скачать книгу бесплатно
Батюшки Амвросия наследник. Священноисповедник Георгий Коссов
Сергей Александрович Нилус
Николай Н. Усов
Святые рядом с нами
Священноисповедник протоиерей Георгий Коссов был обычным семейным священником, которого послали служить на нищий приход Болховского района Орловской области. Но, пройдя через многие испытания и искушения, он обрёл огромную духовную силу и стал всенародно любимым старцем, слава о котором ещё при его жизни распространилась далеко за пределы Орловской земли. Не зря в народе его ласково называли «Батюшки Абросима наследник». Отца Георгия уважали Оптинские старцы, о его духоносности говорил святой праведный Иоанн Кронштадтский, старец Иоанн Крестьянкин глубоко его почитал, а Сергей Нилус в своей книге «Великое в малом» поставил его в один ряд с великими подвижниками земли Русской. Отца Георгия любят и почитают до сих пор, ведь он – из тех святых, которых именуют скорыми на помощь.
В этой книге собраны материалы, посвящённые отцу Георгию: труд Н. Н. Усова «Источник Воды Живой. Священноисповедник протоиерей Георгий Коссов», глава из книги С. А. Нилуса «Великое в малом» – «Отец Егор Чекряковский», отрывок из трудов сщмч. Серафима (Чичагова) «О возрождении приходской жизни», акафист и другие молитвенные воззвания к батюшке.
Николай Усов, Сергей Нилус
Батюшки Амвросия наследник. Священноисповедник Георгий Коссов
Допущено к распространению Издательским советом Русской Православной Церкви (ИС Р20-018-0456)
© Николай Усов, Сергей Нилус, 2023
© Оформление. АНО развития духовно-нравственных начал общества «Символик», 2023
Предисловие
Эта книга рассказывает о священноисповеднике Георгии Коссове или, как называет его С. А. Нилус в своём сочинении «Великое в малом», – отце Егоре Чекряковском – известном старце и заступнике Орловской земли.
Молодым священником он был послан служить в один из беднейших приходов – село Спас-Чекряк Болховского района Орловской области. Именно там, получив благословение от прп. Амвросия Оптинского, он совершал свой подвиг пастырского служения.
Больше сорока лет отец Георгий обустраивал приход, на который его поставил Господь: на ранее почти безлюдном месте он построил большой каменный храм, школу, приют для девочек-сирот, гостиницу для паломников и кирпичный завод. Но самое главное – не плоды его вещественных усилий, а духовный плод, который он принёс. Не зря его считают преемником по благодати старца Амвросия – к прозорливому и милостивому батюшке стекался народ из самых дальних уголков нашей Родины. Люди шли к нему за советом, помощью, исцелением и утешением, и он как истинный и добрый пастырь каждому уделял время, каждого согревал любовью и одаривал частичкой своей души. За смирение, терпение, веру и любовь к людям Господь щедро одарил отца Георгия – батюшка обладал духовным зрением, даром исцеления и изгнания бесов.
В непростое послереволюционное время, когда православные священники подвергались жестоким гонениям, отец Георгий без страха, уповая на милость Божию, продолжал своё великое служение людям и Богу. Якобы за сокрытие церковных ценностей его заключили под стражу, но вынуждены были выпустить, не имея никаких доказательств его вины и боясь гнева народа, который стеной стоял за своего пастыря.
До последнего своего вздоха батюшка продолжал утешать, исцелять и помогать всем, кто к нему обращался. Даже после смерти старца людской поток в Спас-Чекряк не иссяк. Могилка отца Георгия ни дня не оставалась пустой – на неё постоянно клали цветы и ставили свечи. Все, кто искренне почитает батюшку, чувствуют помощь от молитв к нему. Многие стали свидетелями чудес и исцелений по его предстательству.
Отец Георгий даёт нам удивительный пример того, как может простой священник, имеющий жену и детей, стать всенародно любимым старцем, не уступающим по духовной силе многим великим подвижникам.
В 2000 г. на юбилейном Архиерейском Соборе состоялась долгожданная канонизация протоиерея Георгия Коссова в лике священноисповедника.
От редакции
Николай Николаевич Усов
Источник воды живой
Вместо предисловия
Вы – соль земли… Вы – свет мира… Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного.
(Мф. 5:13, 14, 16).
Будьте святы во всех поступках, ибо написано: «Будьте святы, потому что Я свят».
(1 Петр. 1:15–16).
«…Нам удалось обрести святые мощи священноисповедника протоиерея Георгия Коссова из села Спас-Чекряк Болховского района Орловской области, канонизированного на юбилейном Архиерейском Соборе 2000 г. Мощи священноисповедника Георгия ныне пребывают в Спасо-Преображенском соборе г. Болхова для всеобщего поклонения. Все подтверждения о подлинности святых мощей налицо и подтверждаются антропологом, археологом и священнослужителями. Сохранились митра и требник, святой крест и святое требное Евангелие, все кости и сам череп, волосы пышной бороды и длинные волосы, нательных 3 креста, фрагменты священнической одежды, пуговицы от епитрахили и часть крестов покровца и облачения. Доски гроба лишь поддались гниению. Гроб был обложен дубовыми досками и лежал на кирпичном фундаменте.
За 72 года после захоронения не осталось в живых ни единого свидетеля, и за эти годы гонений могильный холмик многократно уничтожался, а близкие о. Георгия преследовались, поэтому были затруднения с обретением места захоронения», – писал в своем рапорте на обретение мощей святого священноисповедника Георгия Коссова архиепископ Орловский и Ливенский Паисий.
Теперь христиане получили возможность обращаться к новому святому молитвеннику. Отныне 9 декабря будет днем обретения святых мощей священноисповедника Георгия Коссова. Теперь, когда небожители пребывают духом в Церкви, торжествующей на Небесах, подтверждают они, что через святых прославляется великое имя Божие, к которому они имели беспредельную любовь. Горние жители, как небесные светила, близки к нам и свидетельствуют, что они не забывают свое земное Отечество и особенно покровительствуют там, где они трудились во временной жизни, проливали пот и кровь во имя неиссякаемой любви к Богу и ближним, своим святым образом благочестивого жития назидали верующих своих современников и их потомков. Как и прежде, они ярко напоминают нам о суетности и ничтожности кратковременной жизни, показывают нам пример, как надо искать горнего Отечества, как надо любить нашу Мать Святую Церковь Православную. Они живы и по смерти, и мы слышим их утешающий и ободряющий голос. Пройдет еще много-много лет, будут сменяться поколения, а святые навечно останутся жить в людской памяти, и благодатная помощь их никогда не оскудеет.
Батюшка Егор и Божий Промысл
В советское время деятельность лиц духовного звания всячески замалчивалась или подвергалась острой критике. «Но не стояло село без праведника», и в каждом из них был свой. Память о них надежно хранили пожелтевшие страницы журналов и книг, да еще народные предания. Одним из таких праведников был священник Георгий Алексеевич Коссов, или отец Егор, как ласково называли его в народе.
Впервые я услышал о нем от Клавдии Ильиничны Минаевой, жительницы города Болхова. Просматривая у нее фотографии с видами старого Болхова, я вдруг увидел на одной из них пожилого священника. «Это наш батюшка Егор из Спас-Чекряка, – сказала она. – Святой человек был. Советы давал, лечил, пророчил. Со всех сторон к нему люди шли. Всех принимал, никому не отказывал».
С сильно пожелтевшей фотографии глядел священник лет шестидесяти. Седая пышная борода, чуть приоткрытый рот, зоркие глаза. Я ненадолго задержал свой взгляд и отложил фотографию в сторону. В Бога я тогда не верил и духовными подвижниками не интересовался. В тот день разговор о нем мы больше не заводили. Прошел год, а может, и больше, и снова батюшка Егор напомнил о себе, на этот раз через старинную открытку. Зашел я как-то в Москве в клуб имени IV Интернационала, где по выходным дням собирались филокартисты[1 - Филокартист – человек, занимающийся собиранием художественных открыток.], и там ее случайно приобрел. На ней был изображен большой каменный храм, а рядом с ним двухэтажный дом явно городской постройки. Надпись на лицевой стороне указывала, что церковь эта и приют находятся в селе Спас-Чекряк Болховского уезда. И вновь вспомнил я батюшку из Спас-Чекряка. «В такой глуши и такой храм построил, – подумал я. – Наверное, владельцы села были богатые дворяне или князья. Иначе где может взять столько средств простой сельский священник?»
Сколько времени прошло с тех пор, как я приобрел открытку, и до того дня, когда я услышал самый первый о нем рассказ, я не знаю. Но как это произошло, хорошо помню.
Приехал я как-то к родителям – они на окраине Орла живут – а в это время соседка Прасковья Власовна Будаш к ним зашла. Завязался у них разговор между собой. Вначале говорили о разном. А потом вспомнила она свою мать Агриппину Андреевну Мельникову, 1888 года рождения, и стала рассказывать, какая та была религиозная. Девяносто лет прожила и до самого последнего дня канон Пресвятой Богородице с Псалтырью читала. Бывало, если не было времени у нее днем прочитать, так она потом до поздней ночи читала. И рассказала историю, как в молодые годы заболела она странной и непонятной болезнью. Временами на нее находили припадки. Муж ее Власий не знал, что с ней делать. И во Мценск ее возил, и в Орел, но все без толку, пока кто-то из односельчан не посоветовал отвезти ее в Спас-Чекряк к отцу Егору. Вылечил батюшка ее, но, чтобы болезнь не повторилась, наказал каждый день Псалтырь и канон Пресвятой Богородице читать, что она свято до последнего дня исполняла.
Услышал я этот рассказ и удивился. Столько лет его нет уже в живых, а люди о нем не только в окрестных деревнях, но и в Орле помнят. Надо съездить, посмотреть, что там от батюшкиного хозяйства осталось. Несколько раз я собирался поехать туда, но каждый раз по разным причинам откладывал. Пугала меня дорога. «Ну, до Болхова доехать пустяк, – думал я. – А там еще двадцать верст. В районе это не шутка. Автобусы вряд ли ходят туда, придется добираться попуткой. К вечеру, возможно, доберусь. А где ночевать? Гостиницы там, конечно, нет. А кто вечером пустит переночевать?»
А потом как-то быстро мелькали суетливые дни, появлялись неотложные дела, и я забывал думать не только о поездке в Спас-Чекряк, но и о батюшке Егоре. А если когда и вспоминал, то на помощь мне всегда приходили утешительные мысли: «Да мало ли было разных праведников и всяких храмов на земле. Все не объедешь и не посмотришь». И я соглашался. Но, видно, недаром мудрые люди утверждали, что ничего само по себе в нашей жизни не происходит и все кажущиеся нам случайности являются действиями неведомых и таинственных сил. Часто бывает, что само действие мы видим, а о причине не только не ведаем, но даже не задумываемся. Такой вот и я, грешный.
Зашел я как-то в часовню, что в Орле рядом с церковью Архангела Михаила стоит. Лет десять назад, когда она бездействовала и была на балансе в управлении культуры, начальник производственной группы по охране памятников Юрий Викторович Семеняко отдал ключи от нее мне, чтобы я в ней разместил выставку фотографий с видами старого Орла. Ходил я туда, прикидывал, сколько потребуется материалов и средств, чтобы привести ее в приличный вид, и даже пытался что-то сделать, но ничего из этого не вышло. А вскоре ее епархии передали, и стала она действующей. В тот раз я зашел туда из-за любопытства, посмотреть, как ее внутри отделали. А женщина, что там свечи продает, стала мне книгу С. А. Нилуса «Великое в малом» предлагать. «Замечательная книга, – говорит. – Только что получили». О Нилусе как о православном писателе я слышал давно. Знал, что он наш земляк, но читать что-либо из его книг мне не доводилось. Приобрел я книгу, а дома открыл и сразу на Егора Чекряковского наткнулся. Там ему целая глава посвящена. «Ну вот, – подумал я. – Опять мне батюшка Егор попался». Перелистал я книгу, пересмотрел главы и заметил, что первые две главы посвящены святым: Сергию Радонежскому и о. Иоанну Кронштадтскому. Потом несколько глав преподобному Серафиму Саровскому и Амвросию Оптинскому, а затем батюшке Егору из Спас-Чекряка. Подивился я на это и подумал: «Вот он в каких рядах стоит. Истинный и великий подвижник». И тут же стал читать о нем.
Сергей Александрович Нилус писал, что «еще при жизни старца Амвросия Оптинского, хотя и очень незадолго до его праведной кончины, по нашим Орловским местам прошла слава среди народа про отца Георгия Коссова из села Спас-Чекряка Болховского уезда. Последние годы (автор был там зимой 1903 года) о нем заговорили с особенным интересом, и, как водится, заговорили на разные лады: одни с восторгом, усматривая в нем непосредственного преемника по благодати о. Амвросия, нового прозорливца, которому открыто сокровенное человека, для которого и в будущем нет тайного, что не было бы ему явным; другие… отнеслись к нему предвзято-недружелюбно, даже прямо враждебно…
Рассказывали, что кем-то подосланные убийцы хотели убить его в церкви, но что внезапно у них отнялись руки и ноги и только по молитве батюшки убийцы были исцелены, покаявшись в своем злодейском умысле. О даре прозорливости о. Егора создались целые легенды со слов очевидцев, на себе испытавших силу этого дара.
Как бы то ни было, а о. Егор стал известен не в одной только Орловской губернии, и толпы богомольцев разного звания потекли потоком отовсюду в захолустное, безвестное село Спас-Чекряк Болховского уезда Орловской губернии. Поток этот вот уже лет двенадцать не только не иссякает, но с годами все более и более усиливается. Особенно возрос он со дня кончины блаженной памяти старца отца Амвросия Оптинского».
Далее Нилус описывал свою поездку в Спас-Чекряк, и делал это искусно. Подробно описал дорогу туда, службу отца Егора в маленькой деревянной церквушке, а затем встречу и разговор с батюшкой у него дома. Читал я рассказ с удовольствием. Усиливало мое внимание к нему еще то, что казался мне батюшка Егор давним знакомым. «Облик отца Егора в старой, заношенной ризе, обвисшей на его высокой, сухощавой фигуре мятыми складками потертой от времени парчи; его темные с большой проседью волосы, закинутые со лба назад непослушными, мелко вьющимися, точно крепированными прядями, с одной прядкой, непокорно сбившейся на дивный, высокий лоб; реденькая бородка, небольшие усы, открывающие характерный, сильный рот, в котором так и отпечатлелся характер стойкий, точно вычеканенный из железа; небольшие глаза, горящие каким-то особенно ярким внутренним огнем, и взглядом, глубоко, глубоко устремленным внутрь себя из-под глубоких, резких складок между бровями… Глаз не мог я оторвать от отца Егора. Вихрем в голове моей проносилась вся история Христовой Церкви на земле, вся история ее младшей дочери, Православной Русской Церкви, исполненная дивных образов ее верных воинов, несших ей победные венцы в борьбе с внутренними и внешними врагами, с врагами земными и врагами злобы поднебесной… Передо мною, очевидно, был один из таких воинов…»
Но когда я дочитал до того места, где батюшка Георгий стал рассказывать Нилусу, что при поступлении на службу в приход стал он слышать страшные голоса, которые грозили ему и требовали, чтобы он оттуда убирался, то сильно засомневался.
«Тут батюшка Егор присочинил», – подумал я. И стало ясно мне, как он каменный храм построил. Вспомнил я, что там по сей день святой колодец есть, и решил, что распустил батюшка Егор слух, будто бы нечистая сила ему проходу не дает, да еще, наверное, иконку на колодец подкинул. Вот он и стал святой. Я и раньше много раз слышал и читал о чудотворных иконах, на местах явлений которых впоследствии строили храмы и монастыри, но никогда этому не верил. Как материалист, я был твердо убежден, что никакой невидимой, но разумной силы нет. И если иконку кто-нибудь специально не подбросит, то сама она ниоткуда не появится. А происходят эти чудеса только потому, что нужны священникам средства на постройку храмов и монастырей, вот они и пускаются на хитрости. Оттого к ним и народ идет. Ведь наш народ, его хлебом не корми, дай только поглядеть на чудо. Я был убежден в этом и батюшек за это не осуждал. «А где же брать им еще средства, – думал я. – Вот они и подкидывают иконки». А что касается таинственной и невидимой силы, способной поднять человека вверх, то это я и всерьез даже не принимал. Так в тот день книгу я и не дочитал.
На следующий вечер начал я читать с того места, где в прошлый раз бросил.
«…Но когда я сюда приехал, меня оторопь взяла – что мне тут делать? Жить не в чем, служить не в чем. Дом – старый-престарый; церковь, пойдешь служить, того и гляди – самого задавит. Доходов почти никаких… Прихожане удалены и от храма, и от причта. Народ бедный; самим впору еле прокормиться… Что мне было тут делать?! Священник я в то время был молодой, неопытный, к тому и здоровьем был очень слаб, кровью кашлял. Матушка моя была сирота бедная, без всякого приданого. Поддержки, стало быть, ни оттуда, ни отсюда не было, а на руках у меня еще были младшие братья. Оставалось бежать. Так я и замыслил.
На ту пору велика была слава отца Амвросия – Пустынь Оптинская от нас верстах в шестидесяти. Как-то по лету – ночь бессонная – взгомозился я от думушек… Ни свет ни заря, котомку за плечи, да и пошел к нему отмахивать за благословением уходить мне из прихода. Часа в четыре дня я уже был в Оптиной. Батюшка меня не знал ни по виду, ни по слуху. Прихожу в его келью, а уже народу там – тьмы: дожидают выхода батюшки. Стал и я в сторонке дожидаться. Смотрю – он выходит да прямо меня через всех и манит к себе:
– Ты, иерей, что там такое задумал? Приход бросать? А? Ты знаешь, Кто иереев-то ставит? А ты бросать?! Храм, вишь, у него стар, заваливаться стал! А ты строй новый, да большой каменный, да теплый, да полы в нем чтоб были деревянные: больных привозить будут, так им чтоб тепло было. Ступай, иерей, домой, ступай, да дурь-то из головы выкинь!.. Помни: храм-то, храм-то строй, как я тебе сказываю. Ступай, иерей, Бог тебя благословит!
А на мне никакого и знака-то иерейского не было. Я слова не мог вымолвить.
Пошел я домой тут же. Иду да думаю: что же это такое? Мне строить каменный храм? С голоду дома чуть не умираешь, а тут храм строить! Ловко утешает, нечего сказать!
Пришел домой: кое-как отделался от вопросов жены… Ну что ей было говорить? Сказал только, что не благословил старец просить перевода. Что у меня тогда в душе происходило, кажется, и не передашь! Напала на меня тоска неотвязная. Молиться хочу – молитва на ум нейдет. С людьми, с женой даже не разговариваю. Задумываться стал.
И стал я слышать и ночью и днем – больше ночью – какие-то страшные голоса: «Уходи, говорят, скорей! Ты один, а нас много! Где тебе с нами бороться! Мы тебя совсем со свету сживем!»… Галлюцинации, должно быть… Что бы там ни было!.. Только дошло до того, что не только во мне молитвы не стало, – мысли богохульные стали лезть в голову; а придет ночь – сна нет, и какая-то сила прямо с постели стала сбрасывать меня на пол, да не во сне, а прямо въяве: так-таки поднимет и швырнет с постели на пол. А голоса-то все страшнее, все грознее, все настойчивей: «Ступай, ступай вон от нас!»
Я в ужасе, едва не мешаясь рассудком от перенесенных страхов, опять кинулся к отцу Амвросию.
Отец Амвросий, как увидал меня, да прямо, ничего у меня не расспрашивая, и говорит мне:
– Ну, чего испугался, иерей? Он один, а вас двое!
– Как же это так, – говорю, – батюшка?
– Христос Бог да ты – вот и выходит двое! А враг-то – он один. Ступай, – говорит, – домой, ничего вперед не бойся; да храм-то, храм-то большой каменный, да чтоб теплый, не забудь строить! Бог тебя благословит!»[2 - Нилус С. А. Полное собрание сочинений в 6 т. – М., 2005. – Т.1. Великое в малом. – С. 361–363.]
Как только дочитал я до этого места, стало и мне легче. Словно не отцу Егору, но и мне было старцем Амвросием сказано: «Ну, чего испугался? Он один, а вас двое! Ты и Христос!» Эти слова меня не только ободрили, но и укрепили духом. Я уже из собственного опыта знал, что как бы бесы ни были сильны, все они не только молитв, но даже имени Иисуса Христа боятся. И, ободренный, читал я дальше.
После второго визита к Оптинскому старцу Амвросию стало отцу Егору лучше. Страхи прошли, и в молитве стал он сосредоточение иметь.
Вначале народ в церковь не ходил. Придет отец Егор один, зажжет лампадку перед иконой Царицы Небесной и один в пустом храме читает ей каноны и акафисты. А затем стали приходить люди. То один, то другой, то третий… А как умер старец Амвросий, то народ со всех сторон повалил в Спас-Чекряк к батюшке Егору.
И все-таки построил он храм. Большой, каменный и теплый, как и наказывал ему старец Амвросий. «Орловские епархиальные ведомости» в своих выпусках подробно описывали его освящение: «В шесть часов вечера (накануне освящения) в новоустроенном храме собравшимся многочисленным сонмом духовенства во главе с протоиереем о. Д. Рудневым было отслужено торжественное Всенощное бдение. На другой день, в шесть часов утра, местный благочинный о. И. Феноменов, в сослужении с некоторыми другими иереями, совершил освящение придела, устроенного во имя Пресвятыя Богородицы, а затем отслужил литургию в новоосвященном приделе, причем им же в обычное время сказано поучение по поводу настоящего торжества. Затем в девять часов протоиереем Д. Рудневым также соборне было совершено освящение другого придела – во имя святого Архистратига Михаила, после чего была отслужена литургия, за которой протоиереем Д. Рудневым было произнесено поучение о значении храмоздательства. По окончании литургии всем собравшимся духовенством был отслужен Благодарственный Господу Богу молебен. За всеми Богослужениями весьма стройно и умилительно пел ученический хор местной второклассной школы.
Из церкви все духовенство и почетные гости перешли в здание приюта для девочек. Здесь и духовные, и светские лица в одушевленных речах выражали отцу Георгию свои чувства и пожелания по поводу только что совершившегося торжества. Между прочим, была сказана речь и от местных прихожан одним почтенным крестьянином. Последний, в своем бесхитростном, но искреннем и глубоко прочувствованном слове вспомнил то еще сравнительно недавнее время, когда село Спас-Чекряк было бедно и убого и в духовном, и в материальном отношении, шаг за шагом проследил многополезную деятельность о. Георгия в этом селе и закончил свою речь пожеланиями многих лет достойнейшему пастырю».
Да и не только храм построил отец Егор. Больницу, приют для девочек-сироток, второклассную школу, гостиницу и несколько церковно-приходских школ. А начал он с того, что устроил в селе Спас-Чекряк небольшой кирпичный завод, а затем, когда поток денежных средств возрос, купил лесной участок. Вот и пошли у него дела. Кроме перечисленного построил он столовую, слесарную мастерскую, амбар и баню. А землю, что выделили второклассной школе и приюту, использовал он под сад, пасеку и огород.
С тех пор начал я помаленьку собирать материалы и о селе Спас-Чекряк, и о батюшке Егоре. Собирал, где придется. Часто ходил в областную библиотеку и перелистывал старые подшивки «Орловских епархиальных ведомостей». Из них о батюшке Егоре узнал я немало. «На участке земли, пожертвованном для этой цели свящ. Г. Коссовым и г-жею Всеволжскою, на постройку школьного здания было затрачено до восьми тысяч рублей из средств свящ. Г. Коссова. К следующему году здание было приспособлено под второклассную школу. Средства на перестройку школьного здания в размере пять с половиною тысяч были пожертвованы свящ. Г. Коссовым и в размере 1600 рублей ассигнованы от Училищного Совета при Святейшем Синоде, а к школьному участку земли свящ. Г. Коссовым была подарена еще одна десятина земли. В 1901 году школьное здание было капитально отремонтировано на 2600 рублей, пожертвованных свящ. Г. Коссовым, и на 400 рублей, ассигнованных Училищным Советом при Святейшем Синоде, а к школьному участку земли свящ. Г. Коссовым была прибавлена еще одна десятина земли. В настоящее время участок школьной земли равняется 5 десятинам и 600 квад. саженям. На нем разведен фруктовый сад в 400 корней, имеется пасека из 30 ульев, вырыт пруд, наполняемый водою из родников…»
Его пастырской и хозяйственной деятельностью восторгались многие современники. Епархиальный наблюдатель священник М. Космодамианский, по его словам повидавший немало всяких школ в Орловской губернии, в своих отчетах по поводу открытия в 1896 году в Спас-Чекряке второклассной школы сообщал: «Чарующее впечатление произвела на меня эта школа своим устройством, внутренним расположением и обстановкою. Но эта внешняя, чисто материальная сторона школы окончательно стушевалась, заслонялась перед внутренним, так сказать, содержанием ее, перед строем, духом и общим направлением учебно-воспитательного дела в ней, обуславливаемых личностью самого священника, хозяина этой школы. Живя в одном из самых бедных и малочисленных приходов, где, как надо думать, священнику мало работы по отправлению разного рода треб, и, следовательно, много в распоряжении досужего времени, – священник Коссов ни днем, ни ночью не знает покоя. Изо дня в день, с раннего утра до глубокой ночи он подвигом добрым подвизается. Всегда окруженный целыми десятками, сотнями осаждающих его людей, стекающихся к нему не только из разных мест Орловской губернии, но и из разных концов обширного нашего отечества, он или ведет с притекающим к нему людом душеспасительные беседы, или молится с ними в его маленьком и ветхом храме, не выходя из него часто по целым полусуткам. Выстроивший великолепное школьное здание, принявший на себя все его содержание, увеличивающий из доступных ему только средств жалованье учительницам <…> вечно занятый своими пастырскими обязанностями или неутомимыми хлопотами по сооружению нового храма в своем бедном, захолустном селе, священник Коссов все же находит и время, и возможность не только посещать свою школу, но и обучать в ней детей закону Божию <…> «Без Бога – не до порога» – вот девиз этого пастыря, законоучителя и в школе, и вне ея; и он настойчиво проводит этот девиз своею деятельною жизнию, одухотворяемою любовию во всю окружающую среду…» Он писал: «Когда отец Георгий подвез меня к подъезду <…> чувство восторга охватило меня, слезы радости подступили к горлу. Помню: хотел я что-то сказать отцу Георгию, но не мог и, с благоговением перекрестясь на икону Спасителя, вделанную в парапете подъезда, вошел в здание, оказавшееся Спасо-Чекряцкою школою.
Согласитесь, что я ни на йоту не преувеличу, когда скажу, что здание школы и в прошлом ее виде, и тогда уже было само великолепие. Каменное, на высоком фундаменте, крытое железом, в 36 арш. длины и 15 ширины при высоте в 5 арш. – такое здание для школы разве не есть великолепие? Оштукатуренное внутри, с красивыми в несколько стяг карнизами по стенам, окрашенными полами и дубовыми подоконниками, чуть не под мрамор масляною краскою колодами окон, с высокими двустворчатыми филенчатыми дверьми, с рельефными узорчатыми кругами для ламп в потолках, все это только усиливало прелесть впечатления от этого здания, состоявшего из пяти больших комнат с удачно расположенными в них пятью голландскими печами и одной пекарней в кухне сторожке. Полная совершенно приличная школьная обстановка, полный хозяйственный школьный инвентарь, все удобства школьного расположения, масса свету, масса воздуху дают мне право еще раз сказать, что найденная мною школа было само великолепие. И это великолепие создал один человек!.. Я невольно преклоняюсь перед хозяином этого азбучного университета <…> В отдаленной глуши, вдали от центра просвещения тихий, не кричащий о себе сельский священник, никого не обременяя, никому не обязываясь, строит такую церковно-приходскую школу, с которой не всякая и городская может сравниться…».
Здесь следует пояснить, что второклассная школа – это не двухгодичная, как могут подумать сейчас. В эту школу принимали уже грамотных детей и после пятилетнего срока обучения выдавали свидетельство учителя земских и сельских школ. Поэтому открытие такой школы в отдаленном и глухом краю было действительно делом необычным и дивным.
Незадолго до первой мировой войны в Спас-Чекряке побывал писатель – наш славный земляк Михаил Пришвин. День, когда он прибыл туда, был ясным и теплым. Приютские девочки-сиротки, одетые в красные сарафаны, сажали на старом кладбище яблони. Залюбовавшись большой плотиной у пруда, которую три года насыпал батюшка Егор с детьми, он вдруг услышал сзади себя шум. Оглянувшись назад, писатель увидел отца Георгия. Батюшка шел в церковь, а за ним следовала большая масса людей. Кого там только не было! В своем рассказе «Спас-Чекряк» М. Пришвин писал, что к отцу Георгию идут на совет не только крестьяне или помещики, но даже городская управа в Болхове присылает ему на утверждение свои сметы. И еще одно важное наблюдение, сделанное нашим знаменитым земляком. В церкви батюшка Егор делает все сам. Сам убирает и подметает пол, сам наливает масло в лампадки, сам ставит и зажигает свечи. Каждый день служит он в церкви. С девяти часов до часа служба и молебен. Затем тут же, не выходя из церкви, батюшка иногда до семи-восьми часов вечера лечит и дает прихожанам советы. Затем час отдыхает и принимает людей у себя дома.
В своих воспоминаниях князь Жевахов писал об отце Егоре: «…и скоро прошла о нем молва по всей Русской земле, как об Угоднике Божьем, великом прозорливце и молитвеннике… Потянулись к о. Егору и простолюдин, и знатный, и богач, и бедняк, и простец, и ученый».
Так постепенно у меня стал накапливаться материал о батюшке Георгии, и я уже давно пожалел, что не переснял его фотографию, которую видел у Клавдии Ильиничны, когда переснимал у нее виды старого Болхова. И я бы давно съездил к ней, но за шесть лет забыл и имя ее, и фамилию, и место, где она живет.
Отвела меня к ней Алла Алексеевна, с которой познакомился я на улице случайно, когда снимал в Болхове по заданию управления культуры церкви и старые купеческие дома. Старых фотографий у Клавдии Ильиничны было так много, что все я их в тот день так и не переснял. Спешил домой. Но, уезжая, записал на листке ее адрес и пообещал через два дня вернуться. В этом я тогда не сомневался. И, чтобы не таскать лишний раз, оставил у нее осветители и штатив.
Но по возвращении домой мне пришлось заниматься уже другими делами, и в Болхов я так больше не попал. Оставленные мною там штатив и осветители были старые и не единственные, и я о них не жалел.
С тех пор прошло шесть лет. Бумажку с адресом Клавдии Ильиничны я давно потерял, а где жила она, совсем не помнил. И тут случилось чудо. Полез я случайно в висящий на кухне шкаф и вижу: на видном месте бумажка свернутая лежит. Развернул ее, а там адрес и фамилия: Минаева К. И. Тянуть после этого с поездкой я не стал и вскоре выехал в Болхов.
И вот Болхов. Шесть лет не был я здесь, а каких-либо перемен не заметил.
Первая попавшаяся мне на пути Георгиевская церковь, гордо взметнувшая свою пятиярусную колокольню к небу, стояла вся в строительных лесах.
Казалось, что ее реставрация идет полным ходом, но я-то помнил, что и шесть лет назад она была точно такая. Мне было известно, что в 1920-х годах в ней служил сын Георгия Алексеевича Коссова – отец Николай. Здесь в небольшом домике, что стоял через дорогу, он и жил с семьей. После смерти отца Николая храм закрыли, а здание стали использовать под склад торговой конторы.
Я перешел мост и, поднявшись на Соборную, ныне Земляную гору, вышел к Спасо-Преображенскому собору. «И тут такая же картина», – подумал я, глядя на кучи строительного мусора и хлама, оставленного реставраторами. На моей памяти этот собор реставрируют уже около сорока лет, а он так и стоит в одной поре. Правда теперь, когда я пишу эти строки, его отдали епархии, и дела сдвинулись в лучшую сторону.
Обойдя несколько раз собор и стоящую рядом с ним Троицкую церковь, я пошел по центральной улице вверх.
Был ясный и теплый весенний день. Шел я не спеша, любуясь дворянскими и купеческими постройками, которых в Болхове сохранилось еще немало.
Клавдию Ильиничну я нашел быстро. За средней школой № 1 (тоже, между прочим, памятник старины) я свернул вправо и, спустившись по крутому спуску вниз, оказался у ее дома. Клавдия Ильинична меня узнала сразу, но только когда увидела, смутилась и немного растерялась. Вскоре, однако, выяснилось, из-за чего. Оказалось, что гостивший у нее прошлым летом внук из Орла разобрал и куда-то забросил мои осветители, и она сильно переживала. «Да не волнуйтесь. Бог с ними», – сказал я ей. Уж если я не нашел времени за шесть лет, чтобы за ними приехать, то, стало быть, они так мне и нужны. И, чтобы успокоить ее, перевел разговор на другую тему.
Мы поговорили о старых временах, о сегодняшних трудностях и потом завели разговор об отце Егоре. Вновь пересмотрели фотографии с видами старого Болхова, но батюшку Егора среди них не нашли.
Клавдия Ильинична недоумевала: «И куда она могла запропаститься», – говорила она, продолжая искать фотографию уже в других местах. Наконец, когда я уже окончательно потерял надежду увидеть еще раз его, она вдруг нашла среди старых газет и тетрадей еще одну копию. Вид батюшки Егора был тот же, что я видел в прошлый раз, но размер фотографии был раза в четыре больше, и от этого качество фотографии было примерно во столько же раз хуже. Глянув на нее, я пришел в уныние. «Что толку ее переснимать, – думал я, – если отретушировать и восстановить ее я не смогу». Но ту копию мы так и не нашли, и мне все же под конец пришлось ее переснять.
Возвратившись домой, я стал думать, к кому бы обратиться, чтобы сделать хороший батюшкин портрет. Прошло то время, когда мастеров-портретистов было, как говорится, хоть пруд пруди. В совсем еще недавние времена они сами ходили по домам, предлагая свои услуги. И могли даже с самой маленькой и плохой фотографии сделать хороший портрет. Некоторых из них я знал. Это были в основном старые мастера. Я стал перебирать в памяти всех их, и вдруг вспомнил одного художника, который мне как раз сможет помочь. И недолго думая, отправился к нему.
«Рад бы помочь, но не смогу», – отказывался он. Но отказывался как-то нетвердо, и я это чувствовал и продолжал его просить. «Батюшка Егор был святой человек, так что тут работа во славу Божию». – «Ну ладно, оставляй фотографию, – наконец согласился он, – попробую, но только как смогу». И велел мне прийти через месяц.
Месяц пролетел быстро. И когда я в назначенный день вновь пришел к нему и увидел батюшкин портрет, то от неожиданности даже растерялся. Мало того, что портрет получился вялый и плохой, но на нем батюшка Георгий даже не похож был на священника. Явно выделялись взлохмаченные волосы на голове и нечесаная борода, а взгляд получился такой лихой и удалой, как у бродячего актера или разбойника.
Я ничего не сказал, принес портрет домой. И стал снова искать мастера-портретиста.
Вскоре я обратился в фотоателье, которое находится на Черкасской улице у Красного моста. Знакомые фотографы, к кому я обращался, посылали меня туда. Через пять дней портрет был уже готов.
Когда я смотрел портрет в фотоателье, он мне понравился. Был он отчетливый и контрастный. Я поблагодарил и отправился домой, а дома посмотрела на портрет жена и говорит: «Батюшка-то на бизнесмена похож. Ну прям как новый русский». Тут уж и у меня пелена с глаз спала. Глянул я еще раз на портрет и вижу: действительно получился батюшка, как новый русский. Лицо справное, холеное, а глаза наглые. А чуть приоткрытый рот превратился в презрительную улыбку. Но больше всего поразила меня слишком уж выраженная у него самоуверенность и довольство. И в то же время на батюшку Георгия он был похож. Долго я сидел и смотрел то на фотографию, то на портрет, поражаясь необычной и странной двойственности. И было ясно, что сошла с батюшкиного лица на портрете какая-то едва видимая тень или даже полутень, и вместе с ней исчезла и духовность.
«Ну, пересниму я сейчас этот портрет, – думал я. – Сделаю фотографии. И будут люди считать, что это "батюшка Егор". А он и на священника даже не похож. Нет, не буду я брать грех на душу, а лучше поищу художника и попрошу его заново на холсте батюшку красками нарисовать. Ведь нарисованный красками это не то что фотографический портрет. Во-первых, выглядит внушительней и солидней, а во-вторых, память уж действительно на века. Надо только найти хорошего художника. Только я об этом подумал, как тут же вспомнил художника, к которому можно обратиться. Как я и предполагал, он мне не отказал. Он выслушал меня и, услышав об отце Георгии Коссове, заметно оживился и сказал: «А ведь и моя покойная бабушка в детстве тоже в каком-то приюте за Болховом жила. Может быть, даже у этого священника». «Конечно же, у него» – ответил я, обрадовавшись такому совпадению. Ведь других-то приютов там не было. Мы поговорили о разном еще с полчаса, и я ушел в полной уверенности, что портрет будет удачный.
Месяца через три портрет был наконец готов. Вставленный в хорошую массивную рамку, действительно выглядел внушительно и солидно. Но я, как только увидел его, понял, что опять получилось не то, чего мне хотелось. Я, глядя на него, пытался внушить себе, что батюшка Егор вышел хорошо, но душа моя этот портрет не принимала. Дома я уже окончательно пришел к выводу, что переснимать и размножать его все же не стоит.
Но отчаиваться я не стал, а решил написать о батюшке Егоре статью. Материал о нем к этому времени у меня кое-какой уже был.
Начал я с воспоминаний его внучки Евгении Николаевны Потаповой, но как только я садился за стол, мысли мои тотчас охватывали меня, вначале увлекали, а затем рассеивались, и охватить всю статью и осмыслить я не мог. Статья пролежала в незаконченном виде целый год.
Что бы я дальше делал, даже не знаю. Но тут вдруг случилось событие, которое было хоть и незначительное, но я его расценил как Божий Перст.
А именно, вычитал я из газеты «Литературная Россия», что Православный Свято-Тихоновский институт собирает материалы о духовных подвижниках и мучениках, живших в нашем веке. И решил сообщить им о батюшке Егоре. «Они наверняка заинтересуются им, – думал я, садясь за стол, – и, может быть, даже своего сотрудника пришлют. Ведь батюшка в конце концов был не просто духовный подвижник, каких было во все времена немало на Руси, а духовный преемник, как многие считают, знаменитого старца Амвросия Оптинского и безусловно истинный святой. Я подробно написал, как впервые услышал о нем, о старинной открытке, о его пастырской и хозяйственной деятельности. В конце письма я писал, что есть еще люди, которые помнят батюшку Егора и могут немало о нем рассказать. И хорошо бы было сейчас эти сведения собрать и где-нибудь опубликовать. Но если мы упустим момент, то уже в самое ближайшее время сделать это будет невозможно.
Письмо получилось длинное, на восьми больших листах. Священник Ахтырского собора в Орле отец Дмитрий благословил меня, и я отправил его в Москву.
«Ну, вот и все. Дело сделано, – подумал я, – там все-таки специалисты». И сразу же стало у меня на душе легко и хорошо.
Прошло два месяца, и пришел мне из Православного Свято-Тихоновского института ответ, из которого я узнал, что хоть батюшка Егор и заинтересовал их, но никто из сотрудников не приедет. Мало того, они сами просили, чтобы я узнал и сообщил им, подвергался ли батюшка Егор арестам и был ли кто-либо репрессирован из его родных. Заинтересовались они также и братом отца Георгия, священником Покровской церкви в Болхове о. Константином, впоследствии арестованным и утопленным в реке Лене под Красноярском.
Отца Константина в своем письме я упомянул мельком, так как знал о нем совсем мало. «Ну вот, – подумал я, прочитав письмо, – все вернулось на круги своя. Где я эти сведения найду?» Все, что знал, то и написал.
В то время, когда казалось, что я уже забыл о батюшке Егоре и думать, вдруг явился ко мне приехавший на каникулы из Москвы Володя Неделин и принес мне две великолепные батюшкины фотокопии. И я, радуясь им, еще раз подумал, что батюшка Егор, безусловно, играет в моей жизни какую-то роль. Сколько сил потратил я, чтобы иметь батюшкин портрет! И вот наконец моя мечта сбылась.
Вскоре, осмотревшись, понял я, что напрасно оробел. И все, что происходит вокруг меня, идет мне на пользу. Вот и с работой так. Если раньше в Орле меня каждый день на работу заставляли ходить, хотя день у меня был ненормированный, то в Моховое ездил один раз в неделю. А когда попал в Чернь, то с меня совсем спрос был невелик. Достаточно было приехать с отчетами один раз в месяц. И больше меня не беспокоили.
