скачать книгу бесплатно
Торай вздохнул, потряс головой и зевнул от усталости. Он отправился в дровяник, наложил полную тележку поленьев и насыпал в ведро крупного угля. Подвезя всё к заднему порогу, вставил нож в щель между досками, а сам набрал охапку дров и толкнул ногой дверь.
Моран ополаскивал посуду от насевшей за долгое время отсутствия хозяйской руки пыли, ведро и тряпка стояли в углу, пол, как и полки, и подоконники, блестел от чистоты и влаги. Ньин едва стоял на ногах, постоянно зевал, но не прекращал натирать чашки и кружки полотенцем.
– На сегодня достаточно, Моран, – снисходительно Турн, скинув дрова у камина и обтряхивая рубаху. – Отдохни, ты изрядно устал.
Моран поставил последние тарелки на полку, поднял громоздкий таз и выплеснул воду прямо за порог, отжал тряпки, развесил их на жердях во дворе, обмыл ведро и только потом уселся на скамью, положив руки на столешницу и упершись в них лбом. «Ты молодец», – мысленно похвалил Торай и начал разжигать огонь с помощью огненных камней и масла. Дерево в огне слабо затрещало, и лицо Турна озарил рыжеватый свет от пламени.
Торай занёс в дом ведро с углём и уложил самые большие камни в центр пламени. Затем вышел из дома, обошёл его кругом, расставляя цилиндрические кристаллы в нишах в фундаменте, активируя заклинанием – чтобы дом, окутанный силовым полем, быстрее согрелся.
– Вот теперь можно и вечерять, – сказал он довольно и вернулся в жилище.
Моран не откликнулся. Он так и сидел, положив голову на руки, и тихо сопел – от усталости заснул прямо за столом. Турн потрепал его за плечо, но тот даже не шелохнулся, только глубоко вздохнул. Торай Земли улыбнулся: впервые не приходится сидеть рядом и уговаривать ньина отдаться во власть снам. Его в последнее время мучили кошмары, и нужно было сидеть у окна до тех пор, пока он не закроет глаза и не начнёт ровно дышать.
Торай решил не будить Морана. Он аккуратно притянул его за плечи, откинул голову на себя и взял сонного парня на руки. О тишине можно не беспокоиться, сон так крепко окутал его разум, что хоть рушь стены, но глаза Моран не откроет.
Он уложил ньина на постель. Она уже была заправлена чистыми простынями. И когда Моран всё успел?
Турн аккуратно сложил рубаху и штаны на стуле рядом с постелью. Моран любит, чтобы всё было на своих местах и в этом он похож на Ифию. Кироса благоволила ему, а он внимал её советам и наставлениям. Никто не давал Морану забыть ану, хотя он никогда не ощущал её заботливых касаний, не слышал мелодичной речи.
Несмотря на то, что Морану скоро исполнится шестнадцать циклов, и он пройдёт ритуал помазания, Турн не хотел снова жениться. Вот уже четыре ритуала Дирлы пропустил, потому что не знал, как Моран отнесётся к новой иррам. Впервые Торай осознал, что чего-то боится, он – байсар, бесстрашный воин! Но сейчас – забота о ньине легла на плечи Турна, и он не собирался отдаляться от Морана брачным ритуалом и возможными детьми.
О ритуале помазания Турн старался вообще не думать. Одна мысль о том, что Моран может не очнуться, вызывала в груди волну непреодолимого ужаса. Снова придётся разжигать погребальный костёр и смотреть, как пламя пожирает тело дорогого арди. От этого Турн не сможет оправиться никогда. И на сей раз Киросе на сей раз придётся убить его.
Кровать скрипнула, Торай Земли резко обернулся. Моран перевернулся на бок, плотнее укутавшись в одеяло. Он что-то пробормотал, а потом затих, вновь отдавшись на волю хозяину снов. Турн улыбнулся и вышел из комнаты в главное помещение. Сел за стол и вытянул ноги. Тут же наткнулся на что-то и распластался по скамье. Заглянув под неё, увидел, что Моран не разобрал свою дорожную сумку. Вытащив её, Турн принялся выкладывать содержимое на стол.
– Как всегда, ты заботишься обо мне, а о себе постоянно забываешь, – тихо прошептал он с улыбкой.
Торай выудил из сумки пару обменянных на целебные настойки безделушек, четыре книги с толстым переплётом и красивым витиеватым рисунком, одежду на шесть смен, оставшиеся пузырьки с травами и мазями, свиток и завёрнутый в листья лантала[27 - Лантал – речное растение с крупными круглыми листьями. Растёт вблизи берега и цветёт два раза в год. Листья лантала прекрасно подходят для хранения хлеба, а также вяленых и сушеных продуктов.] хлеб, браслет из радужного камня (а это ему зачем?) и принялся всё раскладывать по полкам, бродя из комнаты в комнату. Книги и свиток положил на полку в спальне Морана, одежду отправил в шкаф, пузырьки забросил в карман, подсохшие корки сложил на угловом столике, решив поутру раскрошить птицам, а браслет оставил на подоконнике рядом с кроватью ньина – вдруг будет искать?
Турн сделал себе чай с пряностями, выпил его в прикуску с парой ломтей вяленого мяса и отправился отдыхать. Только его голова коснулась подушки, тут же мысли начали собираться в видение, которое растворилось в темноте усталости и долгого сна.
Буря-Мать долго властвовала в Туариме. Горизонт медленно светлел, однако гроза и проливной дождь утихать не желали. Молнии били в землю через каждый эген[28 - Эген – мера измерения длины на земле или над землёй. Равняется двенадцати нунам.], освещая пространство и рождая чёрные пятна тлеющей травы. Вдалеке раздался рёв Д`хара, и призрачные взмахи кожистых крыльев разогнали остатки урагана, который скрывал яркие звёзды
Лун не было, однако горизонт по-прежнему светлел, хотя Илсаян не вступал в свои права, рассекая стыдливо розовеющий купол яркими всполохами. Полнейшая тишина. Не пели птицы, не ревели и не выли звери, скотина не билась в загонах. Турн вертелся на месте. Он находился в бескрайней степи вдалеке от поселений, однако слышал голоса арди, перебивающие друг друга.
От места, где стоял Турн, начинала кругами расползаться чернота. Трава жухла, а земля трескалась, и из мелких трещин росли колючие кусты. Чёрные бутоны кармильных румий распускались быстро, губительные заросли расстилались далеко за горизонт. С острых шипов капала ярко-голубая кровь, она заливала землю, впитывалась подобно воде, и из тягучей грязной жижи поднимались новые цветы.
До слуха донеслись мучительные крики. На мгновение Турн увидел, как убивают друг друга арди, женщины корчатся от боли, дёргаясь в агонии, а дети задыхаются от смертельного аромата, источаемого бутонами. И когда не осталось никого в живых, на ногах стоял только Моран. Он смотрел прямо на Турна, но во взгляде не было ни доброты, ни жалости.
Юноша шёл вперёд. Он касался пальцами бутонов, и они отмирали, падали за землю и превращались в пепел, который развеивался по ветру. Стебли гнили и загорались, они становились погребальными кострами, жадно пожиравшими трупы. А Моран всё приближался. От его шагов за спиной вздыбливалась земля, целые пласты поднимались вверх и оседали чёрной пылью, создавая образ призрачных сиреневых крыльев.
Ньин прошептал слова на древнем языке, и тьма разверзлась, явив Врата. Огромные кованые створки, накрепко стянутые цепями, скреплённые печатями Вахди. Из них пыталось выбраться Зло, ворота содрогались, звеня внушительными оковами. Моран окрикнул отца и указал на границу, за которой мучился Падший. Он неустанно показывал на ворота, касался чёрного тумана, что сочился с массивных петель.
Турн сделал два шага навстречу, но ньин начал отдаляться и вскоре Торай остался один посреди усыпанного пеплом поля. Ладони стали влажными, а по телу разлился холод. Турн посмотрел на свои руки, они были окровавленными по локоть. Из груди торчал клинок, от него по рубахе растекалось синее пятно.
Боль остервенело вгрызлась в плоть. Холод ощущался так явно, словно всё происходило в реальности. В какой-то миг захотелось проснуться. Но из сна в сон Турн возвращался на то же место и снова чувствовал скорую смерть. В разуме промелькнула уверенность, что всё кончено, пора отправиться за Грань. Но душа заметалась внутри, только усиливая мучения.
Турн рухнул на колени и закричал, но собственного голоса не услышал. Его охватила паника, он не мог даже вздохнуть…
Торай Земли проснулся с мучительными криками. Он ожесточённо замахал руками и резко подскочил на постели. Запутавшись в одеяле, ещё больше испугался. Простыня, мокрая от пота, облепила тело и было похоже, что Турна завернули в погребальное полотно и облили маслом. Яркая вспышка рассвета расчертила яркой полосой пол комнаты и самого Турна. Ему показалось, что кто-то подносит факел ближе, и пламя вот-вот начнёт пожирать плоть и кости. Когда удалось выбраться из кокона, Турн вдохнул прохладный воздух и встал с кровати.
Во рту невероятно сушило. Турн прошёл в главную комнату, зачерпнул воды ковшом и выпил всё до дна. Оскома одолела зубы, заставив поморщиться. Он выдохнул, окатил лицо водой, зачерпнув ладонью из чана, и сел на скамью за стол. Кошмар не давал покоя. Ни разу Торай так не боялся, как сейчас. Странное видение атаковало даже наяву, преподнося образы, ужаснее которых не сыскать.
Немного придя в себя, Торай отправился в комнату ньина. Тот крепко спал, закутавшись в пушистое одеяло. Только чёрная макушка виднелась на белой перине. Сначала он хотел разбудить Морана и потянулся рукой к его голове, но отпрянул, решив, что он должен как следует выспаться.
Было ещё слишком рано открывать загоны. Скотина мигом разбредётся по полям и собрать её до вечера будет невозможно. А к обедне нужно завалить пару быков, выпотрошить их и обменять на солому и доски, фрукты, овощи. Дел невпроворот. Вот только как всё успеть?
Одеваясь и собираясь в сад, Турн настолько загрузил себя мыслями о труде, что напрочь позабыл о кошмаре. Не стоит придавать значение снам, они несут в себе знания, которые нужны для понимания будущего, однако сидеть без дела не стоит. Иначе придётся есть только свою скотину, жить в обветшалой лачуге и сетовать на судьбу.
***
Моран поморщился от яркого света и закрыл голову одеялом. Тут же стало тяжело дышать, но вставать совершенно не хотелось. Тело ныло при каждом движении, а в висках стучало от головной боли.
Впервые за долгое время удалось поспать без кошмаров и не просыпаться с криками и в холодном поту. Моран даже почувствовал себя отдохнувшим в какой-то мере. Боль быстро стала приятной. Длительная поездка по землям Руатай, осёдлая жизнь в Пербосе некоторое время и нахождение на родине Даллы и матери, возвращение на Ардос – каждое воспоминание вызывало довольную улыбку. Он медленно встал с постели, распахнул ставни и прикрыл глаза. Наконец-то дома! Нет приятнее момента, чем возвращение в родовое гнездо. Многие годичные циклы оно было чужим и даже опасным, потому что именно здесь умерла мать, которую Моран никогда не видел.
Но теперь всё иначе. Моран по-другому смотрел на семейный дом, с радостью готов был жить здесь до скончания рарон. Это его родина, несмотря на то, что сам он является в большей степени руат, нежели арди. Хотелось зайти в гости к мудрому Ородону и повидать молчаливую Хейланту, а особенно к Киросе, чтобы поблагодарить её за такой чудный подарок – интересные книги из цитадели. Все, кроме одной, он обменял на руатские фолианты. В ней была удивительная закладка, а пергамент, надёжно сшитый между собой и прикреплённый к корешку, так приятно пах, что не хотелось расставаться с ней. Он и не расстался. Хотя давали за неё много: целого юнима, которого руат называли козлом, двух добротных коров и даже дом на окраине Пербоса.
Такая дороговизна вызвала у Морана удивление. И ещё больше подогрела интерес.
Он оделся и тут же осмотрелся. Книги и свиток лежали на полках. На подоконнике мерцал яркими бликами браслет из радужного камня, деревянные статуэтки и погремушки, а вещи, видимо, лежали в шкафу. Моран не помнил, чтобы разбирал сумку, наверное, это сделал оин. Он всегда заботится, чтобы парень находил каждый предмет на своих местах.
Моран заправил постель и вышел на улицу. Илсаян находился в зените. Он палил так, что нагревал и без того густой воздух. Голова немного закружилась, а потом стало тяжело идти, словно мешки нагрузили на плечи и спину в несколько рядов. Оин предупреждал об этом: гравитация на Ардосе немного больше, чем на Руатай, а климат – жёстче. Несколько ликов будет ещё лихорадить.
Из сарая донеслось мучительное мычание туяра, потом ещё одно, а позже скотина начала волноваться. Две ашуры встали на дыбы в стойлах, сморы повылетали из постройки, юнимы принялись пробивать рогами дверцы и перегородки.
Дверь сарая распахнулась, и отец медленно спустился по помосту. Он едва справлялся с тяжёлым туяром, который оставлял кровавый след на деревянном спуске и на траве. Сразу же вернулся и выволок ещё одну тушу. Острый нож всунул в ножны на поясе, взял топор и принялся обрубать прямые трубчатые рога, отбрасывая их в сторону.
– Светлого дня, оин, – поприветствовал Моран, приложив руку к груди и склонив голову.
Отец выпрямился и обернулся. Он выглядел, как разъярённый зверь в порыве ярости. Нет, лицо его было спокойным и даже приветливым, но кровь залила штаны и жилет, руки все были в подтёках и мазках, на серебряном лице блестели несколько густеющих капель. От пота слиплись волосы, а в глазах поселилась усталость.
– Светлейшего, – улыбнулся Турн. – Не стал тебя будить с рассветом. Решил, что управлюсь сам. Но работы так много, что только к обедне добрался до загонов с туярами. Поможешь мне?
Отец достал нож и протянул рукояткой вперёд. Он выжидающе смотрел, терпеливо стоя на месте. Моран окинул взглядом две грузные туши и нервно сглотнул – от вида мёртвых животных стало нехорошо. Никогда не доводилось разделывать быков. Только птицу щипать и потрошить.
– Не медли, бери, – по-доброму предложил Турн. – Шкуру можешь не снимать, я сам уж расправлюсь, если боишься попортить, – добавил он, кивнув на одного туяра. – Потроха только отнесёшь на границу бора, хорошо?
Моран несмело кивнул и снова посмотрел на внушительную безрогую голову с окровавленным носом и полураскрытым ртом, по трёхрядным серым зубам которого ещё сочилась кровь. Он несмело принял орудие из руки отца и выдохнул: рано или поздно всему приходится учиться. Арди до помазания никогда такого не делают, они находятся на полном обеспечении семьи, хотя им любопытства не занимать. Однако оин учил его, как руат, что Морану несомненно нравилось, хотя сейчас было как никогда страшно вспарывать брюхо и смотреть на небьющееся проткнутое сердце, потроха, желудок, наверняка уже полный… Тем временем Турн уже подточил лезвие топора, присел на корточки рядом с тушей и быстро разрезал шерсть, а потом и тонкий слой жира с мясом, откинул топор в сторону и сунул руки в быка, рывком вытаскивая внутренности.
Моран выдохнул и принялся за дело. Он надеялся, что у него всё получится.
***
Вскоре всё было сделано. Отец запряг ашуров, загрузил коробки с мясом, рогами и шкурами в телегу. Он прикрепил на каждую из них по одному белому кристаллу, напитал магией и, попрощавшись, отправился в Курукан, чтобы переночевать на рыночной стоянке и поутру обменять у приезжих торговцев и местных на то, что ему нужно.
Однако расслабляться Моран и не думал. Он проводил отца и принялся трудиться во дворе: закидал песком и соломой кровавые следы в загонах и на помосте, собрал потроха, копыта и головы в одну тележку и отправился к Туаримскому бору. Там в просеке вывалил внутренности, раскидал их, чтобы быстрее учуяли каарши и птицы. Придя обратно, вернул на место ножи и топор, накормил и загнал уже уставшую скотину, срезал немного ягод и плодов для вечери, натаскал воды с ключа. С третьего раза удалось разжечь камин, благо отец напитал магией кристаллы вокруг дома.
Отмывшись как следует от крови и уличной пыли, он отвечерял и отправился в свою комнату. Взял с полки самую красивую книгу с ардийскими иероглифами и раскрыл в нужном месте. Проводить ночь в одиночестве невероятно скучно и даже немножечко боязно. Оин часто говорил, что нужно уметь себя занять и никогда не поддаваться собственным страхам. Так Моран и сделал. Он завалился на постель, прикрыл ставни и начал читать.
Когда звёзды, как стадо юнимов, разбрелись по небосводу, охраняемые пастухами-лунами, Моран уже добрался почти до конца истории. Она была занимательной и довольно весёлой. Пролистав последние страницы, он закрыл фолиант и поднялся с кровати. Сон приходить не спешил, Моран даже не чувствовал усталости, несмотря на то, что уже стояла глубокая ночь. Он поставил подарок Киросы обратно, а на смену ему взял руатскую книгу.
Моран немного понимал язык Руатай, но всё равно это были лишь начальные знания, которых мало для полноценного чтения. Буквы – именно буквы – написаны витиеватым ровным и довольно мелким шрифтом, сбоку в строки вклинивались квадраты с приятными и интересными рисунками. А как пахла бумага. Она жёстче, чем ардийский пергамент, и аромат у неё другой. Листы пожелтевшие, немного шероховатые, но они хорошо держали чернила и краски, что Моран не мог не оценить. Он медленно перелистывал страницу за страницей, вертя ссохшийся цветок со сморщившимися белёсыми лепестками по краям и с живыми, нежными в сердцевине. Эта закладка была в подаренной Вахди книге.
Описание необычного растения Моран не смог найти ни в одном свитке, который попадал ему в руки. Не зря Кироса говорила, что румия очень редкий и удивительный цветок. Хоть и опасный. В злых руках лепестки чернели и источали губительный аромат, который убивал всё живое. Но он уже чёрный внутри, так что страшиться было нечего.
Повертев румию в руках и в очередной раз рассмотрев каждый лепесток и морщинку на стебле, блёклые мелкие круги от отвалившихся шипов и ссохшийся срез, Моран вложил «закладку» между страниц и решил немного отдохнуть. Вдруг получится заснуть в очередной раз без кошмаров?
Они стали приходить с тех пор, как Моран впервые услышал таинственный голос, зовущий его к себе. Бархатный и низкий, он был прекрасен, так манил своим тембром и обещанием силы, что отказаться просто невозможно. Незнакомец не называл своего имени, однако сулил небывалое величие. Стоя на площади в Пербосе, на прощании с Даллой и последующем погребении, Моран впервые ощутил прилив сил. А незнакомец вещал всё настойчивее, призывая поддаться и… подчиниться. Но Моран отказал и вытеснил из своего разума назойливого и требовательного собеседника. И с того момента стали приходить дурные сны, им не было конца.
Никто этого не знал, кроме самого Морана – голос показывал неоднократно смерть матери. Он прокручивал это снова и снова и убеждал, что избавиться от вины за преступление, которое Моран совершил, можно только приняв силу, предлагаемую незнакомцем.
Моран прикрыл глаза, избавляясь от неотстающих тревог. Не стоит кликать беду и торопить её с приходом. Она лучше знает, когда появиться. А потому, чтобы не взывать мысленно к манящему голосу, Моран укрылся одеялом и понадеялся на спокойную ночь до самого рассвета.
Глава 7. Последний лик
Ородон привычно проснулся с рассветом. Он поднялся, укрыл Схеванию одеялом понадёжнее и распахнул ставень, чтобы проветрить комнату. Быстро одевшись и прибрав густые рыжеватые волосы в тугую косу, он вышел из опочивальни. Иррам он оставил отдыхать. У неё была очередная тяжёлая ночь. Ородон – арай и, коснувшись живота новой жены, быстро понял, что та носит двойню. Невиданная радость и тяжёлое бремя одновременно: от этого постоянные головные боли после заката, ломота в спине и ногах, слабость. Дети во чреве осушают ма… ану.
Пора бы выбросить из своей головы руатские словечки. Ородон вздохнул, потому что не мог по сей лик забыть Даллу. Он намеревался совершить ещё один ритуал призыва, чтобы попрощаться. В который раз. Слишком глубоко милая смуглая коренастая руат засела в его сердце. Она нашла ключ, отпирающий любовь и беспрекословную верность, подчинила своей воле непокорного байсара. Он пал перед ней ниц и до сих пор не мог подняться.
Хейланта напоминала о первой иррам. Она схожа по характеру с Даллой. Вот только действия её противоположны материнским. Не принимала дочь новую супругу, как бы Ородон не уговаривал.
Хм… Уговоры… Чисто руатская черта. В былые времена он просто бы стукнул кулаком по столу и одним лишь недобрым взглядом заставил подчиняться решению главы семьи. Но не теперь, когда первая иррам изменила его. В груди остро кольнуло, и внутри разлилась и осела тяжесть. Вот они – чувства, разбуженные лаской и словом, заботой и улыбкой.
Ородон распахнул ставни и хватанул ртом воздух. Он ничуть не охладил нутро, кипящее от чувств, вылившихся потоком. Симеоково бедствие! Как он мог! Поворачивать голову очень тяжело: внезапно Арай подумал, что там, на постели, лежит Далла. Она крепко спит, однако от одного лёгкого касания пальцев и поцелуя может чарующе улыбнуться и открыть глаза…
Ородон сжал пальцы в кулаки, длинные острые ногти процарапали подоконник и впились в кожу. Теперь он понимал руат как никогда хорошо. Как они стенают осемьями по погибшим, как мучаются и поддерживают друг друга в трудную альрону. Но жить с этим… невозможно. Братский народ отнюдь не слаб, он силён. Сильнее, чем арди.
Входная дверь хлопнула, выведя Ородона из глубины страданий. Жгучие слёзы на щеках он вытер тыльной стороной ладоней, постарался вернуться в прежнее состояние невозмутимого главы семьи и непокорного сурового байсара и вышел из спальни.
Хейланта подошла к столу и положила несколько пергаментных свёртков. Тут же метнулась к чану с водой, наполнила кипятник и подвесила на жерди. Лицо её осунулось и потемнело. Снова ная плохо спала. Тревоги захлестывали её. Ородон понимал дочь – впервые такое с ним. Однако не зря опасалась девушка ритуала Йанри. Ородон и сам в этот миг испытал невероятный испуг – что если она покинет Туарим навсегда?
Тарсар давно покинул родовое гнездо – последняя весть от него была на следующий лик после погребения. Ньин отправился в экспедицию к далёким мирам познавать звёзды и открывать новые планеты вместе с тури. Афайимы нынче не сидят на месте, бороздят космос в поисках ответов на давно заданные вопросы.
Неури далеко. Шам находится на берегу Ардария, но там холодно и сыро. Хотя она регулярно шлёт свёртки и уже порадовала отличной новостью – родила двойню и скоро отправится в военный лагерь при храме Земли. Хоть её Ородон увидит и сможет обнять в ближайшее время.
Ритуал помазания два годичных цикла назад определил и судьбу Коринии. Ная стала стражем, и отныне стихия её – Небо. Каждый свёрток из Каларима Ородон раскрывал и читал с содроганием. Не приведи Мудрейший с ней что случится… Стена ныне не крепка. После сильнейшего урагана её пришлось восстанавливать самому Аарису. Столько праведных воинов полегло в горах!
И теперь Хейланта. Уже скоро… Завтра на закате сама Кироса будет проводить обряд. Это великая честь, однако арай боялся так сильно, что едва удержал грозящие вновь политься слёзы. А если Хейланта тоже покинет его навсегда? Или того хуже – не очнётся?
Ородон бросился к дочери и заключил её в крепкие объятия. Пусть это лишнее проявление эмоций, но так хотя бы одна из его дочерей узнает, как он её любит!
– Оин? – несмело спросила Хейланта. Она замерла, не смея ни отпрянуть, ни прижаться к Ородону. – Что с тобой случилось, пока ты спал? – поинтересовалась дочь дрогнувшим голосом.
– Ничего, – улыбнулся Ородон. Он погладил наю по спине и поцеловал в тёмную макушку, по-прежнему не выпуская из кольца сильных и надёжных рук. – Просто сегодня понял, наконец, чему всегда учила твоя мать.
Всё перестало иметь значение в этот миг. Он короток, и Ородон им дорожил, словно собственной жизнью. И корил себя за то, что никогда не обнимал своих детей, не показывал чувства, стойко отрицая само их существование. И жалел, что нельзя вернуться назад и всё исправить.
Хейланта несмело ответила на объятия. Она скользнула ладонями по жилету, потом сцепила руки на спине Ородона и не отпускала его, лишь крепче прижималась. Без слов понятно, какие чувства она испытывала.
Ородон неожиданно для себя вспомнил Турна, его метания и уничтожение убранства дома, мебели, посуды. Ифия тоже изменила его. И так сильно, что лишь Кироса смогла справиться с его яростью и безумием. В отличие от Торай, Ородон был готов к смерти иррам, однако теперь самому хотелось отправиться за Грань. Но поздно – Схевания понесла, и ещё долго не придётся вспоминать о ритуале ухода. Но он будет ждать, не отпустит Даллу, пока не придёт срок, когда можно остаться с ней… с неугомонной руат, которая была сильнее любого байсара.
– Нужно разобрать вести, – вдруг сказала Хейланта. Как вовремя. – Мельком видела письмо с почерком Коринии. Она всегда пишет ровно и ставит галочку в верхнем уголке.
– Да, конечно, – Ородон выдохнул, в очередной раз приводя мысли в порядок. Нужно завтракать и начинать заниматься делами. – Её весть прочтём первой, да?
– Непременно! – обрадовалась ная, подпрыгнув и заулыбавшись. – Сиэ всегда так красочно описывает Каларим, что ни одна книга с этим не сравнится, оин! – затараторила она, уже разворачивая сложенные в несколько слоёв листы.
***
Моран резко подскочил на постели – его разбудил грохот закрывшихся ставней. С трудом проснувшись и продрав глаза, откинул одеяло, оделся и вышел из спальни. Первая мысль, которая посетила разум – вернулся из столицы оин. А он, как немощный алака, проспал восхождение Илсаяна. С одной стороны, Морана радовало, что ночные видения не наполнены кошмарами и можно отдохнуть как следует. А с другой – лучше бы они, можно было бы встать пораньше, чтобы успеть встретить Турна и помочь ему разгрузить широкую телегу.
Моран вышел на улицу и испуганно отшатнулся к порогу. Скот и птица до единой головы лежали выпотрошенные и изодранные на траве возле загонов и сараев. Над ними, предвкушающе жужжа, уже летали насекомые, а некоторые ползали по окровавленным внутренностям.
Кто мог такое сотворить? Неужто каарши и найгуны нарушили границы поселения и принялись забивать всю скотину? Моран откинул первую же версию – падальщики не вспарывают ради удовольствия, им важна еда и желательно уже с тухлинкой. Хотя в период голода они не брезгуют и живой добычей. Оин часто рассказывал страшные истории, когда байсарам приходилось дежурить на границах поселений и убивать озверевших хищников.
Но если не они это сделали, то кто? Соседи не стали бы так издеваться над хозяйством. В крайнем случае, они просто увели бы живыми и туяров, и юнимов, и ашур, даже смор затолкали бы в клетки и перевезли в свои дворы. Торай дал указания Ородону – если они не вернутся через три с половиной годичных цикла, то дом можно разобрать по брёвнам до основания, а утварь и скотину разделить между арди.
Пахло смертью. Страх витал в воздухе, он курился вокруг. Внезапно в нос ударило премерзкой гнилью, Моран закрыл рот и нос рукавом рубахи. Но зловоние просачивалось сквозь ткань и вызывало приступ тошноты. Глаза слезились. К саднящему от вони горлу подступил ком, стало нечем дышать. Илсаян припекал нещадно, будто бы стремился спалить всё на земле.
Моран упал на четвереньки, и его тут же стошнило на траву. Голова закружилась от накатившей слабости, а перед глазами всё расплывалось. Ужас поселился в душе, когда он увидел, что прямо перед ним блестят и засыхают красные сгустки. Он коснулся пальцами стянутых коркой губ. Это его кровь. В груди расплескалась боль, будто опрокинули чан с кипятком. Она обжигала лёгкие и желудок, Моран кашлял, выплёвывая новую порцию крови.
– И Мооран… «Моран», – насмешливо, даже с издёвкой позвал знакомый до отвращения голос.
Моран скривился от очередной вспышки боли и всхлипнул. Он сжал пальцами рубашку и оттянул, словно это могло ему помочь сделать полный вдох. Тем временем голос продолжал издеваться. Незнакомец смеялся, но этот смех не был отголоском – он реален. Настолько, что даже показалось, будто его обладатель стоит неподалёку и наблюдает.
Звон перьев могучего саимского крыла и ровные шаги по траве, сопровождавшиеся слабым лязгом шпор солдатских сапог, укрепили подозрения. С трудом подняв голову и привстав, Моран обратил взор на незнакомца. Острые мыски и высокие голенища обуви покрыты растрескавшимся присохшим пеплом, гунры[29 - Гунры – длинные штаны из плотной ткани с высокой талией в размер и в меру широкими штанинами (не облегающими) с оборками или шнуровкой по внешней стороне бедра.] и зранхан[30 - Зранхан – приталенный полухалат-полукафтан с оборкой или шнуровкой на рукавах с внешней стороны, клинообразным вырезом и глубоким капюшоном. Иногда носится с поясом. Близок по фасону к кавказскому чекменю.] расшиты красными мерцавшими нитями. За спиной чёрные крылья. Длинные широкие рукава закрывают костлявые руки. А на кистях – узкие короткие перчатки.
Незнакомец остановился и хмыкнул. Моран поднял взгляд так высоко, как смог. Лучи Илсаяна слепили, и он не мог рассмотреть лица, спрятанного под глубоким капюшоном. Но даже таким – безликим – мужчина казался невероятно страшным и непобедимым. Устав смотреть на пришедшего наяву мучителя, Моран уронил голову и снова закашлялся. Тут же заметил, как под сапогами незнакомца начала жухнуть трава, пожираемая чёрным туманом.
Моран отпрянул и попытался встать. Слабость сваливала его, но он пробовал снова. Раз за разом отскакивал назад, наблюдая, как гниют и иссыхают изуродованные животные, как сараи превращаются в хрупкую труху и осыпаются, а дом медленно рушится под тяжестью ускорившегося времени.
– М`эку зумаг схоганан? «Ну как, нравится?» – спросил незнакомец, демонстративно разведя руки в стороны. Он не поднимал головы, но Моран и так знал – собеседник ехидно ухмылялся, будто ему приятно видеть испуг на лице беззащитной жертвы.
Моран нашёл в себе силы подняться на ноги. Он пятился назад, а взгляд его то и дело цеплялся за рассыпавшиеся скелеты и труху, что осталась от построек. Нужно бежать. Как можно дальше и как можно быстрее. И Моран рванул в Туаримский бор. Он чувствовал, что опасный незнакомец преследует его. Торопиться некуда, размеренные шаги по лесной подстилке и стоны мощных деревьев поселили в груди чувство безысходности. Как бы далеко Моран ни оказался, враг всё равно догонит.
– Мос лео скарофу ат мои яр хэ Мооран! «Ты не убежишь от меня, Моран!» – пренебрежительно бросил в спину преследователь. Его надменный смех разносился ветром по умиравшему бору вместе со звуком падавших разлапистых шавин и придавал сил. – Ати бирус нан «Тебе не удастся», – шёпот слышался так явно, будто незнакомец был прямо за спиной.
Поворачиваться страшно. Всего несколько фоз отделяло от неминуемой смерти. Снова одолел сильный кашель с кровью. В лёгких забурлила жижа, стало трудно дышать. Но Моран не остановился. Он терпел страшную боль и бежал, уворачиваясь от разлапистых макушек и необъятных стволов с тёмной морщинистой корой, которые валились то сбоку, то впереди, преграждая путь.
Очередная шавина с треском сломалась и повалилась прямо перед Мораном. Он отклонился назад, согнул ноги в коленях и съехал в глубокий овраг. Острый сук разорвал ткань и прорезал плечо. Поначалу боли не было, но она пришла вместе с теплом, стекавшим по руке и груди. Моран всхлипнул и обернулся – ствол осыпался трухой под атаками чёрных щупалец, и по густо-серым остаткам прошагал незнакомец. Он никогда не был далеко. Его шаги настолько быстрые, что даже бегущего он мог догнать, не утруждаясь.
Моран повернул голову и тут же встретился всем телом с преградой из торчащих длинных корней. Разум помутился, чёрные пятна пошли перед глазами. Подстилка хрустела от шагов преследователя. Он приблизился и остановился. Чёрные крылья перекрыли тёмное беззвёздное небо, незнакомец склонился над парнем и грозно прорычал. Полыхнули алым глаза и на миг осветили опасным блеском серебряное лицо с диагональными шрамами от правого виска до левой скулы.
– Мохран ияр Мооран! «Подчинись мне, Моран!» – прошипел он злобно. – Мойи ятри шкуум «Или я заставлю».
– Нхэ «Нет», – из последних сил бросил Моран.
– Кун гупи… Чанхаи «Что ж… Зря». – Незнакомец выпрямился и вытянул руку раскрытой ладонью вниз. Он сжал пальцы в кулак, и корни ожили, сковывая Морана по рукам и ногам. Острый деревянный кол навис над грудью и тут же опустился, пронзая тело насквозь и углубляясь в землю…
