banner banner banner
Русский XX век на кладбище под Парижем
Русский XX век на кладбище под Парижем
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Русский XX век на кладбище под Парижем

скачать книгу бесплатно

Эту войну, которую Франция проиграла так быстро, здесь принято называть «странной» или даже «смешной» (drole de guerre). Сомневаюсь, чтобы эти игривые эпитеты приходили в голову семье и близким солдата Корнелия Безверхого.

БЕК-СОФИЕВ МАКСИМИЛИАН ОСКАРОВИЧ, 5.01.1906 – 5.11.1937. Замучен насмерть в Колымских концлагерях

БЕК-СОФИЕВА (ур. КНОРРИНГ) ИРИНА НИКОЛАЕВНА (Самарск. губ., 13.05.1906 – Париж, 21.01.1943)

Зачем меня девочкой глупой От страшной, родимой земли, От голода, тюрем и трупов, В двадцатом году увезли!

Так сетовала в 1933 году 17-летняя парижская поэтесса Ирина Кнорринг (по мужу Бек-Софиева), чей мучительный эмигрантский путь начался в 1920-м: Туапсе, Симферополь, Севастополь, Бизерта (Тунис), Париж…

Надпись, сопровождающая над той же могилой имя ее молодого родственника – Максимилиана Бек-Софиева, чей труп остался на Колыме, словно бы отвечает на риторический вопрос поэтессы: «Замучен насмерть в Колымских концлагерях». Так что увезли маленькую Ирину, чтобы спасти ее от Колымы и от смерти. Однако увезли в том возрасте, когда решения взрослых больше не убеждают… И вот, как и все ее собратья по «незамеченному поколению», она снова и снова пишет в Париже о полузабытой и малознакомой стране счастливого детства, об идиллической усадьбе, о своей безысходной ностальгии и тоске (у Ирины усугубляемой еще чуть не с двадцатилетнего возраста тяжелой болезнью, рано сведшей ее в могилу).

Да и как было юной парижанке Ирине представить себе ту жизнь, отгороженную железным занавесом, те муки и те лагеря, и ту Колыму, если и жившему неподалеку от них, в «большой зоне», взрослому Б. Л. Пастернаку представить их себе (уже и в 1956-м) было не под силу (что ж тогда говорить о нынешних, все, похоже, забывших сталинистах-россиянах)? Прочитав еще не напечатанный пастернаковский роман, недавний лагерник, замечательный писатель Варлам Шаламов (я еще встречал его, вышедшего на волю, сильно пьющего, знающего нечто запредельное, в голицынской писательской богадельне по осени, когда там бывало дешевле) пытался хоть что-нибудь объяснить в письме великому собрату из мирного Переделкина: «Первый лагерь был открыт в 1924 году. Дело стало быстро расти, началась «перековка», Беломорканал, Потьма, затем Дмитлаг (Москва – Волга), где в одном только лагере (в Дмитлаге) было свыше 80 000 человек. Потом лагерям не стало счета: Севлаг, Севвостлаг, Сиблаг, Бамлаг… Заселено было густо. Белая, чуть синеватая мгла зимней 60-градусной ночи, оркестр серебряных труб, играющий туши перед мертвым строем арестантов. Желтый свет огромных, тонущих в белой мгле бензиновых факелов. Читают списки расстрелянных за невыполнение норм.

Беглец, которого поймали в тайге и застрелили оперативники. Отрубили ему обе кисти, чтобы не возить труп за несколько верст, а пальцы ведь надо печатать. А беглец поднялся и доплелся к утру к нашей избушке. Потом его застрелили окончательно…

Свитер шерстяной, домашний часто лежит на лавке и шевелится – так много в нем вшей.

Идет шеренга, в ряду люди сцеплены локтями, на спинах жестяные номера (вместо бубнового туза), конвой, собаки во множестве, через каждые 10 минут – ло-о-жись! Лежали подолгу в снегу, не поднимая голов, ожидая команды…

Тех, кто не может идти на работу, привязывают к волокушкам, и лошадь тащит их по дороге за 2 – 3 километра.

Ворот у отверстия штольни. Бревно, которым ворот вращают, и семь измученных оборванцев ходят по кругу вместо лошади. И у костра – конвоир. Чем не Египет?».

Я привел этот отрывок из письма, чтобы легче было понять эмигрантских довоенных и послевоенных «советофилов» (в их числе был и отец Ирины), «советизанов» и «сталинистов», которым такое представить было не по силам. Раз уж сам Пастернак… где уж было им, замороченным, униженным, измученным ностальгией по «силе» и «достоинству»?

И вот, будто судьба не оставляла им никакого выхода, – после смерти Ирины Кнорринг и окончания войны отец Ирины и ее муж, молодой, симпатичный, талантливый поэт Юрий Бек-Софиев, взяли советские паспорта и вернулись в Россию. Юрию повезло: в колымские лагеря, как бедный Максимилиан, он не попал. Но и в столицы их не пускали. Разрешили дожить в стране ссылки, в Казахстане. Работал Юрий в каком-то алма-атинском музее художником (невольно приходит на память атмосфера «Хранителя древностей» Ю. Домбровского – этого писателя-зека я тоже встречал в Голицыне) и там при первой возможности издал стихи покойной жены. («Простые, хорошие и честные стихи», – отважно сказала Ахматова о стихах «опасной эмигрантки».)

В семье Бек-Софиевых до революции было много кадровых военных. Дед-артиллерист был один из немногих в российской армии офицеров-мусульман. Впрочем, ведь здесь, на кладбище, мало найдешь русских патриотов без примесей неславянской крови.

Гр. БЕЛЕВСКАЯ-ЖУКОВСКАЯ (урожд. княжна ТРУБЕЦКАЯ) МАРИЯ, 1.06.1870 – 20.03.1953

Урожденная княжна Трубецкая, Мария Белевская приходилась правнучкой поэту Василию Андреевичу Жуковскому. Историк моды Александр Васильев, сообщая об этом, объясняет, почему при выборе манекенщицы русский дом моды ТАО обратил свой взгляд на дочь графини Марии Белевской и графа Алексея Белевского юную графиню Марию Алексеевну Белевскую. Судя по рассказу А. Васильева, юная Мария-младшая попала там в компанию небогатую, но вполне элитарную: «Выбор Марии Белевской в качестве первой манекенщицы был безупречен. Стройная блондинка, тонкие черты, удивительная кожа фарфоровой белизны – лицо, напоминающее камею, она олицетворяла классический тип русской дворянской девушки. И немудрено, ведь в ее жилах текла поистине «голубая кровь»: дочь княжны Трубецкой и графа Белевского, Мария Алексеевна происходила из знатнейших семей старой России. По прямой линии она была праправнучкой поэта Жуковского (напомним о его турецкой крови, и о немецкой – его жены. – Б. Н.), а крестницей приходилась Великой княгине Елизавете Федоровне, сестре последней русской императрицы (тут уж вся «голубая кровь» – немецкая. – Б. Н.).

Примерки в этом ателье проводила Мария Митрофановна Анненкова, счета и бухгалтерию вела княгиня Любовь Петровна Оболенская (судя по соринскому портрету 1918 года, была она истинная красавица. – Б. Н.), а швейным производством заведовала княгиня Мария Сергеевна Трубецкая.

Поначалу Белевская не умела ходить, как положено манекенщицам, но ее научила этому мастерству княжна Мещерская, которая сама впоследствии стала известной манекенщицей.

…в доме ТАО работала приказчицей графиня Мусина-Пушкина. Сестра Марии Алексеевны также работала в ТАО (обратите внимание на дом 32 по авеню Опера – там размещался дом ТАО. – Б. Н.). Она занималась клиентками… Французский «Вог» поместил в февральском номере 1926 года овальную фотографию работы знаменитого Артура О’Нила. Позировала в платье от ТАО Мария Белевская: бледно-розовое вечернее шелковое платье с плиссированными вставками… Оно производило ошеломляющее впечатление на вечерах эпохи джаза».

БЕЛЛИН ВЛАДИМИР ВИКТОРОВИЧ, 1/14.01.1920 – 21.08.1988

Владимир Викторович Беллин родился в семье врача из Ростова-на-Дону, родился под Новый год. Год был из числа «окаянных» (по выражению Бунина). Семимесячным младенцем В. В. Беллина увезли в эмиграцию, в Константинополь – так начались странствия семьи. Потом были пирамиды Египта, живописный берег Женевского озера, США, Франция. В Женеве докторский сын В. В. Беллин изучал медицину, но курса ему окончить не удалось. В американском университете он получил диплом филолога и преподавал литературу во французском лицее в… Каире: эмигрантская судьба. В Египте он занимался русским скаутским движением. В 1956 году Беллин перебрался в Ниццу, а в 1958-м – в Париж, и здесь сбылась давняя мечта: он пригодился и медицине, и России. Сперва работал в больших фармакологических фирмах, торговавших лекарствами, а потом стал торговым представителем фирмы «Медтроник», производившей кардиостимуляторы. Вот тут-то он и начал ездить по делам фирмы в Москву, где продукция «Медтроника» была нарасхват. Имя его было тогда известно в медицинских кругах Москвы, и мы как-то даже спорили с моим другом, профессором-кардиологом Виктором Николаевичем Орловым, о том, сколько «л»надо писать в его фамилии. Теперь-то я знаю, что два, но поделиться мне этим открытием не с кем: Виктор Николаевич давно похоронен под Москвой, а Владимир Викторович – под Парижем…

БЕЛЯЕВ БОРИС НИКОЛАЕВИЧ, доктор медицины, 10.07.1880 – 15.05.1956

До революции многие врачи писали прозу. В эмиграции стихи и прозу писали все. Как же было не писать прозу эмигрантскому доктору Б. Н. Беляеву? В 1938 году он выпустил (под псевдонимом Щербинский) роман «Post-scriptum» чуть не в полтыщи страниц. На роман откликнулся в самой популярной газете («Последние новости») самый популярный и престижный тогдашний критик (Г. Адамович).

БЕННИГСЕН АДАМ ПАВЛОВИЧ, 27.06.1882 – 16.11.1946

БЕННИГСЕН АЛЕКСАНДР АДАМОВИЧ, Croix de guerre 1940 – 1945, medaille de la Resistance, 20.03.1913 – 3.06.1988

Участник французского сопротивления, награжденный Военным крестом и медалью Сопротивления, граф Александр Беннигсен закончил минувшую войну в чине капитана. Он родился в Петербурге, был увезен из Новороссийска в шестилетнем возрасте отцом графом Адамом Павловичем Беннигсеном и матерью, графиней Феофанией Владимировной Беннигсен (урожд. Хвольсон), жил в Турции, потом в Эстонии и, наконец, во Франции. Был он историк, профессор, специалист по русско-тюркской истории и истории ислама, преподавал в Школе высших штудий в Париже, читал лекции в Чикагском университете, незадолго до смерти издал в Париже на русском языке книгу о мусульманах в СССР.


Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги
(всего 1 форматов)