скачать книгу бесплатно
Ах, папочка, что же я наделала?
– Папа, ты любишь Ларису?
Отец вздохнул и отвел глаза.
– Скажи мне честно, я приму любую правду.
– Люблю.
– Прости меня, папа.
– За что?
– За мой эгоизм. Я не позволила тебе быть счастливым с женщиной, которую ты полюбил. Наверное, за это и наказана.
– Не говори так, – нахмурившись, сказал отец.
Я снова положила голову ему на грудь.
– Ты не боишься, – сказала я, – что через несколько лет Лариса станет такой же, как мама, если вы будете вместе?
– Она не такая, она гораздо мудрее. И сейчас мне ее очень не хватает.
– Тебе надо найти ее и уйти от мамы. В нашей семье должен быть хотя бы один счастливый человек.
– А как же мама? – спросил отец. – Как она с этим справится?
– Я помогу ей. Не знаю, как, но я что-нибудь придумаю.
– Ты готова остаться с ней один на один? В твоем состоянии это жестоко.
– Я уже большая девочка, папа. Я как-нибудь справлюсь.
Он поцеловал меня в макушку.
– Я услышал тебя. Но сначала должен убедиться, что у тебя все хорошо.
Мы прошли с отцом в зал. Гости разошлись. Моих друзей мама выпроводила, как только у меня началась истерика, а Марк с тетей Мариной ушли по собственной инициативе. Обещали позвонить позднее, узнать, как у меня самочувствие. Возможно, Марк заглянет завтра, если я буду в состоянии его встретить.
Мама перенесла на кухню всю грязную посуду и перемыла ее. Сейчас она вооружилась баночками, чтобы собрать в них оставшуюся еду.
– Кто теперь будет это все доедать? – ворчала мама.
– Мы. Что не доедим, выбросим, – ответил отец удрученно.
– Тоже мне богач, едой швыряешься.
– Лена, ты понимаешь, что у твоей дочери нервный срыв, а ты беспокоишься за какую-то еду?
Мы посмотрели с мамой друг на друга.
– Я предупреждала. Не надо было брать телефон. Женился и – слава богу! У человека счастье, а она истерику устраивает.
Я вышла из комнаты. Я как-нибудь справлюсь, – повторила я себе, как клятву. Зашла в спальню, посмотрела на свое отражение. В памяти всплыли фразы, когда-то произнесенные Шандором: «У тебя очень красивая коса. Она твоя изюминка… Ты будешь не ты без косы… Ты стала первой девушкой, которую я запомнил, как зовут. Все были на одно лицо, а ты отличалась. Косой». И последняя: «Ты божественна». Как давно это было! Как будто бы в другой жизни.
Я стала расплетать «корзинку» на голове, а перед глазами нахмуренные брови Шандора. Словно он находился рядом и осуждал за то, что я собиралась сделать. Распустив волосы, я снова заплела их в слабую косу. Достала из стола ножницы. Вернулась к зеркалу и… с усилием резанула ими по волосам. В районе лопаток. Бросила косу на пол.
– Она мне больше ни к чему, – сказала я сама себе в отражение.
Когда мама обнаружила срезанные волосы, в глазах ее отразился ужас. Словно я отрубила себе руку.
– Что ты наделала, дурочка?! Как же так?! Столько лет растить и так бестолково обрезать! – плакала она над косой.
Даже отца покоробил этот поступок. Но лучше уж коса, чем вены.
На следующий день пришел Марк. Он предложил прогуляться и, когда я согласилась, спросил, куда меня отвезти. Мне захотелось побродить по улицам в центре города, зайти на «Арбат», полюбоваться картинами и поговорить с местными художниками. Как мы делали это с Шандором.
Марк припарковался около Драмтеатра, и невольно я вспомнила наш выход со Слободой на спектакль. Тогда мы столкнулись там с Савельевым и Ольгой. Есть ли в городе места, которые не напомнят мне о Шандоре? Даже дома я до сих пор вспоминала, как он сидел за моим компьютером, редактируя свой доклад.
Мы пошли по улице Красная по направлению к дому Марка. Машин на дороге было немного, потому что в выходной день основная масса горожан выехала на свои приусадебные участки или на море. Погода последнюю неделю стояла жаркая и солнечная, но сегодня солнце спряталось за облаками и это спасло нас от его палящих лучей. Я взяла Марка под руку, и мы неспешно тронулись по своему незамысловатому маршруту.
На мне платье в бело-синюю полоску, на ногах открытые босоножки на низком каблуке, через плечо переброшена небольшая сумочка, в которой лежали кошелек, ключи от дома и носовой платок. Несложно догадаться, какой. Марк не изменил своему вкусу и надел светлые льняные брюки, бледно-голубую рубашку с коротким рукавом и туфли с перфорацией. Солнца не было, но он все равно нахлобучил на голову солнцезащитные очки, которые служили ему как ободок, удерживая его непослушные волосы. Вместо ремня на талии у него была сумка-пояс, в которую он положил ключи от машины.
Марк заметил во мне перемену – вместо длинной косы сзади висел в два раза короче хвост, собранный на макушке – и поинтересовался, чем это вызвано.
– Избавление от прошлого, – сказала я ровным тоном.
– Как это связано с косой?
– Это идея пришла мне еще на четвертом курсе. Хотела разграничить периоды своей жизни переменами в своем облике.
– Это можно считать началом нового этапа?
– Да.
– К каким еще переменам ты готова?
Между нами установилась какая-то напряженность. Марк не спрашивал меня о вчерашнем разговоре по телефону, и я тоже не упоминала о нем, но этот звонок как будто бы стоял между нами, но почему, я никак не могла понять. Неужели из-за поцелуя Марка? Что он хотел им сказать? Для чего он это сделал?
– О других я пока не думала.
– Ты уже искала работу?
– Нет. Но, наверное, стоит об этом задуматься.
– Если надумаешь работать в школе, мама тебе поможет.
– Не сомневаюсь. Но я не хочу работать в школе.
– А что ты хочешь?
– Хотелось бы устроиться в музей.
– Кому это интересно? Мне кажется, музей – это что-то отмирающее.
– Мне? интересно, Марк.
– Вдохновилась прошлогодней практикой?
Я слышала двойной смысл в его вопросе и ответила также двусмысленно, правда Марк не мог усмотреть в моем ответе подоплеки:
– Да, она была довольно познавательной.
И открыла мне не только прошлое экспонатов, но и мир мужчин.
Мы дошли до улицы Чапаева. Ее еще называют Арбатом, потому что здесь часто выставляют на продажу свои работы краснодарские художники, мастера народных промыслов и дают концерты начинающие артисты. Сейчас тоже проходила выставка-продажа местных художников, и я предложила Марку посмотреть их творения. Мы шли вдоль дома, на котором были развешаны картины, и я изучали их в немом созерцании. Марк шел рядом и не проявлял особого интереса к данному виду искусства.
На выставке были работы мастеров, выполненные в разной технике, отличающиеся по размерам и направлению живописи. Одни заставляли задуматься над содержанием картины, другие вызывали улыбку, третьи захватывали своей масштабностью и четкой прорисовкой деталей. Встречались и полотна в стиле абстракционизма и кубизма. Я попыталась Марку продемонстрировать свои познания в расшифровке таких картин, но вместо ожидаемого восхищения, увидела в его глазах легкий испуг, словно он усомнился в здравости моего рассудка. Но зато мне довелось обсудить их содержание с авторами работ и заслужить их поощрение. Они были приятно удивлены, что столь юная особа разбирается в таком тонком и замысловатом искусстве.
А потом я встретила ее и влюбилась с первого взгляда. Это была картина, выполненная мазками. Ее размер сорок на пятьдесят сантиметров, она обрамлена тонкой позолоченной резной рамкой и висела на стене дома напротив моих глаз. На картине я узнала Екатерининский сквер – его огромную клумбу, на месте которой когда-то возвышался памятник Екатерине II и демонтированный больше восьмидесяти лет назад; гранитный камень, стоящий на этой клумбе с барельефным напоминанием о том великом монументе; его деревья, беспорядочно растущие на газонах и уже принявшие осенний желто-красный наряд; его пустынные дорожки с лужами, в которых отражается хмурое небо; а на газонах первые опавшие листья, сообщающие об увядании природы. Но что привлекло мое внимание в первую очередь, так это лавка, на которой сидят двое на некотором удалении друг от друга. Та самая лавка и нечеткие силуэты, за которыми я увидела себя и Шандора. И название картины – «Двое».
К нам подошел невысокий худощавый мужчина лет сорока с растрепанными волосами и бородкой. На его одежде видны следы краски, и я сразу поняла, что перед нами автор этого произведения.
– Интересует работа?
– Да. Как давно она написана?
– Прошлой осенью. Вот здесь в углу есть указание даты.
Я посмотрела в обозначенное место – заметила дату и подпись художника.
– Сколько она стоит?
– Две тысячи.
– О! Это с рамкой?
– Да.
Я полезла в свою сумочку, вынула из нее кошелек и открыла его. В этот момент на землю летит маленькая квадратная фольгированная упаковка, и перехватить ее на лету, чтобы никто не увидел, не получается. Она падает на асфальт, и я судорожно приседаю, чтобы ее поднять. А сама вся горю и презираю себя за растекающуюся до самых ушей краску на лице. Я боюсь поднять глаза и посмотреть на двух мужчин, что стоят рядом и не могли не заметить планирующего полета упаковки с презервативом. Но, быстро убрав его в свою сумку, я продолжаю разглядывать свой кошелек, словно ничего особенного не случилось. Внутри оказалось всего восемьсот рублей и мелочь, среди которой не набралось бы и пятидесяти рублей.
Я бросила спасительный взгляд на Савельева. Он буравит меня серыми глазами, и я понимаю, что он все еще под впечатлением от увиденной картины, но не той, что называется «Двое».
– Марк, ты займешь мне денег? Мне нужна одна тысяча двести рублей. Я тебе дома верну.
– Она тебе сильно необходима? – указывая на картину, спросила Марк.
– Да.
Савельев бросил взгляд на полотно, на меня, а потом заглянул в свою сумку на поясе. Он достал из нее две зеленых купюры и протянул художнику.
– Спасибо, Марк. Я все верну.
Мужчина, который представился, как Илья Михайлович Гнедов, взял у Марка деньги и, сняв картину со стены, протянул Савельеву.
– Теперь нам придется вернуться до машины, – сказал Марк, когда мы отошли от художника. – Надеюсь, ты не планировала продолжить осмотр выставки?
– Я бы еще посмотрела, но, конечно, нам было бы удобнее вернуться к машине.
– Что за страсть к искусству? Не замечал прежде за тобой такого.
– Разве тебе не нравится картина? – воодушевленно спросила я. – Она так здорово выполнена. Ты только посмотри, какие потрясающие мазки – задний фон, передний. Она такая живая. Мне даже кажется, эти двое в любую минуту могу встать и пойти.
Я шла рядом с Марком, который ускорил шаг и, указывая на картину, обращенную ко мне лицом, восхваляла работу мастера, пытаясь донести до своего спутника, что он хотел на ней показать.
– Лиза, ты можешь мне ничего не объяснять, я все равно далек от этого. По мне так эта мазня не стоит тех денег, что я за нее отдал.
– Марк, я тебе все верну. Сейчас мы доберемся до дома…
– Лиза, дело не в деньгах. Я не возьму у тебя деньги. Считай, что это мой подарок тебе.
– По какому поводу?
– На окончание университета. Такой повод подойдет?
– Спасибо, Марк.
– Не за что, – сказал Марк, а потом торопливо спросил: – Что это было?
– Когда?
– Когда ты полезла в свой кошелек.
Я снова зарделась, и лихорадочно соображала, что бы такого сказать, чтобы было похоже на правду.
– Я думаю, ты знаешь лучше моего, – сказала я.
– Я-то знаю. Зачем тебе это?
– Какая разница, Марк?
– Мне любопытно, зачем девственница носит с собой презервативы.
Я мельком взглянула на Марка, пытаясь увидеть на его лице привычную для таких случаев иронию и насмешку, но он был необычайно серьезен. Словно презерватив в моем кошельке его сильно встревожил.
– Марк, я делала УЗИ, – вспомнила я рассказ Юли об этой процедуре, – для него требовалось иметь при себе презерватив. Поштучно не продавали, и мне пришлось взять упаковку. Это остатки.
– Не знал, что девственницам делают УЗИ внутри.
