скачать книгу бесплатно
«Генка виноват, он бесплодный! – С отвращением вспоминая все то, что муж любил регулярно делать с ней в постели, Света легко открестилась от неприятных слов врача. – Несправедливо это! Несправедливо, Господи! Куда ты смотришь?! Трудно тебе, что ли, помочь? Тоже мне, всемогущий называется!»
Так Света впервые в жизни обратилась к Богу. Как, собственно, ко всем, к кому обращалась до сих пор, – со словами упрека.
Похоже, прав Невидимый, с Богом ругаться ой как опасно… Пристраиваясь поудобнее на постели, Света в этот раз старается не потревожить грудь, которой, конечно, не спасет и Казаков. Спас бы жизнь, на том спасибо.
Обещанное Александрой чудо между тем долго себя ждать не заставило.
– У вас будет мальчик, – сказал другой, новый, врач.
«Ну вот, так бы и сразу! Давно пора!» – удовлетворенно подумала Света. И блаженно расслабилась: справедливость снова восторжествовала.
Надо отдать Светлане должное: избалованная и нетерпеливая, она без звука вынесла и жуткий токсикоз, и рвоту, и бессонницу, и боль в ногах, которым теперь приходилось носить не только ее, но и плод.
Вот появится Вовочка…
Давай купим для Вовочки…
Вовочке понадобится то-то и то-то…
Она, как волшебные заклинания, повторяла избранное сыну имя, и физические неудобства, связанные с его совершенно здоровым развитием и ростом, отходили на второй план, забывались и меркли.
– Представляешь, Геночка, у нас будет сын!
В этот, к сожалению совсем короткий, период их совместной жизни щедрый Гена, заранее полюбивший сына не меньше, чем она сама, казался ей очень нежным и очень любимым. Обои в детской с медвежатами и зайчиками, кроватка с голубыми рюшками, пеленальный комод, ванночка для купания, распашонки, ползунки, даже памперсы – все было куплено от души, расставлено и разложено загодя. Мальчику оставалось только появиться на свет, войти в этот мир, полный любви, и быть счастливым.
«Если бы ты не вмешалась, все так и было бы! Зачем? Зачем ты вмешалась? – Света мысленно обращается к матери со всей силой былой ненависти. – Будь они прокляты, твои магазины!»
Мать продолжала строить и расширять их давно уже общий с Геной бизнес, росло число супермаркетов, процветала сеть ресторанов для появившихся в России «белых воротничков». Когда у Светы на две недели раньше срока начались схватки, Арина Михайловна с Геннадием как раз открывали в Питере новый филиал.
– Мама, Гена, что мне делать?! – стонала роженица в телефон. – Что делать?!
– Вызывай «Скорую», – резонно сказала мать, – отопри дверь, сама сядь на диван и жди, а я предупрежу Александру, чтобы встречала тебя в роддоме.
– Хорошо тебе говорить – жди! – завыла Света, корчась от следующей волны дикой боли. – Пока по пробкам «Скорая» доедет!
– Что ты предлагаешь? – Арина Михайловна старалась сохранять хотя бы внешнее спокойствие. – Мы далеко. Звони в «Скорую», садись и жди. Объясни ситуацию, пусть тебя заранее положат в роддом.
– Заранее?! Что значит – заранее?!
– Первые схватки обычно проходят, сегодня ты, скорее всего, не родишь, а завтра мы с Геной приедем, но пусть, пусть они тебя отвезут, на всякий случай.
Света не послушалась.
Улучив момент между схватками, она спустилась на лифте с третьего этажа, остановила частника и, протянув ему пятьдесят долларов (другой наличности в доме не нашлось), сквозь слезы проговорила:
– Будьте добры, в роддом, на улицу Победы.
Сегодня, через одиннадцать лет, она с изумлением думает о своем тогдашнем легкомыслии. Время-то было какое! Девяносто девятый год! Тогда, после дефолта, за пятьдесят зеленых и убить могли…
– Ну садись, – пожилой частник чуть скривил губы в не очень искренней улыбке и повез ее, плохо соображающую, прямиком в Измайловский парк.
– Куда? Куда мы едем? – Дорогу до роддома Света знала хорошо, и непривычные улицы, по которым мчались старые «Жигули», вызывали у нее страх.
– Так ближе, – отозвался водитель уже совсем без всякой улыбки и, остановив машину в пустом и незнакомом месте, приказал: – Выметайся, сучка жирная, снимай кольца, все золотые цацки, да побыстрей!
Понимая, что попала в беду, Света кое-как выбралась наружу. Вытащила серьги из ушей, расстегнула цепочку дорогого кулона на шее, и только обручальное кольцо никак не снималось с отекшего пальца.
– Я сейчас, сейчас… Вот, возьмите, все возьмите, только отвезите в роддом, я вас умоляю!
– Ничего, сама родишь, – приняв из трясущихся, заледеневших рук добычу, грабитель сел обратно в «Жигули», – девки раньше и в поле рожали!
Со страху у Светы начались самые настоящие родовые схватки. Опустившись на землю, мокрую после недавнего дождя, и почти забыв про боль, она с ужасом почувствовала, как отходят воды.
«Девки… в поле… рожают… да…» – стаскивая с себя нижнее белье, Света пыталась вспомнить, чему учил врач на курсах рожениц, вдыхала, выдыхала, снова вдыхала, тужилась. И кричала. Громко кричала, в надежде, что августовский парк на самом деле не такой пустой, каким кажется.
Ребенок был здоровый, крупный, сильный и за жизнь свою – вместе с теряющей сознание матерью – бился до последнего.
2
В себя она пришла только в больнице. Сознание возвращалось медленно, сначала будто заново погружая ее в сон, где она смотрела вслед быстро удаляющимся «Жигулям», ощущала холод травы, рези внизу живота и – потеряв следующие минуты (а может быть, часы или дни – тут у нее не было никакой уверенности) – горячий язык шоколадного лабрадора у себя на щеке.
– Женщина, что с вами? Вы живы?
Какая-то старушка, не исключено, что хозяйка веселого пса, радостно носившегося кругами, наклонялась над Светой, щупала пульс, то и дело выкрикивая в сторону не собачье имя:
– Мишка, Мишка, ко мне! Мишка!
– Вовочка… – прошептала Света ей прямо в сухонькое ухо, трогая свой увесистый живот. – Вовочка… помогите…
До недогадливой бабушки наконец дошло, в чем дело.
– Ой, милая, а я-то не поняла, думала, ты просто толстая такая! Поди разбери! – охая, она раздобыла из кармана плаща допотопный мобильный. – «Скорая»? «Скорая», тут женщина рожает, прямо в парке. Каком? В Измайловском, где ж еще? Я тут живу рядом… Ну да, да нет! С другой стороны! Что ты такая непонятливая? Нет, не там, где пруд!
«Чертова бабка!» – с опозданием обругала ее Света.
И пришла в себя.
– Господи, горе-то какое!
«Мама…»
Сколько же прошло времени? Получается, чуть не сутки…
«Вовочка…»
Света открыла глаза и тут же снова зажмурилась от яркого света.
– Арина Михайловна, смотрите, Светик проснулась!
– Вовочка… Вовочка где? – Говорить было трудно, даже очень, поэтому Света расстроилась, что ни мама, ни Александра не услышали самого важного вопроса, занятые минутной радостью ее пробуждения.
– Гена, – заорала мать как оглашенная, – Геночка, сюда! Светик проснулась!
«Что я им, спящая красавица?! Чего она так развопилась?»
– Вовочка! – повторила она настойчивее, разыскивая и не находя глазами молчащую Александру. – Вовочка где?
– Ага, вижу, наша роженица проснулась. Ну, вот и славно. А теперь, будьте так любезны, выйдите все отсюда.
На голос, незнакомый и все же странно знакомый, Света повернула тяжелую голову – и обомлела. Прямо над ней, в белом халате, с маленьким кулечком на руках, издающим непонятные, хрипящие звуки, стоял Юра, бывший Сашкин муж.
Вместе с ним в жизнь молодой матери вошло страшное слово «асфиксия».
– Что это? – спросила она и потянулась к недвижимому кулечку, продолжавшему нехорошо хрипеть. – Дай мне его, Юра, это ведь мой сын, да?
– Подожди, – Юра отошел на шаг, – сначала выслушай, что я тебе должен сказать.
– Дай мне моего сына! Немедленно!
– Ну, как знаешь, – кулек перекочевал ей на грудь, – держи, не урони.
Малыш показался ей настоящим ангелом. Глазки, носик, ротик – все такое миниатюрное, милое, теплое.
– Вовочка, милый мой, мальчик… – умиленная, она гладила его по головке, поцеловала в лобик. Лобик был горячий. – Юр, а почему он такой горячий? И не шевелится совсем? Это нормально?
Собираясь с духом, Юра присел на край ее кровати.
– Он задохнулся, Света. Твой сын при родах задохнулся. Запутался в пуповине, застрял в родовых путях и, пока тебя искали…
– Что за бред? Шутишь? Да ведь он дышит… дышит же…
– Дышит, – подтвердил Юра тихо, и по выражению его лица Света поняла, что он, увы, не пошутил, – но это, собственно, и все.
– Все? Что значит – все? Это мой сын, мой Вовочка, он жив – это главное! – Она просто не в состоянии была поверить в то, что происходит. – У нас с мужем достаточно денег, мы его вылечим, поедем в Израиль, в Америку, куда надо…
– Света, – остановил ее Юра, дотрагиваясь до ее бледной руки своей, горячей и уверенной, – я учился и работал и в Израиле, и в Германии, можешь мне поверить, в мире нет ни таких врачей, ни таких лекарств.
– Так что же мне делать? Выбросить его, что ли, на помойку?! Он живой же! Ну, пусть больной, пусть инвалид, но ведь живой! – Злость и обида кипели в ней, как вода в чайнике. – Чем молоть всякую чушь, лучше бы температурой его занялся! Врач называется!
Юра вдруг посмотрел на нее так, как тогда, на новогоднем балу в шестом классе, когда она при всех отказалась выйти с ним вместе на танцплощадку.
– У мальчика двусторонняя пневмония, – сказал он жестко, – откашливаться он не может, в легких уже полно жидкости, он опять задыхается. Только поэтому, кстати, я здесь. Как специалист. Меня Саша вызвала. Хотя… может быть, лучше бы она этого и не делала.
Света снова взглянула на Вовочку. Маленькое симпатичное личико оставалось абсолютно неподвижным.
– Для кого лучше?
– Для всех, – Юра вздохнул, – ладно, давай его мне, пора.
– Нет, нет, не надо! – Прижав Вовочку к себе, Света попыталась загородить его от Юры, разрыдалась. – Мама! Гена! Помогите!
Первым в палату ворвался Геннадий, кинулся к обливающейся слезами жене.
– Что, что такое? Что?
– Он, – всхлипывала Света, кивая на Юру, – он… хочет убить Вовочку! Нашего мальчика… убить!
– Да нет, Светик, нет, – вмешалась Арина Михайловна, обнимая дочь, – что ты! Он помочь хочет! Из Питера с нами приехал!.. Юрочка, не слушайте… Саша, скажи ей!
– Да, скажи ей, Саша, что если она не отдаст мне ребенка прямо сейчас, часа через два сможет оплакать его по-настоящему, – проговорил Юра вполне спокойно, – всего два часа. Ее выбор.
Мать смущенно молчала. Гена застыл. Всего два часа – и страшная ошибка (не ее – их!) если не исправлена, то стерта. И можно жить дальше, как будто ничего этого не было… Света могла бы поклясться, что именно в ту минуту впервые почувствовала такую теперь привычную боль в правой груди. Боль кольнула один раз, потом другой, тягуче заныла в подмышке. И прошла. На время уступив место другой, той, что в душе.
– Спаси его, Юра, пожалуйста! – Протягивая ему свое несчастливое сокровище, Света уже знала, что Юра – его единственный шанс.
Молока у нее было много, густого, жирного – только пей и расти, но Вовочка и выздоровев не пил. Не мог. Не мог держать голову. Не мог двигаться. Не теряя последней, горькой надежды на чудо, Света страдала, ища в бесчувственном теле своего мальчика проблески жизни, и, не находя, повторяла:
– Зачем вы меня оставили одну на сносях? Зачем? Зачем?
Очень мучил мастит. Долго и трудно заживал шов на животе. От таскания тяжелеющего, всегда расслабленного ребенка постоянно болела спина. Свете было все равно. Она видела, конечно, что Геннадий, растерянный, постаревший, заброшенный ею, как отслужившая вещь, начал пить. Понимала, что семейный бизнес рушится, потому что пожилая мать в одиночку уже не справляется со своей продуктовой империей. Можно было бы сказать мужу пару добрых слов, приласкать его, как он любит. Попросить его помочь матери с делами. Можно было бы даже, сняв у них лишний камень с души, нанять няню для мальчика и самой пройти обследование, как настоятельно советовал Юра, регулярно навещавший Вовочку, склонного к заболеваниям легких. Сегодня Света многое отдала бы за то, чтобы вовремя последовать Юриному совету. Однако тогда постигшая ее родных кара казалась ей вполне справедливой: для чего они хотели избавиться от Вовочки? Пусть теперь переживают вдвойне. И Света не шла к врачу, а снова и снова, день за днем смотрела в пустые, будто стеклянные глаза младенца, пела ему колыбельные, одевала в забавные ползунки, мало ела, плохо спала.
И каждый день, не отдавая себе в этом отчета, подспудно ждала Юру.
Прожив почти три десятка лет, она так и не узнала, что значит желать мужчину. Не как трофей, доказательство собственной ценности, а всем телом, до жаркой боли в животе. Сексуальное желание представлялось ей исключительно мужской привилегией, и когда подружки с упоением описывали свои любовные игры, про себя называла их выдумщицами и лгуньями. Сомневаться в своей правоте она начала только теперь, когда от каждого Юриного прикосновения, самого невинного и случайного, внутри всякий раз будто прокатывалось цунами.
Арина Михайловна на участившиеся визиты молодого врача смотрела скептически.
– Зачем, Светик, он без конца к нам ходит? Вовочка-то вроде в последнее время не болеет совсем… Для чего ему лейб-медик? Только деньги даром переводить.
– Ну конечно, чего на убогого тратиться! Пусть бы помер поскорее! Так? – злилась Света.
– А хоть бы и так, – мать, как ни странно, даже не возразила, – ты к нему прилепилась, как к кукле, совсем с ума сошла, ничего не замечаешь, мне не поможешь и Генку вон до алкоголизма довела глупостями своими, да и жрать нам скоро тоже нечего будет!
– Тебе бы только жрать! Жрать, жрать, жрать без конца! Да если бы не твои эти рестораны-магазины, был бы у меня здоровый сын! Кто меня на сносях одну оставил? А? Его болезнь – твоя вина! Твоя и Генкина. Жадные вы больно до прибылей! Юрка, между прочим, да будет тебе известно, за свои визиты ни копейки не взял!
– Еще лучше! – ничуть не обрадовалась Арина Михайловна. – Ну, что ты у меня за дура? Права Саша, ничего не соображаешь!
– Ах, это Сашка тебя против своего бывшего настраивает! Ну, понятно! Упустила мужика, теперь кобенится! Вот пусть она тебе и помогает, тунеядка эта безработная, постоянно в доме толчется! Только Юрку она во второй раз от меня не получит, пусть не надеется!
– Ну, что ты, девочка, – мать аж побледнела, – ты же замужем! Зачем же с Геной-то так?
– Плевала я на Гену, – честно призналась Света, испытывая новый прилив ненависти и к нему, и к матери, и к Александре, – ты мне его подсунула, сама с ним и разбирайся. У меня на эту жизнь другие планы!
И в самом деле, недели не прошло, как они с Юрой стали любовниками. Она однажды, прощаясь, поцеловала его в гладко выбритую щеку. Он взял ее за руку, отвел в их с Геной спальню и сде-
лал все так, как ей было надо. Потом они встречались в других местах. Прошли осень, зима, наступил май. Света теперь с нетерпением ждала одиннадцати часов утра, чтобы положить в коляску молчаливого Вовочку, дойти с ним до зазеленевшего парка и на лавочке дождаться Юры. Он приходил к двенадцати и оставался с ними до трех. Сначала всегда осматривал ребенка, слушал, проверял почти отсутствующие рефлексы, делал пометки в записной книжке. Потом наступало время Светы. Они шли в небольшую квартирку, которую Юра снял рядом с парком. Никаких признаний он Свете не делал, ничего не обещал, планов на будущее не касался, но любил так, что она, даже продолжая страдать за бессмысленно кряхтящего мальчика, чувствовала себя счастливой.
Она влюбилась. И хотя поделиться нежданным-негаданным счастьем ей было не с кем, менее драгоценным оно от этого не становилось. Гена, мама, Александра… Живя с ними рядом, Света даже близко не представляла себе, как у них на самом деле дела. Гена продолжал запойно пить. Мать надрывалась, зарабатывая деньги. Александра стала ей помогать и даже, кажется, вошла в долю.
