скачать книгу бесплатно
– Не важно. Бьянкой называем ее мы, все остальные. Так вот, ты не подавишься при известии о том, что таких реальностей – миров, пространств, измерений, как хочешь – множество? Великое множество! Как тебе это?
– Множество? – Я медленно, чтоб не подавиться, прожевал, проглотил и запил вином. – Что значит «множество»?
– То и значит. Их очень много, и почти во всех обитают разумные и неразумные твари. Свыкнись с этим, тогда продолжим.
Но свыкнуться с подобным было тяжело, и потому я возразил:
– Много, да? Почему ж тогда никто в моей… реальности не знает об этом?
Мун поднял указательный палец:
– Вот! Ты, на удивление просто, справился с этим. Гибкое практическое мышление… Тут мы подходим ко второму вопросу – классификация. Есть два основных пункта, по которым классифицируются реальности, и около дюжины вспомогательных. Вспомогательные нам сейчас не важны, а вот два основных запомни. Параметр первый именуется ОСВа, второй – ПРОНом. Осведомленность и проницаемость. Разъясняю…
ОСВа – количество жителей данной реальности, знающих либо подозревающих о наличии множества других реальностей.
ПРОН – степень легкости либо сложности прохода в данную реальность из окружающих или выхода из нее в окружающие.
ОСВу принято обозначать цветами, которые варьируются от белого до черного. Всего есть пять степеней: белый, светло-серый, серый, темно-серый и черный. Белая реальность – это такая, в которой практически все аборигены осведомлены о наличии других реальностей. Черная – в которой о них не знает никто либо знают единицы из миллионов.
ПРОН определяется математическими знаками в двух положениях. Первый – знак выхода, второй – входа. Например, так: плюс на плюс – значит, доступная для прохода в обе стороны реальность. А вот так: минус на плюс, – значит, реальность, из которой сложно выйти, но в которую легко проникнуть. Все это взаимосвязано, и, как правило, два первых пункта градации совпадают. То есть, например, если реальность «плюс на плюс», то она и белая, а если «минус на минус», то обычно черная. Если вход-выход легки, то туристы, торговцы, эмигранты и тому подобные появляются сплошь и рядом, население волей-неволей свыкается с мыслью о множественности реальностей, ОСВа увеличивается, и сама реальность белеет. С другой стороны, сложности с ПРОНом приводят к уменьшению ОСВы и реальность чернеет. Моя родная реальность Дестрея, к примеру, снежно-белая, самая что ни на есть плюс на плюс. Теоретически существуют идеально белые плюсовые миры, выход из которых может осуществить любое существо в любое мгновение и с приближающимися к нулю затратами энергии, и идеально черные, полностью минусовые, переход в которые и из которых абсолютно невозможен. Но на первые пока еще никто не натыкался, а вторые, если они и есть, находятся вне пределов досягаемости.
– Ладно, – сказал я. – Хорошо! Отлично! Не буду возражать – поверю тебе на слово. Тем более у меня нет выбора, верно? А Бьян… я хотел сказать, мой родной Ливий, какой он?
– Бьянка – редкое исключение. Она «плюс на плюс», но темно-серая, почти черная.
– Растолкуй еще раз, что это означает?
Макой отправил под стол пустую бутылку, откупорил вторую и разлил вино по стаканчикам.
– Это значит, что вход-выход достаточно легки, но почти никто из аборигенов не осведомлен о наличии иных реальностей. Такое случается довольно редко, а причины… неблагоприятные социальные условия, религиозные табу и догмы, да много может быть причин. Я плохо знаком с местной политикой, но все, что я слышал о яркой личности Его Пресвятейшества и бурной деятельности адептов этих ваших Деметриусов Ливийских… Ну, все это говорит о существовании мощных религиозных догматов и сильного аппарата подавления. Поэтому-то жители сопредельных реальностей не спешат посещать Бьянку, те же, кто все-таки очутился здесь, маскируются под местных, а немногие владеющие ОСВой аборигены не афишируют этого. Мало кого прельщает аутодафе…
– Очень ты умно говоришь, Мун, – заметил я. – А как происходит этот твой вход-выход? Что-то вроде колдовства?
– П-фе! Какая разница, как это назвать… Ты рожу хоть мордашкой назови, смотреться будет все равно убого. Короче, реальности связаны паутиной тахионных потоков. Тахионы, это такие мельчайшие частицы… вернее, античастицы… Потому что они движутся во времени в обратном направлении… В общем, это очень сложно и тебе ни к чему. Ну и какая разница, как назвать накопление энергии в кристалле ДЕФ-машины, «стягивание» двух реальностей с помощью потока тахионов, кольцеобразную волну деформации и переход материального тела, находящегося в ее эпицентре, из одного горизонта событий в другой? Хоть колдовство, хоть наука, хоть сокращение прямой кишки, разницы-то никакой. Я называю это наукой, да и большинство гумов тоже, но что с того? Есть реальности, где деформацию объясняют инфернальной ерундой, где аборигены танцуют в полночь голыми вокруг костров под руководством какого-нибудь доходяги-шамана. В таком мире скромного торговца вроде меня примут за демона и побыстрее проткнут копьем с серебряным наконечником. Для таких случаев и существуют камуфляжцы.
– Ты хочешь сказать, что не везде разумные выглядят как люди?
– Ну, большинство являются гумами, то есть гуманоидами – имеют две ноги, две руки и одну голову, но ты же видел циклопа. Я слышал, в одной отдаленной реальности обитают разумные кролики, а в другой – говорящие улитки.
Я заинтересовался:
– Тебе ведь тоже приходится камуфля… камуфли… пользоваться камуфляжцем? А сейчас ты имеешь свой натуральный вид?
Он отпил вина и промолчал.
– Мун Макой! – Я повысил голос. – Как ты выглядишь на самом деле?
– Н-ну… ничего необычного для твоих глаз.
– А точнее? Как бы ты ее ни называл, но я хочу знать, рожа у тебя в действительности или мордашка. В смысле, морда или рожица. Сними покровы…
– Это с твоей-то ксенофобией!
– Не знаю, кто такие эта Ксена и этот Фоб, но было бы неплохо, если бы ты показался мне в своем натуральном виде.
– Ксенофобия, грубо говоря, страх перед разумом в принципиально по-иному выглядящем теле. Ты испугался даже натуральной внешности циклопа, хотя он всего лишь одноглазый и волосатый, значит, ты – ксенофоб.
– Плохой пример. Тогда это произошло неожиданно, а теперь я подготовлен всем нашим разговором. Просто интересно знать, как по-настоящему выглядит тот, с кем я сижу и пью уже столько времени.
– Кстати, давай выпьем, – вспомнил Макой и, после того как мы выпили, заявил: – Не может быть и речи о том, чтобы я сейчас занялся дилегализацией своих покровов. Это, положим, сделать легко, но накладывать их потом самому, без оператора, дело довольно кропотливое и тонкое. Я не собираюсь тратить на это кучу времени только из-за твоей прихоти. Тем более что я уже… гм… слегка опьянел.
Я был вынужден признать, что тоже уже опьянел – и не слегка.
– А хмель так же действует на тебя?
– Конечно. Атмосфера во всех реальностях схожа, основные процессы… Ну, там фотосинтез, оплодотворение, опыление – тоже, так что метаболизм живых существ одинаков.
Я не понял, что он сказал, и вновь был вынужден поверить ему на слово.
– А речь? Ты говоришь с каким-то акцентом, и многие слова я не понимаю, но все же мы используем один язык. Как такое может быть?
– Это действительно загадка, над которой до сих пор ломают головы лингвисты. В каждой реальности существует множество различных языков, но, как правило, каждый из них имеет аналог с каким-нибудь языком другой реальности… И главное, самые распространенные языки схожи… Вот ты, как считаешь, на каком языке говоришь?
– Среднеливийский городской диалект, – уверенно заявил я. – Основной язык Центрального Ливия. Ну, лично я еще немного по фене умею…
– А вот и неправда. Это слегка искаженный провинциальный панлинг. Существует множество теорий, а самая популярная объясняет это тем, что якобы заселение Конгломерата пошло от нескольких прарас, неизвестно откуда взявшихся и куда подевавшихся. Каждая из этих рас вроде как разговаривала на своем языке, каждая освоила некоторое количество реальностей, а потомки их в разных мирах до сих пор используют примерно одинаковые наречия. Эта теория имеет свои огрехи, но почему бы и нет? Тебя лично этот вопрос сильно волнует?
– Нисколько, – заверил я.
– Ну что, еще по чуть-чуть? – спросил Мун Макой несколько позже и, не дожидаясь ответа, разлил остатки вина.
Мы выпили и откинулись в креслах. Моя головная боль почти прошла, тошнота тоже, и я чувствовал, что неудержимо пьянею вот уже в третий раз за эту длинную-длинную ночь.
– А ресторан? – вспомнил я. – При чем тут ресторан?
– «На Горе»? Да просто ресторан для путешественников вроде меня. Что тебя удивляет?
– Но почему он висит в воздухе?
– А почему бы и нет? Во-первых, эта лучшая маскировка в вашей реальности, где авиация находится в зачаточном состоянии, во-вторых, для экзотики. Очень популярное местечко, там сходятся большинство гостей-гуманоидов. Я тоже туда заглядываю почти всякий раз, как попадаю на Бьянку.
– Да, понял, – сказал я. – Теперь понял. Ну а Хуансло Хит… Хлор Халай, мой покойный родственник, как во все это затесался он?
– Он был смотрителем РД-станции, только и всего.
– РД-станции?
– Ну, станции реальностной деформации. «Б-1» значит – Бьянка, первая. Таких станций здесь мало, в этой реальности особенно не развернешься – так, мелкие операции.
– И мы, выходит, сидим на этой станции?
– Точно. В самой ее нутре… Здесь, – он махнул рукой в сторону аппаратов и чуть не сбил со стола бутылку, – находится деформационная машина, основное устройство…
– Но почему же тогда Хуансло Хит поселился за тридевять земель от станции?
– Что ж, прикажешь ему жить в горах и есть камни? Он же был цивилизованным гуманоидом, в конце концов. Какой-нибудь город для его целей не подходил, слишком людно, сующая нос не в свое дело стража, любопытные соседи… В общем, слишком много шансов на то, что тебя обнаружат. У вас тут, конечно, не инквизиция, но ребята Его Пресвятейшества тоже не промах… Селение типа Белянов – промежуточный вариант, самый подходящий. Бывал я там пару раз. С одной стороны, дом на отшибе, и ночью все дрыхнут, а с другой, есть все же с кем перемолвиться словечком и при случае опрокинуть стаканчик-другой-третий.
– Но расстояние? Зачем селиться на таком огромном расстоянии от станции?
– Брось, Уиш, какое значение это имеет, если в твоем распоряжении скоростной прайтер? В доме у Хлора есть сигнализатор на радиосвязи, закамуфлированный под настенные часы. Каждый раз, когда на Бьянке кто-то появлялся, автоматика включала дефмашину и посылала СОП – «сигнал-о-прибытии», а приемник сигнализатора вылавливал его из эфира. Таким образом Хлор узнавал о появлении очередного клиента. По правилам, установленным Эгидой, деформацию в серых, темно-серых и черных реальностях можно осуществлять только в ночное время суток, дабы не привлекать излишнего внимания аборигенов. Так что Хлор, ничем не рискуя, активизировал прайтер и летел сюда, чтобы взять плату за пользование оборудованием и надлежащим образом зарегистрировать вновь прибывшего… – Мун Макой замолчал и уставился на меня. – Великий Конгломерат! – произнес он после паузы. – А ведь Хлор помер, да? Кто же теперь меня зарегистрирует?
Глава 6
Под столом лежали три пустые бутылки, а мы сидели, развалившись в креслах, и курили сигары Муна.
– Еще немного – и попадем в Шелуху, – пробормотал он. – Прямиком туда.
– Шел… Шелуха? – спросил я. – Это еще что такое?
– Оболочка реальности другими словами. Ученые называют ее Клипатом. У всякой реальности она есть. Выполняет функцию отхожего места и одновременно защищает реальность от разрушительного влияния внешних необитаемых полостей Конгломерата. Этакое полупространство, как яблочная кожура, окружающее любой мир. И такое же, как кожура, тонкое.
– И мы, значит, попадем туда?
– Я пошутил. Я вообще люблю пошутить, знаешь ли. Такой уж я человек, то есть гуманоид. А вообще-то там можно очутиться без всяких тахионных потоков и энергетических затрат, просто воздействуя на мозг определенными веществами…
– Вином, что ли?
– И вином тоже, хотя при помощи спиртного проделать такое тяжело. Надо напиваться каждый божий день до умопомрачения, пока извилины не переплетутся. Скорее подойдут разные галлюциногены, природные и химические. Ими можно довести свой мозг до такого помутнения, что вообще никогда уже не выберешься из Шелухи. Будет казаться, что путешествуешь ты по неведомым землям, встречаешь фантастических тварей и переживаешь экзотические приключения, а на самом деле – пролежишь всю оставшуюся жизнь в психушке, кушая бульон через трубочку.
– Психушка – это бедлам, что ли?
– Бедлам?
– Ну, дом для умалишенных.
– Точно, для лишенных ума… В Клипате нельзя жить, невозможно. Это недопространство, полуреальность… Там обитают лишь сущности, эфемерные продукты мыследеятельности, отходы разума, так сказать… Смутные тени неосознанных стремлений и подавленных желаний разумных существ из реальностей.
– Вроде малиновых ящериц и фиолетовых крыс?
– Местный фольклор? Да, что-то вроде того.
Не знаю, почему именно после этих слов, но я вдруг вспомнил:
– Эй, Мун, я наконец сообразил, где раньше видел твою… твое лицо!
Если бы я был менее пьян, то придал бы большее значение тому, как он напрягся, быстро глянул на меня и спросил:
– Где?
– Я рылся в столе Хуансло, искал ключ от шкафа. И кроме всего прочего нашел там стеклянную пластину с изображением… твоим изображением. Объемным.
– А, это… – Он заметно расслабился. – Это всего лишь голограмма. Ну, объемное изображение в стекле. Я сам как-то подарил ее Хлору. Где она сейчас?
– Надо полагать, там же, в столе.
– При случае заберу.
Мы помолчали, и я опять спросил:
– А ты не мог бы показать мне, как работают эти штуковины?
– Камуфляжец – нет. Не потому, что не хочу, а потому, что сейчас просто не смогу. А РД-машина – запросто.
Поднявшись, он нетвердым шагом приблизился к аппарату и поманил меня.
– Смотри… – Макой стал показывать, то и дело сбиваясь и путая кнопки управления.
По мере сил я пытался запомнить, что он говорит и делает, но запомнил мало. Выяснилось, что круглая площадка со штангами и есть то место, от которого расходится деформация и на которое надо встать, чтобы переместиться в другую реальность, а куб из зеленого металла является тахионным уловителем. Мне показалось, что включается машина довольно просто, но, скорее всего, мне это только показалось.
– Датчик, – говорил Мун, – инициируется, если кто-то извне хочет воспользоваться твоей станцией. Импульс проходит через радиомаяк, который отправляет «сигнал-о-прибытии», улавливаемый приемником в часах, а затем достигает автомодуля, который через внутренний контур самостоятельно активизирует автоматику. Вообще, это – сложная стационарная машина большой мощности, но существуют еще малогабаритные деформаторы типа «ПАКЕТБУК», рассчитанные на три-четыре перемещения. Сейчас появились даже микроустройства, одноразовые «дефзонды». Машину надо, конечно, уметь ремонтировать, если там вдруг что-то сломается, но, по-моему, там никогда ничего не ломается. Так что можешь теперь считать себя профессиональным смотрителем. – На этой оптимистической ноте мы вернулись в кресла.
– Что же все-таки делать с регистрацией? – произнес Макой уже совершенно пьяным голосом. – Пока найдется новый смотритель, пока все оформят… А дела мои стоять не могут.
– Зачем тебе нужна эта регистрация? – спросил я. Мой голос, кажется, тоже не был голосом человека трезвого.
– Мне-то она не нужна. Но за этим очень ревностно следит Эгида. Если ненароком выяснится, что я вышел за территорию РД-станции, не зарегистрировавшись, меня могут лишить лицензии и наложить штраф.
– Эгида? Я краем уха слышал о ней там, в ресторане. Что это еще за штука такая?
– Ее не любят, но, как ни крути, она нужна. Это контора, следящая за порядком реальностных деформаций и контролирующая все легальные РД-станции. Ею руководит человек, которого называют Принципал. Главные отделы расположены в мире Зенит, Средоточии Пространств, который считается как бы центральной реальностью Конгломерата… Это, конечно, условно. Зенит еще называют Красными Песками. Слушай, Уиш, а кем тебе вообще приходился Халай? – произнеся последнюю фразу, он посмотрел на меня очень внимательно. – Фамилии-то у вас разные.
– Да никем. Я ж говорил – просто мой скупщик.
– Но ты выдал себя за его родственника?
– Ну да.
– Ага… И как у тебя сейчас с финансами?
– Фи… с чем?
– Деньги, я имею в виду, у тебя есть?
– Ни медяка.
– А предвидятся?
– Я вообще-то надеялся на это наследство. А кроме него…
