Акты отчаяния

скачать книгу бесплатно


Вспомни дни, когда мы часами гуляли по Нордмарке[2 - Нордмарка – лесопарковая зона в пригороде Осло.], пока не начинали отваливаться ноги, а потом шли домой и вместе принимали ванну. Ты читал мне свои стихи, или мы обсуждали то, что я читала в школе, и, вытерев друг друга, засыпали на диване у огня.

Думаешь, я поверю, что у вас с ней есть то, что было у нас? Я тебя знаю. Я знаю, что у тебя на душе, и знаю, что ты не умеешь показывать свои чувства.

Дай нам еще один шанс, и я это докажу. Кроме того, я всего лишь занималась сексом. Это ничего не значило. Я никогда не делала того, что сейчас делаешь ты. Я никогда не играла в семью с другими, не ходила на свидания и не страдала подобной херней.

Ты уехал из-за своего отца, но он уже поправился. Ты сам говоришь, что почти с ним не видишься. Возвращайся ко мне. Или я приеду туда – мне все равно. Я отправлюсь хоть на край света.

Без тебя я не существую. Я возвращаюсь домой с работы, надеваю твой старый свитер, прижимаю его к лицу, пытаясь уловить твой запах. Я представляю, как целую твои ключицы, ребра, веки. Я закрываю глаза и представляю, что почувствовала бы, если бы ты вернулся ко мне и мы исчезли вместе.

Киран, ты меня знаешь. Я ни с кем не встречаюсь. До тебя были только те, с кем я спала. Я никогда не любила никого, кроме тебя, и я люблю тебя уже очень давно. Семь лет. Это не похоже на другие отношения. Я не разлюблю тебя и не переключусь ни на кого другого. Есть только ты.

Всегда будешь только ты».

«Больная сука, больная сука», – думала я. Ужас и ревность разливались по моему телу, словно яд. «Больная сука, больная сука».

Меня тошнило от ее фамильярности, льстивости, жалости к себе, манерности, но больше всего – от самодовольных описаний их отношений: чтения стихов в ванне, ностальгических воспоминаний о том, какой красивой они были парой, их общей уверенности, что они сложнее всех остальных.

В спальне послышался какой-то шорох, и я быстро вышла из его почты и выключила экран телефона. Налив в стакан воды из-под крана, я вернулась в спальню. Я скользнула в постель рядом с Кираном и, положив подбородок ему на плечо, обняла его сзади. Он протянул руку назад и прижал меня к себе.

2019, Афины

Влюбленность больше всего похожа на надежду – дистиллированную, чистую надежду, произвести которую в одиночку невозможно.

Мало что может быть печальнее, чем чувство, что на свете нет ничего нового и миру больше нечего тебе дать. Когда я так себя чувствую, то просыпаюсь лишь под вечер, уже в сумерках, с глубоким сожалением, что ничто во мне не изменилось. Я просыпаюсь так поздно, потому что и бодрствовать, и пытаться заснуть одинаково невыносимо. Перспектива хоть минуту полежать в темноте наедине со своими мыслями внушает ужас, поэтому я напиваюсь до отключки или таращусь в телевизор, пока глаза не закрываются сами по себе.

Если я пытаюсь избавиться от этого ощущения невыносимости с помощью путешествий, то города сливаются воедино. Все такая же несчастная и одинокая, я бросаю деньги на ветер на какой-нибудь пьяцце: безвкусная паста за двенадцать евро, слишком много вина и неизбежные приставания какого-нибудь зануды.

Когда я возвращаюсь домой в Уотерфорд, пытаясь восстановить равновесие и примириться с собой и своим прошлым, то люди вокруг мрут как мухи и мы с родителями ссоримся из-за моей черствости. Я не хочу слушать про чужие болезни и трагедии, меня поражает их тяга посещать одни похороны за другими. Такое ощущение, будто я могу только есть, спать, кое-как проживать очередной день и начинать заново, – и это действительно все, что я могу. Хоть принимай антидепрессанты, хоть не принимай, все живое, весь белый свет, все человечество вызывает у меня единственную реакцию: ну и?

А потом я влюбляюсь, и все обновляется, в том числе я сама: мое тело, мой разум, мой взгляд на самые обыденные вещи. И, что самое главное, это срабатывает каждый раз. Если я даже облажаюсь в результате, то в следующий раз все получится ничуть не хуже.

Виды из окна автобуса вдохновляют, рапсовые поля трогают до слез, от изрезанной береговой линии перехватывает дыхание. Мой мозг, еще недавно такой вялый и серый, внезапно становится по-детски восприимчивым и бурлит от новой информации. Новая любовь не только придает интерес унылой и скучной жизни, но и полностью ее меняет. В дни, которые я провела бы, съежившись в одинокой постели и прячась от пробивающихся сквозь занавески солнечных лучей, я кормлю уток и читаю стихи у канала. Не знаю ничего более похожего на волшебство, чем это преображение.

Когда вас поглощает новая влюбленность и вы возрождаетесь к новой жизни, к вам приходит интуитивное понимание, что необходимо тщательно оберегать хрупкий новый мир, который вы строите вдвоем с любимым. Нужно наладить инфраструктуру, запланировать дамбы, мосты и здания администрации. Крайняя непрочность вашего творения будет часто вызывать у вас слезы страха и острого наслаждения. Одно неверное движение – и вся конструкция рухнет еще до завершения стройки. В начале отношений пары часто уединяются на целые месяцы не только в пылу страсти, но и для того, чтобы построить нечто новое.

6

Помню, что когда мы с Кираном ходили в кино в наши первые недели, мне хотелось смотреть фильм о нем, хотя он сидел рядом и держал меня за руку. Помню, я мечтала об огромном экране, который загородил бы все остальное. Я хотела напитаться Кираном до отказа. Я знала, что мне предстоит самое сложное и важное строительство в жизни. Я чувствовала себя в шаге от грандиозного проекта, своего лучшего творения. Мне предстояло построить громадный прочный красный амбар, который простоит много веков, величественный золотой собор, восьмое чудо света.

Когда я прочитала письмо Фрейи, мой разум отказался воспринимать его в рамках моего проекта, и я не смогла в полной мере осознать его смысл. Мысль о том, что наш свежепостроенный мир перестанет существовать, была для меня буквально непостижима. Гнать ее от себя было просто, потому что, когда я могла физически находиться с Кираном, тревога отступала, а все потенциальные угрозы становились до смешного незначительными.

На рассвете мы занялись сексом, и я начисто забыла о беспокойстве. Его длинные сильные пальцы, слегка сжимающие мое горло. Сладость его рта на моих губах. Я выгнула спину, попыталась вдохнуть его дыхание. Я подняла руку, придержала его за подбородок, чтобы он смотрел мне в глаза, когда двигается, и каждая секунда стала священной.

Если в юности для меня было важно ходить на вечеринки, словно с их помощью я могла добиться чего-то важного, чего не сумели тем же способом добиться другие люди, то теперь таким же важным стал секс с Кираном. Мне каждый раз казалось, что секс подталкивает нас к некоему выводу, который научит нас какой-то мудрости, если только мы к нему придем.

7

Следующие несколько недель между нами все было хорошо, лучше, чем раньше, словно мы дали выход какой-то скверне. Я вспоминала то письмо с брезгливой злостью, направленной исключительно против Фрейи, но никогда – против него.

Меня потрясла законченность мира, описанного в том письме, – особая интимность тона, с коим Фрейя обращалась к Кирану, подробности, которые я никогда бы не узнала, если бы его не прочитала.

Я пыталась вообразить свитер, который она сохранила, крыльцо, на котором они сидели, открывавшийся оттуда вид. Эти детали тревожили меня, как и всякое свидетельство того, что у всех вокруг есть своя отдельная жизнь и своя точка зрения.

Меня ужасала мысль, что у Фрейи есть устоявшееся представление о характере Кирана, сложившееся за много лет до моего, и в то же время мысль эта была эротична. Я впервые погуглила Фрейю, чтобы посмотреть, как она выглядит. Иногда по ночам, когда я не могла уснуть, воображение заставляло меня представлять, как они трахаются.

Киран стал обращаться со мной мягче и нежнее: делал мне маленькие подарки, дарил цветы без повода, водил ужинать.

Все это казалось особенно значимым, потому что он был скуп. Он мало зарабатывал, но и я, и все мои знакомые тоже. Если у меня не было с собой мелочи на кофе, он мне его покупал, но всегда, всегда просил вернуть деньги. Мне было странно и неприятно.

Так было не только со мной. Я не раз видела, как он напоминал друзьям, что они задолжали ему выпивку, а те понятия не имели, о чем он. Когда они озадаченно поворачивались к нему, он в подробностях приводил каждый случай:

– Гарри, это было в пабе «Герцог» после предпоследней вечеринки Ирландского музея современного искусства, ты разве не помнишь? Тебе оставалась неделя до зарплаты, и я купил тебе пиво.

Все смеялись над его крохоборством и закатывали глаза, но я, его девушка, не видела в этом ничего смешного. Мне было очень стыдно. Я смутно боялась, что люди думают, будто его мелочность проявляется и в других сферах жизни, и сочувствуют мне.

Однажды, после открытия выставки на Тэлбот-стрит, мы всей компанией пошли поужинать в суши-бар, и Киран чуть не довел одну девушку до слез. Эта девушка стажировалась в галерее, только что переехала в Дублин из Кракова и явно была по уши влюблена в Кирана. Она была моложе меня, лет девятнадцати, – густая копна чистых блестящих волос, большие тревожные глаза – и весь вечер не сводила с него взгляда.

Такое случалось постоянно. Обычно меня это почти не беспокоило, потому что сам он никогда ничего не замечал. Мне было непривычно встречаться с настолько очевидно привлекательным мужчиной. На людях я то по-детски радовалась своей удаче, то начинала бояться, что на нашу нелепую пару смотрят с недоумением.

В конце ужина Киран расплачивался по счету и говорил всем, кто сколько должен. Стажерке не хватило нескольких евро.

– С тебя пятнадцать, – повторял он. – Столько ты потратила вместе с пивом.