скачать книгу бесплатно
* * *
Верно говорят: «Глаза страшатся, а руки делают».
Теперь они сидели на берегу и не спеша потюкивали топорами, подгоняли зарубы, выкладывали всяк свою клетку, метили короткие бревнышки, чтобы потом на месте, под катером, сразу без задержки можно было отыскать «родной», по зарубе катыш.
К Стрежневу незаметно опять пришло доброе ровное настроение: и топор был хорош – а во всяком инструменте Стрежнев знал толк, он не только плотничать, а и столярить мог – и бревна хороши, ровные – сам выбирал. Да и ругать их теперь было не за что. Да и некому. Линейный еще пропадал в затоне, а главный тоже больше не появлялся. До катера ли ему!
Так и работали пока одни.
В полдень на вытаявших гривах бродили вокруг них любопытные грачи, подходили поближе, наблюдали. Юрко сновали по свежей щепе скворцы, что-то выискивали там, старались заглянуть под низ щепок.
А река чернела, тяжелела, как перезрелая грозовая туча. Теперь она вся была сплошь мрачно-синяя, и от этого даже на берегу стало как будто темнее, неприветливее. В полдень кое-где на чумовом льду уж поигрывали, забились в солнечном блеске промоины, и возле этих промоин подолгу стояли в неподвижности вороны, будто собирались нырнуть под лед и все не решались, переминались с ноги на ногу…
Однажды утром увидел Стрежнев недалеко от катера возле дороги свежую с красными буквами табличку: «Проезд и проход запрещен».
– Шабаш, Семка, отрезало! – кивнул он Семену. – Теперь и в чайную не сходишь. Пост нам пришел.
– Да, отошла коту масленица. Видно, уж когда своим ходом…
Стрежнев слегка улыбнулся.
Однако изредка через речку люди еще ходили.
Наконец они кончили зарубы, сложили вокруг катера семь ровных клетов, полюбовались. Все было ладно. Разминая ноги, походили возле, прикидывая, как поднимать, где упирать домкраты.
– Щепок-то, как после путных плотников, – сказал Семен.
Вся луговина вокруг катера и вправду пестрела белой щепой, резко, скипидарно попахивало этой отходящей в тепле ядреной древесиной.
Теперь надо было добывать где-то домкраты, нужны были люди крутить их… Но где возьмешь?
Линейного все не было, не было никого и из главной конторы. И вдруг пришел председатель месткома Горбов.
В тяжелом длинном пальто с широким каракулевым воротником шустрый Горбов быстро прошел мимо катера, не взглянув на него. Сунул обоим руку, спросил:
– Ну, как, братцы, лечим или калечим?
– Тяжело с леченьем-то, Андрей Семеныч: ни рабочих, ни инструменту. Ведь голый берег… – ответил Стрежнев.
И он хотел рассказать, что вот нужны домкраты, люди… Но Горбов, перебил его:
– Ничего, ничего! Вы народ дотошный, все сделаете. С такими орлами да не отремонтировать? Вот через недельку такой ли красавец будет стоять, не налюбуешься. – И тут он, как бы украдкой, взглянул на катер и надел перчатки. – Подкрасите, подмажете, – на воде и не узнаешь!
И снова удивил обоих: быстро вышел на дорогу и, не оглядываясь, покатил обратно, к бору. Не понять было, зачем и приходил.
Стрежнев как оглушенный долго глядел ему вслед, наблюдал, как он, удаляясь, уменьшался, то оседал за гривами, то вновь показывался во весь рост, и длинные полы пальто развивались, хлестали по мокрым голенищам его блестящих на солнце сапог.
Оправившись, как от шока, Стрежнев зло сплюнул ему вслед, сказал:
– Шел бы с багром!..
– А где его нашли? – спросил Семен.
– Да где! Всю жизнь здесь околачивается: был завхозом в школе, потом директором Дома культуры, теперь вот в сплавную перекинули. Андрей Иваныч-то уехал, перевели в трест. А этому везет – всю жизнь не работает, и всю жизнь какие-то должности ему придумывают. Одно время воспитателем в общежитии числился. Воспитатель!.. В шею гнать! Да вот только до первого собрания…
До вечера они ничего толком не делали. И говорили мало. Обоим Горбов, будто отбил руки.
Стрежнев снова злился: и линейного нет, и не звонят, и вода начала прибывать – лезет вон из-подо льда на берег…
Они ждали темноты, лишь бы день сбыть. От безделья прибрались в рубке. Когда вымели окурки из машинного и собрали ключи, обоим стало вроде полегче. Тогда и пошли.
Федора застали возле брандвахты на льду. Вместе с женой они окалывали у борта лед – пробивали пешнями вокруг корпуса борозду: прибывающая вода могла разломать схваченные льдом старые борта брандвахты.
– Из затона не звонили? – спросил Стрежнев с палубы.
Федор задрал голову.
– Нет, не слыхать… – задыхаясь, устало ответил он. Стрежнев звякнул о палубу топором, сказал:
– Прибери, один пока у себя оставили. Мало ли что…
Они поднялись в свою каюту и тут же молча легли спать.
2
С утра Стрежнев сделал первое дело: за кормой катера воткнул на урезе воды тальниковую палочку – метку.
Вода за ночь прибыла больше чем на четверть, – теперь и дураку было ясно, что скоро она доберется по луговине и до катера. Надо было что-то решать. И первое – звонить в затон: там домкраты, дубляж, люди… Но это значило – кланяться, жалобиться начальнику. Здесь-то и было для Стрежнева самое больное место.
А переломить себя он не мог, да и не хотел. Ведь с момента отъезда и по сей день шло как бы упорное молчаливое соревнование его с начальником. Если в первые дни Стрежнев боялся, что тот позвонит, то теперь он ждал этого звонка. И ждал по-новому. Однако напрасно.
Сидя на осине, он еще надеялся, что вдруг объявится линейный или еще кто-нибудь, и все разрешится. И тогда он мог бы держать свою прежнюю марку – для видимости сопротивляться.
Но вода подгоняла, надо было идти звонить первым, а это значило изменить самому себе.
Семен что-то стучал в машинном, а Стрежнев в беспокойстве сходил поглядел еще раз на метку, но ничего не прибыло: не прошло еще и часу.
Он опять было сел, но тут же встал, решительно хлопнул рукавицами, сунул их на борт катера, крикнул:
– Семен! Оставайся, пойду в контору. Надо за шиворот кого-то брать! Это не дело. Доиграются – утопят, а потом нам же бока и наломают… Чего там стучишь? Брось!.. Теши хоть клинья под борта, с клеток-то подбивать…
Ходьба по оттаивающим после ночного мороза гривам несколько успокоила Стрежнева. Он пошел медленнее: надо было обдумать, с чего начинать, как держать себя в конторе. По делу-то следовало разносить всех налево и направо, идти к главному механику, к главному инженеру… И Стрежнев мысленно представлял себя то в том, то в другом кабинете, а дальше что-то не получалось. Он видел, как встает ему навстречу и с улыбкой протягивает руку главный инженер. Внимательно слушает, а говорит вежливо, спокойно… Как тут будешь кричать?
Потом виделся главный механик – Илья, уже лысый, всегда задумчивый и как бы обиженный. Этого не прошибешь ничем. Все понимает, во всем сочувствует, но ничем никогда не поможет, словно стесняется сделать добро. Какой-то обтекаемый во всех случаях жизни человек. Идти к нему не хотелось. Ведь оба всю жизнь помнили, как тонули тогда в затоне, как потом вызывал начальник – еще не Яков – и Стрежнев дорогой просил Илью сказать, что не сработал, мол, телеграф: вместо «полного назад» так и осталось «полный вперед».
Но в кабинете у начальника Илья скромно промолчал. И Стрежнева сняли с катера. Две навигации потом плавал он матросом. С тех пор и разошлись их с Ильей дорожки. Оба старались как можно реже встречаться. Во всем затоне знал об их отношениях только Федор.
Вспоминая то лето, Стрежнев неожиданно поразился, как давно это было и как быстро пролетело время. Даже не верилось, что оба тогда были еще почти мальчишками, а теперь вот и на пенсию – старик! Так это и есть жизнь? Вся тут? Уж больно мало…
И вдруг Стрежнев остановился, он нечаянно понял, почему ему не хочется идти в контору: «Вот оно что… Получается, начали с аварии, а теперь и конец – авария!
Та-ак… И опять Илья. И снова он оставит меня в дураках! Вот поэтому и жизнь кажется маленькой – от этого маленького, незаметного, но себе на уме человека! Нет, нет, только не к нему…»
А вокруг разливалась, копошилась весна. Задумавшись, Стрежнев чуть не наступил на зазевавшегося куличка. Кулик, видимо, по-настоящему еще не опомнился после изнурительной дальней дороги, испуганно вскрикнул и зачастил остро-пестрыми крыльями над самой водой лога. Стрежнев, вздрогнув от неожиданности, как бы в оправдание своего испуга, любовно, потихоньку обругал кулика.
Шагах в десяти выбежала на тропинку красивая черно-белая птица, чибис-пигалка. Она, будто заигрывая, то дожидалась Стрежнева, то опять пускалась по тропе, без конца оглядываясь хохлатой головой. Стрежнев все шел и шел за ней и незаметно стал улыбаться, приговаривая: «Беги, беги… а то оторву вот хохол».
По обе стороны дороги на спокойной воде нежились мягкие белые облака, и всюду просыхала, прозрачно парила на гребнях грив прошлогодняя немощная травка.
Стрежнев, как спугнул кулика, свернул с тропинки влево к удобному пеньку, сел на него, у самой воды, и стал глядеть вокруг.
Он глядел на воду и думал: «Там затон, катер, начальник – а здесь вот, весна, солнышко. Надо краску, олифу, сварщика… А я вот сижу, греюсь и вместе со мной греются кулички, жаворонки, пигалки… И у них нет никакой заботы. А чем хуже я?
Приваливало уж к полдню. Когда Стрежнев встал и пошел, у него совсем никакого зла ни к кому не было. Он дошел до самого бора; стал подниматься к конторе, а внутренне так и не собрался, ни на что не решился.
В конторе все ходуном ходило. По лестницам носились мастера, инженеры, трясли какими-то бумажками, на ходу подписывали их, кидались к телефонам, кричали, хлопали дверями…
Стрежнев после лугов поначалу даже оторопел, растерялся, пока не понял: весна, горячка – у всех дел по горло. Надо ремонтировать боны, завозить такелаж, отзывать из отпусков рабочих, отправлять бригады на сплав… Весенний угар! Так бывало всегда, перед каждым вскрытием Унжи.
И Стрежневу стало как-то неловко за себя, за свой катер, за то, что самого нынче по-настоящему не захватила, эта радостная суета…
Он надеялся, что увидит главного инженера где-нибудь в коридоре, тот сам подойдет, и тогда завяжется разговор.
Но, странное дело, народ попадался какой-то все незнакомый, молодой, хорошо одетый. «Молодые инженеры», – подумал Стрежнев.
Поразил его мастер рейда. Это был молодой инженер, присланный три года назад из Москвы отрабатывать после института. Все три года он просился обратно, но его не пускали. И человек, которому не было еще и тридцати, пропадал прямо на глазах. Нынче он стал еще хуже: шел расхлябанной походкой, некрасивое, по-козлиному длинное серое лицо его было постно и имело такое выражение, будто человек ненароком хватил кислоты и все нутро у него начисто выболело.
«Ох, путаники… – выругал Стрежнев не то инженеров, не то тех, кто их здесь держит. – Отпустили бы давно, раз ему в министерство надо. И чего неволить, неужели не видно, что из него работника не выйдет: третий год, как тень ходит. Еще умрет тут, даст заботы…»
Стрежнев скорее пошел наверх. И хорошо сделал: там сразу же попались знакомые сплавщики, мастера. Здоровались, спрашивали, закуривали… И Стрежнев поотмяк душой.
Но тут же снова все побежали по своим спешным делам, и Стрежнев опять остался одни. Он ринулся было к главному инженеру. Но того не оказалось – был у директора.
А Стрежнев не мог уже ждать – побежал снова в низ в отдел кадров, с твердым намерением плюнуть на все, звонить в затон. Но только он взялся за трубку, как услышал сзади:
– Вот он!..
Стрежнев обернулся. В дверях стояли линейный и сам Чижов из затона.
– Ну, кому хотел звонить? – спросил, подходя, начальник.
Был он сегодня приветлив и весел чего Стрежнев никак не ожидал.
– В затон, – ответил Стрежнев.
– Говори так.
– Да что, Василий Иваныч! – загорячился Стрежнев. – Ни котельщиков, ни сварщиков, ни домкратов!.. Чай, поднимать надо! Топит!.. Что вы на самом деле, кинули на пустоплесье и ладно! Голыми руками не сделаешь…
– Ну, ну, ладно, – улыбнулся Чижов, – собирайся, поедем. Все тебе привезли. Пошли поглядим, что там у вас.
Возле конторы стояла машина. Начальник сел в кабину, Стрежнев залез в кузов. Там валялись два домкрата, согнутый корытом дубляж, мешок с углем, спасательные круги и нагрудники, паяльная лампа…
Как только остановились возле катера, начальник выскочил на луговину, немного поглядел на катер и сразу же сказал:
– Ну, давайте поднимать.
– Сейчас? – удивился Стрежнев.
– А чего ждать?.. Нас как раз четверо. По двое на домкрат, и пошло…
– Ну, давайте, давайте, сейчас зарядим… – не переставал удивляться Стрежнев.
Он оживился, подтаскивал припасенные подкладки под домкраты, Семен тем временем сбрасывал с катера ломы, запасные рукавицы для начальника.
Мигом зарядили домкраты под скулы катера и начали выхаживать.
Стрежнев крутил в паре с линейным, а Семен с начальником.
Сначала шло легко, только успевай перетыкать ломы в отверстия домкратов.
– Веселей, веселей, Николай Николаич! Отстаете!.. – шутил Чижов.
Сам же налегал на лом изо всей силы, даже из пальто выбился, бросил на гриву, остался только в кителе.
Стрежнева брала одышка, но он не хотел поддаваться и вместе с линейным бегал бегом. Нос катера медленно отрывался от шабашки, а крутить становилось все тяжелее. Стрежнев никак не ожидал такой прыти от начальника: «С чего бы это, такой добрый? Не подвох ли опять какой?..»
Когда днище катера приподнялось над шабашкой четверги на две, Чижов сказал:
– Хватит, оставьте на завтра!.. – Тяжело дыша, он взял Семена за полу. – Дай-ка фуфайку, погляжу…
Когда вылез из-под катера, вслух подумал, ни на кого не глядя:
– Шабаш, видно, этому катеру. Уездили. Списывать придется… Дубляж ставить тоже не больно ладно. Да еще на перевоз, людей возить… Ладно, варите. Поглядим…
– Так, а где сварщик-то? – вскипел Стрежнев, Чижов растерянно поглядел на него.
– А и у нас нет. Самим в затоне не хватает, в три смены варим.
Он опять задумался, потом повернулся к линейному, сказал:
– Вот что, Олег Павлыч, надо будет здесь взять, в гараже, Степана. Он хорошо варит, и катера, говорят, варил… Да, так и сделаем. Я скажу главному. А ты сходи к нему завтра с заявкой. Ну, поехал. Вон уж солнышко-то за крест задевает. Засветло до дому добраться бы… Дорогу совсем развезло. Грузите лишнее на машину, круги старые бросайте… Чего еще, говорите, пока не уехал…
– Так ведь людей надо, поднимать-то, – сказал Стрежнёв.
– Надо… и крепких ребят, – ответил Чижов. – Одышка здесь берет. А вот что! Федора с брандвахты попросите.
– Так нам совестно просить-то уж его: топоры давал, бревна пилить подсоблял, – сказал Стрежнев и украдкой глянул на начальника. – Чего ему бесплатно-то чужое дело ломить. Чай, у него брандвахта, окалывать надо. Да и еще человека до пары нужно.
