Мы помним. Сборник прозы и поэзии, посвящённый Великой Победе

Затем наш полк перебазировался под Витебск, и началась наша основная работа. Мы засыпали бомбовыми ударами позиции врага на передовой. За ночь совершали до пятнадцати вылетов. В конце 1943 года на самолёты устанавливали аппаратуру для ночной фотосъёмки позиций врага, а для освещения местности использовали бомбы ФОТАБ-80. Первая фотосъёмка показала недостатки этого процесса, поэтому я, с согласия командира, произвёл доработку на своём самолёте, и это способствовало существенному улучшению результатов нашей фотосъёмки. Например, когда мы получили задание по съёмке узловой станции под Ельней, а эту задачу выполняли: капитан Георгибиани и штурманы Пивоваров, Махно, то успешно справились с задачей. Все были представлены к наградам.

Я решил модернизировать свой самолёт По-2. Со сбитого штурмовика снял направляющие для реактивных снарядов и поставил их на свой самолёт. И после этого произвели с командиром Георгибиани запуск. Запуск пошёл хорошо, классно всё, но сгорело крыло, потому что крыло перкалевое, а реактивный снаряд когда летит, там у него очень сильная реактивная струя, сжигает всё. И крыло сгорело, а самолёту на задание лететь. И мы с друзьями, товарищами начали быстро ремонтировать этот самолёт, чтобы успеть отправить его на задание. Так как первый опыт был получен, на второй уже я продумал, что сделать, и мы установили на этом крыле дюралевую обшивку, установили, попросив у соседей-штурмовиков, реактивный снаряд. Они нам дали, зарядили, командир полетел на бомбёжку, отбомбился, прилетает, а меня там уже не было, забрали в НКВД за порчу военного имущества. Спасибо командиру, отбил он меня оттуда, и сказал, и показал, насколько эффективные были снаряды вот на этом самолёте: фанера, перкаль, а как хорошо производить было пуски. Вот такой вот эпизод был в моей жизни.

Я отрегулировал свой самолёт таким образом, чтобы он работал очень чётко, как часы. Я запускал двигатель следующим образом. Командир сидел в кабине, я проворачивал винт. После этого устанавливали такое положение, что надо было только просто включить магнето. Отбегал от самолёта и кричал командиру: «Контакт». Он включал магнето, и двигатель запускался. Обходился именно без лапы, без дёргания за винт. Это можно было сделать на наших самолётах.

Был такой случай. На эвакуацию самолёта с нейтральной полосы собрали мотористов и механиков и на двух полуторках поехали туда, на место. Минёры проделали проход в минном поле. Мы доехали до самолёта, начали его разбирать. Когда закончили практически разборку, первая машина с техническим составом уехала, а я чуть-чуть задержался, надо было снять тягу с руля направления, очень дефицитная тяга была, тросовая, и в общем нужно было забрать с собой, и я чуть-чуть попозже выехал с водителем на второй машине, в которой были загружены все эти запчасти, снятые с этого самолёта. И вдруг слышим впереди взрыв. Машина первая взорвалась на минном поле. Они, видно, отклонились от маршрута. И вот в памяти осталось, как на нас катится колесо с этого автомобиля… Я никогда этого не забуду…

Нас передислоцировали в соседнюю деревню, на новую точку поближе к линии фронта. И весь наш технический состав перелетел туда вместе со своими самолётами, командирами. Мы все там расположились. И когда уходили на аэродром, спросили у хозяев деревни, в которой мы расположились:

– А баня у вас есть?

– Да, есть!

– Затопите?

– Конечно, сынки, затопим!

Мы пошли на поле обслуживать самолёты. У нас были ночные полёты. Возвращаемся, смотрим: а где же баня-то? Бани-то нет никакой. Одни избушки стоят. Заходим в дом, у хозяйки спрашиваем:

– А где эта баня-то?

Она показывает на печь, говорит, вот это баня. Я таких бань не видел никогда, решили посмотреть. Оказывается, надо в эту баню прям в топку залазить. Она была хорошо протоплена, прогрета. Залазишь в топку, и внутри можно сидеть, и мыться, и париться. Идеальная баня была. Просто классная. Так она нам сильно понравилась. Особенно после холода, осенней грязи и слякоти. Это была вообще чудеснейшая баня. Первая такая баня, которую я увидел в своей жизни, она была очень интересная.

Бои были жестокие, и Витебск несколько раз переходил из рук в руки. В 390-м полку также были большие потери. В июле 1944 года после ожесточённых боёв Витебск был освобождён, за что наш полк наградили орденом Александра Невского.

Моя первая награда – орден Красной Звезды – была получена за бои под Витебском. В одном из боёв наш самолёт был сбит и сел на нейтральной полосе. Ночью мы с командиром эвакуировали его, погрузив хвостом на машину. Путь впереди проверяли щупами, чтобы не подорваться на минах.

Когда мы в лесах Белоруссии сбрасывали продукты и вооружение нашей окружённой группе, нас сбили, с трудом посадили самолёт на деревья. Летали тогда в это время в самолёте Ли-2. Командир экипажа со штурманом ушли. Меня оставили рядом с самолётом. Мне приказали, если что, вот с пулемёта стреляй, никого не подпускай. И вот сижу я, и вдруг выходит из леса человек и кричит мне:

– Эй, чóловек, чóловек!

Я пулемёт держу на мушке, в ответ кричу:

– Что тебе надо?

Он говорит:

– Вот я тебе поесть принёс, твой командир велел тебе принести!

И на пенёк ставит горшок с продуктами и кринку молока и уходит. Получается, в это время я должен бросить свой самолёт и идти туда, а я ведь не могу, не хочу уходить и бросать. Ну, всё-таки голод не тётка, захотелось есть, сбегал, взял картошку отварную в мундире, да и молоко. И как стало хорошо, когда поел. Чуть позже прибыл техсостав, и мы эвакуировали самолёт.

Однажды был налёт на наш аэродром. А в это время я ремонтировал свой самолёт, для чего разобрал, прочистил карбюратор и занимался его сборкой, причём его нельзя бросить, не собрав, потому что надо все винты поставить на место. Не дай бог все эти жиклёры рассыпятся.

Мимо меня бегут мои товарищи и кричат:

– Фагим, пошли в землянку полкового медицинского пункта!

А я говорю, не могу, пока не закручу, никуда не побегу. Ведь потеря карбюратора равносильна уничтожению самолёта. И поэтому я под бомбёжкой ещё продолжал собирать этот карбюратор. И, закрутив последний винт, чтобы он уже не рассыпался гарантированно, спрыгиваю с самолёта и слышу рядом громкий взрыв, и меня откидывает под дерево. Я встал после этого, стою и ничего не слышу, абсолютная тишина, такого не должно быть, ничего не понимаю. Смотрю на эту землянку, куда побежали ребята, а её там нет. Вот там все наши мотористы и механики, человек пять было, вместе с медсёстрами и с ранеными, они там погибли. Вот так вот всё это произошло. Обидно, конечно, было за своих друзей и товарищей, но вот меня судьба очередной раз сберегла.

После контузии я попал в госпиталь. И в госпитале узнал, что наша эскадрилья передислоцируется на новое место. Чтобы не отстать от своих, я сбежал из госпиталя в свою эскадрилью. Не хотел отставать от неё, чтобы продолжать именно в своей эскадрилье служить со своим полком. И когда я уже прибыл в полк, ну естественно, без документов, соответственно, потому что сбежал же, и приступил к своей службе, обслуживал свой самолёт, меня опять забирают в НКВД – как дезертира. Опять спасает командир эскадрильи Георгибиани. Он сказал, что это отличный механик и прочее. И, в общем-то, таким образом меня спасли от того, чтобы я стал предателем. Хотя я, в общем-то, бежал не с фронта, а бежал, наоборот, на фронт, но нельзя было нарушать закон.

В нашей эскадрилье служили люди разных национальностей: русские, татары, грузины, армяне, украинцы, евреи, адыгейцы и другие. Мы жили дружно, много рассказывали друг другу о родине, природе и культуре своих народов. После войны мы пообещали навестить друг друга.

Мы же ночные бомбардировщики, и на самолёт мы же и подвешивали бомбы. На вылет боекомплект подвешивался, но делали всё это таким образом: оружейник приходит, я становлюсь на четвереньки, мне на спину кладут бомбу, я заползаю под самолёт, приподнимаюсь на руках, оружейник цепляет бомбу за специальное приспособление, где она должна висеть, подключает как надо, и только после этого я вылезаю. И вот таким вот образом, не важно, грязь, вода, снег, вот только на коленках, на четвереньках заползаешь под самолёт и подвешиваешь такие бомбы. Это работа механика, она не видна и не слышна, но мы делали так.

В октябре 1944 года 1-й Прибалтийский фронт вошёл в состав 3-го Белорусского фронта, и начались бои на территории Германии. Первым немецким городом, взятым при помощи нашего полка, был Иссенбург. Затем начался штурм Кёнигсберга. В январе и феврале 1945 года мы совершали до десяти ночных вылетов, так как аэродром был неподалёку от Кёнигсберга.

Во время штурма Кёнигсберга наш полк совершил более 4000 боевых вылетов. 9 апреля 1945 года город был взят, а фашисты были вытеснены на полуостров Пиллау[6], где продолжались бои даже после капитуляции Германии.

Уже после освобождения Кёнигсберга я находился на аэродроме, обслуживал свой самолёт. И вдруг из леса выходит группа немцев, вооружённых, в строю, и направляется ко мне. А никого нет, все на обеде. В общем-то, уже вроде как война окончилась. И они идут ко мне. Я за пулемёт. Взял их на мушку, ну, думаю, ну что, один я их разве удержу? Ну попытаюсь, пускай как получится. Они подошли ко мне, сложили оружие, выстроились и стоят. Я вызвал караул, подождал, в конце концов прибыл караул, и их всех увели.

В июне 1945 года я получил отпуск и вернулся в Орск, но моего отца уже не было в живых – он умер весной 1944 года. После отпуска я вернулся в 390-й полк, который к тому времени дислоцировался во Львове.

С августа 1945 по апрель 1947 года я служил бортмехаником на самолётах Ли-2. Я многократно вылетал с командиром эскадрильи Юхановым, выполняя различные задания, в том числе перевозя лётчиков в Куйбышев для подготовки на Ил-2. В 1946 году я освоил трофейный немецкий самолёт «Зибел»[7], так как мне помогло знание немецкого языка, выученного в школе. Когда комэск Юханов узнал, что я разобрался с ним, с этим самолётом, он сказал:

– Сейчас полетим!

Взял меня, я, конечно, не возражал, мне было интересно.

– Ты будешь управлять двигателями, я буду пилотировать!

Приказ есть приказ. И вот мы с ним вместе взлетаем, делаем круг над аэродромом, приземляемся. Я остался доволен полётом. Летал на этом самолёте несколько месяцев, пока его не отправили в Москву. Салон его был весь покрыт шёлком, сиденья кожаные. Ну, говорили, вроде бы как самолёт Гитлера даже.

В марте 48-го года меня списали. Я летал тогда на самолёте Ли-2 бортмехаником. И списали меня по контузии. Я стал резко терять вес. В 1961 году мой вес был 48 килограмм. Вот только благодаря тому, что в послевоенные годы нас не бросали, меня вылечили. В поликлинике завода синтезспирта была врач такая, Гетманская, и вот она была невропатологом очень хорошим, она меня поставила на ноги. Я после этого уже почувствовал себя здоровым человеком.

Я был демобилизован и вернулся в Орск. За годы войны я обслужил 488 боевых вылетов. При этом меня должны были наградить ещё орденом, но не наградили, потому что я имел несколько приводов в НКВД. Более того, там ещё за оборону Кавказа медалью не наградили, потому что меня в это время передислоцировали срочно в Мордовию, и мы как-то выпали из этого списка, похоже. Ну, это не важно. Ведь мы воевали не из-за наград, по большому счёту, а из-за того, что надо было проводить свою боевую работу, ту, которую мы умели. Мы её и проводили.

В 1948 году я устроился на работу инкассатором Государственного банка города Орска. И мне пришлось с двумя инкассаторами Орска и инкассаторами Оренбурга поехать в Москву, и на товарном вагоне мы привезли деньги под новую денежную реформу. Причём часть вагонов отцепили, ну, те, которые шли целевые, отцепили в Оренбурге, а на трёх вагонах мы, три человека, привезли деньги в Орск. И эти деньги в трёх вагонах, представляете, привезли! Их потом под большой усиленной охраной на машинах перевозили в подвалы Государственного банка. Вот и такая история была очень интересная в моей жизни.

Эпилог

Мне исполнилось 93 года, и я часто задумываюсь о том, как же сложилась моя жизнь. Удивительно, но я помню почти каждый момент своей жизни, начиная с самого детства. У меня было два брата, однако оба ушли из жизни ещё в младенчестве.

Когда моя мама ждала третьего ребёнка, меня, к ней пришла цыганка и предупредила её: «Ты должна его купить, иначе он не выживет!» Мама потом сказала мне, что я должен жить долго за всех своих братьев. В день моего рождения мама родила меня в своём доме, но затем была вынуждена выйти на улицу, и ей в окно меня продали. И я выжил! Это просто невероятно, не правда ли?

После этого жизнь моя складывалась так, что всё происходило очень быстро. Я любил музыку и играл на пианино и контрабасе, а также участвовал в струнном оркестре. Ещё я занимался в аэроклубе.

Но вот однажды, когда мы распределялись по группам, я сильно заболел. Это была очень сильная простуда, и меня отчислили из лётчиков и отправили учиться на моториста. Так я стал авиамехаником.

А та группа, с которой я учился в аэроклубе, состояла из ребят моего города. Я знал почти всех лично, и все они погибли. Только один штурман, который жил со мной на одной улице, выжил, но сильно обгорел под Берлином. О судьбе остальных я даже не знаю: где они погибли или пропали.

После окончания школы мотористов старшина эскадрильи Мустафаев выбрал меня, чтобы поехать на центральный армейский склад за обмундированием. Интересно, что азербайджанец Мустафаев выбрал именно Мустафина! Когда мы выехали за имуществом, по тревоге подняли нашу эскадрилью и срочно отправили по назначению, но они никуда не попали – их разбомбили.

С этого момента в моей судьбе начались странности, где я должен был погибнуть, но везде оставался жив! Или вот, я вам рассказывал про то, как мы эвакуировали самолёт с нейтральной полосы, все погибли, а мы с водителем второй машины, с запчастями, остались живы… А вот такая ситуация, когда мы перелетали с одного аэродрома на другой аэродром. Максимум во второй кабине должно быть два человека, а нас там было восемь человек! Разместились как могли: на крыльях, висели, стояли вокруг. И вот мы перелетаем на аэродром, и, не дотягивая до аэродрома, самолёт падает буквально недалеко от взлётной полосы, и в это время я выключаю зажигание во второй кабине, чтобы самолёт не загорелся. Упали, ну, нормально, не сильно покалечились. Пилот молодец, выровнял, посадил самолёт. Но в итоге нам пришлось всей кучей восстанавливать этот самолёт, и мы его практически за ночь сделали, используя всё тот же перкаль, лаки, краски, которые там были. Самолёт был восстановлен. Но в итоге всё-таки мне пришлось в НКВД побывать и за это дело.

А вот когда контузию получил, тоже случай непонятный. Я ведь мог быть со своими ребятами в той яме. Или ещё один парадокс. В День Победы я был в карауле. Во время несения караула услышал, что началась стрельба, непонятно что. Я насторожился, ведь это война. И вдруг кто-то идёт мне навстречу. Я кричу: «Стой, кто идёт?» Он не останавливается, идёт. Ну очень тяжело идёт. Я всё-таки автомат скинул, передёрнул затвор, выстрелил. А это был разводящий. Все ведь начали праздновать, он был в таком подпитии, что не мог ничего говорить. Но опять случай спас нас обоих. Из-за перекоса патрона пострадал я, у меня выбило зубы, голова не пострадала. Я долго ходил с тремя разбитыми зубами.

А вот тот случай после войны был где-то 12 мая, наверное. Мы были в районе Кёнигсберга. Из леса вышла толпа немцев с автоматами. Я не растерялся, вызвал патруль.

Я думаю, это какое-то провидение, что везде оставался живым, когда были ситуации, где я не должен был выжить.

После контузии я долго болел, но благодаря встрече с замечательным врачом Гетманской смог выздороветь. Сейчас мне уже за 90 лет, и я живу один, без друзей и соседей моего возраста. Вокруг меня пустота. Это грустно, но так получилось. Мне тяжело, но я стараюсь справляться.

Единственное, что меня радует, – это общение с моими детьми. Часто приходят школьники, расспрашивают меня, интересуются моей жизнью. Раньше часто приходили пионеры, они всегда старались и помочь чем-нибудь. Что им это интересно, мне приятно рассказывать. Вот такая у меня была жизнь. Это всё…

Галина Бакуменко (Соколова)

Родилась 23 ноября 1946 года в Тюмени. Окончив 11 клас-сов, поступила в Индустриальный институт, который окончила в 1971 году. После устроилась на моторный завод в Тюмени, где и проработала вплоть до выхода на заслуженный отдых в 2011 году (уволилась по собственному желанию, чтобы помогать воспитывать внука). Была замужем за Бакуменко Владимиром Константиновичем, от которого имеет двух дочерей: Чашкову (Бакуменко) Оксану Владимировну (13.03.1971) и Назарову (Бакуменко) Наталью Владимировну (19.07.1975). А также имеет двух внучек, внука и двух правнуков. Стихи сочиняет большую часть своей жизни. И даже спустя много лет до сих пор не перестаёт удивлять и радовать ими своих родных и близких.

Отгремели давно канонады

Отгремели давно канонады,но бойцу до сих пор снится бой,тот, что был лишь за год до Парада,медсестра, что закрыла собой.Юны девчонки косички отстригли…Кирзачи, вновь шинели – солдат!Срочно курс медсестёр изучили,и кто в госпиталь, кто в медсанбат.С фотографий глядят наши мамы…Наши дети – ровесники им…Пусть войны они боль не узнают!МЫ сегодня МИР стойко храним!

Маме моей в сорок первом далёком

Посвящается маме, Соколовой Нине Андреевне, медсестре госпиталя № 2475

Маме моей в сорок первом далёкомбыло семнадцать. Война у порога.Вздёрнутый носик, завитый локон,взгляд с фотографий и вовсе не строгий.Вой бомбовозов, взрывы снарядов.Идут эшелоны. Тесны полустанки.И сандружинниц шагают отрядыпод марш расставанья —«Прощанье славянки».Тонкие, слабые девичьи руки!Прибыл санпоезд. Снова носилки.Пальцев, дрожащих от перегрузки,не слушался узел на белой косынке.Всех разместили. Поспать бы чуточек,но слышатся стоны и слева и справа:«Сестрёнка! Сестричка!» – то громко… то шёпот…Ночью сильнее болят, видно, раны.Ровесники вам в госпитальной палатев любви признавались, писать обещали…На фронт уезжая, не знали солдаты,что писем от многих уж вы не дождались.Майской порой отгремели снаряды.В вальсе весеннем – победном! – кружили.О доме родном, довоенных нарядахи о любви так мечталось… Дожили!…В праздник Победы наденешь медали,а внуки: «Бабуля, за что наградили?»Вздохнёшь, вспоминая, что вы испытали,потом улыбнёшься: «Солдат мы лечили».

Сергей Безносенко

Родился в 1958 году в Сибири, в Тарском районе, в селе Васисс. Детство и школьные годы прошли в селе Атирка. В 1974 году переехал в Новокузнецк, поступил и окончил Сибирский металлургический институт по специальности «литейное производство чёрных и цветных металлов». В 1980 году приехал по распределению в Омск, работает на заводе инженером-металлургом.

Писать начал в 2021 году, сначала комментарии на стихи и фото, затем затянуло в мир стихосложения. В 2024 году издал сборник стихов «Строка нужна».

В сорок первом

Уйду в бездорожье, в мороз и пургу,Уйду в неизвестность, навстречу смелым.И больше к тебе никогда не приду,Остался я жить навсегда – в сорок первом.И больше не буду тебе я писать,Живи без меня, вспоминай и грусти…Судьбою нам выпало жизни отдать,За то, что ушёл, не сердись и прости.Ребят наших малых целуй за меня,Люби за двоих, за двоих береги!А вырастут детки, скажи им, что яЖиву в сорок первом – вдали.

Архивы

Наш любознательный геройВ архивы ходит сам не свой.Идёт работа, следствие ведётся,Куда Тунзинский край вольётся?К Васиссу, к Знаменке прибьётся,А может, в Тарский край вернётся.Теперь без шуток, дело развернули,И строчки жёлтые события вернули.В них адреса, фамилии людей,Родители и судьбы их детей.Погибших, не вернувшихся с войны,Кто не дожил до мая и весны.Архивы, записи, копиры,В них цифры, судьбы – чьи вы?Забытые из прошлого вернулисьИ с нами на заре проснулись!Их имена опять в помине,Воскресли из архивной пыли.И зашагали по земле,К бессмертию, в историю, к судьбе…Наш любознательный геройВ архивах понял жизни суть земной.

Галина Беляева

Свой творческий путь начала с газеты «Дорожный патруль». Принимала участие в литературных конкурсах, была номинирована. Издавалась в альманахах «Белая скрижаль», «Российская литература», «Спутник» и др. Основным своим творческим направлением считает крупную прозу. Пишет в жанре современного романа, детской литературы. Пробует себя в стихах. Много пишет в стол, просто для души… Надеется однажды подарить своим творениям жизнь на страницах книг.

Письмо любимого

Смотрю уныло в пустотуИ никого не замечаю,Лишь, как камышек луговой,Уныло головой качаю.В моих руках лежит письмо,И хоть его не открывала,Я точно знаю, кто писал,Да только толка в этом мало.Конверт помят, испачкан текст,Он долго шёл до адресата.Как я его тогда ждала,В твою удачу веря свято.Что пуля не возьмёт тебя,Что со снарядом разминёшься,Помогут верные друзьяИ ты ко мне опять вернёшься.Что мы с тобою заживём…Поставим домик у дороги,Родим детей, наладим быт,Уйдут насущные тревоги.И наши дети будут житьПод мирным небом, точно зная,Что враг повержен и разбит,Минует их судьба лихая.Письмо твоё в руках держу.Где ж ты, судьба, его носила?Ведь я за месяц до тогоУж похоронку получила.Как я хотела прочитать,Что жив, здоров и храбро бьёшься,О том, что кончится войнаИ ты с победою вернёшься.Конверт в руках моих дрожит,Но развернуть его не смею.Как долго я его ждала,Не стал он радостью моею.Мой милый друг в сырой земле,Он похоронен на чужбине,Среди товарищей своихСпит в безымянной он могиле.Слезинки капают из глаз,Конверт к груди я прижимаюИ обмануть себя хочу,Хоть всё прекрасно понимаю.Надежда будет жить во мне,И я не буду знать покоя.Ты ветром в двери постучишь,И я всегда тебе открою.

Виталий Битюцкий

Стихи – это стихия. Не зря здесь есть созвучие. Стихосложение – волнительный и увлекательный процесс. Попробовав, уже не остановишься, особенно когда переполняет чувство прекрасного, творчество. Так и у Виталия Владимировича. Художественная школа, реставрационное училище, мастерские Театра оперы и балета им. Кирова (теперь Мариинский в Санкт-Петербурге). Затем радиоэлектроника, институт, работа. Физика с лирикой у автора переплетаются всю жизнь. Работает, пишет стихи. Считает, это очень важно, общественно полезный труд должен сочетаться с духовным.

Болотная вода, как кровь фашиста

Болотная вода, как кровь фашиста,Укрыла ратные поля,Последний вздох советского танкистаСтократ усилила земля.Спи, вечный наш герой,Тобой страна гордится.Мы помним о тебе, ты свой…И солнце памяти нет, не садится…На кочках клюква капельками жизни…Пепла стук… и память проступает строчками дождя…Ты вынужден родиться снова для Отчизны.И ты уходишь, вечно приходя.Страна, как феникс, из руин воспряла,И это главный памятник тебе.Страна тебя не потеряла!Она нашла тебя в себе!

Слеза скатилась по щеке седого ветерана

Слеза скатилась по щеке седого ветерана,А в сердце копоть, въевшаяся в кровь.В душе его незаживающая рана,И нервным тиком отдаёт седая бровь.Ему в той жизни повезло,Бог разрешил ему вернуться.Он выжил всем смертям назло,Но лишь не смог он от войны проснуться…Всё так же по ночам кричит «Ура» во сне,Всё так же закрывает веки павших.Окопы, и сигнальные огни в гнетущей тишине,И крыши хат горящих.Да, он вернулся, он живёт за всех,Кто память о себе ему доверил.И счастлив он, что слышит детский смех…А остальное пусть заносят белые метели!

Салют Победы, в солнце утопает день

Салют Победы, в солнце утопает день,И пряжка со звездой начищена до блеска,А в выцветшей пилотке набекреньПростой российский парень, может быть мой тёзка.Он прошагал полмира за народ,С улыбкою наперевес он бился с супостатом…Картина на стене висит, не нужен перевод,Понятно всем: «Май, сорок пятый».Счастливый взгляд, наверно, оттого, что победил.Счастливый оттого, что мир свободен.Улыбкою своей он мир накрыл.Был строг, но был и благороден.А за спиной его цветущий сад,Вишнёвые вуали.Цветов весенних водопад,И девушки его встречали…Я вспоминаю день, которого не знал,И помню то, что раньше было.Салют, и пряжка со звездой, вокзал,Я вспомнил всех… И сердце защемило.

Сергей Бобровский

Родился в 1985 г. на острове Сахалин. В юношеском возрасте увлёкся поэзией. Писал тексты и музыку для лирических композиций. Особое внимание в творчестве уделяет малоизвестным историческим фактам, которые пытается осветить в своих стихах и донести до читателя более доступным языком. В настоящее время является сотрудником астраханской Росгвардии.