скачать книгу бесплатно
– Не забудьте! – ишьясс, пригнув голову, переводил взгляд с одного на другого. – Она должна умереть!
– Да с удовольствием. – пожал плечами Гири-Сейкал. – Хотя, признаюсь, с куда большим удовольствием я побеседую с её мамашей…
– Меня интересует девочка! – ишьясс встал, как принявшая боевую стойку кобра, и собеседники невольно отступили назад. – Она не должна остаться живой, запомните. Это наше непременное условие!
– Странно, – проговорил комутан-паша, – вы собираетесь единовременно уничтожить около сотни человек в разных уголках султаната , а сами просите меня убить сопливую девчонку … Не понимаю, почему бы не угробить и её заодно?
– Тебе не надо понимать! – казалось, в глазах сектанта бушует тёмный огонь преисподней. – Она – не обычный ребёнок, мы не можем сейчас вступать в противостояние… Впрочем, неважно. Убейте её, вот и всё!
Дели казалось, что ей не хватает воздуха. Это ведь о ней… точно о ней…
Ишьясс вдруг пригнулся, странно подав вперёд голову и верхнюю часть туловища; в движении было что-то нечеловеческое, мерзкое и хищное.
– Там кто-то есть! – прошипел ишьясс. – За оградой!
Имам с комутаном одновременно обернулись. Дети замерли, парализованные ужасом.
– Где? – спросил Гири-Сейкал.
– Прямо перед тобой, в папоротнике, идиот! – в голосе ишьясса бурлила ярость. – Быстро, ну!
Комутан-паша двинулся вперёд, извлекая из-за поясницы небольшую двулезвийную секиру – отличительное оружие дворцовой гвардии. Дели глядела, как мужчина упругой походкой тренированного бойца идёт прямо к ним, на большие руки, удобнее перехватывающие украшенную серебряной чеканкой железную рукоять, на золочёные полумесяцы лезвий… внезапно Камай схватил её за руку.
– Не шевелись! – одними губами прошептал он, вскочил на ноги и бросился бежать, с шумом и треском разбрасывая ломкие опахала перистых листьев.
На миг все замерли. Сектант очнулся первым; полы его чёрного плаща взвихрились, когда он с невероятной быстротой сорвался с места. Камай бежал наискось от ограды, стремясь скрыться за кустами ближайшей аллеи. Ишьясс остановился у ограды в нескольких шагах от скорчившейся у земли Дели, протянув руки с растопыренными пальцами сквозь решётку.
– И-а-а-а-х-х-а-а-а-а! – с невероятным напряжением не то выдохнул, не то простонал он. Дели на миг показалось, что она увидела, как тёмная тень скользнула от ишьясса вслед за бегущим мальчиком, петляя между деревьями и вытягивая чёрные лапы…
– Чего стоишь, кретин? – повернулся к Гири-Сейкалу сектант. – За ним, он уже мёртв! Спрячь тело, чтобы не поднимать шум раньше времени!
Комутан злобно скривился, но послушно бросился вперёд, несколькими ударами разрубил декоративную ограду и побежал туда, где между кустов скрылась маленькая фигурка.
– Шайтан и демоны! – простонал, держась за сердце, святейший имам. – Что мог услышать этот проклятый мальчишка? Благие небеса…
– Оставь богов и демонов в покое, – прошелестел ишьясс, – всё будет, как мы запланировали. Пошли, у тебя ещё много дел. Завтра вы с Гири-Сейкалом откроете новую страницу истории Гараханча.
Глава 3
Ветер редко утихал на просторах Каракчаевской степи. Здесь ему было где гулять над стелящимися безбрежными коврами буйных трав, скользить по склонам холмов, прятаться в оврагах и балках, волновать кроны врезающихся в степь лесных массивов и гладь озёр и рек. Ласковый шепот ветра, равно как и его разбойничий свист, были такой же неотъемлемой частью этих громадных открытых просторов, как и необъятное небо над ними, днём поражающее глаз густотой синевы, а ночью подмигивающее мириадами звёзд, большими и яркими, словно хрустальные светильники дивной работы…
Красоты степи проходили перед глазами Дели, но не радовали душу, так как созерцала их девочка через деревянные прутья грубой решётки. Шестерых детей везли на большом зарешеченном возу; к нему крепилась верёвка, к которой по очереди были привязаны дюжина женщин и девушек, идущих пешком. Сафа шла третьей, и Дели имела возможность встречаться с ней взглядом, но слишком переглядываться, тем более, разговаривать было нельзя – любой из сопровождавших караван степняков мог ткнуть провинившуюся древком копья, а то и стегануть с плеча плетью.
Глаза Сафы – бывшей икбал! оставались сухими. Происшедшие события были столь страшными, что разум отказывался их признавать, но женщина отлично понимала, что ещё больший удар обрушился на хрупкое детское сознание Дели, и старалась поддержать её улыбкой и мысленным посылом.
Всё, случившееся с ними и в самом деле казалось девочке страшным сном. Ещё несколько дней назад – хозяйка султанского дворца, единственная икбал, жемчужина Гараханча, и её дочь, любимица всемогущего султана, с которой обращались, как с прекрасной бабочкой, опасаясь повредить пыльцу на крыльях… И ныне – бесправные пленницы. Вернее, рабыни…
Секта ишьяссов сделала своё чёрное дело. Испуганная Дели в тот же вечер всё, как могла, пересказала няньке, та бросилась к Сафе – но уже ничего нельзя было успеть сделать. Во дворце – разумеется, не случайно – в тот день дежурили лишь те гвардейцы, которых сумел склонить на свою сторону Гири-Сейкал. А связаться с преданными султану командирами у Сафы быстрой возможности не было – а затем не было возможности вообще… В ту страшную ночь султан Гараханча Мохсен-Адиль умер, как и десятки самых верных его сторонников, занимающих высокое положение в государстве, и ближайшие родственники-мужчины. Они умерли все одновременно страшной, непонятной смертью, корчась в невыносимых муках, задыхаясь, покрываясь пурпурными пятнами, на глазах превращающимися в обнажающие кости зловонные язвы. И с утра следующего дня по всей стране имамы и муллы кричали на папертях о божьей казни, постигшей неправедного правителя и его сподвижников за грехи против святого неба и его служителей. И славили нового великого султана, угодного Восшедшему – Гири-Сейкала…
Если бы остался хоть один законный наследник престола султаната, то наверняка отыскались бы влиятельные люди, бросившие на дворец часть армии или поднявшие на восстание народ… Но наследника не было, а для простого люда свершившееся действительно выглядело, как высшая воля. И расправы над немногочисленными повстанцами и недовольными с помощью клинков и плетей были уже наказанием мятежников, выступивших против законного владыки Гараханча.
Всего этого Сафа не видела, но сценарий переворота в красках расписал явившийся к ним под утро Гири-Сейкал.
– Видишь, Сафа, – под конец, по волчьи скалясь, сказал он, – ты могла бы остаться повелительницей дворца, если бы приняла моё предложение вовремя… Но и сейчас у тебя есть шанс неплохо устроить своё будущее. Если будешь благосклонна ко мне – останешься моей наложницей. Но тебе придётся постараться ублажить меня как следует!
Дели в мельчайших подробностях помнила, как мать бросилась на него с кинжалом – отчаяние и ярость до неузнаваемости исказили её обычно столь милое и кроткое лицо. Но комутан, опытный воин, был уже начеку – и миг спустя кинжал улетел в угол. Затрещала разрываемая одежда; Сафа вцепилась братоубийце зубами в руку, и он, грязно выругавшись, коротко ударил её в висок и бросил обмякшее тело на ковёр.
И тогда Дели тоже впервые познала ярость – испепеляющую разум, наполняющую голову звенящими ударами пульса, тело – жидким пламенем, а душу – непреодолимым желанием убивать…
Разумеется, она была слишком маленькой, и мужчина одним небрежным движением руки швырнул её через всю комнату. Дели ударилась о стену лопатками и затылком – и голову расколола такая боль, что всё перед глазами рассыпалось и завертелось, как цветные стекляшки в недавно подаренной отцом новой игрушке со сложным названием. Пытаясь глотнуть хоть немного воздуха, она могла лишь усилиями воли отчаянно отгонять дурманящую голову темноту и смотреть…
Смотреть, как Гири-Сейкал неторопливо срывает одежду с бесчувственной матери. Как Менке, неподвижно и отрешённо сидевшая всё это время в углу, вдруг взвивается с быстротой, невероятной для её старческого, почти векового тела, и лишь отточенная годами воинских тренировок реакция спасает комутана. Длинная спица, нацеленная в глаз, лишь насквозь пронзает ухо, и вновь Дели беспомощно глядит, как старая нянька падает от сокрушительного удара, как Гири-Сейкал, морщась, вытаскивает из уха спицу, вынимает короткий ятаган и дважды вонзает в живот Менке, проворачивая лезвие. А затем, подмигнув Дели, вновь возвращается к распростёртой, обнажённой Сафе и, расстегнув богато украшенный пояс, спускает штаны…
Сейчас Дели очень хотелось бы всё забыть. Но тогда она, борясь с тошнотой и беспамятством, неотрывно глядела, как мужчина с хаканьем качается взад-вперёд, как дёргается на ковре голова матери в ореоле разметавшихся волос, как насильник рычит, запрокинув вверх голову и закатив глаза…
Дели была уверена, что правильно поняла смысл слов ишьясса – он действительно требовал от Гири-Сейкала, чтобы тот убил именно её, Дели, намекая на какие-то скрытые в ней силы… Сектант ошибся – никакие силы не пришли ей на помощь. А вот почему Гири-Сейкал не выполнил требование своего союзника, она не знала. Зато знала Сафа: отнюдь не жалость руководила братоубийцей. Желая как можно сильнее наказать и унизить отвергшую его давние поползновения женщину, комутан – теперь уже султан! не стал её убивать, а продал в рабство кочевникам Каракчаевской степи, раскинувшейся за северными границами султаната. Если бы он при этом лишил жизни её дочь – Сафа ни минуты не стала бы жить. Нашла бы способ, вены бы порвала зубами… А теперь она не могла бросить свою девочку, и ей предстояло сполна изведать горечь рабства, и при этом ещё видеть и знать, что и дочери с самого детства уготована та же участь.
Через три недели жестокого перехода по степи отряд кочевников, ходивший за рабами, достиг становища своего племени. Улькуллы были немногочисленны, но свирепы и воинственны – впрочем, как и все степняки-каракчаи. Испокон веков племена степи яростно воевали между собой за пастбища, воду, скот и лошадей, заключая лишь временные союзы. Но когда степь окружили расцветающие и крепнущие державы, стало очевидно, что вскоре одна из них приберёт воинственные, но разрозненные племена к рукам. Однако этого не случилось.
Уже более пятисот лет на острове между двумя рукавами реки Имчат проживал Красный род степняков, отказавшийся от извечного занятия предков – кочевого скотоводства и коневодства. Они основали единственный каракчаевский город – Цакдал-Мират, Обитель Звезды, а хана своего провозгласили Степной Звездой, Спустившейся С Небес. В жестоких войнах с племенами карачаев, благодаря тонкой игре с вождями они сумели со временем подчинить себе всю степь. И объединённое войско степняков несколько раз наносило сокрушительные поражения вышколенным и организованным армиям цивилизованных государств, посягнувших на Каракчаевскую степь.
В результате все племена каракчаев продолжили независимую кочевую жизнь, продолжая разводить коров, овец и лошадей и сражаться друг с другом. Но ежегодно от четверти до трети стад, отар и табунов отгонялись в Цакдал-Мират, и по требованию хана каждый третий воин степи должен был немедленно явиться под его знамя. Впрочем, и хан не раз по своей воле спасал племена, находящиеся на грани вымирания по той или иной причине, снабдив их лошадьми, скотом и рабами.
Цакдал-Мират расцвёл, в нём развивались и процветали торговля, ремёсла и даже наука и искусство; к нему, через наведённые через реки мосты и паромные переправы тянулись караваны из всех близлежащих стран, на его благо трудились сотни тысяч рабов, а покой охраняли опоясывающие вокруг исполинские земляные валы, патрулируемые всадниками Красного рода, теперь потомственно занимающихся лишь воинским делом.
А улькуллы и прочие племена продолжали жить, как и их предки тысячелетия назад. Сейчас племя насчитывало около трёхсот воинов, полтысячи женщин, втрое больше детей и несколько десятков стариков. Относительно детей и стариков-мужчин у каракчаев существовали свои законы. Мужчины продолжали оставаться членами племени, пока в состоянии были самостоятельно садиться в седло и ехать верхом; старики, чувствуя, что близок день, когда это им не удастся, садились на коня и уезжали прочь, чтобы вдали от соплеменников на скаку пронзить своё сердце ножом и отдать своё тело степным хищникам, а душу – ветру, продолжающему бег коня. Что касается детей, то до тех пор, пока ребёнок ростом не достигал колеса телеги, он считался маленьким и жил праздно под опёкой всего племени. Достигнув макушкой высоты колеса, мальчики становились молодыми всадниками, и начинали, коневодству, скотоводству, охоте и воинскому мастерству, а девочки – молодыми хозяйками, и учились рукоделию, шитью, готовке и прочим мудростям ведения домашнего хозяйства. В семнадцать лет юноши проходили посвящение в воины, а девушки в пятнадцать – в невесты.
Табуны, стада и отары принадлежали всему племени. Распоряжался всем вождь – тенг, опирающийся на совет из уважаемых стариков и авторитетных воинов. Рабы, как и животные, тоже были общим достоянием. У улькуллов было около двух сотен рабов, вернее – рабынь. Рабов-мужчин степняки покупали мало, и это были хорошие мастеровые – кузнецы, плотники, кожевники. С ними обращались достаточно уважительно и бережно, только при покупке рассекали подошвы ног и зашивали в раны пучки конского волоса, после чего раб мог лишь потихоньку ковылять, не помышляя о побеге.
Женщины-рабыни жили в больших общих юртах и под руководством старух-каракчаек выполняли всю домашнюю тяжёлую и черновую работу, а кроме того, ночами ублажали воинов…
В память Дели врезалось выражение глаз матери, когда старуха-чагаз, то-есть надзирающая за рабынями, объясняла ей ночные обязанности. Если бы уязвлённые гордость и достоинство могли воплотиться в жизнь – Сафа просто исчезла бы из этого мира, испепелив вместе с собой Гири-Сейкала и его сообщников.
– Вечером и утром будешь выпивать по глотку. – старуха показала тёмную пузатую бутыль. – Это ослабит попавшее в тебя мужское семя и не даст ему прижиться в утробе.
– Я не буду этого делать. – сказала Сафа, и голос её прозвучал неестественно спокойно. – Ни пить эту гадость, ни спать с вашими мужчинами я не буду. Можете убить меня сразу.
Старуха ощерила в улыбке редкие кривые зубы.
– Рабыню, отказавшуюся от чести ублажать воинов-каракчаев не убивают. Зачем? У нас в степи есть муравейники, высотой в рост человека, и по тропам к ним и от них огненно-красные насекомые движутся потоками, шириною в ладонь. Тебя голую привяжут на муравьиной тропе к вбитым в землю колышкам с раздвинутыми ногами, а причинное место смажут мёдом… Очень быстро все строптивицы приходят к выводу, что ласки наших мужчин будут куда приятнее поцелуев муравьёв.
Дрожь сотрясла тело матери, но ни лицо её, ни голос не изменились.
– Что ж – в конце концов, муравьи меня убьют – и всё закончиться. Но подстилкой для ваших воинов я не буду.
Чагаз некоторое время молчала, наклонившись вперёд. Её темное, изборождённое морщинами лицо почти касалось Сафы. Дели казалось, что жёсткие седые патлы старухи шевелятся, как щупальца, и тянутся, желая вцепиться в шелковистые волосы матери. Затем чагаз выпрямилась, звякнув многочисленными медными и латунными медальонами, и вздохнула.
– Я вижу… ты действительно готова умереть даже столь страшной смертью. В тебе есть мужество… но что ты скажешь, когда на муравьиной тропе вместо тебя окажется твоя дочь?!
И тогда впервые за всё ужасное время слёзы наполнили глаза матери и беззвучно покатились вниз мимо застывших губ…
Вместе с дюжиной других девочек-рабынь Дели под присмотром старших невольниц обучалась нехитрым обязанностям – мыть и драить медные и бронзовые котлы, миски и блюда, готовить, шить, вязать, чинить одежду и обувь. Сафа, постоянно занятая тяжким трудом, каждый день находила хоть минутку, чтобы приласкать дочку, одарить частицей материнского тепла. Силу её любви Дели ощущала, как незримое присутствие самой матери, даже когда её не было рядом. Это помогало девочке пережить столь разительные перемены в жизни. К счастью, она обладала отличным здоровьем, и тяготы кочевой жизни в сочетании с непривычным физическим трудом не сказались отрицательно на её организме. От природы любознательная и увлекающаяся, Дели с интересом впитывала новизну обстановки и, спустя некоторое время смогла даже полюбить эту землю – с зелёными волнами перекатывающегося под ветром ковыля, молочными туманами, заливающими сонные берега утренних рек, тысяченогим топотом табунов и резкими криками орлов, точками висящих в солнечных небесах… Но она не могла простить ни Гири-Сейкалу, ни мужчинам-степнякам того, что они делали с её матерью.
– Не смотри! – резко приказывала Сафа всякий раз, когда очередной кочевник уводил её в угол юрты, символично отгороженный плетёной из полосок кожи занавеской. Но девочка, до крови прикусив губу, каждый раз украдкой упрямо продолжала глядеть, как ритмично движется голова матери над бёдрами мужчин, часто лишь приспускающих пропахшие лошадиным потом штаны, как степняки грубыми лапами мнут нежную грудь и упругие полушария ягодиц, впиваются в волосы, переворачивая покорное тело то так, то эдак. Хриплое мужское сопение и удовлетворённое хрюканье стали для Дели самым отвратительным, что могло быть в этом мире. Мать, возвращаясь из угла, не подавала никакого виду, что только что с ней случилось что-то плохое – но Дели явственно ощущала, как каждый раз в ней умирает частица души…
Часть 3
Глава 1
– Роктар, посмотри!
Ария держала в руках веточку, на конце которой медленно шевелился огромный жук. Роктар подошёл, и они, прижавшись плечами, некоторое время рассматривали насекомое, напоминающее бронзовое украшение. Впрочем, внимание Роктара почти сразу переключилось на исходящее от Арии тепло. Он поймал себя на мысли, как ему хочется обнять её и прижать к себе плотнее. Ещё год назад он бы сделал это, не задумываясь, но сейчас…
Неслышно подошедший Белемир остановился, глядя на детей. Впрочем, это были уже далеко не те малыши, которых он шесть лет назад взял в ученики. Подростки, почти что юноша и девушка. Роктар вытянулся вверх, но и в плечах раздался так, что его впору было принять за шестнадцатилетнего. Густые тёмно-русые волосы он собирал на затылке в длинный хвост. Лицо похудело, черты заострились и начали приобретать жёсткость, подчёркиваемую тонкогубым сильным ртом и волевым подбородком. Большие серые глаза, окружённые по-девичьи густыми ресницами, выделялись на загорелой, потемневшей от ветра коже.
Ария оставалась на голову ниже, но её фигура уже приобретала манящие мужской взгляд очертания расцветающей женственности. Тонкие черты лица казались ещё изящнее в обрамлении пышных каштановых кудрей, а в глазах во время улыбки всё чаще плясали искорки будущей погибели для мужских сердец.
Около года назад Белемир, безошибочно угадав время, пригласил, якобы для помощи по хозяйству, одну из женщин-рабынь и дал им с Арией уединиться для решения возникших женских вопросов. Мать Роктара, заменявшая маму и для Арии, умерла два года назад. Белемир успел довольно близко с ней подружиться, и знал, что причина смерти – простое нежелание жить в неволе без любимого мужчины. Это не лечится никакими бальзамами. Её долго удерживала лишь необходимость заботиться о детях; когда она поняла, что их будущее определено, и они надёжно и безопасно пристроены под крылом Белемира, нить, связующая её с жизнью, истлела. Правда, целитель мог бы побороться, ему были ведомы не только способы излечения тела, но и таинства исцеления души… но не стал этого делать. Он видел и знал больше, чем любой из живущих на острове; хотя завеса времени, скрывающая будущее, лишь изредка приобретала для него некоторую полупрозрачность, иногда он видел довольно ясные образы и картины. Роктара это касалось в особенно полной мере, всё же он не ошибся, разглядев в мальчике скрытый потенциал. Некоторые ближайшие вехи его судьбы Белемир видел достаточно ясно, и сейчас, при виде Роктара и Арии, он в который раз ощутил, как тяжело сжалось сердце.
Роктар оглянулся, почувствовав взгляд целителя. Белемир отметил, как он мигом отодвинулся от Арии. Уже второй год они спали отдельно, а до этого делили на двоих широкую лежанку в избе Белемира. Целитель видел реакцию Роктара на вид полуобнажённой Арии, который нет-нет, да и открывался ему в условиях совместного жительства, и чувствовал, что влечение взаимно. Из них со временем вышла бы отличная пара…
– Белемир! – Ария искренне обрадовалась при виде старика. Они работали на плантации целебного жив-корня с самого обеда, и за разговорами не заметили, что солнце уже скрывается за вершинами деревьев. – Мы всё сделали.
– Молодцы, – улыбнулся Белемир, – идёмте домой, стемнеет скоро. Да и ужин поспел.
Роктар подхватил корзины со спелыми кореньями, отмахнувшись от попытки Арии взяться хоть за одну ручку. Белемир помог Арии собрать инструменты, и они двинулись по вьющейся между деревьев тропинке к избушке целителя.
Белемир жил в настоящей бревенчатой избе, что для острова было невиданной роскошью. Сами гиганты, практически нечувствительные к холоду, обитали в огромных залах с переходами и галереями, вырубленных в скалах. Рабы жили в длинных общих домах со стенами из камня и глины, укрытых шкурами морских животных и отапливаемых тюленьим жиром, добываемым в штольнях горючим сланцем и не слишком многочисленным плавником. Дерево гиганты употребляли исключительно для изготовления оружия, мебели и резных украшений. Тем не менее, для бессменного смотрителя заповедного уголка выстроили деревянный домик.
В самом разгаре было недолгое на острове тёплое время года, поэтому поужинали у костра – настоящего костра из сухих веток, пышущего ароматным дымом, а не тяжёлым угаром сланца или вонью тлеющего жира. Пищу Белемир готовил сам, и сегодня он сварил густую рыбную похлёбку, испёк репу и поджарил над углями по большому куску мяса. Хлеб на острове был редкой роскошью в виде лепёшек либо привозимых торговцами-мореходами сухарей. После ужина некоторое время сидели, слушая рассказы Белемира о густо высыпавших звёздах, запоминая названия созвездий и картину ночного неба. Затем Ария привычно ушла в избушку спать, оставив старика и Роктара для ежевечерних занятий.
Роктар приготовился к обычному началу – долгому сосредоточенному вслушиванию в собственное тело, до тех пор, пока все мысли не растворятся в дыхании и биении сердца, затем слиянию с окружающей природой – пока сознание не сольётся в единое целое с сонными вздохами вечернего ветерка и едва слышным шёпотом листвы. Белемир говорил, что надо научиться чувствовать себя частичкой всего сущего, а это не только остров и океан, и даже не вся суша и вода, а бесконечное пространство, сотканное из тьмы и света, в котором несутся многие тысячи тысяч таких же миров…
Но сегодня Белемир заговорил о другом.
– Ты способный ученик, Роктар, – улыбнулся он сквозь белую бороду, – и достиг заметных успехов. Ты уже знаешь, что человек состоит из двух сущностей, и научился чувствовать и в некоторой степени контролировать обе – телесную и энергетическую. Сегодня я хочу приоткрыть перед тобой истоки новых путей.
Старый целитель помолчал, бросил в огонь очередную ветку и подождал, пока она вспыхнет.
– Предки моего рода – заговорил он, и Роктару показалось, что голос старика звучит необычно торжественно – в прежние времена считались настоящими хранителями своих земель и населяющих их людей. Они умели отогнать едва ли не всякую хворь, голыми руками отразить нападение десятков вооружённых врагов, укротить ураган и призвать дождь. Великое учение передавалось от отцов к детям, от дедов – к внукам. Но учиться следует всю жизнь, до самой смерти, и чем больше пытаешься постигнуть, тем больше неведомых тайн начинает будоражить твой разум.
– Твой род… Они были… колдунами?.. – нерешительно спросил Роктар.
– Нет, – покачал головой Белемир, – чародеями они себя не считали, и не никогда не имели ничего общего с магами, ищущими всё новые и новые источники могущества, создающими всё более и более сильные заклинания. Мои прадеды черпали силу в самой природе – в земле, воде, воздухе и огне, и всегда с лихвой возвращали миру одолженную на время энергию. Человек способен сам, собственной волей освободить внутри себя такие запасы мощи, по сравнению с которыми самый сильный ураган покажется детским вздохом.
Старик помолчал. Роктар изо всех сил прислушивался к себе, пытаясь почувствовать – где же внутри таится эта сила? Он употребил бы её на то, чтобы стать свободным, покинуть остров… вместе с Арией… повидать все земли, о которых так интересно рассказывал Белемир…
– Как я сказал, – вновь нарушил тишину целитель, – для этого нужно было учиться очень долго. К тому, что я хочу открыть тебе сейчас, лично я шёл несколько десятилетий. Но у меня нет времени тянуть твоё обучение; к тому же, если я не ошибаюсь, ты и способен гораздо на большее, чем я в своё время.
Старик часто говорил такими загадками, и никогда толком их не объяснял. Роктар привык уже по мере сил не обращать на них внимания, и всё же… Почему нет времени? На что такое способен он, Роктар, и откуда Белемиру это известно? И…
– То, что я сегодня буду тебе показывать – лишь подножие громадной горы, маленький ручеёк у истоков полноводной реки. Это умение изменять свои жизненные ритмы, налаживать собственную энергетическую составляющую определённым образом, в зависимости от потребности. Такое изменённое состояние души и разума само по себе приводит к изменению телесной составляющей человека и называется «всполохом», то-есть вспышкой.
Есть три его вида – алый, синий и зелёный. В состоянии алого всполоха человек обретает потрясающие физические качества. Он не чувствует боли и не обращает внимания на раны, в том числе даже смертельные; скорость его движений, быстрота реакции и физическая сила увеличиваются в разы. Это – очень опасное состояние, находясь в котором легко можно покалечить или убить человека одним движением, раньше, чем сам осмыслишь собственную агрессию. Но контролирующий себя становиться в моменты алого всполоха совершенным воином; к тому же, он распространяет вокруг себя такую угрозу, что все люди инстинктивно стараются убраться от него подальше; даже свирепых хищников такой человек может обращать в бегство одним лишь взглядом.
Роктар порывисто вздохнул. Вот это да, это он понимал. Нет, ему интересно было учиться у Белемира абсолютно всему, но вот так вот… стать непобедимым бойцом… Ух!
– Человек, вошедший в состояние синего всполоха, – продолжал Белемир, – обретает полнейшую чистоту сознания и абсолютный контроль над мыслями, вследствие чего становится буквально невидимым. Нет, он не растворяется в воздухе, но способен пройти рядом со ждущими его часовыми и их собаками, а они при этом не обратят на него никакого внимания. В синем всполохе люди могут сутками лежать, сидеть или даже стоять абсолютно неподвижно, не есть, не пить, не спать и не справлять нужду, не чувствовать ни холода, ни жара. Такого человека можно закопать в землю на несколько дней, он может стоять в пылающем костре или часами лежать голышом в снегу – и не потерпеть ни малейшего вреда для себя. В то же время, он обретает повышенную чувствительность к окружающим его живым существам, может слышать их эмоции, чувства и даже мысли.
Роктару казалось, что Белемир опять подбрасывает ему одну из своих мудрёных загадок, и не собирается объяснять ответ. Неужели такое возможно? А ещё говорит – мол, предки колдунами не были!
– И, наконец, зелёный всполох. Владеющий им может мгновенно, на подсознательном уровне расположить к себе любого человека. Он умеет сделать так, что даже стремящиеся уничтожить его смертельные враги вдруг проникнутся к нему едва ли не любовью. Любой человек будет рад выполнить его просьбы и приложит все усилия, чтобы ему угодить. В состоянии зелёного всполоха человек может укрощать диких животных, и они не только не станут его бояться или нападать, а будут слушаться и исполнять его волю.
Нет, это уж точно сказка! Но тут же Роктар вспомнил, что на Белемира никогда не повышали голоса даже самые строгие надсмотрщики, да и хозяева-гиганты обращались с ним весьма уважительно… А животные? Ни один из свирепых белых медведей ни разу не зарычал на старика. Значит, по крайней мере, этим самым зелёным всполохом Белемир владеет. Но тогда…
– Сколь бы невероятными не казались тебе такие способности, – говорил целитель, – это, как я уже сказал – лишь начало великого пути. Человек – удивительнейшее создание, и, совершенствуясь, он способен подчинять себе всё – даже время.
– Белемир, – не сдержался Роктар, – а ты… умеешь всё это?
Белемир улыбнулся.
– Скажем так, кое-чему я действительно успел научиться, хотя до вершин мастерства мне по-прежнему далеко.
– Но тогда ты мог бы… Ну, в состоянии зелёного… э-э… всполоха… Ты мог бы попросить гигантов, чтобы тебя отпустили на свободу! И они бы тебе не отказали, ведь так?
Белемир медленно покивал головой.
– Вполне возможно, мальчик мой… Вполне возможно…
Он замолчал, поднял лицо к звёздам, мерцающим в бездонных тёмных глубинах.
– Видишь ли, Роктар… – заговорил он, тщательно подбирая слова. – Я уже говорил тебе, что все понятия в мире относительны. Сила, добро… Свобода… Я оказался здесь, и занимаюсь тем, что умею. Я делаю лекарства и лечу людей; не подумай, что хвастаюсь, но лишь благодаря мне остров не выкосили моровые болезни; в последний раз это могло случиться не более сотни лет назад…
Он осёкся, осознав, что проговорился о своём необычайном для простого человека возрасте, но Роктар молча и напряжённо продолжал слушать.
– Здесь я приношу пользу точно так, как мог бы приносить её в любом другом месте. А рабство… Я знаю, что могу уйти в любой момент, поэтому не ощущаю себя рабом. Понимаешь?
Роктар подумал. Ну, в общем… Если человек остаётся где-то добровольно, имея возможность уйти… Наверное, он в самом деле не чувствует себя невольником. И всё же…
– А другие люди? Ты мог бы их освободить?
Вопрос повис в воздухе. Выражение лица Белемира неуловимо изменилось, стало строже. В его прищуренных глазах Роктару почудилась боль… Или это так залегли тени от угасающего костра?
– Возможно. – как то нехотя ответил Белемир. – Вполне возможно. Вопрос в том, нужно ли это делать?..
Роктар потрясённо молчал. В разговорах с Арией они часто касались этой темы. Свобода, возможность сесть на корабль, плыть, куда хочешь, жить там, где захочешь, и делать то, что хочешь… Разве это не великий дар, положенный любому человеку? Почему люди должны быть собственностью гигантов?
– Послушай меня, мальчик, послушай внимательно, – словно решившись, заговорил Белемир быстро и твёрдо, – я верю в то, что человек должен рождаться, жить и умирать свободным. Но свобода – это внутренняя потребность, она должна вызреть, стать осознанной и необходимой. Это – ответственность перед собой и перед другими. Посмотри на людей этого острова. Плохо ли им живётся? Все ли они горят желанием самим принимать важные решения, думать, как и чем заработать еду, самим защищаться от нападений варлангов и прочих опасностей окружающего мира?
