скачать книгу бесплатно
– «Гта пять», это очень крутая игра, – говорит мне Сашка, – можно играть, ловить бандитов. Или, наоборот, убегать от полиции. А еще мне нравится гулять по американскому городу. Ведь я никогда там не смогу побывать. Полазить по заборам, прыгнуть с крыши небоскреба в Таун сити, полетать на вертолете, на катере проплыть под мостом и угнать мотоцикл у босса мафии…
– У меня «химия» не такая сильная, как у Маринки. Я после процедур могу ходить, через два-три часа. А Маринка полдня валяется, – говорит мне Александр, – а потом вечером будем смотреть телевизор или в соньку резаться…
– Дядя Коля, ты скажи, а какого это быть взрослым?
– Ну, ты брат и спросил? Блин, а ведь и в самом деле, даже и не знаю что сказать. Ну, в школе учился, учился. А потом бац и кончилась школа, пошел работать, а после армия. Вот, наверное, тогда и стал взрослым, хотя, кто его знает…
– А у нас вчера один мальчик вылечился, совсем-совсем и его домой отправили, – ровно и монотонно сообщает мне Сашка, – а два дня назад умерла одна девочка из Тольятти. Ей денег не собрали на операцию в Германии. Мой доктор говорит, что у меня ситуация не критична и после курса химию я пойду на поправку. Врет, конечно, я сам слышал, как они в ординаторской говорили, что у меня, начался необратимый процесс и химия мне не поможет…
– Ты это парень давай, не слушай всякую фигню. Тебе сказали пройти курс, вот и пройди его. А там еще что-то новое придумают…
– Ты только маме не говори, дядя Коля, пообещай мне! Ей очень тяжело, я вижу. Ты ей поможешь, ладно? Потом после всего…
– Саня, так, давай отставим этот разговор, еще не вечер. А вот когда ты выздоровеешь, мы вместе с твоей мамой купим тебе велосипед, и ты сам поедешь по улицам нашего большого города… Самый-самый красивый и большой велосипед, какой только найдем в магазине…
Двенадцать жизней у кошки
Кошка медленно шла по больничному коридору. Вот уже несколько лет, она бродила по ночам в детском отделении. Днем она появляться на глаза остерегалась, ввиду суровости медицинских порядков и строгости начальства. А по ночам добрые медсестры, зная, что придет их любимая кошка, всегда оставляли для нее плошку с теплым молочком.
Кошка прожила уже много лет на свете. Её котята давно повырастали и разбежались по всему огромному городу. А кошка, как-то раз, нечаянно прибилась к этой отдельной больнице, да так и осталась при ней.
Вот и сейчас идя вдоль ряда больничных дверей, она осторожно принюхалась. И направилась к двери номер «четыре». Осторожно подтолкнув носиком дверь, кошка вошла в палату. На кровати, весь окутанный проводами и трубками, лежал маленький мальчик. Возле кровати стояли грозные электрические шкафы и сердито моргали разноцветными лампочками. Из-под простыни выбилась тоненькая и совершенно белая детская ручонка.
Кошке было совершенно наплевать на всю современную медицину, на всю эту электронику и биологию. Она просто запрыгнула на кровать и села подле руки мальчика. Долго нюхала, а затем стала ее облизывать. Затем улеглась на подушке, рядом с головой закутанного ребенка. Обернула на манер шарфа хвостом его шею и заснула.
Спала она недолго. Встала. Еще раз внимательно принюхалась и облизала щеку мальчика.
Неподвижные пальчики на тонкой исхудавшей руке вздрогнули. В этот момент замигала красная лампочка, и сердито запищала какая-то штучка на панели возле кровати.
Кошка потрогала лапкой мальчика за руку и, убедившись, что все идет как надо, соскочила с кровати.
В этот момент в палату ворвались люди. Возбужденно переговариваясь, дежурные, врач и медсестра, подбежали к мальчику.
– Это невероятно! При таком диагнозе, практически без шансов, взять да и выйти из комы… немедленно вызывайте бригаду!
На, спрятавшуюся за тумбой громоздкого электронного шкафа, кошку никто не обратил внимания…
Сидя на коньке больничной крыши, кошка ждала, когда взойдет солнце. Ей было очень плохо. Ведь она прожила очень долгую жизнь, была очень мудрой кошкой и знала, что в какой-то раз она просто не сможет уйти из палаты и подняться на крышу, чтобы встретить очередной восход.
Десять раз она входила в детские палаты этой мрачной и страшной больницы, десять раз повинуясь инстинктам, природе, и зову своего маленького кошачьего сердца, она отдавала кусочек своей жизни. Чтобы спасти, дать им шанс, этим забавным человеческим детенышам…
Сегодня был одиннадцатый!
Говорят, что кошка имеет двенадцать жизней? Кто их знает. Для нашей героини это не имело никакого значения. Она просто сидела на крыше, отдыхала и ждала свой восход солнца…
2. Часть вторая: Былое
Забавник
– Так. Так, поглядим, что ты за человек божий, – воевода радостно ухмыльнулся в бороду, – а ну-ка дай мне его поклажу. – Один из стражников отобрал у стоящего на пороге странника большой мешок с заплечными ремнями и потащил к столу. Второй, здоровяк с алебардой, остался охранять арестованного.
– Тьфу, что это за диковинки? – изумленно вопросил воевода, – доставая из мешка разную всячину. – Хитро, – задумчиво произнес он, держа в руке две деревянные палочки прикрепленные одна к другой. А сверху на них были вырезаны две фигурки: два медведя с топорами.
– Хозяин, вы бы эти палочки взяли и потянули туда-сюда. Одну в одну руку, а вторую с другой руки, – вежливо попросил незадолго до этого пойманный на границе и доставленный сюда, к воеводе, странник.
– Ха-ха-ха, – гулко захохотал воевода, когда на его глазах оба медведя стали рубить своими крохотными топориками. Он все двигал палочки вперед и назад и, казалось, никак не мог насладиться этим зрелищем, – затейно. Ха-ха-ха. А что там, в мешке таких штук еще полно?
– Ну да. Я ведь забавник. Хожу, делаю разные игрушки, продаю. Народ и деток малых веселю. – Странник уже в летах, одетый просто и без затей: в белую рубаху, полосатые штаны, подпоясанный крепкой веревкой, в чистых и белых обмотках и новеньких лаптях, сделал было движение подойти к столу. Но на него грозно цыкнул стражник с алебардой.
– Эй, ты? Ты это, пропусти его, – вальяжно махнул рукой воевода, – показывай нам свои затеи.
Забавник достал из мешка новенькую штуку: две плоские изогнутые палочки закрепленные на манер креста.
– Что за…? – Изумленно приподнял одну бровь воевода.
– Это летун, хозяин, – и Забавник запустил игрушку прямо в окно. Быстро вращаясь, она вылетела во двор. Все присутствующие, еще успели увидеть, как деревянная игрушка весело облетела все дворовое хозяйство, вернулась и, стукнувшись о бревенчатую стену, упала в траву.
– Однако. Хитер ты брат и ох, не простой ты человек-затейник.
– Это всего лишь игрушки для малых деток, хозяин. Дай мне нож острый, да дощечку липовую, я тебе тут же вырежу какую-нибудь забаву. Хотя у меня их и так полна коробочка. Вот смотри, а это вертун, – тут забавник взял в руки небольшую штуку, вырезанную из цельного куска березы. Быстро крутанул и поставил вертуна на дубовый стол. Маленький округлый предмет, быстро вертясь, стоял на тоненькой ножке. И, по всей видимости, падать не собирался.
– Ого, но непонятно. Это как бы все безделицы. Ты ведь сам сказал для деток малых. А им ведь надо с малых лет познавать житье наше. Мальцам, когда вырастут, воинами и пахарями становиться, а девкам малым, в хозяйки сызмальства готовиться надо. – Воевода задумчиво поковырялся в ухе. Вытащив свой заскорузлый палец оттуда, он посмотрел на него внимательно, что-то там углядел и сплюнул на пол.
– Ну, а как же без этого хозяин, всё есть, – тут затейник вытащил из мешка маленькую прялочку, – ещё есть и посуда, и котелок, для девок малых. А для мальцов, тоже имеется кое-что. – Выкладывая на стол в избе, забавник успел заметить, как радостно оскалился воевода и его дружинники, глядя на вытащенное из мешка детское оружие: деревянные мечи, маленькие шлемы из бересты и затейливо разукрашенные красками, совсем уж крошечный лук со стрелами и настоявшего деревянного коня.
– Вот це добре, я так скажу. Наши мальцы, когда станут взрослее, возьмут в руки наше оружие. И станут нас, себя, матерей и своих жинок защищать. Время сейчас такое, некогда нам забавы разные тужить. Хотя интересно сделано.
– Да я понимаю, – сказал забавник, – каждый князь со своей дружиной, везде враги. Деревня на деревню. Род на род идут. Детками некогда заниматься. Вот и пусть играют в мои игрушки, если вы конечно не против?
– А валяй. А может, ты забавник, – тут воевода выставил тот самый палец в грудь страннику, – пойдешь ко мне в дружину? Мужик ты, как я вижу крепкий еще, здоровый. Найдем тебе бабенку поскладнее, да по моложе, Дом себе отстроишь, ну как?
– Да нет, не по мне это дело воевода. Отвоевался я уже. Теперь хожу, игрушки продаю.
– Ну что-же, вольному воля.
…И невдомек было хитромудрому воеводе, что деревянный меч легко мог превратиться в палку-копалку, а игрушечный щит становился просто большим деревянным блюдом для угощения. А если взять в руки расписной шлем из бересты и перевернуть его, то он с легкостью превратится в удобный туесок. В который можно набрать лесной ягоды. А при случае и чистой холодной воды у ручья…
Великий поход
– Ну-ка покажи бумагу, – солдат в запыленном мундире пограничной стражи сердито уставился на вновь подошедших.
За шлагбаумом пропускного пункта стояло две телеги, запряженные быками, с немудренным скарбом и домочадцами. К последней телеге была привязана еще одна пара быков.
– Да ты что батюшка служивый, у нас все бумаги на месте, – Федор, крепкий осанистый мужик, с внушительного вида бородой, уважительно поклонился стражнику,
– Ты солдатик не серчай, вот сейчас, сейчас, – из-за пазухи доставая туго перетянутый сверток. И сразу его разворачивая, глава семейства продолжил,
– Вот и пачпорт* здесь мой имеется, проходное* и даже ходаческий* документ. А ты батюшка читать то могёшь? А то мы признаться грамотке то не сильно обучены.
– Предъявитель сего …крестьянин Орловской губернии, – медленно по слогам, с важным видом читал солдат, – Федор Лукашенко, сын Петра. Едет на поселение в Туркестанское губернаторство. С супружницей своей Марфой и их детками, в количестве пяти душ: Мария, Валентина, Степан, Яков, Нина.
Здесь писано пять душ деток, а у вас четверо, куды еще одного подевали?
– Бог принял сыночка моего Степана, не уберегли. Лихоманка проклятая. Ден пятнадцать уже прошло. Ты прости нас батюшка.
– Непорядок. Надо старшому показать, чтоб написал сколько вас.
– Ты уж батюшка не обессудь, сам там укажи, что как надо. Мы в этих бумагах не очень, – Федор немного заискивающе улыбнулся, – ну а я в долгу не останусь, табачком то ростовским угощу.
– Ростовским говоришь?
– Да уж, сподобил боженька перед отъездом отовариться немного, – тут Федор, обернулся и из вороха вещей на телеге вытащил небольшую корзинку. Пошарил в ней и вытащил оттуда небольшой мешочек с табаком. – Вот тебе солдатик, угощайся.
– А вот за табачок дядька спасибо тебе, – улыбнулся солдат, – я ведь сам из тех краев родом. И оглянувшись на караульную будку, солдат достал из кармана огрызок карандаша и зачеркнув имя Степан, приписал рядом коротко: «помер».
– Давай проезжай, не задерживай, – заорал караульный и помахал своим рукой, – пропускай все в порядке…
Бесконечна казахская степь. Пыльная дорога вьется бесконечной лентой до горизонта. Солнце жарит немилосердно. Федор недовольно кряхтит. В дороге с самого раннего утра, а до сих пор еще ни одной остановки не сделали.
– Стой, привал. Тпру.
На телегах сделаны легкие тенты от солнца. На тонкие жердочки, укрепленные по углам телег натянуты полотнища крепкой ткани. В телегах детишки вповалку среди мешков с провизией и зерном. За второй телегой сидит Саламат. Прибившийся к ним в дороге парень из местных (киргиз-казак, кайсак*).
– Саламат, эй ты где, кыргыз чертов?
– Здеся батька, ты не ругайся. Но я не кыргыз, я сарт*. Зачем встали, еще ехать надо. А там город будет, Гурьев называется. Как солнце начнет падать, так и город приходить будем. Там кушать будем, спать станем.
Саламат худощавый паренёк в драном халате, с тюбетейкой на голове возмущенно плюнул в дорожную пыль.
– Вот бисова детина, немного передохнем. Ветерок прохладный как раз подул. Деткам водицы дать, быкам передохнуть малость сами, перекус сделаем и дальше поедем, – тут Федор слез с телеги и стал развязывать мешок, – ты мне во что скажи Саламат, как тут люди, как живется можется, какие города здесь есть в кыргыз-кайсакской степи?
– Люди разные. Казак, кыргыз. Сарт есть. Богатый бай, плохой очень. Много есть верблюд, лошадь, баран. Бедный бедняк, совсем нехорошо живет, баран жок. Идет работать к баю. Бай дает немного баран. Бедняк живет тогда.
– Как и у нас в Рассее матушке, – задумчиво протянул Федор.
– Город есть, село, аул есть много, – продолжил Саламат, – Знаю город Акмолинск, там зима, очень холодно. Еше есть Аягыз совсем маленький город. Знаю Гурьев, людей много, начальник губернатор, вот такой толстый дядька, но хорошей земли мало. Говорят, батька, там, – тут парень указал куда-то вперед, твой город Аулие-Ата. Ехать тебе туда долго надо. Речки Талас, Аса. Земля хороший. Людей мало. Мне друг рассказывал.
Пока мужчины разговаривали, проснулась Марфа жена Федора. Проверив спящую младшенькую Ниночку она привычно соскочила с телеги и начала собирать нехитрую снедь.
Немногим погодя покормив мужчин, занялась детьми.
Старшенькие: Валя и Яшка уже забегали, заиграли около дороги. После долго сидения и лежания в телеге, старясь размять свои еще детские косточки. Маша, скорчив недовольную рожицу, не захотела слезать с телеги и лежала в тенечке дыша прохладным ветерком. А маленькая Ниночка проснувшись и попив теплой водицы из глиняной бутылки заботливо укутанной в тряпье, изумленно таращила свои глазенки в желто-зеленую казахскую степь и тыча пальчиком, сказала, – тама лосадки…
– Какие такие лошадки? – На голос самой маленькой дочки обернулся Федор, – эка диво, что за звери?
Глядя на неведомых двугорбых желтых зверюг, с сумками и тюками на крепких спинах, проходящих мимо наших странников в некотором удалении- Федор чесал в затылке, – Бога ж твою душу мать. Привидится же такое!
– Верблюд. Два шишка на спине- бактриан. Куча верблюд: караван идет, товар везет, – меланхолично заметил Саламат…
Солнце все ниже опускается к горизонту. Становится ощутимо прохладнее. Замолкли дети в телеге, клюет носом сам Федор, Матрена придерживая рукой корзинку с недоеденной снедью думает о чем-то о своем, о бабьем. Поскрипывает плохо смазанное колесо в телеге. Лишь Саламат, сидя за вожжами на второй телеге позади, тянет негромко что-то свое, на непонятном для Федора языке.
– О чем ты поешь Саламат? – встряхивается от дремы Федор.
– Об этой земле. О том, что по ней идут верблюды, везут товары. О том, что едем по ней мы. Ты русский, едешь строить свой дом. А я пойду дальше. Найду себе жену, куплю баранов и … – тут дорожный акын* задумался, – тоже построю себе дом и буду ездить к тебе в гости Федор…
Поздно вечером, уже, в степном городе Гурьеве, устроившись на постоялом дворе и распрягши быков Федор осматривает их и ругается, – ах ты ж язви тя в душу. Марфа подь сюды, гляди что деется.
– Не жилец, явно до утра не дотянет, – глядя на захворавшего быка выносит свой вердикт жена. – Он и днем то квелый был, прости господи. Как до города то дошел, ума не приложу. Я ему травки подкладывала разные, вот и сил чуток и оставалось. А сейчас и до утра не дотянет, забить надо. А утром мясо продадим, часть себе завялим…
Уже глубоко за полночь, сложив мясо в холодном погребе постоялого двора и договорившись с хозяином, что поутру будут торговать, Федор в кровати копается в своих вещах.
– Да спи ты окаянный, – во сне бормочет жена. На соседней широкой койке рядком лежат детишки, давно уже сопят без задних ног.
– Ладно Марфуша, не ворчи. Я сейчас, загашник свой только проверю, – Федор наконец нашаривает в скрытом на рубахе кармане кошель. Развязывает и при свете свечи высыпает на стол пригоршню монет. Среди меди и серебра ярким блеском сияют царской чеканки золотые червонцы. Пять монет, по десять рублей, да еще мелочь серебра и меди. Да четыре бумажных денежки, также номиналом по десять царских рублей. Это все что оставалось на данный момент от тех Столыпинских*, Петра Аркадьевича ещё, двух сотен рублей, который выдавали крестьянам на подъем и переселение в далекие киргыз-кайсацкие степи.
Прошло еще три недели долгого пути. По решению распределительной комиссии наших переселенцев отправили в село Поклонка. Туркестанской губернии, Аулие-атинского уезда. Где Федор посмотрев на черную землю, густую зелень и близко расположенную речушку, решил строить дом и разводить быков…
Шли годы, отгремела первая мировая. Пришла революция. А наши переселенцы жили, трудились и растили детей. Когда они выросли и разбежались кто куда, Марфа похоронив мужа, перебралась в город вместе с Ниной. Самая младшая из детей поступила учиться в Москву. Еще до войны. Там и осталась работать. А уже после Победы она встретила своего Григория. Демобилизованного, по случаю ранения и победы. И сразу вышла за него замуж. Потом, когда родилась дочка Натали они вместе с мужем решили вернуться в родной Джамбул (бывш. Аулие-Ата) из голодной и холодной послевоенной Москвы
Немногим позже, уже на родине, родился и сын Владимир. Дочь пошла по стопам матери, получила инженерное образование и стала преподавать технические специальности. Сын стал электриком. И в свое время, уже Наталия Григорьевна в бытность свою замужем за простым советским инженером Аркадием, родила двух девочек: Алинку и Полинку. Старшая их которых, Аля, и стала матерью моих детей, и моей женой соответственно…
Примечание автора:**
*Паспорт. Ходаческое свидетельство (свидетельство ходока). Проходное переселенческое свидетельство, – официальное документы, выдаваемые переселенцам с указанием края и местности куда переселяться.
*Киргиз-казак, кайсак, – Так именовались все народы, преимущественно казахи, проживавшие на территории современного Казахстана, на период начала 20 века.
*Сарт, – так называли местные узбеков которые жили на территории Казахстана.
*Аграрная реформа Петра Столыпина началась с царского указа от девятого ноября шестого года. Где крестьянам впервые давался ряд свобод, в частности на свободное поселение. Что привело к росту внутренней миграции по стране, чем не преминули воспользоваться власти и начали активное заселение земель за Уралом и в Казахстане.
Переселенцы освобождались на долгое время от налогов, получали в собственность участок земли 15 га на главу семьи, получали денежное пособие в сумме 200 рублей (по различным источникам от 100 до 200 рублей царской чеканки) на семью, при том мужчины освобождались от воинской повинности.
Русское поле. Время шакалов
Во тьме ночи мерзко залаял трусливый пес. Он чувствовал запахи, доносящиеся с поля: запахи мертвечины, крови, пороха и дыма пожарищ. Его с самого вечера тянуло туда. Но он боялся. До глубокой ночи были слышны стоны, крики раненых и умирающих. Потом все смолкло. Лишь треск догорающих пожаров и дым тянулись над ночным полем. Три часа ночи – время шакалов и мародеров Шакалы в здешних местах не водятся, а вот мародеры, тут как тут.
Их несколько, воровато оглядываясь, вздрагивая от каждого шороха, они обкрадывают тела. Преимущественно французские, снимая с офицеров золотые награды и украшения, не брезгуют и солдатами, шаря по их карманам и выуживая оттуда небогатую мелочь. Хотя во тьме не видно и под грязные мародерские руки попадают и русские тела. Солдат, офицеров и ополченцев погибших сегодня днем на ратном поле. Шаря по телу павшего офицера, мародер невольно ухватился за нательный крестик. Сорвав его и рассматривая под слабым светом самодельного факела, «ночной тать» пробует его на зуб, – золотой, – и довольно прячет в карман…
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
