скачать книгу бесплатно
Льется с кленов листьев медь
Алекс Норк
Действие происходит в сумасшедшем доме. Тем не менее, характер произведения реалистичен и в некоторой своей части документален. Действующие лица: дежурный медбрат; пациенты: Иуда; Князь тьмы; Пушкин-Дантес (двойное шизофреническое присутствие).
Алекс Норк
Льется с кленов листьев медь
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
Посвящается великому русскому артисту
Юрию Богатыреву
Комната, похожая на больничную палату. Три постели; куда-то окно; дверь в туалетную комнату.
Двое мужчин.
1-й (с полотенцем на шее). Доброе, утро. Как поспалось?
2-й. Скверно. А впрочем… поначалу будто и хорошо – привиделись просторы наши – луга с лесами наперемешку. Зелень… как не видел я больше в другой природе – мир написан одною зеленою краской, но столько у нее оттенков, что и не надобно другой никакой.
1-й. От слов ваших мелькнуло в воображении. Там ближе к северу ведь?
2-й. Уж и север почти.
1-й. Лишайник попадается?
2-й. Да, самый растительный долгожитель. Глядишь на него – утягивает в глубину времен… даже где самих времен еще нет, где начиналось всё только – коснешься вдруг самого что ни на есть начала! К вам ощущенье такое не приходило?
1-й. Не-ет, в другую, скорее, сторону: что все когда-то было, что во многий раз повторяется.
2-й. (Разочаровано). А не скучно ли?
1-й. Случается. (Оба смеются). Все-же не так плохо ночь на новом месте прошла?
2-й. Под утро стал урывками спать с дурным чувством, что просыпаться не к чему. Назад в сон стремлюсь, да выходит совсем ненадолго…
1-й. От нового места. С непривычки и беспокойство.
2-й. Нет, знакомо оно. В последние полтора, этак, года себя обнаружило – что вот бы не просыпаться.
1-й. Что в этот мир не надо уже?
2-й. Да, точно очень.
1-й. Тревожное состояние, называется. Пройдет, здесь спокойно у нас.
Второй человек смотрит исподлобья слегка, с недоверием.
2-й. Дай-то Бог.
Берет полотенце, щетку зубную в футляре.
1-й. Там паста хорошая прямо на полочке. Ее много, вы пользуйтесь.
2-й. Благодарю за приятное одолжение. Вы хороший товарищ.
1-й. (Вдруг занервничав). Пустяки-пустяки, не стоит, тут нет ничего.
Второй уходит.
Пауза небольшая, входит санитар Ваня.
– А где… который?
1-й. В туалетной комнате.
Ваня. И как у вас с ним? Научились отличать?
1-й. Легко совсем. Жаловался – под утро сон был прерывистый, беспокойный.
Ваня. (Вынимает блокнотик, делает быстро запись). Сон нормализуем. … А нынче вам в компанию третий поступит.
1-й. Кто таков?
Ваня. Неизвестно. Вот выведайте у него, и в понедельник доктору скажем.
1-й. (Улыбается, кивает слегка головой). Вань, я всё хотел спросить – ты почему такую работу выбрал?
Ваня. Старшим санитаром? (Садится, на стул задом наперед). Я почти два курса медицинского закончил.
1-й. Вон как! А спорт этот велосипедный, у тебя, значит, попутным был?
Ваня. То и плохо, что вышел на первое место. Шанс появился попасть на всемирную универсиаду. На «отборочных» я в тройку легко попадал. Ну и пришел бы себе вторым-третьим.
1-й. Хватало?
Ваня. Вполне. Да кураж появился, чувствую – больше могу, тут виражик подвел… а скорость за пятьдесят… Думали сначала рука, потом, оказалось – отек правой стволовой части мозга.
1-й. Операцию делали?
Ваня. Да, но запоминание стало для учебы негодное. Сейчас, хотя, восстанавливается. Только уже никакого спорта. Стипендия по спорту тоже – тю-тю. И сразу никому стал не нужен.
1-й. А родители?
Ваня. Мать в автокатастрофе погибла, когда мне было четыре года. Отец давно женат вторым браком. В квартире тесновато, я и так проживал больше не с ними, а в общежитии. А теперь двоюродная бабка меня к себе забрала.
1-й. С ней и живешь?
Ваня. С ней.
1-й. И ничего?.. Материально?
Ваня. Хорошо даже, можно сказать. Ну, по сравнению. У нее пенсия не такая уж маленькая. Я здесь за выходные дежурства еще полставки имею. Питаюсь.
1-й. Тоже сейчас не пустяк.
Ваня. И спокойно. В нашем отделении не буйные какие-нибудь.
Дверь из туалетной комнаты широко растворяется, появляется человек; от того – сгорбленного и понурого – нет следа; этот – с улыбкой веселой, блеск в подвижных глазах.
2-й. Ваня, здравствуйте, друг мой!
Подходит быстро, пожимает вставшему навстречу руку.
Ваня. Как спали, э, Жорж?
1-й одобрительно ему кивает.
Жорж. Спасибо, друг мой, спал хорошо. Под утро, правда, от нового, должно быть, места, беспокойство явилось некоторое.
1-й. Жорж рассказывал мне вчера перед сном про их кавалергардский полк, забавного очень много.
Жорж. Заболтал вас. Но воспоминания всегда начинаются с пустяка, да позволь, дай им щелочку, хлынут таким потоком, что возможности нет совладать. (Хлопает Ваню по плечу). А из вас отличный бы вышел кавалергард – рост, статность… и глаза у вас, друг мой, умные.
Ваня. Ну уж…
1-й. Два года в медицинском отучился, да спортивная травма серьезная подвела.
Жорж. О, не унывайте, мой друг! Скольких офицеров я знал с раненьями в войнах, иные едва выжили, да выжили и выправились потом. Не унывайте, кавалергард! Цель ставьте и дорога откроется. Я вот, выброшенный отовсюду, и обязанный заботиться уже о семье, понял вдруг: опускает голову человек – и нет скоро его. Наоборот следует: превзойти себя. Превзойти, чтобы стать собою самим!
Ваня. Превзойти себя, чтобы собою стать?
Жорж. Именно. Иначе и не поймешь никогда – кто ты.
1-й. Неплохо замечено.
Жорж. Уж верно, не мною первым.
1-й. Замечено очень немногими, а выполнено почти что никем. Хотя вот вам удалось.
Жорж вдруг задумывается…
Ваня. А ведь на завтрак уже пора. Отправляйтесь, господа.
Жорж. (На лице снова улыбка). На завтрак? И очень кстати! Ужин, помнится, вчерашний нехитрым был, но для пищеваренья здоровым. (Берет коллегу за плечи). Идемте, мой друг.
Комната перед палатой.
Входят из коридора, уходящего в глубину сцены, Ваня и человек лет сорока пяти – высокого роста, худощавый.
Ваня, показывая на дверь в палату: Там ваша диван-кровать, тумбочка, а здесь и холодная вода, и кипяток – если чая попить, в шкафчике чай – черный, зеленый, сахар… Я до утра понедельника тут на дежурстве, обращайтесь по любому поводу. Зовут меня Иван. А к вам как обращаться?
Человек. Да как угодно. … Меня по-разному называли. А собственного имени, сколько себя помню, и не было.
Ваня. А в детстве?
Человек. (Вздрагивает и смотрит несколько секунд удивленно). Как интересно ты спросил.
Ваня. Что же особенного?
Человек. (Оживленно, всё с тем же легким удивлением; глядит в сторону уже не на Ивана). Мне почему-то в голову не приходила тема эта – про детство. (Пауза. И с недобрым теперь выражением). Нет, придумать же надо, чтобы вообще не было детства!
Ваня. Я, извините, вас недопонял – тяжелые очень годы? Или вы их совсем не помните?
Человек. Да что же помнить, если вовсе их не было. (Хлопает в ладоши). Ну, гениально! Нет детства – нет человека, ха!
Ваня. (Обеспокоенно). Не волнуйтесь, пожалуйста. У нас отличный зав. отделением. Всё вспомните – и детство, и имя.
Человек. (Уже спокойно и равнодушно). Ах имя… имя… Зови меня, Ваня, «князь». Если тебе это не претит, разумеется.
Ваня. (Улыбается). Не претит совсем.
Человек. Ну и славно.
Ваня. А сейчас завтрак, как раз. Сходите-покушайте.
Человек. Спасибо, есть не хочу. А чая бы выпил.
Ваня. Отлично, и я с вами попью.
Быстро достает чашки из шкафа, спрашивает за спину:
– Вам черный или зеленый?
Человек. По утреннему времени лучше черный.
Ваня проворно кладет на стол сахарницу, пакетики в чашки, заливает в них кипяток.
– Прошу.
Где-то в глубине пробуют гитару и голос, раздается пение приятным высоким баритоном:
Поговори хоть ты со мной,
Подруга семиструнная.
Душа полна такой тоской,
А ночь такая лунная.
