Амулет. Книга 2

скачать книгу бесплатно


– Давай посмотрим, куда она побежала, может быть, она нам что-то покажет, – неожиданно для самого себя предложил я Павлу Григорьевичу.

Нет, я, разумеется, не сошел с ума и прекрасно понимал, что кошка – не собака и след не возьмет, но при взгляде в ее умные, почти человеческие глаза, невольно вспомнил большую статью, прочитанную несколько дней назад в «Ридерс Дайджесте».

В статье говорилось о том, что кошка столь же неизвестного и таинственного происхождения, как человек. Она появилась вместе с ним и продолжает существовать рядом на протяжении многих веков. Так, в Древнем Египте кошек буквально боготворили – их мумифицировали наравне с фараонами, а в своих храмах египтяне отводили им место посредников между людьми и богами. Почему?.. Этого до сих пор никто не смог объяснить, но, как бы там ни было, именно в Древнем Египте впервые был создан настоящий культ этого своенравного, грациозного и загадочного животного.

А ведь известны и такие истории, когда кошки находили бросивших их хозяев за тысячи и тысячи километров! В хрониках зафиксирован случай, как один из офицеров армии Веллингтона накануне битвы при Ватерлоо был потрясен, узнав в невесть откуда взявшейся в боевых порядках англичан кошке своего домашнего кота. Следуя за своим хозяином, тот умудрился каким-то непостижимым образом перебраться через Ла-Манш!

Современная наука подтвердила тот факт, что обоняние кошки в тысячи раз превосходит собачье, но использовать его в утилитарных целях человек никогда не сможет – кошка слишком самолюбива, слишком самостоятельна. Она сама выбирает себе хозяина и сама решает, кому посвятить свой бесценный дар.

В общем, между кошкой и человеком существует какая-то мистическая, тянущаяся через всю историю их совместного существования связь, но объяснить ее человеческий разум не в силах. Вот и сейчас – услышав мое смелое предположение, начальник охраны взглянул на меня с опаской, видимо всерьез поставив под сомнение мои умственные способности. Но в квартире делать было уже нечего, и мы вышли на улицу.

Странное дело, кошка словно поджидала нас у подъезда – она произнесла контрольное «мяу!», пробежала чуть вперед, обернулась, удостоверилась в том, что мы послушно следуем за ней, и юркнула в подвал соседнего дома.

«Хороши же мы будем, – неожиданно подумалось мне, – если, исползав за этой рыжей бестией все окрестные подвалы и чердаки, обнаружим, что она, всего-навсего, решила навестить своих приятелей или приятельниц. Тогда-то уж никто не разубедит Павла Григорьевича во мнении обо мне, как о полном идиоте!»

– Что теперь, полезем? – услышал я между тем ехидный голос «Черномора». – Раз уж мы сдались на милость твоей рыжей подруге, посмотрим, что она хочет нам показать!

«Да уж, последнее время мне не привыкать выглядеть в глазах окружающих окончательным и бесповоротным чудаком! Но Григорий пропал, и я должен цепляться за все, что дает хотя бы призрачный шанс его найти – пусть даже это будут всего лишь кошачьи проказы!».

Я решительно направился в сторону подвала, ожидая найти его закрытым и неприступным, но, к моему удивлению и радости, замок на двери был кем-то варварски сорван, а сама дверь – исцарапанная и висевшая на одной петле – носила на себе следы уже знакомой нам разрушительной энергии.

Когда мы проникли внутрь, в нос тут же ударил резкий тошнотворный запах, присущий всем нашим подвалам и чердакам. Преодолевая отвращение, мы двинулись в непроглядную темноту, едва-едва прорезаемую светом маленького фонарика, оказавшегося в кармане предусмотрительного Павла Григорьевича. За нами, чуть позади, следовали его верные архаровцы. Перелезая через кучи хлама, то и дело натыкаясь на жирных крыс, совершенно не смущавшихся при нашем появлении, мы шли до тех пор, пока луч фонарика не уперся в кучу грязной и разорванной одежды, показавшейся мне смутно знакомой.

«Господи, да это же Григорий! Они убили его! – лихорадочно проносилось в моем воспаленном мозгу. Мне стало дурно, я еле дышал, а в голове железным молотом стучала одна-единственная мысль. – Не уберег! Не уберег!! Не уберег!!!».

– Да он жив! – вывел меня из оцепенения голос одного из ребят, склонившихся над телом.

Услышав эти слова, Павел Григорьевич не мешкал ни секунды – пощупал пульс, проверил фонариком зрачки и ответственно заявил:

– Надо вызывать «скорую»! Сами не довезем…

У этого жуткого дня было только одно несомненное достоинство – наполнявшие его события сменяли друг друга с бешеной скоростью, не позволявшей мозгу сосредоточиться на одном из них и окончательно слететь с катушек. Впрочем, не исключено, что мне это только казалось. Как бы там ни было, не успел я набрать номер «скорой», как во двор уже въезжала обшарпанная белая газель с красными полосками и начертанной по европейской моде – задом наперед – надписью «AMBULANCE».

Из газели выскочил до удивления похожий на Александра Розенбаума врач в замызганном зеленом халате, подбежал к вытащенному нами на свежий воздух Григорию и сделал ему неизменный укол, который, как я заметил, врачи скорой помощи на всякий случай делают всем пациентам, вне зависимости от состояния больного и возможного диагноза. После беглого осмотра тела, он тяжело вздохнул и приказал затаскивать его в салон.

– Кто поедет с пострадавшим?

– Видимо, мне придется, – не долго думая, брякнул я, сообразив, что от находящейся в полуобморочном состоянии Галины Евстафьевны будет мало толку.

Мы уже принялись осторожно укладывать Григория в машину, когда неожиданно возникло новое препятствие – кошка, которая во время осмотра тихонечко сидела в сторонке, словно не желая мешать работе врача, теперь точно взбесилась. Она свернулась калачиком на груди Григория, лизала ему лицо, руки и никак не хотела покидать его, кусалась, царапалась и кричала. Господи, как она кричала! Как женщина, только что потерявшая любимого мужчину.

Доктор, сперва категорически запретивший пускать животное в салон, неожиданно сдался и, махнув рукой, устало сказал:

– Ладно уж! Но потом ее заберете… не на подстанции же оставлять!

Попав вместе со мной и Григорием в машину, кошка, словно сообразив, что добилась своего, мгновенно успокоилась и затихла. Когда машина тронулась, я вдруг заметил, как Григорий шевельнулся и непроизвольно погладил кошку по голове.

– Смотрите! Смотрите – он жив! – истошно завопил я, дергая доктора за рукав.

– Да жив, жив! Вы что же думаете, мы трупы на «скорой» перевозим?! – его усталое раздраженное лицо неожиданно разгладилось и осветилось улыбкой. – Нет, но кошка, кошка-то какова! Можно было бы ее к нам, на довольствие взять. У нас довольствие – как раз кошку покормить, – беззлобно проворчал «Розенбаум» и, отвернувшись, всю оставшуюся дорогу смотрел в окно.

Глава третья. Григорий.

Свет… Как много света! И почему-то он не режет глаза и не слепит, а лишь обволакивает меня своим ласковым сиянием. И я необычайно отчетливо вижу все вокруг: величественные горы вокруг божественно прекрасного моря, кристально прозрачную, невероятного бирюзового оттенка, воду, каждую радужную каплю, в которой играют, переливаясь, солнечные лучи… Я вижу, как вдалеке, почти у самого горизонта, резвятся сверкающие на солнце дельфины, и сияет ослепительно белый парус. И все вокруг дышит необыкновенной тишиной и гармонией.

Я одиноко иду по пляжу, совершенно не чувствуя собственного тела, хотя мои ноги по щиколотку погружены в легкий белый песок, сплошным ковром покрывающий эту незнакомую бухту. Я ступаю по этому мягкому ковру, не оставляя следов, солнце ласкает мою кожу, а во всем теле такая легкость, что мне кажется, будто я не иду, а парю в нескольких сантиметрах над землей…

Вдруг что-то неуловимо изменилось: свет солнца стал резким, ударил в глаза… Я поднял руку, чтобы защититься от палящих лучей, и услышал чей-то голос: «Ну вот, слава Богу, он начал приходить в себя!».

Я не хотел ничего слышать и продолжал свой путь по песку, но он вдруг сделался горячим. Я прикоснулся к нему рукой, а он оказался еще и шершавым. И тут прямо перед глазами я увидел мою рыжую кошку Майку.

«Так это не песок – это же Майка облизывает мне руку своим шершавым языком!».

– М-м-майка, – прошептал я, с невероятным усилием разлепив губы.

Только тут я увидел склонившихся надо мной людей.

«Опять я во что-то влип! Боже, когда же это все кончится!» – тоскливо подумал я и снова стал погружаться в блаженно-солнечное небытие…

– Григорий, держись! Все позади – мы едем в больницу, – услышал я как бы сквозь сон слабое эхо, напомнившее мне голос Станислава Ивановича.

Дорогу до больницы я не запомнил – сон чередовался с явью, а явь была настолько ужасна, что я спешил тут же укрыться от нее на своем прекрасном солнечном берегу, где не было ни боли, ни страха…

Мы с Майкой, по всей видимости, доставили врачам и близким немало хлопот: я никак не хотел вынырнуть из небытия, а Майка никак не хотела от меня уходить. Врачи отчаялись с ней бороться и решили, что безопасней все-таки не рисковать и оставить ее около меня. Сестры хлопотали вокруг и, в результате их медицинских манипуляций, мне стало легче, и мое сознание, наконец, немного прояснилось.

Придя в себя, я тут же попытался вспомнить, что же со мной произошло, но это оказалось непростой задачкой.

Я пытался снова и снова – с тем же результатом… Мысли путались, появились сильные головные боли, я заворочался и застонал…

Видимо, это насторожило врачей, они дали мне успокоительное, и вскоре я уснул.

Проспал я недолго, скорее дремал, и даже во сне продолжал вспоминать.

«Итак, я пришел домой… Майка, зараза, съела мясо… сковороду перевернула… потом – звонок в дверь… Нет! Сперва я прибрался немного, сел на диван, привычно вынул талисман… Стоп! Талисман! Цел ли талисман? Календарь! Мне срочно нужен календарь, который я привез из Мексики!».

Тут я должен сделать небольшое лирическое отступление, и на время отвлечься от событий того злополучного дня. Дело в том, что еще в Мексике, опасаясь все время таскать амулет с собой, я попытался найти для него безопасное место. Сложность заключалась в том, что этот тайник должен был отвечать одновременно двум – совершенно противоположным – требованиям: его, с одной стороны, нужно сделать недоступным для посторонних, а с другой, мне самому необходимо иметь возможность заглянуть в него в любой момент.

Задача казалась неразрешимой, но совершенно неожиданно мне на помощь пришел старина Эдгар По. Когда-то давным-давно, в детстве, меня потрясла идея, вычитанная в одном его рассказе о сыщике Дюпене. Рассказ назывался «Похищенное письмо», и главная его мысль заключалась в том, что труднее всего найти вещь, которая лежит на самом видном месте.

Надо сказать, что, живя в Мексике, я частенько и с огромным удовольствием прогуливался по центральному проспекту Мериды. Бродил я без всякой конкретной цели – просто для того, чтобы немного развеяться и почувствовать себя праздным туристом, рассматривающим местные достопримечательности.

Во время одной из таких прогулок я заглянул в маленькую сувенирную лавочку, которую раньше не замечал, несмотря на то, что она располагалась прямо напротив гостиницы. Улыбчивый хозяин, напоминавший своими огромными черными усами и такой же гигантской черной сигарой героя мексиканского сопротивления Панчо Вилью, неторопливо поднялся из поставленного у входа в лавочку плетеного кресла, неизменного атрибута всех здешних торговцев, и с достоинством испанского гранда пригласил меня в полутемную глубину своего загадочного сувенирного царства.

С полчаса покопавшись в ярких мексиканских безделушках, среди которых, по совести говоря, не оказалось ничего интересного, я неожиданно наткнулся на очаровательный перекидной календарик, каждую страницу которого украшала изящно изготовленная мексиканская глиняная игрушка. Он показался мне забавным, и я решил его купить.

Боже мой, какой спектакль устроил хозяин лавочки из этой, в общем-то, очень простой операции. Он не меньше часа рассыпался в похвалах моему безукоризненному вкусу (насколько я мог понять из его плохого английского и моего совсем уж никакого испанского), источал тысячи благодарностей, мучительно долго выбирал какую-то особенную оберточную бумагу и еще дольше упаковывал покупку.

Наконец, весь этот поток любезностей иссяк – отвесив церемонный поклон, торговец опустился в плетеное кресло, а я вернулся в свой номер, засунул календарик в чемодан и напрочь забыл о нем…

Уже в России я неожиданно обнаружил, что этот сувенирчик каким-то мистическим образом пропутешествовал вместе со мной и благополучно добрался до моей холостяцкой квартиры, хотя куда более ценные вещи и многие очень важные документы были безвозвратно утрачены во время нашего со Стасом спешного бегства из Мексики.

Так вот, рассматривая календарик, я заметил, что одна из глиняных безделушек была по форме и размеру очень похожа на мой амулет – тут-то я и вспомнил рассказик Эдгара По. Недолго думая, я отковырял фигурку обычным кухонным ножом и вставил на ее место талисман. Поразительно! Старина Эдгар оказался прав на все сто пятьдесят процентов – амулет не просто слился с календариком, он казался теперь не более приметным, чем любая из составлявших его глиняных фитюлек.

Тайник не привлекал внимания, и я мог ежедневно пользоваться им. Вот почему сейчас мне крайне необходимо было найти этот мексиканский календарь.

Я открыл глаза и увидел перед собой Стаса – он и моя мама, видимо, уже давно дежурили возле моего «одра».

– Стас, подойди, пожалуйста, – попросил я.

Он встрепенулся и подскочил ко мне.

– Мне нужен календарь, который висел в моей квартире… Тот, который я привез из Мексики… Сейчас долго объяснять, но это очень важно… Проверь, сохранился ли он, привези его… – я с трудом ворочал языком, мысли опять путались.

Вопреки моим опасениям, Стас воспринял мою просьбу очень серьезно и тут же засобирался:

– Я сейчас же еду. Не волнуйся. Я быстро – туда и обратно.

Ожидание было невыносимым. Мне показалось, что до возвращения Стаса прошло несколько часов. Пока его не было, мама сообщила мне, что моя квартира не только опечатана, но и охраняется милиционером. «Или не милиционером», – промелькнуло у меня в голове, но я отмахнулся от этой мысли.

Мама не отходила от меня ни на шаг и всевозможными рассказами пыталась, по всей видимости, вернуть меня к реальности. Впрочем, разговорами меня мучила не только она, но и невесть откуда взявшийся следователь. Мне нечего было скрывать, и я искренне рассказал ему все, что помнил, но про амулет, разумеется, не проронил ни слова – запрет на обсуждение этой темы с кем бы то ни было давно уже врезался мне в подкорку.

За разговорами время пролетело быстрее, а когда вернулся Стас, я и вовсе ожил: одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять – на этот раз мы победили. Именно в этот момент я впервые про себя назвал нас «мы», как бы подтверждая тем самым мою решимость довериться Стасу.

От гордости за самого себя он, казалось, даже стал выше ростом.

– Да, старик, это было не просто! – отдышавшись и дождавшись, пока следователь покинет палату, показал он мне «из-под полы» мой календарик. – Я и предположить не мог, что пустую, разгромленную квартиру будут охранять с таким рвением. Может, ты, действительно, банк грабанул, а?! – откровенно веселился он. – Нет-нет, я шучу. Все дело в милицейской форме того, кто на тебя напал – говорят, теперь ищут оборотня в погонах. Ты не поверишь, сколько времени я выклянчивал у милиционера, охраняющего твою квартиру, этот календарь.

Веселье Стаса было похоже на веселье охотника, напавшего на след долгожданной добычи. Неожиданно посерьезнев, он подошел ко мне, достал из календарика амулет и пластырем наклеил его мне на грудь.

– Пусть он всегда будет при тебе, – просто сказал он.

«Он все знает», – подумал я, и – удивительное дело! – меня это не испугало.

И я, и он без слов поняли, что мы стали друзьями, то есть перешли к тем прославленным в легендах отношениям, о которых никто толком не знает, являются ли они вымышленными или действительно существуют. «Каждый хочет иметь друга, но никто не хочет быть им», – вспомнились мне слова какого-то записного остряка…

Когда Стас и мама разъехались по домам, а врачи оставили меня в покое, я снова, уже в который раз за этот день, стал перебирать свои разрозненные воспоминания и неожиданно припомнил одно странное обстоятельство – там, в квартире, когда я падал в темноту, я смутно видел перед собой свое же собственное лицо! Можно, конечно, предположить, что перед тем, как потерять сознание, я увидел всего лишь собственное отражение – в прихожей как раз стояло огромное старинное трюмо, доставшееся мне после смерти троюродной тетушки. Но в этом случае мое лицо могло быть каким угодно – растерянным, испуганным, исказившимся от боли, но не таким, каким я его вспоминаю. Лицо, которое я видел, было таким злым, с глазами, полными такой всепоглощающей ненависти, что даже сейчас, при воспоминании о нем, у меня мороз пробежал по коже! Подумалось, что, если бы у меня, как в сказке, был злой брат-близнец, то он, наверное, выглядел бы именно так. Но у меня не было брата! Вот почему тогда, да и теперь, все это показалось мне простым видением, частью моего бреда.

И все-таки, находясь в больничной палате, да еще в одиночестве, я не чувствовал себя в безопасности. Я понимал, что тот, кто так всерьез взялся за меня – с покушением на убийство, с настойчивыми поисками амулета (а я уже не сомневался, что целью нападения был именно амулет) так просто не успокоится. И то, что сейчас, несмотря на все свои усилия, этот охотник за амулетом остался ни с чем, не только не остановит его, а побудит еще с большим упорством и изобретательностью стремиться к своей цели.

Вдруг Майка, до того мирно дремавшая у меня на груди, подскочила, выгнула спину дугой и зашипела. Я посмотрел в ту же сторону, куда глядела она, и обомлел.

Кошмар вернулся – через оконное стекло на меня снова смотрело мое же собственное лицо. Не отражение, поскольку на этот раз никаких зеркал и в помине не было, а именно еще один я, только не слабый и испуганный, а, напротив, полный энергии и лютой ненависти.

«Бред какой-то! Я ведь лежу на кровати, – думал я, из последних сил пытаясь дать увиденному рациональное объяснение, – и не могу в то же самое время стоять за окном, да еще на высоте, как минимум, третьего этажа (я вспомнил, как, приходя время от времени в сознание, видел там покачивающиеся на ветру верхушки деревьев). Может быть, я схожу с ума? Но со мной только что разговаривали врачи, следователь, Стас, и они вроде бы не заметили во мне никаких признаков помешательства. Или заметили, но не хотели говорить? Как бы там ни было, у меня всего лишь сотрясение мозга, а это, насколько я знаю, не влечет за собой никаких галлюцинаций, и уж тем более – психического расстройства».