Субъект. Часть третья

скачать книгу бесплатно

Значит, моторная кора индуцировала заряд, что спускался вниз по пирамидной системе в спинной мозг, а далее приводил тело в движение. Мое загадочное новообразование, лежащее подле прецентральной извилины в той же моторной коре, генерировало разряды почти ежесекундно, подстраивая под меня погоду и защищая от надоедливой мошкары, но этот сигнал вел себя подобно вспышке – он не бежал строго по выстроенным сетям нейронов, он светом озарял весь мозг, а дальше исчезал из виду вовсе. Однако в обоих случаях этому предшествовала деполяризация нейронов, что лежали в основе как моторной коры, так и моего новообразования. Но далеко не все нейроны подвергались деполяризации. Все зависело от величины запроса. А уж он то, пройдя через сдерживающие фильтры, как раз и определял количество задействованных сетей. И фильтры никогда не позволили бы задействовать их все до единой. Но сейчас я имел прямой доступ. Надо своевременно успеть выжать весь электрический потенциал моторной коры в момент, когда новообразование сфокусируется на конкретной цели. Ох и сложно же будет подгадать момент…

Встав подальше от обрыва, я впился взглядом в выступ. Прочувствовал все его величие, его темперамент, скрытые от глаз слабости и предпочтения. Он стал частью меня. Тяжелой, неподвижной и атрофированной, но все же частью. Я изготовился его содрогнуть. Расставил ноги чуть поудобнее, вознес руки к небу, сосредоточился на движении, что должно было вовремя сопроводиться сильнейшим скачком электричества в моих мозгах и… какой-то острый камешек кольнул в ступню.

В глазах полыхнуло болью, я осел на землю и с немым криком вцепился руками в свою ступню. Ее ужасно свело, мышцы в ней дрожали, грозясь порваться. Нельзя, нельзя ни на что в этот момент отвлекаться!.. Еле утихомирив боль, я неловко встал и начал снова сосредотачиваться, но в этот раз уже максимально абстрагировавшись от всего, что не входило в фокус моего намерения.

Горный выступ дал мне молчаливое согласие. Изготовка…Разряд! Внутри камня будто взорвалась граната, его прилегающую к обрыву часть разорвало, небо затмило облаком пыли и крупных осколков. На землю посыпался град из увесистых булыжников. Сам же выступ, разваливаясь на куски прямо в воздухе, лавинообразно стал обрушиваться вниз.

От неожиданности я заметался на месте, нелепо прикрывая голову руками. Рядом со мной взрыхляли землю падающие снаряды, а со стороны склона шла настоящая лавина из скрежещущих камней. Опомнившись, я изо всех сил прыгнул в сторону речки. От испуга, сила прыжка вышла просто колоссальной. Я перелетел всю речку и грохнулся о склон, что нависал над ней. Отсюда обрушившийся выступ был как на ладони. Саму же стену обрыва прорезала ветвистая, как удар молнии, трещина. С ошалевшим лицом я еще долго смотрел на затихающий на соседнем берегу обвал. Наверное, именно так я тогда разнес ночной клуб…

* * *

В тот день я продолжал исследовать этот синергетический эффект уже на объектах помельче. Деполяризация всей моторной коры, как выяснилось, несла абсолютно разрушительные последствия не только для того, чем управлял, но и для самого мозга. С каждым новым разом я стал отчетливее чувствовать сразу после разряда необъяснимую слабость в теле. Как бы сами по себе мышцы были в порядке, полные сил, но они неохотнее выслушивали команды и теряли прежнюю организованность в выполнении таких простых задач, как, например, удерживать меня в положении стоя. Колени могли неожиданно подогнуться, а мелкая моторика пальцев рук вовсе становилась неуклюжей, как у больного церебральным параличом.

Но к счастью это в считанные минуты проходило. И если я использовал щадящие разряды, в полсилы, то такие побочные эффекты практически не давали о себе знать. Я учился выстреливать сигналом плавно и даже бесперебойной очередью, когда того требовала стабилизация в воздухе слишком раскидистого объекта. Удержание внимания на намерении и на собственных мозгах, в которых это самое намерение формировалось одновременно, было необычайно сложной и легко выводящей из себя задачей. Это напряжение каждый раз было сродни тому, что испытываешь в момент решения какого-нибудь логического парадокса, что требовал свести начало и конец. Но постепенно я приноравливался к этому умению.

Незаметно подкрадывался вечер. Источающийся шлейф от материи кренился в небо. Последнее время я ориентировался по нему, как по наручным часам. Ночью эта призрачная стрелка тянулась на запад. В полдень на восток. На рассвете она уходила прямо в землю, а на закате подпирала темнеющий небесный свод. Мое влияние на нее не распространялось, равно как и на солнечный свет, однако с ним у нее не было ничего общего. Ее я воспринимал исключительно алиеноцептивно. И то, только когда по-особому навострюсь.

Усталый, но довольный, я брел к себе домой. Миновал ежевичные плантации, пересек огромную живописную поляну и, наконец, вторгся во мрачные владенья хвойного леса. Здесь всегда было так тихо и умиротворенно, как в гробнице. Здесь не было ни души. Столько раз я уже в этом убеждался, что последнее время к предостережениям алиеноцепции почти не прибегал. Я в целом от нее уже успел устать еще когда жил в городе. Только поначалу, когда она только открывала передо мной новые, недоступные человеческому глазу миры, я мог часами не выходить из этого режима восприятия. Но время шло, все новое и непривычное приедалось. Я стал забывать, как выглядит игнорируемая мной реальность и, как следствие, страшно по ней изголодался. Мне больше не хотелось попусту отвлекаться от созидания здешних красот, тем более что повода для этого не было. Как и общественности, здесь не было ни малейшего повода и для паранойи.

Поэтому в этот раз у меня едва не встало сердце, когда я вел затуманенным взором по монументальным деревьям и случайно наткнулся взглядом на чью-то неподвижную фигуру. Традиционный сине-красный наряд, длинный подол. Светлые волосы, легковесно ниспадающие на правое плечо. Большие и застывшие голубые глаза, как у вспугнутой лани. Маленький, чуть приоткрытый алый рот. Девушка, очень молодая, она молча смотрела на меня широко распахнутыми глазами и не шевелилась.

Переборов оторопь, я отвернулся и дернулся было идти дальше. В голове проносились панические идеи о срочном переносе трейлера в самую глухую чащу, как можно подальше, а еще лучше в совсем другой лес. А что если она здесь не одна? Вдруг меня тогда все же видели на плантации… Или когда пролетал над ячменным полем… Что если они уже оцепили весь лес и ищут меня поодиночке… Они что-то знают?..

Я шел как ни в чем не бывало вперед, но сам искоса поглядывал на нее, внутри меня все скручивало. Но она не двинулась с места. Ошеломленная не меньше моего. Должно быть, увидеть меня она не ожидала. Я остановился и чуть более осмысленно уставился в ответ. Почему она не бежит или, на худой конец, не закричит? Выглядел я дико. Босой и грязный, в одних штанах, на лоб падали спутанные черные космы, а лицо заросло жидкой бороденкой. А она так разглядывала меня во все глаза, что я на какой-то момент даже смутился.

Незаметно для себя я подошел ближе. Глаза ощупывающе бегали по ней. Обычная девушка, ничем не выдающаяся фигура, простодушный взгляд, но… Что-то в ней было волнительно прекрасным… может, этот откровенный интерес в голубых глазах или свежесть, которой дышала ее молодая кожа… Или эти сильные, густые и, в то же время, легкие, как перистые облачка, лучащиеся светом волосы, что не нуждались ни в какой укладке или красителях для порабощения мужских сердец. От нее сквозило чем-то заповедным… тем, что общепризнанно нельзя трогать в виду того, что оно не способно постоять за себя самостоятельно…

Лес дышал глубокой тишиной. Мягко, как изголовье кровати, поскрипывали сосны. Моя рука невольно, по-клептомански дотянулась до ее лица. Кожа еще щек была податливой, горячей. Скользнувший по ней палец оставил за собой румяный след. Она немного отстранилась, ее взгляд робко сместился мне куда-то в ноги. Мне стало жарко, будто я шел через пустыню. Я забыл обо всем на свете. Про Айсберг, про общественность, про что угодно и даже про самого себя. Я стал восприятием этого мига. Я весь превратился в действие. Бесповоротное и единственно верное.

Лихорадочно запустив руки под подол ее платья, я нетерпеливо сгреб ее под себя. Мою зачерствевшую, ошпаренную арктическими водами кожу буквально ожгло теплом и мягкостью ее округлых бедер. Я погрузился в нее как в колыбель – устало от всего мира и без оглядки. В моей груди клокотало как в жаровне, ужасно не хватало воздуха. Легкие затопило тягучим, как патока, сладостным ароматом ее локонов, в которых затерялось мое лицо. Этот момент был слишком невыносим, чтобы продолжаться вечность…

Абсолютно опустошенный, я быстро приходил в себя. Шею все слабее прогревало замедляющееся дыхание придавленной мной саамки. Никогда я еще не получал желаемого так быстро. Никогда. Меня переполнял жгучий стыд. Резво вскочив, я заправил штаны и, ни разу не оглянувшись, унесся в свое логово на дереве. Я очень жалел, что моим способностям не было подвластно время, которое я сейчас мечтал повернуть вспять. Что же я натворил…

Глава 3. Абсолютное оружие

Я всегда боялся любой ответственности. Избегал. Я был слишком ответственным человеком, чтобы ее на себя брать – ведь мне доподлинно была известна цена ее исполнения. А как же я ненавидел чужие ожидания, неистовые и ничем не неподкрепленные, которые так любили взваливать на мои плечи родственники, однокурсники и вообще все кому не лень, кому было хоть какое-то дело до моей жизни… Да даже от одних лишь предположений о направленных на тебя ожиданий посторонних людей уже становилось неуютно. Конечности и язык сковывало от чужих представлений о том, каким ты перед ними должен быть…

Чего уж говорить о произошедшем с незнакомкой, для которой, готов поспорить, подобный исход оказался настоящей неожиданностью. Неожиданностью вдвойне, так как сразу после случившегося я исчез из виду. Ведь я не хотел, чтобы она ждала от меня чего-то дальше. Но бегство не освобождало от ответственности. Ответственность не оставалась там лежать, брошенная. Она следовала за мною по пятам, с укоризной глядя навстречу моим мыслям. Я был в ответе за эту девушку.

Кто знает, быть может, ее народ традиционно такое не приемлет и для них она теперь опороченная… а вдруг у нее была помолвка с ранних лет… Что если из-за меня она теперь не найдет себе места под солнцем… В ответе за это буду только я и моя проклятая минутная слабость.

Эти мысли ежесекундно терзали меня, и я пытался себя отвлечь приглушенно играющим магнитофоном. Переезжать я не стал. Послонявшись по лесу несколько дней, я убедился, что охоту на озабоченного отшельника никто не объявил. Девушка исчезла, от нее остался только развороченный ковер из опавших сосновых иголок. Постепенно я успокаивал себя мыслью, что все забылось, а молодая саамка осталась цела и невредима, и вообще у нее хватило робости запереть то происшествие в сокровенных покоях своей души. Как будто ничего и не было. Дышать становилось легче.

Вскоре я продолжил свои вылазки в близлежащие окрестности, тренировки мозга возобновились. Синергетический эффект воздействия на моторную кору стал сглаженным, его я отточил до такого автоматизма, что уже сходу мог заставить небольшое взгорье дрожать, но при этом осмотрительно не обсыпаться.

Вместе с этой практикой я неизбежно заинтересовался и соседними участками своего мозга. Ковыряние в собственных мозгах действительно нагоняло жуть, раньше даже от одной мысли об этом можно было поперхнуться, но сейчас я бесстрашно ощупывал вниманием все эти бугры и извилины, на одном участке даже надолго залип, отслеживая раз за разом странную, рекурсивную закономерность накатывающего внутри меня удивления точь-в-точь в момент, когда вспыхивал этот самый участок.

Также мне показался любопытным перешеек между полушариями. Кажется, его называли веретенообразной извилиной, и он отвечал за распознавание человеческих лиц. И не только… Именно благодаря нему нам чудились лица в облаках, жуткие гримасы в темной листве и неявные улыбки в россыпи горных пород. Мощный инструмент для опознания себе подобных. Его я на свой страх и риск решил изолировать.

Какого же было мое удивление, когда на обложке кассет среди пестрых и сочных красок я не смог вычленить взглядом лицо самого певца. Я узнавал детали одежды, широкий воротник, волосатая грудь, гитарный ремень… стало быть, выше находилась голова и я различал ее черты, видел крючковатый нос, угадывал большой, выпяченный подбородок… Но мне не удавалось свести это воедино. Будто я смотрел на узоры, а мне предлагали изобличить запрятанный в них портрет. Но тщетно.

Вспомнив про сверток газеты в шкафчике, я ее достал, нетерпеливо расправил, пролистал и опять-таки не увидел нигде лиц. Но они определенно должны быть, я видел прямоугольники фотографий, что играли черно-белыми цветами, узнавал геометрические очертания ландшафтов, зданий, одетых и сидящих фигур, но все были безликими. Абсолютно незаметными, пока случайно не наткнешься и не узнаешь какую-нибудь деталь, подозрительно свойственную человеку. А ведь в сломанной душевой трейлера, кажется, было зеркало…

Еле сдерживая волнение, я метнулся туда, наскоро протер стекло ладонью и стал вглядываться. То, что я видел, не было ни на что похоже. Нечто отдаленно напоминающее бровь шевельнулось. Я дернулся от неожиданности… я не думал, что это… это будет моим лицом. Раз здесь бровь, значит тут… Зеленые пятнышки задвигались в такт моему бегающему взгляду. От изумления у меня глупо приоткрылся рот. По-крайней мере, как бы со стороны я допускал, что выгляжу сейчас глупо, но в зеркале лишь заиграла новая краска, новые очертания чего-то, явно походящего на рот. Отшагнув назад, я попытался сфокусироваться на своем лице, но… я был частью пейзажа, отраженного за моей спиной в окне. Не было в этой картине чего-то выделяющегося или фонового. Все было единым целым. Наверное, так меня привыкли видеть со стороны все… кто не был человеком.

Потрясенный до глубины души, я возобновил работу веретенообразной извилины. И в зеркале тотчас проявилась персона. Центр изображения. Я себя узнал.

Хоть и самоидентификация вернулась наряду с узнаванием других, меня все равно не покидало странное чувство, как если бы краешком глаза я взглянул на суть. Некую обескураживающую правду. Для материи было все едино. Некоторое время я еще подавленно сидел на своем матраце.

И тут меня осенило. Я ведь могу это использовать! Еще в водоеме мне приходила мысль попробовать стать невидимым. Тогда я колдовал над магнитным полем вокруг себя, не отрывая взгляда от водной глади. По идее, это был единственный мне доступный способ косвенно повлиять на солнечный свет. Воздух вокруг меня неслышно дребезжал и потрескивал, но отражение, к моему великому разочарованию, никуда не девалось.