скачать книгу бесплатно
– Нэттинел… Мистер Аррен! Вы меня слышите? Вы слышите, что я говорю вам?!
Я с трудом оторвался от своих мыслей и молча поднял глаза на медсестру, что возвышалась надо мной. Теперь я сидел в инвалидном кресле в парке перед больницей. Впрочем, парком это было назвать сложно: это был огромный луг с дорожками для прогулок пациентов. Там, где заканчивались дорожки, резко начинался густой еловый лес, за которым возвышалась громада Карстайна. Горы полукольцом закрывали северное направление от больницы. А на юге расположился небольшой город на берегу этого холодного моря, по которому я прибыл сюда. Меня отправили первым попавшимся кораблём подальше от линии фронта – на меня больше не рассчитывали.
Здесь легко было разделить свою жизнь на «до» и «после». Здесь не раздавалось выстрелов и не кричали раненые. Но здешний мир казался мне бесцветным. Я застрял в этом безвременье, словно муха в янтаре. Я не умер, но уже не жил. Словно некая пограничная просека между прошлым и будущем, которое не факт, что настанет. Я даже словно потерял способность различать краски. Нет, я не стал видеть хуже, это мир стал чёрно-белым в моих глазах. Серые люди и серые деревья – всё казалось мне бесцветным. Мне не нравились эти люди, мне не нравилось это место, но мне некуда было деваться отсюда.
Здесь были чистые одежды и вода из крана. А ещё здесь было тихо, и отсутствие взрывов меня оглушало. И не было ничего, что напоминало бы о войне. Только глаза местных жителей иногда выдавали их чувства и эмоции, когда они глядели на меня. Ведь я вернулся с войны живым, а они хотели, чтобы на моём месте был их сын, муж, отец…
– Мистер Аррен, уже холодает. И я должна отвезти вас в помещение. Вам не следует так долго оставаться на улице. Но я вам это уже говорила, – с упрёком в голосе произнесла медсестра Роуз.
Я, глядя на неё, в очередной раз задумался о том, насколько маленьким и тщедушным я кажусь в своём инвалидном кресле на фоне этой пышущей жизнью, дородной дамы. Одна её нога, выглядывающая из-под строгой юбки медсестры, казалась мне толщиной с моё туловище.
Миссис Роуз и не ждала от меня какого-либо ответа на её слова: здесь все привыкли к моему молчанию. Она просто взялась за ручки моего кресла и повезла обратно в здание больницы, по дороге неспешно рассказывая о том, что осень выдалась в этом году холодная в их краях. И зима, видимо, придёт намного раньше срока. Скоро весь Карстайн покроется белым одеянием. А она ещё не закупила провизии в кладовую. Ведь зимой здешний городок часто оказывается отрезан от цивилизации метелями и буранами. Поэтому к зиме лучше иметь лишнюю коробку консервов, чтобы без проблем переждать пару-тройку дней.
Пока медсестра катила меня по дорожке, ещё что-то рассказывая, я кожей почувствовал чей-то взгляд. Не обращая внимания на её беспрестанную болтовню, я начал озираться по сторонам и увидел силуэт на самой окраине леса. Огромный серый пёс стоял на границе человеческих владений и смотрел прямо на меня – я готов был биться об заклад, что его глаза следят именно за мною, хотя на лугу был ещё десяток других людей. Или это был волк? Я не мог этого различить с такого расстояния, но я отчётливо видел, как его острая морда поворачивается в мою сторону. В какой-то момент мне стало жутко, но я быстро отогнал от себя это ощущение: волк или собака, но он не нападёт в одиночку, когда кругом столько людей. Силуэт на опушке леса пропал из моего круга зрения. Я спокойнее устроился в своём кресле и плотнее укрылся пледом. Я прислушался и понял, что миссис Роуз всё так же продолжает рассказывать мне о своих заботах, даже не заметив моего минутного замешательства.
К тому моменту, как медсестра поднялась со мной по короткому пандусу в здание, я понял, что за окном резко потемнело. Вечер здесь наступал быстро, а порой даже внезапно. Виной тому были горные пики, за которыми солнце иногда просто исчезало, напоследок озаряя всё ярким светом, отражённым от снежных шапок. Медсестра как всегда заботливо и без видимых усилий переложила меня из каталки в кровать, словно малого ребёнка, и пожелала доброй ночи. Я ничего не ответил ей – как всегда. Впрочем, в глубине души я отдавал ей должное за её терпение и искреннее участие. Но найти в себе желание быть с ней вежливым я не мог. Да и не умел я поддерживать простые будничные беседы, даже будь во мне это желание.
Я положил руки поверх одеяла и уставился в окно, в глубине которого таяли последние отголоски дня. Ещё один вечер. И ещё одна ночь ждала впереди. Я уже сбился со счета, сколько их было здесь. Люди вокруг норовили меня подержать и посочувствовать. И всё никак не могли понять, что жалеть надо тех, кому больно. А мне не было больно. Мне было пусто.
Проём окна сделался непроницаемо-чёрным. Я тихо вздохнул и склонил голову набок. Рядом на тумбочке лежала стопка потрёпанных, пожелтевших от времени листов бумаги. В некоторых местах листы были даже порваны. Я к ним не прикоснулся ни разу с момента, как попал сюда. Да и положил сюда их не я. Это сделала миссис Коултер, когда прибыли в больницу мои немногочисленные личные вещи. Она думала, что эти рукописи смогут заполнить мои время и мысли.
Это были черновики. Сказки о славных героях и страшных врагах. Все эти буквы так и остались незаконченными. Мысль о них сидела где-то далеко на задворках разума. Но теперь я не мог и думать о возвращении туда.
Раздался вежливый стук в дверь.
– Мистер Аррен? – В комнату вошёл высокий медбрат по имени Кейн. Да, его все звали просто «Кейн» – и пациенты, и персонал больницы. Я даже не был уверен, имя это или фамилия. Сегодня он сменял в ночную смену миссис Роуз.
Кейн был примерно одного со мной возраста, даже немного младше. Мне казалось, что медбрат был выше меня на голову, но выяснить это точно пока не удавалось по понятным причинам. Короткие светлые волосы и светлые глаза делали образ этого широкоплечего здоровяка нарочито простецким. Я даже с завистью поглядывал на его лёгкую пружинистую походку, которой он подошёл к моей кровати. Я сам никогда не был слабым, но Кейн был похож на античного героя из старых легенд. Больничные штаны и рубашка казались нелепыми на нём, хотя ещё более нелепым я сам казался себе на его фоне. Впрочем, этот парень был единственным, с кем я здесь общался, по той причине, что тот не собирался выказывать мне свою жалость даже из чувства обычной вежливости. Наоборот, иногда казалось, что спокойный и невозмутимый Кейн готов был поднять меня за шкирку и отвесить хорошего пинка. И за это я был ему благодарен.
– Как ваши дела, мистер Аррен? – спросил Кейн и присел на стул рядом с кроватью.
– Прекрасно, – осклабился я. Мне надо было поддерживать образ вредного пациента, пышущего сарказмом. – Весь день сегодня отплясывал с местными горячими пациентками так, что ног не чую. Осталось только забыться крепким и здоровым сном.
Кейн тихо засмеялся. Он лучше меня знал, что самой молодой пациентке здесь чуть больше шестидесяти лет и передвигается она только при помощи ходунков.
– Замечательно держите роль, мистер Аррен, – произнёс он с улыбкой. А потом лукаво добавил: – Хотя лучше бы вы потанцевали с Кэтрин. Она бы точно была рада вашему приглашению.
– Ты же знаешь, Кейн, что моё сердце отдано красавице Серлейт. У бедняжки Кэт нет никаких шансов, – ответил я самым серьёзным тоном, на что Кейн захохотал в голос.
Дело было в том, что Серлейт Хейз как раз и была самой «юной» местной пациенткой. И она с первых дней стала проявлять ко мне очень уж навязчивую заботу, по несколько раз на дню справляясь о моих делах и моём здоровье. А мисс Кэтрин Нейл была медсестрой. На самом деле она была молодой и милой девушкой, доброй и искренней. Но по вине войны в свои двадцать четыре года (о ужас!) она всё ещё оставалась не замужем. Молодых мужчин в этом городе почти не было, и выбор её был невелик.
А тут в её жизни появился новый пациент в лице меня: не слишком старый – всего слегка за тридцать. Почти целый: доктор Коултер обещала, что я когда-нибудь смогу вернуться к полноценной жизни. Да ещё и ветеран войны, прошедший несколько лет сражений на передовой. Чем не герой для девичьих грёз? Мои травмы её совершенно не смущали – они были лишь поводом, чтобы жалеть меня и ухаживать за мной.
Вот только жалость мне сейчас нужна была в последнюю очередь. И вбить это в красивую головку мисс Нейл у меня совершенно не получалось. Она была из той породы людей, которым нужно было на кого-то выплёскивать накопившуюся жажду заботы. А я, глядя в её преданные доверчивые глаза, никак не мог отделаться от мысли, что смотрю на ребёнка.
– Хотел вам сообщить, – заговорщицки подмигнул мне Кейн, – что миссис Коултер, ваш доктор, мне сегодня проболталась, что через несколько дней вы сможете начать пробовать ходить. Конечно, под присмотром врачей. Она осталась довольна вашим сегодняшним осмотром.
Я иронично покосился на здоровяка и отмахнулся левой рукой. Это движение сразу отдалось болью в локте. Я позволил себе забыть, что рука будет заживать гораздо дольше моих ног: с ней были проблемы, по крайней мере, так говорила миссис Коултер.
– Конечно-конечно, мистер Кейн, – передразнил я медбрата. И вновь ухмыльнулся сквозь боль.
Кейн соображал несколько секунд над причинами моей иронии, а потом его лицо расплылось в укоризненной гримасе. Совсем как у миссис Роуз.
– И как давно вы пробуете подниматься самостоятельно? – это был не вопрос, а обвинение.
– Как только перестал ходить под себя, – фыркнул я в ответ.
Кейн всплеснул крепкими руками и закатил глаза. Это было самое эмоциональное, что он делал на моей памяти. Что ж, я полностью признавал, что пациент из меня не самый благополучный. Медбрат ещё с минуту помолчал, видимо, чтобы я успел осознать всю глупость своего поведения. Но потом он с любопытством заглянул в мои глаза и спросил:
– И как успехи?
– Лучше, чем можно было бы подумать, – я искренне улыбнулся здоровяку. – Миссис Коултер через несколько дней ждёт маленький сюрприз. А я отделался лишь несколькими синяками.
– В следующий раз, чтобы избежать синяков, позовите меня, – откликнулся Кейн и положил мне ладонь на плечо. – Вы всё равно не усидите в инвалидном кресле. А со мной хоть шею себе не свернёте.
– Обещаю, – с благодарностью ответил я и дотянулся своей ладонью до его руки.
Взгляд Кейна упал на стопку бумаги за другой стороной кровати. Я рассказывал ему, что это такое.
– Так и не притронулись?
– Я тебя просил это выкинуть, – вместо ответа произнёс я. – И я объяснял тебе, что у меня пусто в голове. Я ничего не смогу сделать с этой бумагой. Нельзя просто взять и начать что-то писать.
– Так перечитали бы хоть, – не сдавался Кейн. – Вдруг старые мысли вернутся в вашу голову.
Я тихо зарычал от его упрямства. Сел на кровати. В глазах медбрата отразился искренний испуг, и он было протянул ко мне свои руки, но я отмахнулся. Я дотянулся ступнями до пола и осторожно, опираясь на спинку кровати, поднялся. А потом неуверенно доковылял до окна. Кейн всё это время не сводил с меня глаз и был напряжён, словно пружина. Он был готов в любой момент вскочить и поддержать меня. Я устал буквально за пару минут: слишком много времени я провёл в инвалидном кресле и в кровати и мышцы ослабели, превратив мои ноги в две тощие палки. Но возвращаться в кровать я не хотел. Тем более Кейн был рядом и действительно готов был поддержать меня, если я ослабну окончательно.
– Вы сами хотите как можно раньше покинуть эту больницу, – задумчиво произнёс медбрат. – Это вы мне говорите постоянно. Так почему вы не общаетесь с врачами и не стараетесь хоть чем-то себя занять, чтобы поскорее прийти в норму?
Я открыл было рот, чтобы высказать ещё одну саркастическую фразу, но передумал. Я поглядел на Кейна – впервые сверху вниз! От этого у меня даже голова закружилась, и я опёрся на подоконник. А потом покосился через плечо – туда, где в темноте за окном скрывался Карстайн. Но ничего не увидел.
– Честно сказать, я с радостью сбежал бы из этого тёплого уютного болота – хоть бы и на инвалидном кресле. Были такие мысли, – ответил я. – Я тут сам превращаюсь в привидение, подобно вашим старичкам и старушкам. Ты прав в том, что мне необходимо чем-то заняться, иначе я сам себя проем до дыр.
Я глубоко вздохнул и почесал отросшую щетину на подбородке. Глаза мои рассеянно скользили по комнате, пока вновь не наткнулся на внимательный взгляд Кейна.
– Но выбор у меня и вправду невелик… – неуверенно проговорил я. – Я мог бы обосноваться в вашем городе… я хотел бы этого! Но там я буду один. Пойми меня правильно, меня не одиночество пугает. Мне по ночам страшно.
Последние фразы я буквально выпалил. Мне тяжело было признаваться в собственных страхах. И я понимал, насколько нелепо это звучит.
– Ваши сны, – утвердительно кивнул Кейн.
Этот парень был единственным, кому я рассказывал о своих кошмарах. Даже Кэтрин я не захотел говорить об этом. Я отчётливо понимал, что она не поймёт: она была проще, как и все местные жители, которых я видел. К тому же это был бы лишний повод для жалости ко мне. А вот медбрат отнёсся к моим словам абсолютно серьёзно и сдержал обещание никому о них не рассказывать.
Я не помнил, когда они начались, – наверное, сразу после того, как я пришёл в себя. Это и снами было трудно назвать. Разве может сниться пустота? Я раскрывал глаза, но понимал, что сплю; я раскрывал глаза, но не видел ничего. Я не чувствовал ничего ни под собой, ни над собой. Но я не падал. Не было этого чувства падения, от которого просыпаются некоторые люди. Я именно был в пустоте, в той пустоте, где нет ни звука, ни шороха. Не было даже шума ветра от моих рук, которыми я размахивал что было сил, благо во сне обе мои руки были здоровыми.
Поначалу эти сны были короткими. Наверное, первое время я их даже не вспоминал наутро. Но потом они становились всё дольше, и это было действительно страшно. В последние ночи я засыпал и сразу оказывался там. Я сжимался и зажмуривал глаза. А потом ждал утра, когда придут Кейн, или миссис Роуз, или Кэт и разбудят меня.
Меня терзала навязчивая мысль, что, если я останусь один, то могу не проснуться, не выбраться из пустоты. По той простой причине, что меня некому будет разбудить.
– Две ночи назад… – пробормотал я себе под нос. Мне было трудно об этом говорить, но мне хотелось, чтобы хоть одно живое существо в этом мире меня выслушало. – Две ночи назад мои сны изменились.
Кейн участливо поднял глаза и внимательно ждал, что я расскажу ему. Он совсем не глупый парень. Я боялся, что в один простой момент он сочтёт меня сумасшедшим и махнёт на меня рукою.
– Что изменилось, мистер Аррен? – спросил он, подталкивая меня к рассказу. – Стало лучше?
– Нет… Я не знаю… – пробормотал я, подбирая слова. – Я не один там… в этой пустоте. Тишины больше нет. Там есть ещё люди, я слышу их крики и их мольбы. Есть существа или животные, которых я не могу различить. Они тоже страдают. Я не вижу их, но слышу отчётливо – кого-то дальше, а кого-то ближе.
Я замолчал и вздохнул поглубже. Я уже понял, что расскажу всё до конца.
– А вчера кто-то схватил меня за руку. Крепко, словно изо всех сил. Я попытался тоже ухватиться за него. Понимаешь, Кейн? Мы нашли друг друга в этой пустоте случайно. И мы старались удержаться друг за друга. От неожиданности мы даже слова друг другу не сказали. А потом он… или она выскользнула из моих рук…
Кейн что-то вновь заговорил о психологе, говорил о том, что мне нужна помощь. Я устало провёл руками по лицу. А потом просто закатал рукав и показал своё запястье, на котором отчётливо виднелись лиловые синяки и неглубокие царапины. Кейн замолчал, оборвав свою очередную фразу на полуслове. Он подошёл ко мне ближе и взял мою руку в свою крепкую ладонь, рассматривая следы на предплечье.
– Я знаю, что схожу с ума, – беззлобно фыркнул я и отдёрнул руку. – Я сам не верю в сны, которые могут причинять физические травмы. Я знаю, что скорее всего, я сам схватил себя за руку ночью в очередном приступе кошмара. Я всё знаю, что ты мне скажешь. Может, я и начинающий сумасшедший, но я точно не дурак.
– Тогда почему вы спорите и отказываетесь от психологической помощи? – нарочито вкрадчиво спросил медбрат.
– Потому что пытаюсь понять, где кончается реальность и начинается моя воспалённая фантазия. Оказывается, это бывает очень сложно.
– Но вы же понимаете, что, если вам не станет лучше, то мне придётся всё рассказать миссис Коултер? Это для вашего же блага, если…
– А ты же понимаешь, что я могу просто соврать тебе?! – огрызнулся я, повысив голос. – Я ещё в состоянии хотя бы притворяться нормальным!
По глазам Кейна было отчётливо видно, что в первый момент он готов был взорваться. Но этот парень обладал совершенно нечеловеческим самообладанием. Вспышка гнева быстро угасла в его глазах, и он отступил на несколько шагов назад.
– Я ценю вашу откровенность со мною, мистер Аррен, – тихо ответил он. – И понимаю, что вам нужно иногда выговориться о ваших… проблемах.
– Всё так. Поэтому прости за то, что вечно огрызаюсь, словно голодный пёс, – сказал я и не спеша направился к своей постели. На ходу я опёрся рукой о плечо Кейна. – Давай договоримся, что пока мои кошмары не выходят из-под моего контроля, то они останутся лишь разговором между нами двумя. Но, если я перестану отличать реальность от кошмара, то – как только ты это заметишь, конечно, сообщай немедленно обо всём миссис Коултер.
– Хорошо, – ответил Кейн, помогая мне опуститься в кровать. А потом добавил прежним невозмутимым тоном: – И оставляю за собой право определять, когда вы эту грань сотрёте.
Я кивнул в знак согласия. Медбрат поправил одеяло и погасил свет, собираясь уже уходить, но я окликнул его на пороге.
– Кстати о псах. Я видел на прогулке огромную серую собаку. Может, это был волк, Кейн? Здесь водятся волки?
Парень задумался на пару секунд, но потом отрицательно покачал головой.
– Вам нечего опасаться, мистер Аррен, – ответил он. – Здесь уже давно нет диких животных. В городе есть несколько бродячих собак. Скорее всего, это была одна из них.
– Это хорошо, Кейн. Это хорошо…
***
…Дальше листы были исчёрканы множество раз. Некоторые предложения старательно заштрихованы, а другие просто перечёркнуты. Где-то Грегори мог разобрать текст и понял, что Нэттинел долго пытался описать лишь одно, но не знал, какими словами это сделать. Аррен явно не планировал, что эти рукописи будет читать кто-то, кроме него. Грегори самому приходилось собирать разрозненные куски того, что хотел описать Нэтт.
Бёрнс снял очки и потёр переносицу; взглянул на часы: было уже далеко за полночь. Он сказал Мэри, что не будет засиживаться, но уже не сдержал обещания. Он упёр локоть в ручку кресла и задумчиво коснулся пальцем губ.
Нэтт никогда не рассказывал ему о том времени, которое провёл в больнице. Да и неинтересно было мальчишке Грегори слушать об этом. А сейчас ему даже стало жаль Нэтта. Наверное, Бёрнс никогда до конца не понимал, через что тот прошёл, прежде чем они встретились в этом маленьком городке. Столько лет Аррен шёл через войну, а потом оказался изломанным калекой в богом забытом месте. Только сейчас, спустя столько лет, собирая, домысливая эти короткие сумбурные записи, Грегори начинал понимать, что мечты о Замке из Стекла – лишь щит, которым прикрывался Нэтт. Без этого щита его дорога была бы гораздо короче. Но звания сумасшедшего Аррен точно не заслуживал.
Бёрнс пролистнул стопку бумаг, отмерив, что прочёл лишь половину. Он уже признался себе, что спать этой ночью не будет. Поднялся из-за стола и осторожно, чтобы не шуметь, прошёл в спальню. Мэри мирно спала, подтянув одеяло к подбородку. Грегори склонился к ней, убрав непослушную прядку волос с её лица, и очень мягко коснулся губами виска. Его невеста что-то мило промурлыкала во сне. Мужчина улыбнулся ей в ответ. Эта девушка была его настоящим и будущим. И он меньше всего хотел касаться сейчас своего прошлого. Но теперь, единожды открыв дневник Аррена, Грегори не мог отступить от него, пока не доведёт эту историю до конца.
Мужчина тихо поднялся и вернулся в свой кабинет.
***
В ту ночь опять был кошмар. Стоило мне закрыть глаза, как я вновь провалился в пустоту. Сначала ты не боишься её. В первый момент она даже приносит тебе облегчение. Здесь ведь ничего нет – даже боли. Всё остаётся где-то очень далеко. И ты думаешь, что заплатить отсутствием света и радости за исчезновение страстей и страданий – это хорошая сделка. Так начинался абсолютно каждый кошмар – начинался с удовольствия.
Но пустота, словно змея, обвивает тебя всё крепче. Ты осознаёшь, что она начинает даже вползать в тебя. Ты сам становишься пуст, бездумен, бездушен. И это не проходит. Никто не будит тебя, ты не просыпаешься. И начинает казаться, что пустота навсегда. Сначала это тревога, потом страх, а затем непременно паника. Ты кричишь, но не слышишь собственного голоса. Ты машешь руками, но ничего не чувствуешь. Ты пытаешься бежать, но ноги не находят тверди. В какой-то момент ты начинаешь сомневаться: существуешь ли ты сам? А существовал ли вообще когда-то? Ты можешь плакать, смеяться, кричать – ничего не происходит. Ты не влияешь ни на что. От тебя ничего не зависит. Ты не в силах ничего изменить. И вся твоя прошлая жизнь – все твои эмоции, страдания, воспоминания – кажется лишь сумрачным, бесконечно далёким наваждением. И ты затихаешь. Силы есть – они никуда не делись, но ты понимаешь собственную бессмысленность.
Так было и сейчас. Всё повторялось в очередной раз. Но потом был крик. Не мой. Вообще не похожий на крик человека. Пронзительный и звонкий, словно крик хищной птицы. Сначала далёкий, но стремительно приближающийся, пока от него не заложило уши до боли.
А потом был удар. Лишь несколько долгих мгновений спустя я осознал, что и сам кричу. «Птица» вцепилась в мою спину когтями. Её огромные крылья били меня по плечам, по голове. Я не видел её в темноте, но я понимал, что она так же напугана пустотой, как и я. Лишь неведомым образом мы столкнулись с ней в этом бесконечном, бессветном океане. Я пытался развернуться, я пытался схватить её своими руками, чтобы прекратить нещадные удары. Но это существо было абсолютно безумно. «Птица» рвала мою спину, впиваясь острыми длинными когтями, не желая отпускать ни на секунду.
Я почувствовал и другое прикосновение – чья-то маленькая узкая ладонь крепко держала меня за плечо. Я догадался, что кто-то меня будил. Но «птица» не желала отпускать. Я взмолился, чтобы неведомая рука не сдавалась, чтобы разбудила меня уже наконец. Я почувствовал себя безвольной игрушкой, которую тянут в разные стороны два упрямых ребёнка. А потом один из них упустил меня, а второй выкинул на свою сторону по инерции…
…Я резко сел на кровати, раскрыв глаза настолько сильно, что боль пронзила уголки век. Неясный свет за окном был самым великолепным зрелищем в моей жизни. Я смотрел на него, не моргая, боясь, что если закрою глаза хоть на миг, то вновь провалюсь в пустоту. Я медленно осознавал, что вернулся – вновь, в очередной раз. Я всегда возвращаюсь. А «птица» осталась там. Её некому было разбудить.
Кто-то вновь тронул меня за плечо. Я повернул голову и различил в сумраке девушку. Нет, это девочка, угловатая, по-мальчишески нескладная. Тёмные короткие волосы растрёпаны, а медицинский халат велик на несколько размеров. Я попытался вспомнить, говорил ли мне Кейн о новой медсестре, но сейчас это оказалось слишком сложной задачей. Сердце стучало так громко, что заглушало все остальные мысли.
Девочка внимательно на меня посмотрела, убедившись, что я больше не кричу. А потом отошла назад и уселась на стол, свесив худые ноги и принявшись читать что-то, что было в её руке. На меня она больше не обращала никакого внимания. Я понял, что она вообще отвлеклась от чтения только потому, что я начал кричать во сне.
Я пытался привести дыхание и пульс в норму. Взгляд блуждал по комнате без всякой мысли. Я хотел было спросить девочку, как она читает в полной темноте, но в этот момент увидел, что моя прикроватная тумбочка пуста. Я вновь взглянул на незнакомку и понял, что в руке у неё мои рукописи.
– Какого чёрта! – не выдержал я и заорал севшим голосом. – Я не позволял никому их трогать! Положи их немедленно на место!
Девчонка подняла на меня укоризненный взгляд, но мой крик её совершенно не смутил. Даже в темноте я отчётливо видел её глаза. Она задумчиво отвела их, свернула в узких ладонях мои рукописи.
– Ты калека, – произнесла она. В этой короткой фразе не было издёвки или даже укора. Девочка была разочарована. Она ожидала чего-то или кого-то другого. В растерянности я проглотил все бранные слова, какие хотел ей высказать.
Раздались торопливые шаги по коридору. Кто-то бежал, услышав мои крики. Девчонка спрыгнула со стола, подошла к окну и с дикой грацией выпрыгнула на улицу, унося с собою мои рукописи. Она даже не взглянула на меня ни разу. И в этот самый момент в комнату ворвалась миссис Роуз, щёлкнула выключателем, и яркий электрический свет ослепил меня. В следующий момент я услышал её испуганный крик. Я никогда и представить не мог, что эту женщину можно чем-то испугать. И сейчас я мог только гадать, что вызвало у неё такую реакцию. Только через долгих несколько секунд я смог вновь открыть глаза, уже привыкшие к свету. Я увидел медсестру, по-прежнему стоящую на пороге. Обеими руками она прикрывала рот, чтобы вновь не закричать. Я проследил её взгляд: он был направлен мне за спину. Как смог, я постарался обернуться и увидел простыни, на которых лежал, пропитанные насквозь кровью. С трудом я понял, что это моя собственная кровь. Красный цвет казался таким нарочито вызывающим в этой абсолютно белой комнате…
…Миссис Коултер была воплощением спокойствия. Она была белой посреди своего белого кабинета. Здесь больше не было ни красного, ни других цветов. Её светлые глаза буквально держали меня, а я не знал, куда от них деться. Я даже уйти не мог, сидя в своей чёртовой коляске.
– Я всё рассказал. Мне нечего больше добавить, – произнёс я, едва приподняв одну руку в знаке капитуляции. Торс мой был плотно перебинтован так, что мои движения стали ещё скованнее, чем обычно.
– Вы поступили весьма опрометчиво, мистер Аррен, скрыв от нас ваши психические расстройства, – проговорила Коултер в свойственной ей манере, чеканя каждое слово, будто гвозди в крышку гроба забивая. – В вашем нынешнем состоянии вы опасны прежде всего для себя самого. Что и доказывает минувшая ночь.
– Вы вообще видите меня? – с нажимом проговорил я, заглядывая в её бесцветные глаза. – У меня руки сломаны!
Я нелепо изогнулся в кресле, пытаясь завести руки за спину так, чтобы коснуться ногтями спины. Но они не слушались меня совершенно. У меня не получилось даже повернуть руки вверх. Я пробовал это сделать уже раз десять за последние полчаса, что сидел перед невозмутимой миссис Коултер: изгибался в самых нелепых позах, пытаясь завести руки назад. Я не мог этого сделать даже нарочно. А она смотрела на меня, как на несмешного клоуна. Или как на глупого ребёнка, который решил подурачиться в неподходящий момент.
– В бессознательном состоянии люди могут совершать то, что не в силах сделать по своему желанию, – возразила белая женщина, словно не замечая моих бестолковых потуг и кривляний.
– Привяжите меня на ночь к кровати, – выпалил я, последнее, что мог придумать. – Чтобы я точно не мог ничего сделать. Если это повторится, вы убедитесь, что это сделал не я сам.
– Мистер Аррен, – впервые по её тону пробежала лёгкая интонация усталости: ей тоже начинал надоедать этот разговор, который никоим образом не мог изменить её мнения. – Мы не психиатрическая лечебница. У нас нет права привязывать наших пациентов. У нас нет компетенций и для того, чтобы делать какие-либо выводы на основе того, что вы нам рассказываете. Всё, что я могла сделать для вас в данной ситуации – я сделала ещё утром. Утром я позвонила своему хорошему знакомому. Он занимался психическими расстройствами в течение трёх десятилетий. Сейчас он отошёл от работы в силу возраста, но поверьте, свои знания он нисколько не растерял. Уже сегодня вы сможете поговорить со специалистом, который вам сейчас действительно необходим.
– Чёрт бы вас всех побрал, – беззлобно, обессилено пробормотал я. – Знаю, что он мне скажет: всё до последнего слова.
