скачать книгу бесплатно
На фуршете, организованном после открытия памятника Стрельцову при входе на стадион его имени, Валентин Козьмич отсутствовал, хотя на самой церемонии привлек повышенное внимание журналистов разных поколений, одинаково взиравших на него как на реликт.
Я вообще заметил, что Иванов из всех ветеранов своей поры наиболее узнаваем – вероятно, внешнему забвению отчасти воспрепятствовала его активность на тренерской скамейке, растиражированная телеоператорами, когда он четверть века (с вынужденными перерывами) тренировал «Торпедо».
Отсутствие Иванова не осталось незамеченным группой торпедовских футболистов, выступавших с ним в середине шестидесятых (я оказался у банкетного стола рядом с ними), причем вызвало немедленный отклик-комментарий. «А Кузьмы нет?» – оглядел зал один из этих несправедливо, в общем, позабытых господ. «А разве надо объяснять – почему?» – с иронически сочувственной улыбкой проговорил другой, сделавший карьеру на несколько неожиданном для полузащитника дипломатическом поприще.
Из его недоговоренности посвященным следовало понять, что Валентину Козьмичу нелегко перенести посмертный триумф Эдика, превратившегося в монумент.
Но сами того, наверное, не сознавая, подшучивающие над кажущейся слабостью Иванова, они высказывали тем самым наивысший комплимент: кто же, кроме него, мог позволить себе пусть и ревниво-ранимо, но соотнести себя с натурой для изваяния? Кто же еще достоин соседствовать с ним в футбольной истории – пусть и не вполне, как показало беспощадное время, конкурентоспособно?
Когда Эдик пришел в команду, двадцатилетний Иванов уже занимал в ней положение – и мог бы надуться высокомерно, выказывать свое старшинство и подчеркивать свою принадлежность к группе ведущих игроков. Но – к чести Кузьмы – он сразу разглядел Стрельцова. И я думаю, что поверил не только чутью тренера Маслова, но и своему игроцкому – в первую очередь. В сближении с Эдиком, которому не стукнуло и семнадцати, была наверняка и высокая корысть. Он разглядел в нем прежде всего необходимого себе партнера.
Но разве наилучшие партнеры становятся друзьями? Обычно совсем наоборот.
Иванов же со Стрельцовым вместе проводили и все свободное время; их поселили в одном доме на Автозаводской – и даже фельетонист Нариньяни, прицеливаясь в Эдуарда, не спешил отвести острие ядовитого пера от Валентина.
Однажды в нетрезвом состоянии Стрельцов проговорился мне, что настоящего друга в жизни ему так и не удалось обрести.
Но из путаных его объяснений я все-таки понял, что в молодости – задолго до подведения жизненных итогов – он считал Кузьму другом.
Да и всем, кто знал их в середине пятидесятых, они представлялись единым целым, неразлучной – некуда и некогда было им разлучаться – парой, когда один был до смешного невообразим без другого. Они всегда вместе выходили из дому, шли к метро Автозаводская, где в ожидании автобуса собирались торпедовцы. Всюду и бывали только вместе.
И на поле Эдик обязательно вставал на защиту менее крепкого физически Вали. Его и с поля как-то раз удалили за то, что он – не таясь – ударил защитника соперников, обидевшего Иванова.
В этой дружбе до определенной поры Иванов был ведущим, но вовремя понял, что внешне покладистый Эдик в общем-то неуправляем, а подчиниться стихийности его проявлений – значит погубить себя, не реализовать свою козырную возможность жить и рассуждать здраво.
Иванов был гораздо умнее Стрельцова в жизни, а в чем-то и на поле. Те озарения, что посещали Эдика в игре, Валентину – по его-то природе – и не требовались. Эти озарения адресовались тому мышечному дару, которым никто, кроме Стрельцова, в футболе не обладал.
Гениальность Эдуарда никак не заставляла Иванова комплексовать на поле, но на то всепрощение, на которое подсознательно надеялся Стрельцов, умный Валя не мог и не собирался рассчитывать.
Ум оберегал его и от ненужной зависти – он и не посягал на предназначенное партнеру.
Он проникся перспективой сотрудничества на поле – и очень правильно распорядился слитностью их силы в футболе.
Специалисты отмечали, что в своем дострельцовском премьерстве Иванов не дотягивался еще до мастеров уровня, скажем, Сальникова или Нетто, а при Стрельцове быстро приобрел игровую весомость – и теперь всякие сравнения, кроме как со Стрельцовым, чаще всего оборачивались в его пользу…
Иванов, как и положено большому игроку, не только максимально умел воспользоваться ситуацией на поле, выжав из нее все возможное, но и сам мог ее создать.
Однако Стрельцов одним своим присутствием в футболе являл ситуацию чрезвычайную – с образуемым его участием в матче форс-мажором примирились, словно со стихией.
Очень долго Кузьма (прозвище Иванова в команде) проявлял удивительную широту, когда вынуждали его на разговор, затрагивающий щекотливую тему дежурного сравнения со Стрельцовым, – и безоговорочно признавал превосходство стрельцовского гения над огромностью своего таланта, значение которого он готов был даже и принизить, дабы сказать об Эдике не сказанное другими вслух и вовремя.
Но когда отошел он (по возрасту) от тренерства – и выкроилось больше времени на представительство и воспоминания, а Эдуарду уже успели воздать должное, мне показалось, что Валентина Козьмича стал раздражать не то чтобы культ Стрельцова, но обязательная привязанность ивановской жизни к стрельцовской – с бестактным минусом в оценке, неведомо кем выставляемой.
Почитатели Стрельцова, похоже, забыли, что Иванов сыграл семь сезонов без Стрельцова, выступил небезуспешно на двух чемпионатах мира, лидируя в национальной сборной.
Что так много, как Кузьма, никто для «Торпедо» и не сделал…
И я допускаю, что некая горечь от того, что вроде бы глупо прожитая жизнь Эдика постепенно превращалась в пример для назидания, слегка отравляла славное существование Валентина Иванова.
* * *
Иванов с детства болел за московское «Динамо» – он попал на футбол впервые вместе со старшими братьями Владимиром и Николаем, а они оба были динамовскими болельщиками – и не мог сделать иного выбора. (На матч, где в финале Кубка встречались «Динамо» и «Торпедо», сумел проникнуть единственный из трех братьев Коля с букетом цветов для динамовских игроков – какие могли быть сомнения в их победе? – но приз впервые в своей истории взяли футболисты автозавода. И ближайший родственник лучшего впоследствии торпедовского бомбардира вернулся с цветами домой.)
Стрельцов – за «Спартак».
Оба не оригинальны в ранних пристрастиях.
Оригиналы (морально подкрепленные почти семидесятитысячным коллективом автозавода сначала имени Сталина, а потом – Лихачева) болели как раз за «Торпедо», не испугавшись оставаться на трибунах в меньшинстве.
Иванов и Стрельцов пришли, однако, в команду с прошлым, которого никто в ней не стыдился и от которого никто в «Торпедо» не собирался отрекаться. Пришли в команду, возглавляемую уважаемым тренером, немало уже натерпевшимся до знакомства с Валентином и Эдуардом за свои взгляды на футбол и характер, никогда почему-то не устраивавший начальство, при том, что был «Дед»-Маслов человеком кутузовского склада и вряд ли намеренно сердил заводских командиров.
В чем же выражались традиции московского «Торпедо» доивановской и дострельцовской эры?
Торпедовцы могли, повторяю, выиграть у любого сильного и знаменитого клуба, включая и динамовцев с армейцами в пору их непобедимости, а позднее возрожденный «Спартак». Но дух противоречия никогда не мешал «Торпедо» проигрывать тем же командам с крупным, позорным, разгромным счетом.
Во времена, когда институт тренеров еще только начинал складываться, «Торпедо» показало себя командой управляемой и способной соблюдать игровую дисциплину.
В сезоне тридцать восьмого года имя тренера Сергея Бухтеева вспоминали чаще других тренерских имен. Не потому ли, что работал он с командой, где звезд не числилось? Хотя торпедовский центрфорвард Синяков на какой-то миг затмил всех знаменитостей своего амплуа. Но в этом – исключительно тренерская заслуга. Бухтеев раньше всех коллег применил «дубль вэ»: выдвинул Синякова неожиданно для соперников далеко вперед – и тот беспрепятственно забивал гол за голом. Торпедовцы, впервые выступавшие в высшей лиге, некоторое время лидировали. То, что они не выдержали гонки за более опытными и гораздо лучше укомплектованными клубами, не пошатнуло авторитет Бухтеева. В сороковом году ему предложили тренировать одну из лучших тогда команд – ЦДКА. Сергея Васильевича можно отнести и к пионерам в теории футбола. Он написал книгу «Основы футбольной техники».
Думаю, что Бухтеев удачей – пусть и кратковременной – своих экспериментов пробудил интерес к тренерскому делу в игравшем полузащитника Викторе Маслове.
Маслов – ровесник Якушина из «Динамо»: они оба десятого года рождения.
И почти одновременно – Маслов чуть раньше – стали тренерами.
В отличие от знаменитейшего и действительно выдающегося игрока «Михея» Виктора Александровича скорее назовешь середняком. Но вовсе не посредственностью – в список пятидесяти пяти лучших игроков за сезон тридцать восьмого года он входил. Под пятым, кажется, номером на своей позиции. (Для примера, главная послевоенная звезда «Торпедо» Александр Пономарев – и до войны очень и очень приметный лидер атаки сталинградского «Трактора» – в этот список не включался.)
Громкой победой динамовцев в чемпионате сорок пятого и мифологизированным турне на родину футбола Михаил Якушин мгновенно поставил себя на несравнимую с началом Маслова в «Торпедо» высоту. Более того, в год триумфа тренера «Динамо» Виктора Александровича вообще отставили от занимаемой должности.
И в дальнейшем за сколько-нибудь чувствительный неуспех вверенной ему команды «Деда» (это прозвище он получил от игроков, надо полагать, за «домашность» создаваемых им отношений внутри команды) немедленно освобождали от тренерства.
Склонность к перемене тренеров в суперклубах с такими шефами, как органы безопасности и внутренних дел, министерство маршалов и генералов с большими звездами и зашифрованное начальство «Спартака», понять легче.
Отрицательное мнение накапливалось в инстанциях, а уж дальше доводилось до сведения государственных людей. Но на автозаводе-то начальственных этажей поменьше…
Тем не менее директор ЗИСа Иван Лихачев не без оснований тоже считал себя человеком государственным, руководил своим заводом, как Сталин страной, а кроме того, как заядлый болельщик, вникал во многие детали жизни родной команды. Что, с одной стороны, давало подшефной команде дивиденды, но с другой – до крайности усложняло тренерскую жизнь.
Нет сомнений, что постановка игры «Торпедо» в сезонах сороковых и пятидесятых – заслуга Маслова и только Маслова.
Главные достижения, правда, пришлись на более поздние времена. Легко предположить, что взгляды тренера на футбол, в дальнейшем признанный фирменно масловским, формировались и в опыте работы с более послушными тренерской воле игроками, и в ненастойчивом укрощении «Дедом» Александра Пономарева.
Маслова-тренера за Пономаревым вроде бы и не видно было – с трибун кричали: «Саша, распорядись!». Пономарев, вероятно, ассоциировался у автозаводских болельщиков с Лихачевым, в честь которого и переименовали завод после смерти Ивана Сергеевича (и разоблачения Сталина – соответственно).
Кубок сорок девятого года – в матче, с которого брат Валентина Иванова принес обратно домой цветы, – торпедовцы выиграли под руководством не Маслова, а Квашнина – самого удачливого довоенного тренера, приводившего в чемпионы и «Динамо», и «Спартак».
Лихачев, ходили слухи, на радостях премировал победителей машинами заводской марки.
Ликование от первой исторической победы должно было вознести Константина Квашнина и предать забвению Виктора Маслова.
Но цену Маслову – при всех придирках – на заводе знали.
И в следующий заход «Деда» в команде и появились герои нашего повествования. Но сначала «Торпедо» покинул Пономарев…
Александр Семенович ушел, но не сошел – он уехал, вероятно, подзаработать на конец карьеры, к себе на родину в Донбасс.
Футболисты донецкого «Шахтера» (Донецк назывался тогда Сталино) были поставлены в наилучшие условия, прикреплены к шахтам, где им шла приличная шахтерская зарплата (а платили тогда шахтерам хорошие деньги, они считались весьма привилегированной частью рабочего класса).
Вокруг «Пономаря» собрались приличные игроки – и, предводительствуемые им, заняли впервые третье место. Но следующий сезон он уже явно дотягивал на авторитете.
А в год прихода Стрельцова в «Торпедо» Александр Семенович Пономарев стал старшим тренером «Шахтера».
Игра «Торпедо» без Пономарева поначалу казалась менее колоритной. Вместе с тем без необходимости работать всем только на одного лидера футболисты гораздо меньших, но несомненных достоинств стали чаще оказываться на виду. Я бы не назвал их – Нечаева, Габичвадзе, Золотова, Сочнева, Соломатина – выдающимися игроками, но вот помню же каждого и через полвека.
Из относительно – в сравнении с наступавшими – хороших для «Торпедо» времен оставался в составе испанец Августин Гомес – по-прежнему один из лучших игроков обороны в стране. Перед началом сезона пятьдесят третьего года Гомеса встретил в Киеве конферансье Кравинский – и посетовал, что вот болел он с войны за ЦДКА, но клуб армейский расформировали и не знает он, за кого же теперь болеть. Может быть, за «Торпедо»? Команда ему симпатична – со своим лицом. Вот жаль, «Пономарь» перешел в «Шахтер».
Лысеющий испанец в ответ сказал, что жалеть об ушедшем лидере, наверное, вряд ли стоит. В команду пришла неплохая молодежь. И посоветовал: «Запомните простую русскую фамилию – Иванов!»
Валентин Иванов в пятьдесят втором году закончил семилетку и поступил слесарем-сборщиком в ЦИАМ: Центральный институт авиамоторов. Разбирал американские самолеты, сбитые в Корее. Их фотографировали, изучали, копировали.
В том же году в финале юношеского Кубка Москвы «Крылья Советов», за которые как «авиационщик» выступал Валя Иванов, проиграли «Спартаку». На матче был Георгий Иванович Жарков – бывший торпедовский инсайд, партнер Пономарева и брат жены Григория Федотова. Жарков теперь работал с Масловым вторым тренером. И «Дед» поручил ему подобрать для просмотра в Сочи способных юниоров. Подносчик снарядов для «Пономаря» обратил внимание на Валентина Иванова.
Пройдет год – и путь Иванова в команду мастеров повторит Эдик Стрельцов: он тоже обратит на себя особое внимание и тоже, по настоянию Маслова, поедет с командой на юг.
В Сочи Иванов в числе еще двадцати претендентов съездил в декабре пятьдесят второго, а в январе пятьдесят третьего его устроили на автозавод в электросиловой цех. И поскольку про основной состав мастеров никто еще не загадывал, то до весны он действительно приходил на работу – и мотал какие-то провода.
Учился, кроме того, в техникуме при заводе.
Но весной уехал с командой на южные сборы; в штат «Торпедо» его, однако, пока не включили…
Первую игру, в которой Валентин Иванов участвовал – против вильнюсского «Спартака» в Вильнюсе – торпедовцы проиграли 1:3. После матча, когда старшие огорчались из-за уплывших восьмисот рублей на брата (в старом исчислении), он впервые узнал, что за выигрыш платят особо.
Странно, наверное, сейчас, когда знаешь, что говорим мы про фигуру, равную или даже превосходящую едва ли не любую из современных ему европейских звезд, мастера, вряд ли уступающего, скажем, Платини, вспоминать, как врастал он и как не потерялся в компании футболистов, никак не претендующих на международное признание – и рядом не стоящих с классиками, к сонму которых и Валентин Козьмич ныне принадлежит.
Но мы ведь говорим скорее про Маслова, прозорливого и тем не менее шедшего на риск, – и видим, как «Дед» не давал возобладать окончательно «дедовщине» в достаточно возрастной и оттого гонористой команде, уже привыкшей к тому, что заводское начальство не всегда берет сторону тренера, когда экспериментирует он с основным составом.
Маслову было важно, чтобы Валя в своем первом же сезоне затасовался в сложившуюся «колоду» безболезненно, не вступая в конфликт с «тузами». В протекции тренера не должно было чувствоваться насилия над личностью кого бы то ни было из ветеранов. «Получил мяч – отдай», – наставлял «Дед» дебютанта.
Игру, иными словами, бери на себя постепенно, иди в обыгрыш, когда уж обретешь уверенность, которую недолго и потерять при первых же ошибках, сопровождаемых окриком недовольных и влиятельных партнеров.
Маслов увидел в Валентине Иванове игрока команды, которой пока нет, но которая при коллекционном подборе исполнителей, может когда-нибудь и сочиниться у наученного горьким опытом «Деда».
В августе проиграли несколько игр – и тренера в «Торпедо» сменили: место Маслова занял Николай Петрович Морозов. Свой, из «Торпедо», хотя на сходе Петрович изменил автозаводу ради сталинского ВВС.
Морозов почуял в Иванове программного масловского игрока – и поскольку при замене одного тренера другим считается хорошим тоном ломать построенное предшественником, перевел Иванова в дубль, мотивируя это тем, что он, Николай Петрович, сторонник становления только шаг за шагом: группа подготовки, дубль и только потом основной состав.
Но у «Торпедо» оставалась возможность побороться за призовое место. Через три игры тренер вернул Валентина, подтвердив тем самым безошибочность масловского решения. И правый инсайд получил первую в своей жизни медаль – бронзовую.
На следующий сезон у него в команде Морозова появился партнер и – случайно ли? – тоже протеже «Деда».
Стиляга-олимпиец
В центре – на месте Пономарева – и при Маслове, и при Морозове играл Евгений Малов. Типичный для этого амплуа (в элементарном понимании) игрок – крепыш, не очень высокого роста (но и «Пономарь» не был рослым), Малов отличился в обещавшем команде третье место матче – забил единственный гол московскому «Динамо» за две минуты до конца. Обиженный приглашением в команду из Куйбышева Гулевского – или испугавшийся конкуренции с известным форвардом – Малов накануне сезона перешел из «Торпедо» в «Локомотив».
А может быть, и не Гулевского, а замаячившего на горизонте Стрельцова опасался преемник Пономарева? Но уверен – про Эдика и Гулевский, наверное, ничего не слышал… А то бы зачем принял приглашение в Москву?
Торпедовские юноши в пятьдесят третьем году приехали на стадион «Фрезер» – сыграть с первой юношеской командой завода. «Торпедо» привез тренер Василий Севастьянович Проворнов, работавший с клубными командами, а до того игравший в нескольких командах мастеров (в «Торпедо» при Маслове и при Квашнине). Проворнов дружил с тренером «Фрезера» Марком Семеновичем Левиным. Левин и просил его посмотреть на трех своих ребят – Женьку Гришкова, Леву Кондратьева и Эдика Стрельцова.
Но стадион «Фрезер» – в Плюшево, а Стрельцов в тот день играл у себя в Перове за первую мужскую команду – и пока он из Перова ехал на велосипеде, первый тайм уже отыграли. Стрельцов успел ко второму. И Проворнову впечатления от его игры во втором тайме хватило для принятия решения – взять всех троих в «Торпедо».
В шестьдесят четвертом году я сидел рядом со вторым тренером Юрием Золотовым в торпедовском автобусе – ехали из Мячкова в Москву – и уж не помню в связи с чем сказал, что то ли Гришков, то ли Кондратьев показался им поинтереснее Эдика…
Мне очень понравилось это «им». Им – надо понимать, торпедовским ветеранам, подпавшим под масловскую «дедовщину наоборот», где молодые Иванов со Стрельцовым как любимцы Деда всем верховодили.
Вместе с тем не могу не напомнить, что Маслова в команде довольно долго – до пятьдесят седьмого года – не было. И взаимоотношения с торпедовскими стариками молодые люди налаживали сами, на свой страх и риск.
И спайка между ними поистине моряцкая – не отсюда ли?
Футболисты в команде живут тесно – Стрельцову с Ивановым и в быту надо было отстаивать собственную самостоятельность – с точки зрения Золотова, Марьенко и компании, преждевременную.
Спросил у Стрельцова: помнит ли он Гришкова и Кондратьева?
Про Гришкова (или Кондратьева, не помню) он только и сказал: да он же и не захотел играть, пошел в институт учиться.
За дублирующий состав «Торпедо» Эдик сыграл в Батуми на сборах всего четыре раза – зимой на турнире в Горьком он бегал по снегу уже как игрок основного состава. Чтобы не мерз, налили ему стакан портвейна в перерыве – с непривычки «я о…уел», – вспоминал потом со смехом ветеран.
В первых матчах сезона пятьдесят четвертого года он все-таки посидел немножечко на скамейке запасных. Выпускал его Морозов минут на двадцать.
В Харькове – Харьков считался югом и сезон начинался там – торпедовцы провели две игры: с местным «Локомотивом» и ленинградскими «Трудовыми резервами».
И в матче против ленинградцев Эдик принес-таки пользу. Он вышел на поле при счете 2:0 в пользу Ленинграда. И второй гол отквитали при непосредственном участии новичка – Стрельцов пошел прямо на защитника, и тот в испуге пробил мимо своего вратаря.
Впервые с начала игры Эдуарда поставили с тбилисским «Динамо». И состав у грузин – будь здоров. Автандил Гогоберидзе – левый инсайд – в сборной мог не хуже сыграть и на месте правого. И призывался в основной ее состав.
Во втором тайме тренер «Торпедо» показал жестом замену – Стрельцов подумал было, что меняют его. А когда понял, что остается на поле – и только с правого края переходит на левый – обрадовался.
И сразу же разыгрался, стал брать игру на себя – с легкой душой шел в обводку двух защитников. Воспользовавшись моментом, пропихнул мяч у защитника между ног, развернулся и пробил с левой ноги в верхний угол – известный вратарь Владимир Маргания и не пошелохнулся… Торпедовцы острили, что мяч после такого удара из ворот надо вытаскивать трактором.
Стрельцов рассказывал, что запомнил не мяч в сетке, а крик с трибун. «Ко мне публика в Тбилиси как-то по-особенному после того гола отнеслась и потом всегда хорошо встречала».
В Тбилиси и начался роман Эдуарда Стрельцова с футбольной публикой… В той игре ясным стало и то, что роль центра нападения переходит от Гулевского к Стрельцову.
Центральный защитник «Локомотива» рыжий Геннадий Забелин оставался при особом мнении – Эдуард показался ему всего-навсего раскапризничавшимся пижоном.
И когда турнирный календарь свел их в единоборстве, он решил приструнить стилягу.
Защитники не цацкаются с не нравящимися им форвардами – Геннадий высоко выставил ногу навстречу мчащемуся Эдику, чтобы тот на нее наткнулся грудью. И вдруг, как рассказывал Забелин футболистам уже второй лиги, куда он после случившегося спустился из «Локомотива», стоппер почувствовал, как собственная нога вдавливается в него обратно, входит внутрь yего, словно в футляр…
Забелина и прочих игроков соперничавших с «Торпедо» команд убедить оказалось легче, чем торпедовского старшего тренера.
