скачать книгу бесплатно
– Вот тебе, Василий, тридцать копеек на дрожжи, – сказал поп и вручил мне столбик медных копеечек, завёрнутый в белую бумагу.
Я положил этот столбик в карман и деньги пересчитал лишь тогда, когда стал расплачиваться за дрожжи. И что ж бы ты думал? Оказалось, что поп дал мне не тридцать копеек, а только двадцать девять».
…Мечтой всех правителей было сделать копейку полновесной монетой. Небезызвестный первый секретарь ЦК КПСС Н. С. Хрущёв, проводя денежную реформу 1960 года, похвалялся тем, что за обронённой копейкой люди будут наклоняться. Не вышло! Ну а к чему мы пришли сегодня, можно, по-видимому, и не говорить: сейчас люди не подбирают и обронённый рубль, на который нельзя купить даже коробку спичек[3 - В газете «Аргументы и факты» (2021/34, стр. 43) читаем: «Сейчас в торговле монеты ниже 1 руб. практически не используются, да и ЦБ некоторые из них уже не выпускает. Поэтому, возможно, что монеты номинала ниже 1 руб. просто прекратят хождение».].
Железная маска
В один из серых, пасмурных дней сентября 1698 года перед подъёмным мостом Бастилии остановилось с десяток вооружённых всадников. Капитан Сен-Мар, командир отряда, вызвал стражу, предъявил ордер, и мушкетёры, окружавшие портшез с чёрными занавесками, вступили во внутренний двор главной королевской тюрьмы.
Узник, доставленный в закрытом портшезе, казался немым. Его лицо закрывала маска, выкованная из железа и отделанная чёрным бархатом. Согласно предписанию короля, его заключили в один из самых глухих казематов Бастилии.
О человеке в железной маске тюремное начальство знало только то, что прибыл он с острова Сен-Маргерит, а до этого содержался в крепости Пиньероль, на юго-восточной границе Франции. С новоприбывшим запрещалось разговаривать и выполнять какие-либо его просьбы. В полном безмолвии заключённый провёл долгие пять лет и умер в феврале 1703 года. Его похоронили на тюремном кладбище Сен-Поль. В камере расковыряли стены и разобрали полы, чтобы не осталось каких-либо надписей или спрятанных записок.
Со временем судьба таинственного узника породила массу легенд. О «железной маске» написан не один десяток книг.
Самой известной из них стал роман А. Дюма «Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя». Кто из русских читателей не знаком с ним? Но мало кто подозревает, что Франция эпохи Людовика XIV не была оригинальна в одном из жесточайших изобретений изощрённого человеческого ума.
…Великому русскому князю Василию III наследовал его сын Иван, получивший позднее прозвище Грозный. Но у Василия Ивановича имелись братья – Юрий Дмитровский и Андрей Старицкий, которые были не прочь похозяйничать в Московском государстве вместо малолетнего Ивана IV. Предвидя это, Василий III назначил регентшей мать его Елену Глинскую, которая должна была опираться на совет из семи бояр, получивший название «Седьмочисленная комиссия».
Противники этого совета и регентши всячески подталкивали братьев Василия III на борьбу за престол, но те были довольно пассивны, опасаясь ввязываться в междоусобицу. Тем не менее отношения между центральной властью и удельными князьями оставались довольно напряжёнными. Поэтому, когда Юрий Дмитровский умер (1537), окружение Елены Глинской вздохнуло с видимым облегчением.
Андрей, оставшись без брата, сразу почувствовал, что соотношение сил резко изменилось не в его пользу. Боясь опалы, он заперся в Старице. По совету ближайшего к ней человека, конюшего И. Ф. Овчины, Елена велела вызвать Андрея в Москву, чтобы расправиться с ним.
Удельный князь понял манёвр правительницы и отказался явиться в столицу, но при этом сделал непростительную ошибку. Чтобы убедить Елену в своей лояльности, Андрей отправил на государеву службу почти все свои войска. Центральное правительство тотчас воспользовалось оплошностью конкурента.
К Старице скрытно двинулась московская рать. Известие об этом Андрей получил ночью и опрометью бросился в Торжок. Оттуда он мог уйти в Литву, но вместо этого повернул к Новгороду. С помощью новгородцев Андрей надеялся одолеть Овчину и покончить с его влиянием на Елену.
«Князь великий мал, – писал беглец новгородцам, – держат государство бояре, и яз вас рад жаловати».
Не получив решительной поддержки Великого Новгорода, Андрей не решился вступить в схватку с московской ратью. Положившись на обещания Овчины, он отправился в Москву, чтобы испросить прощения у невестки. Но как только удельный князь явился в столицу, его схватили и «посадили в заточение на смерть».
По всей дороге от Москвы до Новгорода были расставлены виселицы, на которых вешали дворян, принявших сторону «бунтовщика». На самого Андрея Старицкого надели «шляпу железную», тяжёлую и громоздкую, и за полгода уморили в тюрьме. Так узник и умер в железной маске, более чем на полтора столетия опередив этим новшеством безымянного французского собрата. Молодое московское государство оказалось в этом отношении впереди Европы всей.
Но коварная правительница ненадолго пережила своего главного соперника. Её ненавидели за узурпацию власти. О ней распространяли всякие байки, вплоть до того, что она отравила своего мужа. За связь с Овчиной Телепнёвым Елену называли блудницей и прелюбодейкой. Говорили о том, что правительница своим поведением порочит власть и подрывает доверие к престолу. Словом, не на своём месте она сидит.
Кончились эти разговоры и пересуды тем, что в ночь с 3 на 4 апреля 1538 года Глинская скоротечно умерла. Правительницу в этот же день (!) отпели и погребли в Вознесенском монастыре Кремля. Такая поспешность с захоронением Елены Русской вызвала вопросы как у её современников, так и у потомков. В середине XX столетия было установлено, что её медленно травили парами ртути (в останках владычицы было обнаружено ртути сверх всякой меры).
Правила Глинская пять лет. Её старший сын – в десять раз больше. Но конец был тот же – последних Рюриковичей травили систематически и беспощадно.
Кстати. Интересная деталь. Русские современники Ивана IV об отравлении Елены не знали (конечно, кроме тех, кто это сделал). А за границей об этом были хорошо осведомлены: об убийстве великой княгини писал С. Герберштейн, автор «Записок о Московии», дважды посещавший русскую столицу. Но в 1538 году он находился в Вене. А это свидетельствует о том, что российская оппозиция имела связи с Западом, заинтересованным в ослаблении восточного соседа. Неслучайно тот же Герберштейн назвал умерщвление Елены «справедливой местью».
Пророк
В миниатюре «Елена Русская» упоминалось о некоем Василии Немчине, объявившем новгородцам о рождении великого князя Василия III сына Ивана и предрёкшем трагическую судьбу Новгорода. Этот прорицатель жил в последней трети XV и первой XVI столетий. Значительную часть этого периода провёл на территории современной Белоруссии, входившей в состав Великого княжества Литовского, поэтому на Руси получил прозвище Немчин – то есть из немцев, иностранец.
Известность прорицателя Немчин приобрёл в Московской Руси, и это неслучайно: большинство его предсказаний касалось будущего России, при этом весьма отдалённого будущего. Что же сулил этот провидец нашей стране?
«Страшная бесовская сила возникает под красными стягами». Руководить этой силой будет человек с «непокрытой головой», который потом «долго будет лежать в хрустальном гробу между небом и землёй». Этот человек заменит собой молитвы и иконы. С ним в страну придут резня и кровопролитие, страшные и бессмысленные. После «семи десятков лет мерзости и запустения бесы побегут с Руси, хотя и будут переодеваться в овечьи шкуры, оставаясь хищными волками».
Немчин утверждал, что «сатанинская империя» будет существовать до тех пор, пока будут живы три старца, которые «держат её, как Кощеи». Как только последний из них умрёт, держава сразу развалится.
Кто же эти старцы? Гадать долго не приходится – они всегда были на виду: В. М. Молотов (1890–1986), Г. М. Маленков (1902–1988), Л. М. Каганович (1893–1991). Последний скончался в июле указанного года, а уже в августе произошёл путч ГКЧП, который стал отправной точкой развала СССР.
Указал Немчин и на несчастья, которые должны были предшествовать распаду великой державы: трёхкратное столкновение русского народа с «чёрными бедами». И мы пережили их. Это взрыв в 1986 году на Чернобыльской АЭС («Чернобыль» – «Чёрная быль»), конфликт в 1988 году в Нагорном Карабахе («Карабах» – «Чёрные холмы»), эпидемия загадочных детских болезней в Черновцах (1989).
Свои пророчества Немчин записывал в «книгу». В ней неоднократно упоминается о горцах, которые принесут России страшные разрушения, а также о «большой войне креста с полумесяцами». Последнее нам, по-видимому, ещё предстоит.
Предсказания Немчина, к нашему несчастью, оказались настолько точными, что рукопись его до сего дня находится под запретом – доступ к ней закрыт духовными властями, допускаются к ней немногие (например, Павел Глоба). Поэтому в печать просачиваются сведения только об уже сбывшихся предсказаниях Василия Немчина. О том, что напророчествовал Немчин XXI веку, молчок.
Отсюда можно заключить, что властям (духовным и светским) есть что скрывать. И это укрывательство «книги» великого пророка началось не сегодня, а с царя Ивана IV, запретившего распространение рукописи Василия Немчина. С тех пор минуло более четырёх с половиной столетий, а запрет действует.
Вот это царь! Вот это Грозный!
Что же, перейдём непосредственно к нему, к его деяниям и его жизни.
«Шуйское царство»
После смерти Елены Глинской власть в стране захватили бояре, среди них главенствовали Шуйские. Первое, что они сделали, – арестовали любовника погибшей государыни И. Ф. Телепнёва-Оболенского и уморили его голодом. После этого Василий Васильевич Шуйский принял титул наместника Московского. К двум представителям в Думе рода Шуйских было добавлено ещё столько же, и расправа над сторонниками восьмилетнего великого князя была продолжена.
Осенью 1538 года взяли под стражу князя И. Ф. Бельского, а свиту его разослали «по сёлам». Выслали из Москвы боярина М. В. Тучкова, а дьяка Фёдора Мишурина обезглавили. Позднее царь с содроганием вспоминал об этом периоде своей жизни: «Князья Василий и Иван Шуйские самовольно навязались мне в опекуны и так воцарились. Нас же с единокровным братом моим, свято почившим в боге Георгием, начали воспитывать как чужеземцев или последних бедняков. Тогда натерпелись мы лишений и в одежде, и в пище. Сколько раз мне и поесть не давали вовремя. Ни в чём нам воли не было, но всё делали не по своей воле и не так, как обычно поступают дети.
Припомню одно: бывало, мы играли в детские игры, а князь Иван Васильевич Шуйский сидит на лавке, опершись локтем о постель нашего отца и положив ногу на стул, а на нас не взглянет – ни как родитель, ни как опекун и уж совсем ни как раб на господ».
Ни политика, ни хозяйственная деятельность И. В. Шуйского не интересовали, «прославился» он… воровством, которое проходило на глазах десятилетнего подростка: «Что сказать о доставшейся мне родительской казне? Всё расхитили коварным образом: говорили, будто детям боярским на жалованье, а взяли себе, а их жаловали не за дело, назначили не по достоинству. Бесчисленную казну деда нашего и отца нашего забрали себе и на деньги те наковали для себя золотые и серебряные сосуды и начертали на них имена своих родителей, будто это их наследственное достояние. А известно всем людям, что при матери нашей у князя Ивана Шуйского шуба была мухояровая зелёная на куницах, да к тому же потёртая. Это и было их наследство».
Бояре
Конечно, сирот не баловали, но едва ли держали в чёрном теле и морили голодом – чего-чего, а снеди в кремлёвских закромах всегда было с избытком. Царь с присущей ему лживостью явно преувеличивал тяготы детства. Ивана, как натуру крайне самолюбивую и эгоистичную, больше угнетало другое – сдерживание его рано проявившегося своеволия и амбициозное представление о своей значимости, о чём он и проговаривается в своих сетованиях: «Кто же может перенести такую гордыню? Как исчислить подобные бессчётные страдания, перенесённые мною в детстве?» А главное – от кого? От его же рабов! (Мать успела внушить ребёнку эту «непреложную» истину.)
…Дорвавшись до власти, бояре разворовали казну великих князей, захватили имущество и земли (с крестьянами) арестованных и казнённых, покушались на владения бывших правителей. Жадность и беспринципность новых хозяев страны вызвали внутренние свары, пагубно отражавшиеся на общем состоянии государства. В Москве стало неуютно даже иностранцам, находившимся на привилегированном положении. От «великого насилия бояр» бежал из страны итальянский архитектор Петрок Малый. А Никоновская летопись так подвела итоги четырёхлетнего правления Шуйских: «И многу мятежу и нестроению в те времена быша в христианьской земле, грех ради наших…»
Великого князя-отрока поддерживала церковь. В 1539 году Шуйские добрались и до неё, отстранив от митрополичьей кафедры святителя Даниила – блистательного книжника, неутомимого борца с ересями, человека, способствовавшего появлению на свет Никоновской летописи, фундаментального памятника русской истории.
Следующим митрополитом стал Иоасаф, человек кроткий и добрый, но с «изюминкой». Уже на следующий год после избрания он устроил бескровный переворот. Митрополит и бояре, верные молодому государю, явились к нему с ходатайством о прощении Ивана Бельского. Получив согласие, они двинулись в тюрьму. С освобождённым узником заговорщики явились в Думу и усадили Бельского на высшее место.
В Думе в это время главенствовал Иван Шуйский. Ошеломлённый дерзостью противников, он отказался участвовать в дальнейшем заседании. Получилось, что он добровольно уступил власть. Тут же было сформировано новое правительство во главе с И. Ф. Бельским.
Весной 1541 года перед этим правительством встала задача очередного отражения набега крымского хана Сахиб-Гирея, поднявшего в поход всех боеспособных мужчин. В нашествии участвовали турки с пушками и пищалями.
Сахиб-Гирей ставил своей задачей не просто пограбить русские земли и взять полон, но «потребите христианство». Малолетнему великому князю Ивану крымский владыка писал «с великим возношением»: «Приду на тя, и стану под Москвою, и роспущу войско твоё и пленю землю твою».
Угроза нашествия была настолько высока, что летописец сравнивал её с вторжением в пределы Руси полчищ Тимура. Но правительство Бельского не растерялось. Москва начала деятельно готовиться к схватке с противником.
Нарушая сложившуюся «традицию», великий князь не бросил Москву, не отъехал на север, что осудили многие, привыкнув уже к противному. Бояре говорили, что во время подобной опасности «великие князи в городе не сиживали». Напоминали о бегстве Василия Дмитриевича от Едигея и вопрошали:
– А нынеча государь наш князь великий мал, а с малыми детьми как скоро ездити?
С боярами не согласился митрополит Иоасаф, напомнив о другом случае – нашествии Тохтамыша:
– Князь велики Дмитрий с Москвы съехал, а брата своего и крепких воевод не оставил, и над Москвою каково сталося?
А далее (согласно Воскресенской летописи) случилось следующее: «Князь велики, выслушав речи у отца своего Иоасафа митрополита и у бояр, и призвал к себе прикащики городовые и велел запасы градские запасати, пушки и пищали по местам ставите, и по воротам, и по стрельницам, и по стенам люди расписати, и у посада по улицам надолбы делати. Людие же градские с великим хотением начаша прилежно делати, а меж себя завещаша за святые церкви, и за государя великого князя и за свои домы крепко стояти и головы своя класти».
Конечно, одиннадцатилетний князь не мог руководить обороной города, не мог отдавать конкретных распоряжений, но сам факт его присутствия в Москве вдохновлял горожан, вселял уверенность в своих силах. Решимость властей защищаться передалась жителям столицы, которые энергично готовились к отпору противнику.
Ситуация в сравнении с 1382 годом разительно изменилась: власти не пасовали перед надвигавшейся угрозой, москвичи не бунтовали, не метались в панике, а с воодушевлением готовились к встрече с вражескими ордами. Войсками командовали князь Дмитрий Бельский и дьяк Иван Фёдорович Курицын. К ним доставили письмо великого князя, который призывал ратников постоять за Москву и Русь. Одиннадцатилетний подросток обещал вписать имена всех, кто не вернётся с полей сражений, в поминальные книги, и тогда жёны и дети погибших будут его ближними.
Письмо Ивана Васильевича зачитывалось по полкам и оказало небывалое воздействие на воинов. Видавшие виды бойцы, слушая его, плакали и кричали:
– Мы не бессмертны, умрём за Отечество! Хотим пить чашу смертную с татарами за государя!
Это был первый опыт агитации такого рода и первое письмо из известных историкам литературных произведений Ивана Грозного.
Нашествие Сахиб-Гирея отразили. Но пока И. Ф. Бельский был поглощён заботами о сбережении территории великого княжества, Иван Шуйский подготовил антиправительственный заговор. Среди ночи 3 января 1542 года Иван Фёдорович был арестован. Затем заговорщики пошли в подворье Троицкого монастыря, где находился Иоасаф, и «мало его не убиша». Главу церкви спас игумен Алексей, прикрыв митрополита иконой чудотворного Сергия. Заговорщики дважды врывались в опочивальню великого князя в поисках его сторонников.
Днём проходила расправа. Бельского выслали в Белоозеро. Но, учитывая опыт противостояния с ним, Иван Шуйский направил следом убийц. И вчерашнего победителя татар без суда и следствия удавили в тюрьме. Митрополит Иоасаф был лишён сана и сослан в Кирилло-Белозерский монастырь.
Волчонок
Мужал княжич быстро. В 12 лет он ещё пугается толпы, которая в поисках митрополита Иоасафа ворвалась в его спальню. Но уже с группой сверстников разъезжает по московским улицам и с тайным сладострастием давит лошадью зазевавшихся прохожих. Любит издеваться над животными, выбрасывая их из окон теремов или обваривая кипятком.
Бояре на «шалости» великого князя смотрели сквозь пальцы: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы им не мешало оспаривать власть друг у друга. Как сообщает летопись, Иоасаф был избит сторонниками Шуйских. Его лишили сана и выслали в отдалённый монастырь. Причиной столь дерзких действий в отношении главы Русской церкви было то, что митрополит был ставленником Бельских и находился в «приближении» и «в первосоветниках» у государя. То есть просто по-отечески относился к подростку.
С удалением Иоасафа встал вопрос о новом главе церкви. На исходе зимы 1541/42 годов в Москву был приглашён архиепископ Новгородский Макарий. 16 марта его избрали митрополитом всея Руси. За Макарием в столицу явились те, с кем он собирал великие Четьи-Минеи, в том числе Сильвестр. Оба сыграли в дальнейшем большую роль в воспитании и образовании Ивана, особенно первый их них.
Четьи-Минеи – 19 фолиантов огромного размера, общее число их страниц – 13 528. Это первая на Руси духовная, литературная и историческая энциклопедия. Кроме того, святитель Макарий был безоговорочным сторонником твёрдой верховной власти. Ещё в 1537 году он поддержал Елену Глинскую, возглавив оборону Новгорода от войск Андрея Старицкого. Так что с кандидатурой Макария на митрополичий престол Шуйские здорово просчитались, но поняли это поздно.
9 сентября 1543 года на заседании Думы в присутствии Ивана был избит и изгнан из дворца Фёдор Воронцов, к которому отрок был очень привязан. По мольбе Ивана к Шуйским отправился митрополит просить, чтобы не убивали любимца великого князя. Воронцова пощадили, но с самим Макарием обошлись весьма непочтительно: «Фома Петров, сын Головина, на манатью[4 - Манатья (церк.) – монашеская мантия.] наступил и манатью на митрополите подрал» (ПСРЛ. Т. 13, с. 443).
Псари по приказанию Иоанна хватают князя А. Шуйского. Рисунок Дмитриева-Оренбургского
В ответ на это показное оскорбление Макарий спровадил великого князя из Московии. Официально Иван ехал на богомолье в Троице-Сергиев монастырь. С 16 сентября до конца декабря великий князь кружил по окрестностям столицы, питаемый нравоучениями лиц, подобранных с этой целью митрополитом. Князь М. М. Щербатов писал об этом продолжительном «турне»: «Сие время, имея при себе некоторое число бояр, употребил он для открытия туги сердца своего. Не невероятно, чтобы и сами бояре, терпящие от самовластия Шуйских, не побудили его к оказанию своей власти и к наказанию Шуйских».
И действительно, вернувшись из длительной поездки, Иван впервые показал зубы. Подобострастный летописец записал в конце 1543 года: «Той же зимой, 29 декабря, великий князь всея Руси Иван Васильевич не смог больше терпеть того, что бояре бесчиние и самовольство творят, что без воли великого князя, с совета единомышленников и советчиков своих, по своему хотению многие убийства совершают и, по молодости государей, многие неправды земле учиняют. И повелел схватить первосоветника их, Андрея Шуйского, и выдать его на расправу псарям. И схватили его псари, и убили в Кремле, напротив Ризоположенских (Троицких) ворот».
Повеление об аресте Андрея Шуйского князь-отрок отдал на заседании Думы. Его исполнение было поручено псарям (по-видимому тем, с которыми Иван был на охоте). То есть это «мероприятие» было обговорено заранее. Псари не повели боярина в тюрьму для разбора его провинностей, а прикончили по дороге к ней.
После расправы с А. М. Шуйским задним числом были оглашены его вины: ограбление дворян, насилие над крестьянами и горожанами, бесчинства его слуг. Не избежало наказания и ближайшее окружение Андрея Михайловича: кто-то поплатился тюрьмой, кто-то отделался ссылкой, а Афанасию Бутурлину за поносные слова в адрес государя урезали язык. Подводя итоги этим расправам, летописец писал: «И от тех мест[5 - «От тех мест» – с того времени.] начали бояре боитися от государя, страх имети и послушание». «Шуйское царство» кончилось, но боярское правление продолжалось – великий князь был ещё слишком молод, чтобы твёрдо взять власть в свои руки.
…В декабре 1544 года по явным противникам великого князя был нанесён второй удар: сослали князя Ивана Кубинского, его домочадцев и родственников. Сторонникам боярского беспредела давали понять: прежнего влияния на государственные дела им не возвратить и лучше держаться скромнее и тише. Но ослушников государевой воли ещё хватало.
В декабре 1544 года крымский царевич Иминь вторгся в Белевский и Одоевский уезды южных территорий Руси. На ликвидацию набега были направлены Пётр Щенятев, Константин Курлятев и Михаил Воротынский. На встречу с противником воеводы не спешили, погрязнув в спорах по поводу старшинства. Пока они выясняли, чей род древнее и кому руководить походом, татары, разграбив городки и сёла уездов, ушли с большим полоном восвояси.
На следующий год Иван Васильевич решил предпринять поход на Казань. Командующим русскими войсками он назначил князя Микулинского. Тот порученное ему предприятие воспринял как наказание и спрашивал великого князя: за что ему такая опала? в чём его вина? Поход он сорвал, ограничившись «лёгким делом» на лодках.
Да что воеводы! Самые низшие служители ещё дерзали перечить государю-юнцу. В мае Иван предпринял большое путешествие по святым местам. Посетил Переславль, Ростов, Белоозеро, Кирилло-Белозерский, Ферапонтов, Корнильево-Комельский и Павло-Обнорский монастыри. В Кириллове из-за долгого северного дня великий князь ошибся во времени и опоздал к ужину. Подкеларник отказался кормить его, заявив:
– Государя боюся, а Бога надобе больше бояться.
Словом, до полного послушания подданных великому князю было ещё далеко, хотя он уже и показал свои коготки.
* * *
Мы уже оговаривались, что отношение историков к царю Ивану IV диаметрально противоположно: одни видят в нём выдающегося государственного деятеля, другие – тирана, маньяка и убийцу. Отсюда противоречия в оценках тех или иных его поступков. О данном В. Г. Манягин пишет, например: «Историки безосновательно обвиняют государя в расправе над Шуйским без суда и следствия. Источники свидетельствуют о том, что виноваты „переусердствовавшие" слуги. Желая угодить царю, они задушили ненавистного всем боярина вместо того, чтобы отправить его в темницу».
Источников, на которые ссылается Вячеслав Геннадьевич, он не указывает, а потому его утверждение равнозначно извечному: стрелочник виноват. Со дня случившегося минуло уже более 475 лет, и попробуй найди здесь концы. Но остаётся неоспоримым самый факт расправы над «первосоветником» царя Андреем Шуйским, и он обыгрывается каждым автором в зависимости от симпатий или антипатий к царю Грозному.
«И государя не пропустили»
На тринадцатый год формального правления Ивана IV, по весне, в Москву пришло известие о предстоящем набеге крымского хана Сахиб-Гирея. Великому князю было уже 15 лет. Поэтому опекуны решили поставить его во главе рати. В мае 1546 года русское войско выступило навстречу врагу и остановилось у южного рубежа московских земель, в Коломне. По сообщению Пискарёвского летописца, молодой царь, томясь бездельем, скрашивал свои дни разными забавами: «И тут была у него потеха: пашню пахал вешнюю и с боярами сеял гречиху. И иные потехи: на ходулях ходил и в саван наряжался». Последняя игра представляла собой пародию на обряд церковных похорон – устанавливался гроб с покойником и проходило отпевание, состоявшее из самой отборной брани.
Однажды Иван Васильевич отправился охотиться. При возвращении великий князь и сопровождавшая его свита встретились с новгородскими пищальниками. Было их человек пятьдесят. Новгородцы просили за своих опальных людей. Князь приказал гнать их.
Новгородцы забросали посланцев Ивана IV грязью. Те пустили в ход оружие. И тогда «пищальники все стали на бой и почали ис пищалей стреляти, а дворяне из луков и саблями. И бысть бой велик, и мёртвых по пяти, по шести на обе стороны. И государя не пропустили тем же местом к своему стану проехати, но объеха государь иным местом».
Это взбесило номинального владыку Московского княжества. Велено было произвести розыск и выяснить: кто напустил Пищальников на великого князя и его людей? Как осмелились новгородцы преградить путь государю и применить оружие?
Подозрительный и трусливый, Иван IV и мысли не допускал о случайности происшедшего: «Государь о сём бысть в сумнении, и повеле о сём проведати, по чьему науку бысть сие съпротивство, а без науку сему быти не можно». В случившемся царь видел заговор, а раз так, надо было искать злоумышленников в своих рядах. Поручено это было дьяку Василию Захарову.
Дьяк давно присмотрелся к молодому правителю и знал, как угодить ему. Иван IV уже дважды подвергал опале бояр, Ф. С. и В. М. Воронцовых, дворецкого И. П. Фёдорова и князя И. И. Кубенского. На них и указал догадливый дьяк.
Фёдор Семёнович Воронцов был вторым воеводой передового полка, Василий Михайлович Воронцов – вторым воеводой полка левой руки, Иван Петрович Фёдоров – конюшим, Иван Иванович Кубенский – вторым воеводой большого полка и троюродным братом великого князя по материнской линии. В застенок бросили фактическое руководство войска.
И вот в преддверии нашествия крымцев дьяк Захаров «неведомо каким обычаем извести государю сие дело на бояр». Летописец, конечно, лукавил – методы принуждения к нужным владыкам показаниям хорошо и давно известны: дыба, кнут, вода, огонь и тиски разного рода.
Все (кроме Фёдорова) выдержали пытку и вины своей не признали. Поэтому обвинительное заключение было весьма туманным: «За некоторое их к государю неисправление». То есть не за мнимый заговор, а за какие-то попущения по службе.
Тем не менее приговор был суров – смертная казнь. Постниковский летописец рассказывает: «И июля в 21 день на завтрее Ильина дня велел князь великий на Коломне у своего стану перед своим шатры казнити бояр своих. И казнили их, всем трём головы посекли, а отцов их духовных у них перед их концом не было. А боярина Фёдорова о те же поры ободрана нага держали. Но государь его не велел казнити за то, что он ся виноват чинил. А сослал его на Белоозеро. А животы их и вотчины их велел князь великий поймать на себя».
Отрок мужал, и его игры переходили в садизм зарвавшегося владыки.
* * *
Совсем иначе смотрит на описанное выше автор исследования «Иван Грозный без лжи» Н. М. Пронина: «А ведь цвела весна, май месяц, и ввиду отсутствия неприятеля (крымцы, прознав о выступлении русских войск к южным границам, отложили свой поход на Русь) Иван просто взялся вместе с окрестными жителями пахать вешнюю пашню, сеять гречиху. А ещё… ещё он, смеясь, вышагивал с гурьбой деревенских парней на высоких ходулях, шутил, „обряжаясь в саван", дабы в какой-нибудь потехе изобразить привидение.
И как не понять из этих кратких штрихов, переданных летописцем, сколь далёк был юный Иван от кровавых разборок своей аристократии. Что, вероятно, вырвавшейся из холодных кремлёвских покоев душе его, душе сироты, было теплее среди людей простых, в глазах которых пусть угадывалось и почтение, и даже страх, но они были искренними, как и улыбки их, и крепкое крестьянское словцо, напрочь лишённое показного боярского подобострастия. И он оценил и запомнил это. Запомнил на всю жизнь».
Словом, в мае – июле 1546 года под Коломной резвился отрок, ещё не вошедший в разум, а через полгода это уже царь, муж могучего интеллекта, дерзнувший на то, на что не решились его более зрелые и умудрённые жизненным опытом предшественники. Но, как говорится, свежо предание об отроческой непосредственности и невинности завтрашнего царя, но что-то не верится автору, которая дала своей книге симптоматический подзаголовок «Мученик власти». Хорош мученик, не только казнивший людей, ложно оклеветанных (ПСРЛ. Т. 13, с. 448), но и не позабывший отписать себе их вотчины.
Великий князь тешится
Кстати. На подростковое недомыслие сваливал царь свои грехи, накопившиеся к 1554 году. Обращаясь к церковному собору, он говорил, что, уйдя от заповедей Господа, «заблудился душевне и телесне» по причине «юности и неведения». О царской короне ведал, а о том, как подобает государю держать себя, – ни сном, ни духом!
«Домострой»
Это – своеобразная энциклопедия русского домашнего быта, свод житейских правил и представлений, сложившихся к середине XVI столетия. Книга сохранилась в трёх редакциях – двух основных и одной дополнительной. Ряд рукописных списков 2-й редакции заканчивается «Поучением и наказанием» Сильвестра своему сыну Анфиму. В «Домострое» имеются и заимствования из более ранних памятников письменности – «Пролога», «Стословца», «Измарагды», «Златоуста» и других. Книга состоит из трёх частей и 63 глав.
Первая часть (главы 1-15) трактует вопросы религиозной жизни: правила перстосложения при крестном знамении; необходимость творить Иисусову молитву; обязанность мирянина посещать церковь, молиться дома, слушать наставления своего духовного отца, быть милостивым к странноприимным. Вот один из фрагментов первой части: «Каждому христианину следует знать, как по-божески жить в православной вере христианской. Прежде всего, всею душой веровать в Отца и Сына и Святого Духа – в нераздельную Троицу. В воплощение Господа нашего Иисуса Христа, Сына Божия, веруй. Называй Богородицей мать, его родившую. И Кресту Христову с верою поклоняйся, ибо на нём совершил Господь спасение всех людей. Потому и иконе Христа, и Его Пречистой Матери, и святым небесным бесплотным силам, и всем святым честь воздавай, ибо Сам Он – Любовь».
