршлаге в раковине ждут своей участи пупырчатые огурчики. Маленьким затейливым букетиком в стакане стоят пучки укропа и петрушки.
– Так что же все-таки за повод?
Наталья убеждается, что у детей налит компот, и садится на свое место.
– В следующем месяце у меня выставка, – буднично произносит Сергей Алексеевич. – Миронов Эс А, «Городские улицы», выставочный центр «АртХолл».
– Вау! Па, здорово! – восхищается Олеся.
– Поздравляю, Сережа! – Наталья целует мужа, сидящего рядом. – Твоя первая персональная выставка! Я так тобой горжусь! Что же ты не сказал? Я бы купила вина!
– Отметим, когда она откроется… Ну что, семья, налетай!
Павлик мало что понимает, но протягивает тарелку первым.
* * *
– Смородинова, тебя где носит? Совещание для всех вообще-то! – рычит старший опер на пытающуюся незаметно пробраться к свободному месту Екатерину.
Капитан Смородинова прикладывает руку к сердцу.
– Простите, Сан Саныч. У меня свидетель был по краже. А про совещание я помню. Вы продолжайте, я тихонечко вот тут сяду и буду слушать.
Катя смотрит на начальство честными глазами, при этом усаживаясь на стул. Как примерная ученица, кладет ладошки на колени, обтянутые джинсами.
– Ну-ну.
Сан Саныч цокает языком и перекладывает бумаги на своем столе.
– Итак, пока мы не отвлеклись, Семенов докладывал про разбой на Мещанской.
– Да я почти закончил… – гундосит Семенов, вечно страдающий гайморитом.
– Кать, – шепчет Витек Тихомиров.
– А?
– Ты только себе плюшки купила или мне одну заныкала?
– Какие плюшки? Я на диете.
Смородинова не сводит глаз с Семенова.
– Тогда что у тебя на носу? Если это не сахарная пудра, то к тебе еще больше вопросиков.
– Зараза, – ругается Смородинова, вытирая нос.
– Тебе есть что по делу дополнить? – неправильно понимает ее жест Сан Саныч.
– Конечно, – поднимается Катя. – По району давно слух ходит, что Гавроша видели. Он же у нас по разбою главный спец.
– Гаврошу еще полторашку мотать. И мы его контакты пробили, – отмахивается Семенов.
– Ну пробили так пробили. У меня все, – садится Катя.
– Слухи кто пускает про Гавроша?
– Классуха наша говорила, что Гавроша видела, и тот с ней поздоровался. Потом еще Сяпа Синяк приходил ко мне ныть, чтобы я его закрыла, потому что он Гаврошу бабки торчит с тех пор, как его последний раз закрывали. Ну и так челики болтают.
– Ёперный театр, Смородинова! – Сан Саныч проводит ладонью по лицу. – Мне иногда кажется, что ты не капитан полиции, не взрослая женщина, а ПТУшница какая-то со словарным запасом не самого умного подростка.
– А я с ней работаю, – вздыхает Тихомиров, – в одном кабинете.
– Да и ты такой же, – отмахивается Сан Саныч. – Семенов, пробей еще раз Гавроша. Ну действительно, очень на его почерк похоже.
– Отработаем, – согласно кивает Семенов, шмыгнув носом.
– Тихомиров, что у вас по краже?
– Так Катька же свидетеля трясла, – кивает Витек на напарницу.
– У нас по краже ровно, Сан Саныч. Мы ее почти подняли. Ермашова, соседа потерпевшего, надо еще проверить. Там с его показаниями нечисто что-то. Какие-то у него бесконечные мутки, отмазы голимые… Но мы работаем.
– Когда у тебя день рождения?
– Летом. Я же заявление на отпуск специально пишу так, чтобы не проставляться, – улыбается Смородинова, вызывая смешки в кабинете.
– Я тебе книжек подарю. На весь отпуск хватит. А потом заставлю пересказать… Идите, работайте.
* * *
Холодно. Холодно и страшно. Так страшно, как никогда еще не было.
Даже тогда не было, когда прошлой весной за ней полквартала шел какой-то пьяный или обдолбанный мужик. Было жутко до ужаса, до трясущихся поджилок. Когда он шел за ней по темной безлюдной улице чужого города и что-то говорил. Выкрикивал и свистел вслед. Алина оборачивалась, чтобы посмотреть на преследователя, и ускоряла шаг. А потом побежала, готовая заорать и разбудить хоть кого-нибудь. В тот раз она выскочила на главный проспект, освещенный фонарями и вывесками. Забежала в ближайший открытый магазин и долго стояла там, вызывая подозрения у охранника. Тогда ее долго не могли успокоить. Она рыдала от пережитого страха. Ее трясло и даже поднялась температура. Друзья, приехавшие за ней к тому магазину, отпаивали ее сначала водкой, а потом крепким кофе.
Сейчас никто ее не найдет. Алина лежит на голом деревянном полу в какой-то пустой комнатенке. И сама она голая. Ей очень холодно и очень-очень страшно. Но она не может встать и выглянуть в единственное окошко. Она не может встать и попрыгать, чтобы согреться. Она не может пошевелить ни ногами, ни руками. Она не может даже закричать. Тело перестало ее слушаться. Только веки едва разлепляются. Из глаз текут слезы, щекотными струйками ползут по щекам и затекают в уши. Но Алина не может ничего с этим поделать. Всей спиной, ногами и руками она чувствует только холодный деревянный пол под собой. Девушка даже не знает, в какой цвет выкрашены доски.
А еще к ней медленно возвращаются память и воспоминание о том, как она оказалась в этом жутком месте.
Из окна на нее падает солнечный луч. Будто издеваясь, показывает ей, что на улице весна.
* * *
– Как ты про Ермашова догадалась? – спрашивает Витек, на ходу кусая плюшку.
– Когда ты про пудру на носу сказал, у меня картинка сошлась, – объясняет Катя.
Оперативники идут по лестнице вниз. Знакомые до мелочей ступени можно не считать и не смотреть на них, ноги сами несут по родному отделу.
