скачать книгу бесплатно
Наследство последнего императора. 2-й том
Николай Волынский
…Весна 1918 г. Комиссар Яковлев получает задание Ленина и Свердлова вывезти из Тобольска в Москву семью бывшего царя. Однако в дело вмешиваются уральские большевики, считающие Ленина предателем революции.…Начало 90-х гг. Сотрудница французской службы безопасности Лариса Новосильцева передает офицеру ФСБ запись сделки президентов Буша и Горбачёва. Но главная задача Новосильцевой – разобраться, принадлежат ли «екатеринбургские останки» Романовым или речь о фальсификации.
Наследство последнего императора
2-й том
Николай Волынский
© Николай Волынский, 2023
ISBN 978-5-0050-2223-3 (т. 2)
ISBN 978-5-4496-7713-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
1 том
Волынский Н. Г. Наследство последнего императора. 1 том.
…В 1915 году Россия передает Англии золото империи за поставки оружия. Часть этого золота – собственность Николая II…
…Начало 90-х гг. ХХ века. В РФ разгорается борьба за царское наследство. «Неожиданно» под Екатеринбургом находят странное захоронение. Новой власти и некоторым потомкам Романовых крайне важно признать неизвестные останки «царскими», после чего можно претендовать на английское золото Николая II. И заодно протянуть «мост легитимности» между властью царской и нынешней – незаконной, возникшей в результате кровавого переворота 1993 года.
2 том
Волынский Н. Г. Наследство последнего императора. 2 том.
…Весна 1918 г. Комиссар Яковлев получает задание Ленина и Свердлова вывезти из Тобольска в Москву семью бывшего царя. Однако в дело вмешиваются скрытые, но могущественные силы. В результате, уральские большевики, считающие Ленина предателем революции, перехватывают Романовых и решают их судьбу.
…Начало 90-х гг. Сотрудница французской службы безопасности Сюртэ женераль Лариса Новосильцева (дочь Евдокии Новосильцевой) передает офицеру ФСБ тайную запись секретной сделки президентов Буша и Горбачёва. Но главная задача Новосильцевой в Москве – лично разобраться, принадлежат ли «екатеринбургские останки» Романовым или речь о грубой фальсификации. И, что ещё важнее: только ли царское золото интересует фальсификаторов или их цели гораздо масштабнее – на дальнюю историческую перспективу? Тем временем, президент Ельцин и его окружение решили приступить к реставрации монархии. Сам Ельцин претендует на роль «пожизненного регента»…
Роман, который можно назвать историческим детективом и художественно-документальной сагой одновременно, написан на основе подлинных, нередко уникальных, сенсационных исторических материалах, уликах и свидетельствах. Совершенно по-новому, порой неожиданно, трактуются и оцениваются некоторые известные исторические события и их участники.
Для тех, кто интересуется тайнами российской истории, и всех любителей увлекательной литературы. Издание 3-е, исправленное и дополненное
Для оформления обложки использовано фото С. М. Прокудина-Горского «Тобольск. Вид с колокольни Преображенской церкви. 1912 г.» Фонд библиотеки Конгресса США. Право на воспроизведение: свободное, без ограничений.
16. Явление Якоба Хирша Шиффа
Председатель ВЦИК РСФСР Я. М. Свердлов
СЕКРЕТАРЬ тихо, словно шёпотом, постучал костяшкой согнутого пальца о пухлую кожаную обивку двери и приложил к ней ухо. Ему удалось расслышать тихое и хриплое: «Да, пожалуйста…»
Он приоткрыл дверь и просунул голову:
– Яков Михайлович… Там… товарищ Голощёкин Филипп Исаевич. Из Екатеринбурга.
– Сейчас!..
Свердлов достал из кармана кожаной куртки круглую металлическую коробочку из-под ландрина[1 - Сорт популярных леденцов, которые до 1917 года выпускал русский фабрикант Ландрин.], высыпал из неё на ладонь три таблетки, забросил их в рот, запил водой из графина, и поёжился.
Несмотря на то, что кремлёвская система отопления действовала исправно, Свердлов постоянно мёрз. В последнее время его почти непрерывно мучил кашель, сухой и слишком уж какой-то острый. Даже ночью он мог спать всего по десять-двадцать минут, в перерывах между приступами.
Свердлов подозревал, что к его астме, осложнённой эмфиземой лёгких, которую он заработал в ссылке, присоединилась ещё одна болезнь, синоним верной смерти: чахотка, профессиональное заболевание революционера. И одна лишь только мысль о такой опасности терзала его больше, чем могла бы терзать сама болезнь.
Лучшие немецкие врачи, которых, по категорическому требованию Троцкого, выписали для Свердлова из Швейцарии, успокаивали главу Советского государства – явных и недвусмысленных симптомов грозного недуга они вроде бы пока не нашли. А кашель, субфебрильная температура, постоянная холодная потливость – всего лишь общее состояние уставшего организма, которому нужен особый уход и усиленное питание. Нужны, разумеется, и хорошие лекарства, в первую очередь, препарат под названием «туберкулин», последнее слово заграничной фармацевтики. Но его можно было купить только в Женеве.
Управляющий делами ВЦИК сумел найти немного таблетированного туберкулина в единственной частной московской аптеке, однако, запас драгоценных таблеток заканчивался, и, наверное, придётся все-таки заказывать их в Женеве, хотя сам Свердлов каждый день с нарастающим страхом убеждался: швейцарское чудо ему не помогает.
Военком красного Урала Голощёкин вошёл широким твёрдым шагом, издалека широко улыбаясь и протягивая председателю ВЦИКа обе руки. Они обменялись крепкими рукопожатиями, обнялись – старые партийные товарищи, профессиональные революционеры.
– Шолом, Шая! Давненько не виделись. Где пропадал? Сто лет никак тебя не увидеть никогда, даже если найдутся такие, что хочут!..
Голощёкин удивился.
– Шолом, Яков, шолом!.. Таки я ж к тебе на прошлой неделе приезжал видеться!..
Свердлов с досадой хлопнул себя ладонью по лбу.
– Азохен-вей[2 - То же, что и «чёрт возьми» или «ой-ой-ой!» (идиш).]! – воскликнул он. – Что за голова! Ну что за голова это здесь? В одно правое ухо всё влетает, в другое левое ухо всё вылетает!.. Совсем бесполезным стал. Температура таки держит меня вторую неделю в недоумении мыслей…
– А смотришься лучше, чем на той самой неделе, – с плохо скрываемым сомнением проговорил Голощёкин.
– Ты хороший друг, Шая, хоть и говоришь сейчас неправду. Но все равно спасибо.
Свердлов вытащил из кармана большой клетчатый фуляр и долго кашлял в него. Под конец кашель перешёл в надрывный рёв.
– Таки что привело тебя к нашим пенатам?
– К кому? – удивился Голощёкин. – Не знаю таких. Политкаторжане? Революционеры? Новые работники наркомата? По какой части?
– Боюсь, что не смогу ответить ни на один твой глубокий и точный вопрос! – хохотнул Свердлов. – Пенаты – это домашние боги в Древнем Риме.
– Вроде Лёвы Троцкого? И Кремль уже такой дом, как в Древнем Риме? А?
Свердлов подумал. Но ничего не надумал.
– Любишь бывать в Кремле? – перевёл он на другое. – Я тоже люблю, но не так часто… Почему не предупредил заранее, что будешь среди здесь?
Голощёкин выдержал паузу, чтобы его слова прозвучали как можно значительнее.
– Доходят странные слухи из ваших высоких кремлёвских сфер в низкую глубину наших сибирских руд!
Он уселся в глубокое кожаное кресло, почти утонув в нем, и замолчал, вглядываясь в лицо Свердлова, который остановился у окна в солнечном свете и блаженно закрыл глаза, подставив лучам лицо – измождённое, заросшее чёрной жёсткой бородой, торчащей вперёд одним клоком. Луч блеснул на левом стекле пенсне. Вопроса Голощёкина он не услышал.
Уральский военком неодобрительно рассматривал земляка, потом произнёс:
– Что-то ты, дорогой товарищ, зелёный немножко сильно. Мало воздуху?
– Где? Здесь, в кабинете? – очнулся Свердлов.
– В тебе, в твоих лёгких. Мало гуляешь? Мало кушаешь? Мало отдыхаешь, мало дышишь… А ещё говорят: хорошо наш Янкель в Москве устроился! И где ж там таки хорошо? А?
Свердлов кивнул, но ничего не успел ответить. Его настиг очередной взрыв кашля. Свердлов снова извлёк заплёванный фуляр. Потом чистым уголком платка вытер пенсне.
– Конечно, у меня не такие условия, как у Лейбы[3 - Троцкого.], но всё есть – паёк, лекарства… Но воздуху таки мало, – согласился председатель ВЦИКа. – А когда гулять? Всё висит на волоске. В любой момент оборваться может. Понимаешь, – вздохнул он, – могут ожидаться серьёзные события. Иной раз думаешь, пора запасать тёплые вещи… Ведь сошлют ещё подальше от северных краёв, как я там уже был! А может, и до того не дойдёт: сразу расстреляют. Или повесят на Спасских воротах Кремля.
– О чем ты, Яша? – встревожился Голощёкин. – Немцы таки собираются разрушить наш мир?
– Нет, – вздохнул Свердлов, и в груди его послышался глухой визг. – Не немцы. Немцам сейчас не до нас. Они хочут сжевать что-нибудь и даже проглотить хотя бы, что получили, чтоб не сильно много голодать. Ещё неделя, и Германия начнёт дохнуть от голода. Вот и спешат. Им нужен хлеб Малороссии, Украйны нашей… Хлеб, мясо, уголь… Им не до нас. Там они что-то сами вывезли, что-то им помогают вывезти местные вражеские банды антисемитов. Недавно появились – Петлюра… ещё Махна там…
– А кто эта Петлюра? – поинтересовался Голощёкин.
– Этот! – поправил Свердлов.
– Какая? – не понял Голощёкин.
– «Какой», а не «какая»! – с нажимом уточнил Свердлов. – Шутки ты перестал шутить и понимать, друг мой Шая, товарищ ты мой Филипп! Петлюра – ярко выраженного мужского пола очень большой и махровый антисемит. У него большая банда, и он всех наших вешает на деревьях. На каждом дереве в Киеве у него висят евреи. Как груши. Ну и большевиков тоже немножко вешает. Только не на деревьях. На церковных воротах.
– Так. Понятно. Хохол. Салоед. А что за Махна? Это уж точно баба? Что-то я недавно слышал за неё. А это не наша Шейва Соломониах из Одессы – Сонка Золотая Ручка? Не отвечай: я сам сейчас догадаюсь. Наверное, у неё эта штука очень мохнатая, потому и Махной прозвали. Правильно? – захохотал Голощёкин.
– И с чего ты взял? С какого потолка?
– Я таки за дедуктивный метод много читал и его много учил. Правильно я сказал?
Свердлов шутку не принял.
– Махно ещё хуже Петлюры. Хуже зверя. Убийца невиданный. В мире такого не было. В крови по шею. А кто он – никто сказать не может: не то мужик, не то баба. А может, то и другое сразу… Его не только наши ненавидят, но и гои – и кацапы, и хохлы. Не говоря уже за большевиков. Объявил себя крестьянским вождём. Вроде Стеньки Разина. И все ж таки эта Махна с Петлюрой вместе – ничего хорошего, но и плохого не так чтоб очень много. Тут у нас в Москве обнаружилась похужее тенденция: Антанта хочет заставить нас думать за войну и принудить разорвать и ликвидировать насовсем мир с немцем. И там уже решили: если так у них не получится, чтоб нас добровольно заставить, тогда хочут свергать наше рабоче-крестьянское правительство…
Голощёкин слушал чрезвычайно внимательно.
– Да… дела! – наконец, произнёс он. – И шо теперь?
– А пока нишо! – дружески передразнил партийного товарища Свердлов. – Это только пока не сильно точные сведения – они от разных дружественных сфер. От наших людей в их правительствах. А что нам надо особенно ожидать и об чём на самом деле нам думать, мы с тобой узнаем через… – он посмотрел на кабинетные часы в углу. – Уже через одну-пару минут буквально.
– Ждёшь кого? Или что?
– Сейчас будет рав Якоб Шифф.
Голощёкин даже из кресла выбрался от изумления.
– Сам? Из Америки? Таки в собственной персоне?
– Собственной, – подтвердил Свердлов.
– Ты не очень много шутишь?
– Не совсем собственной персоной, – уточнил Свердлов. – Он здесь как представитель американской ассоциации трудящихся организаций для помощи советской власти, а не как рав Шифф или большой банкир Америки.
Он снова надрывно и мучительно закашлялся – до слез.
– Да, – задыхаясь, продолжил Свердлов. – Нужно об хорошем воздухе подумать… – он затих и мечтательно прищурился. – Поехать в наши края, походить по лесу. Искупаться в озере…
– Ой-вей! – возразил Голощёкин. – Какой купаться в озере? К твоему кашлю как раз ещё простуды не хватает. Тебе не будет сильно слишком очень много? Нет, Яков, надо тебе на другой воде поплавать – в Женеве или в Бадене, там, говорят, хорошие водные озёра, купайся с утра до вечера.
Свердлов усмехнулся:
– «На воды ехать лечиться», а не купаться – так говорят. Вернее, говорили. Аристократы говорили. Это значит, там, в Женеве или в Бадене, курорт проходить, воду сырую из минерального фонтана пить, а не плавать в нем. Хорошо бы… Но не получится. Ленин скажет: «Замашки эксплуататорского класса»… Не даст денег.
– Ленин про то пусть помолчит! Кто ему самому денег даст!.. Про что там он скажет – мы ему научим правильно сказать. Найдёт твой Ленин на тебя и денег, и воду хорошую минеральную, а не сырую! – заявил Голощёкин. – Обратно ж, он кто такой? Сегодня начальник нашей партии, но не на всю жизнь! Он таки у нас должен запомнить, что ты по государственному чину – по закону, а не партийному уставу – выше любого Ленина. Он только начальник правительства, а ты начальник всех начальников – глава советской, единственной пока в мире рабоче-крестьянской республики. А может, в очень скором времени вопше будешь президентом мировой пролетарской республики… Эксплуататоры ему не нравятся, говоришь? Мне тоже они не нравятся. Никому не нравятся. Они покатались в своё время по курортам и минеральным фонтанам. Теперь наша очередь.
– Ну, разве что… Так и питерский Гершель[4 - Григорий Зиновьев (Гершель Радомысльский, до того – Апфельбаум), красный «губернатор» Петрограда.] говорит, – согласился Свердлов. – Если хочется хорошо пожить, так почему не пожить? Вот мы сейчас у рава Якоба обо всем и спросим, и узнаем, как он скажет…
Голощёкин вдруг встревожился.
– Ты должен себя очень сильно беречь, Яков, – озабоченно произнёс он. – Ты всем нам очень нужен. Даже больше, чем для всех, нужен. Коммунизм – хорошо, но он ещё не всё для нас. И не скоро. Я хочу сказать, что ты здесь, в этом кабинете должен первым защищать наш народ. С Бундом[5 - Бунд – (Алгемейнер идишер арбейтербунд) националистическая еврейская партия, объявившая себя единственным представителем еврейского трудового народа. Не признала Октябрьскую революцию, считая большевиков узурпаторами. Ранняя стратегия Бунда строилась на бескомпромиссной борьбе с большевиками, в том числе военным методами. Распущен в марте 1921 г. В 30-е годы некоторые активисты Бунда были репрессированы.] нам теперь не по пути, как решил товарищ Ленин. Остаёшься ты. Такой шанец может упасть только за тысячу лет один раз. Или за две тысячи. Помнишь, как за то сказано в Книге Книг? «Две тысячи лет будет скитаться народ мой». Две тысячи как раз и подходят. Пора скитания кончить. Что ты за ту мысль думаешь?
– Я знаю? – с сомнением произнёс Свердлов. – Что тут ещё думать?.. Но все понимаю, Шая. И делаю, и буду делать, что могу. И сомневаться за меня, Шая, у тебя нет оснований, – закончил председатель ВЦИКа.
– Та кто там сомневается? – обиделся Голощёкин. – Та ты шо? Все наши евреи за тебя только хорошее знают и говорят! Один только твой угнетённый декрет чего стоит. Так за него можно такие многие деньги получить от евреев со всей земли. И никто не пожалеет! Так что пусть тот Ленин помолчит. Но твой угнетённый декрет – только первый шаг. Надо пошагать дальше!
Говоря о заслугах Свердлова перед соплеменниками, Голощёкин нисколько не преувеличил его роль в истории. «Угнетённый декрет» был пока проектом, который сочинил Троцкий, а до блеска довёл Свердлов и собрался в ближайшее время предложить на утверждение ВЦИКу. Это был неслыханный доселе в мировой истории расистский документ под названием «О самой угнетённой нации в Российской империи».
В нём самой угнетённой нацией, больше всех пострадавшей от русского самодержавия, объявлялись евреи. На этом основании они должны получить в Советской России особые права. Документ предписывал органам Советской власти предоставлять работу в первую очередь, угнетённым евреям. Еврейские дети принимаются в любое учебное заведение без экзаменов и без платы за обучение. Евреи-мужчины освобождаются от обязательного воинского призыва. Все евреи без исключения имеют преимущественное право на получение гарантированного продовольственного пайка. Впрочем, в жалких советских пайках, на которые всем подряд, даже сотрудникам наркоматов, выдавали сушёную воблу, многие из них не нуждались. Уже в первые месяцы советской власти весь продовольственный рынок, в том числе чёрный, оказался в «угнетённых» руках.
Но главным в декрете, который должен стать законом прямого применения, было положение о карательных мерах за различные проявления антисемитизма, даже незначительного. Кара предусматривалась быстрая, но исчерпывающая: расстрел – как за конкретные действия, ущемляющие любые интересы любого еврея в России, так и просто за неодобрительные и даже брошенные случайно слова, потому что такие слова, как явствовало из документа, могут разжечь межнациональную рознь. Если и не разожгли, то могут.
По своему зверскому содержанию декрет превосходил репрессивные документы святой инквизиции Испании времён Томаса Торквемады. Потому что Великий инквизитор преследовал не правоверных иудеев, а, прежде всего, маранов – евреев, принявших христианство. Но опять-таки не чистосердечных новых христиан еврейского происхождения преследовал Торквемада, а тех, кто крестился для отвода глаз и ради дополнительных выгод, продолжая тайно исповедовать иудаизм. Для этого в Испании были даже созданы тайные синагоги. Но искренне верующих мусульман и иудеев инквизиция не преследовала. Только еретиков и отступников.
Секретарь снова беззвучно открыл дверь и, не переступая порога, доложил о прибытии гражданина Северо-Американских Штатов товарища мистера Джекоба Чайфа с делегацией.
– Шо? Шо там такое? Какая ещё делегация? – забеспокоился Голощёкин. – Я думал, мы будем говорить с равом Якобом один глаз на глаз другой!..
– Никакой! Никакой! Никакой нет делегации, – заверил его Свердлов. – Просто такая формула протокола для наркоминдела и для газет.
– Ага! – успокоился Голощёкин. – Тогда ладно.
Тихим кошачьим шагом в кабинет вплыл пожилой еврей – небольшого роста, ниже 166-сантиметрового Свердлова, в чёрной хламиде, в чёрном сюртуке и чёрной касторовой шляпе. Он был невероятно бледен. Его по-европейски аккуратная седая борода, от которой исходил узнаваемый запах чеснока, сообщала его лицу синюшный оттенок. Казалось, гость прибыл не из Америки, а из могилы на Ваганьковском кладбище.
Это был знаменитый Якоб Хирш Шифф, один из лидеров американского и мирового еврейства, крупнейший банкир, лицо известное и уже тогда – историческое.
Шифф считался другом новой России. Правда, его переплюнул другой воротила – Арманд Хаммер. Он объявил себя личным другом Ленина и симпатизантом русского большевизма. За что получил от Совнаркома колоссальные льготы. Хаммер вывез из России сотни миллионов тонн угля, руды, пшеницы. И продал дома по демпинговым ценам, что стало одной из причин жесточайшего в истории США кризиса перепроизводства и гибели большей части американской экономики.
Незадолго до смерти у Хаммера, очевидно, шевельнулась совесть, и он решил сделать подарок стране, благодаря которой он стал миллиардером. Бескорыстный подарок.
В 70-е годы Хаммер привёз в СССР картину кисти Франциско Гойи «Портрет актрисы Антонии Сарате». Но в середине 70-х годов некоторые авторитетные в мире эксперты заявили, что это подделка. Хаммер сильно огорчился. Есть сведения, что он потребовал от советского правительства компенсацию. Как же – Хаммер покупал холст как настоящий специально для СССР и заплатил как за настоящий! Официально неизвестно, пошёл ли СССР навстречу старому хитрецу. Но в бывших околокремлёвских кругах утверждают, что Брежнев не дал умному Хаммеру ни копейки.
