скачать книгу бесплатно
Ренник непонимающе сдвинул брови:
– То есть двенадцать лет спустя его сдернули с ночной смены, чтобы он держал умирающего Вика за руку? Не понимаю.
– Знаешь ведь, что одного ребенка так и не нашли.
– Конечно, – ответил он. – Девочку. Лиззи Мур.
– Верно. – Я кивнул на палату в конце коридора. – Умирающий Вик – последняя возможность для родственников узнать, что он с ней сделал.
– Да, но вас-то почему к нему приставили?
– Как бы ты назвал Вика одним словом?
– Сволочь, – не раздумывая ответил Ренник.
Я кивнул:
– Ну так вот Сатти говорит с ним на одном языке. Причем бегло. Они поладили тогда, во время ареста. Начальство решило, что только Сатти сможет его разговорить.
– Поладили? – Ренник скривился; у него как будто даже волосы встали дыбом от возмущения. – Вик убил женщину и троих детей…
Я кивнул, но это было трудно объяснить.
На первый взгляд у Сатти было больше общего с преступником-рецидивистом, нежели с полицейским. Кроме одного. Преступники действовали под влиянием порыва, в гневе или ради денег. Сатти же привлекал сам акт злодеяния, и чем хуже – тем больше. Его работа в правоохранительных органах была просто способом постоянно находиться в этой атмосфере, не рискуя собственной свободой. Если ночное дежурство выдавалось чересчур спокойным, Сатти организовывал неприятности сам.
В душе я был согласен с Ренником.
То, что нас перебросили на это задание, было чем-то необычным и даже невероятным, но я не хотел знать, что на самом деле стояло за этим решением. Когда ответы становятся все мрачнее, вопросы перестаешь задавать.
Я не знал точно, что вызвало эти перемены, но Сатти явно приложил к этому свою продезинфицированную лапу.
– Какой он? – Ренник нарушил мой ход мыслей.
– Сатти?
Ренник закатил глаза:
– Мартин Вик.
– Не знаю, – ответил я, и Ренник состроил недоверчивую гримасу. – Кроме шуток, со мной он не разговаривает.
– Так ты с ним сидишь десять часов кряду…
– Записываю все, что он делает, и зову Сатти, если попросит.
– Ты, похоже, в рубашке родился.
– Ага, – подтвердил я. Вот только рубашка была смирительной.
Я обошел Ренника и перевернул газету на конторке. На первой полосе красовалась фотография нашего заключенного, Мартина Вика. Он сидел на больничной койке и ел хлопья с молоком. Фотографию сделали из коридора на мобильный телефон.
«Серийный убийца приканчивает жратву».
– Черт подери. – Я поглядел на Ренника.
– Не в мое дежурство, меня к завтраку всегда сменяют.
– Если Сатти увидит, он тебе в глаза нассыт. – Я посмотрел на дату. Утренний воскресный выпуск. Через несколько часов увидят все. – Где взял?
– В регистратуре во время перерыва.
– И не подумал об этом сообщить?
– Не в мое же дежурство, – сказал он.
– Но ты же у всех выворачиваешь карманы?
Персонал сюда проходил только после досмотра. Присутствие санитаров, уборщиков, даже врачей и медсестер было строго регламентировано. Охраннику вменялось в обязанность обыскивать каждого.
Телефоны проносить было запрещено.
Ренник насупился:
– Конечно у всех.
Мы оба обернулись, когда Сатти с обеспокоенным видом вышел из палаты Вика. Я заслонил собой газету на конторке.
– Секунда найдется, Эйд? – спросил Сатти.
– Конечно…
Я вывернул карманы, сдал Реннику телефон и расписался. Последовал за Сатти на некотором расстоянии, не желая сразу сообщать плохие новости.
Стены закрывала пленка.
Вдоль них стояли ведра со штукатуркой и мусором. Ремонт отложили до смерти Вика.
Сатти придержал дверь туалета, будто приглашая меня в свой кабинет. Я нащупал выключатель. Сюда не заходили неделями, возможно, это было самое чистое помещение в здании. Я присел на раковину. Сатти закрыл дверь и прислонился к ней, чтобы никто не вошел и не вышел.
– Вик говорит, что не просил меня звать…
– Просил. В записке. Если я ее неправильно понял, то извини, что притащил тебя сюда.
Сатти слушал меня молча. Только выражение лица менялось.
– Ладно, – наконец произнес он. – Верю. Значит, написал записку и хотел, чтобы ты сходил за мной. К чему бы это?
– Думаешь, умирает?
– Он уже несколько месяцев умирает. Привык уже, наверное, умирать. Не-а, тут что-то другое. Он как будто… не знаю… напуган.
– Думаешь, кто-то к нему подобрался? – спросил я, думая о газете.
Сатти не ответил.
– Зачем? И как? – Я понизил голос.
Сатти, осклабившись, поглядел на пол, затем приотворил дверь плечом. Выглянул в коридор и покачал головой. Я тоже выглянул со своего места. Ренник снова читал газету. Подперев подбородок дулом винтовки.
– Громила-дрочила. – Сатти вышел из туалета и со всей силы хлопнул дверью.
Чуть не выскочив из штанов, Ренник поспешно ухватился за винтовку. Повезло, что не разнес себе голову. Сатти подошел к посту, заглянул в лист учета и уставился охраннику в лицо.
– Констебль, у заключенного были посетители во время нашего отсутствия?
– Что?
– Что, сэр, – поправил его Сатти. – Похоже, кто-то побеседовал с Виком, пока нас не было. Может, врач или медсестра левые зашли, а ты их не записал? Может, тебе любопытно стало, уж не знаю. Но человек, который готов был признаться, что он сделал с телом двенадцатилетней девочки, неожиданно замолчал.
– Мимо меня никто не проходил.
Взгляд Сатти упал на статью. Он увидел фото Вика на больничной койке и схватил газету. Я хорошо знал этот взгляд Сатти и порадовался, что он предназначен не мне. Словно горшок мочи, которая вот-вот забурлит. Сатти забрал свой бумажник с конторки и принялся пересчитывать деньги.
Ренник фыркнул:
– Да не трону я ваши деньги, сэр.
– Знаю, что не тронешь, – ответил Сатти. – Эйд, как прозвище у того ирландишки, который рекламировал свои услуги в «Восходящем солнце»?
Я задумался, припоминая.
– Вилли Подрывник.
– Ага, точно. Похвалялся, что за пятнадцать фунтов готов сломать кому угодно что угодно. – Сатти хлопнул бумажником о конторку и надвинулся на Ренника. – Ну так вот, у меня имеется его номерок и две двадцатки, так что гони версию поубедительнее.
– Я во время завтрака не дежурю. Меня тут не было, когда фотографию сделали.
– Эйд, проверь-ка. – Сатти схватил газету со стола и пошагал обратно в палату. – И кофе принеси. Да чтоб чернее спринтеров на стометровке.
Я подождал, пока дверь захлопнется, кивнул в пространство и, не глядя на Ренника, направился к выходу.
5
На лестнице свет снова моргнул и погас. Сатти терял самообладание примерно так, как теряют ключи. Беспечно и совершенно бездумно. Порой казалось, что навсегда. Изредка он направлял свой гнев на людей, будто луч прожектора, который заставляет тебя замереть на месте и высвечивает то, что ты прячешь. Если его обеспокоила перемена в Вике, значит дело серьезное. То, что чутье сразу указало ему на Ренника, спокойствия не добавляло.
Смена предстояла долгая, а инциденты с огнестрельным оружием происходили постоянно.
Резервный генератор изволил завестись, и свет загорелся вполсилы. Я потер лоб в попытке взбодриться и шагнул в упорядоченный хаос, характерный для центральной городской больницы в выходные.
Как можно быстрее прошел по исцарапанному линолеуму приемного покоя, пробираясь сквозь толпу пациентов.
Только я удалился от суматохи на второй этаж, как бригада «скорой» провезла кого-то на каталке в операционную. В этой части здания не было окон, но обычно я определял время суток по состоянию поступающих пациентов. Этим вечером больные разной степени тяжести лежали на койках в коридоре, ожидая свободных мест в палатах. Я встал между койками, когда мимо пронеслась с каталкой вторая бригада, а за ней почти сразу – третья.
Субботняя запарка.
Мимо промчалась последняя каталка, и я успел заглянуть в широко раскрытые невидящие глаза пациента с глубокой раной головы. Бригада завезла каталку в боковую палату, двери закрылись.
– Извините… – обратилась ко мне невысокая женщина, спешившая вслед за врачами по коридору.
Я попытался обойти ее, но она уперла ладонь мне в грудь. Вид у нее был ошарашенный и растерянный. На лбу кровь. Похоже на состояние шока.
– Вы здесь работаете? С ним все будет хорошо?
– Нет, – сказал я, отступая. – В смысле, не работаю.
Я помчался по коридору и, не оглядываясь, завернул за угол. Ноги сами несли меня вперед. Хотелось затеряться в лабиринте отделений и палат. В пустом коридоре я прислонился к стене и закрыл глаза.
У человека на каталке было снесено полголовы.
Наконец я подошел к кофемашине, поискал мелочь в карманах. От палаты Мартина Вика меня отделяло всего ничего, но из-за перегородки я добирался сюда десять минут.
Я опустил первую монету в щель и увидел свое отражение в черной пластиковой панели. Посмотрел вниз и заметил кровавый след от ладони, который оставила на моей рубашке встревоженная женщина. Четкий, хоть отпечатки пальцев снимай. Я сунул деньги обратно в карман и пошел в туалет замывать пятно.
6
Над раковиной висел лист полированной стали. Зеркало наркоманы бы разбили на самодельные ножи. Сталь потускнела из-за вмятин и царапин, так как от листа все равно пытались оторвать хотя бы часть. Мое лицо в нем виделось сюрреалистично, будто искаженная, ненастроенная картинка из другого измерения. Я пригляделся. Темные круги под краснеющими глазами.
Значит, в зеркале я.
В первых двух дозаторах мыла не оказалось, но для комплекта я проверил и третий. Тоже пусто. Отказавшись от идеи отмыть пятно, я просто застегнул пуговицу на пиджаке.
Я уже открыл дверь, но тут из кабинки послышался странный звук.
Похожий на бульканье. На полу валялись надорванные пустые пакетики из-под жидкого мыла. Плоские и блестящие, они напоминали огромных раздавленных личинок. Из кабинки раздался другой звук. Долгий влажный поцелуй.
– Кто здесь? – спросил я.
Ответа не было.
Свет потускнел, я остановился на полпути к кабинке, догадавшись, что я увижу. Толкнул приоткрытую дверцу. Тощая девица в зеленом спортивном костюме с надвинутым на лицо капюшоном сидела на крышке унитаза и высасывала мыло из пакетика. Говорили, что с такого пакетика пьянеешь, как с шести рюмок водки. Правда, чище стать не получится, а вот побочные эффекты неслабые.
Амнезия, слепота и непроизвольное опорожнение кишечника.
Хотя бы далеко ходить не придется.
Ногти странной особы покрывал зеленый лак, а вокруг глаз красовались татуировки в виде пентаграмм разных размеров. Возраст я определить затруднился. Такой образ жизни резко накидывает скорость или значительно уменьшает расстояние на спидометре жизни. Зависит от того, как посмотреть.
Она грязно выругалась и присосалась к пакетику.
