скачать книгу бесплатно
– Дашенька, это очень специфическая тема. Скажу только, что в любом случае вместилищем болезни является человеческий мозг. Нередко, погружая пациента в глубокий сон, удаётся разблокировать неработающие его участки и добиться неплохих результатов.
– И как же вы его погружаете в глубокий сон?
– Для этого существует гипноз, имеются специальные методики подавления бунтующего сознания, позволяющие вернуть психику человека в норму.
– И что же, любого человека можно ввести в гипнотическое состояние?
– Практически любого. Лишь очень немногие люди обладают способностью сопротивляться воле гипнотизёра.
– И вы обладаете такими гипнотическими возможностями?
– Да, – чуть помедлив, ответил Виктор Павлович, – обладаю. Это ведь моя специальность.
– И что же, вы, к примеру, можете меня загипнотизировать против моей воли?
– Думаю, что смогу, но не стану этого делать. Поверьте, у вас нет причин меня опасаться.
Так в разговорах они незаметно дошли до скамейки, на которой обычно Даша читала во время дневных прогулок. Время пролетело незаметно. И когда оно подошло к обеду, они с обоюдным сожалением попрощались, договорившись встретиться завтра на этом же месте.
3
Виктор Сикорцев родился в Казани, в богобоязненной семье обедневшего помещика, которая вынуждена была расстаться с родовым гнездом и перебраться в город. Имение было вовремя продано, деньги предусмотрительно вложены в банк, что позволяло иметь небольшую ренту. На эти деньги скромно жили двое взрослых и ребёнок. Шли годы. Мальчишка рос, окончил гимназию и поступил в местный университет на медицинский факультет.
По окончании учёбы Виктор несколько лет проработал в городском доме призрения за душевнобольными, где приобрёл немалый опыт, а затем вернулся в университет, куда к тому времени был приглашён некто Владимир Михайлович Бехтерев, молодой, но уже довольно известный специалист в области изучения психических состояний человека. Столичный профессор организовал новую кафедру, при которой была психофизиологическая лаборатория, где и продолжил свою работу Виктор.
По удивительному стечению обстоятельств они появились на свет божий в один год, совпали даже число и месяц рождения. Возможно это обстоятельство, но, скорее всего, некоторая схожесть характеров, умение Сикорцева нестандартно мыслить и аналитический ум Бехтерева способствовали постепенному сближению молодых людей. Виктор стал частым гостем в доме своего непосредственного начальник, где под молчаливым присмотром его жены Наташи они могли часами говорить о феномене человеческого мозга, о непостижимости природы сознания.
Одним воскресным днём, уже ближе к ночи, после хорошего ужина, за которым был опробован новый сорт водки, разговор зашёл о предназначении человека. Говоря об этом вечном предмете философских прений, нельзя было обойти стороной причину возникновения человека – вершины живого мира. При этом Бехтерев был согласен с теорией эволюции Чарльза Дарвина, а Сикорцев разделял взгляды каббалистов, утверждавших, что всё вокруг нас, включая человека, это результат некоего одномоментного Действия.
– И кто же, по вашему, совершил это ваше действие? – спрашивал в сердцах Бехтерев.
– Бог, – терпеливо отвечал Сикорцев, – только ему под силу было совершить такое.
– Да что вы говорите эдакое, батенька! – возмущался Владимир Михайлович. – А как же быть со всемирной историей? С археологией, наконец? Как быть с нашим прошлым, с миллионами лет, оставшимися позади?
– С нашим прошлым, увы, мы вынуждены жить, – усмехался в ответ на на это Виктор Павлович, – выбор-то у нас небольшой. А что касается миллионов лет, так и время, простёртое в необозримое прошлое, родилось в тот самый момент, когда мир наш появился на свет божий. Кстати, как можно объяснить необходимость появления человеческого сознания в нём? Вы же понимаете, что прямой необходимости для планеты в этом никогда не было, а человек, как вид, выжил бы, даже имей он чуточку меньше мозгов. Homo sapiens ведь достаточно сильный примат.
Молодой профессор, не ожидавший такого вопроса, задумался. Сикорцев, покачивая ногой, с улыбкой смотрел на заведующего кафедрой и лабораторией психических расстройств. Наконец Бехтерев нехотя произнёс:
– Согласен, батенька, необходимости в этом для человека не было. Это узкое место в теории Дарвина.
– Конечно узкое! Это же придумать нужно было такое: слепой случай во главе угла и бесцельное существование человека в перспективе. Нет уж, увольте! По мне гораздо гуманнее и привлекательнее идея креационизма, хотя, не стану спорить, и к ней есть много вопросов.
– От вашей каббалы, дорогой Виктор Павлович, за версту несёт плохо скрытой религией. А там, где религия, нет места науке, и лично меня это не устраивает совершенно. Что же в отношении сознания, то, по моему разумению, мы находимся в самом начале непростого процесса изучения этого феномена. Мне совершенно ясно, что его наличие связано с особым устройством нашего мозга. Иначе и быть не может… Именно мозг является генератором сознания, но как это работает, в настоящее время, увы, мы даже не догадываемся. Но я почему-то уверен, что пройдёт время, и знания, полученные на пути его изучения, изменят в будущем и самого человека, и мир вокруг него. Собственно, для этого и создана, если разобраться, наша лаборатория. Вы ведь согласны с этим?
– Отчасти да, согласен. Но что вы скажете о душе человеческой? Ведь именно её наличие, прежде всего, и отличает человека от животного. Она скрыта в глубинах сознания? Или где-то ещё?
Владимир Михайлович поднялся с кресла и задумчиво прошёлся по комнате. Это всегда было признаком того, что заданный ему вопрос не прост и требует времени для поиска ответа на него. Наконец, он остановился перед сидящим на диване Сикорцевым:
– А как бы вы сами определили, что такое душа? Ведь без чёткого понимания того, что представляет собой предмет дискуссии, она сама по себе теряет смысл. Так что же такое, по-вашему, есть душа человеческая?
Виктор Павлович словно ожидал, что дело примет такой поворот, и это его не смутило. Он рассмеялся и ответил сразу же, не задумываясь:
– Признаться, сам над этим долго думал, но так и не смог найти ответ, который бы меня устроил. Не подумав, я бы сказал, что это проявление, отзвук Бога в человеке, но порой смотришь на иного и понимаешь, что божественная благодать явно прошла мимо этого венца природы. Зато в мире животных иногда можно наблюдать такое, что иначе как наличием души, пусть даже примитивной, не объяснить.
Тогда, может это результат борьбы за человека Бога и его Оппонента? Их отражение в нём? Это, пожалуй, ближе к теме нашего разговора, но, боюсь, тоже не удовлетворит ни вас, ни меня. В особенности вас, поскольку здесь, как вы говорите, нет науки. Да и как можно привязать её к такому тонкому предмету?
– Да, непросто… Несомненно одно: сознание и душа это взаимосвязанные категории, изучать которые несомненно следует, и гипноз один из тех немногих инструментов, которые приблизят раскрытие тайны бытия.
Сегодня утром, кстати, имел удовольствие наблюдать за тем, как мастерски вы провели сеанс массового гипнотического воздействия. Признаюсь, был потрясён. Вы – талантище, мой друг. У меня на глазах преображались люди, менялась их суть, иными становились устремления. Я глубоко уверен в том, что гипнозом, в том числе коллективным, со временем можно будет не только лечить многие психические расстройства, но и, если можно так выразиться, улучшать природу человеческую.
Вот вы, Виктор Павлович, как практикующий врач, можете сказать, что происходит во время гипнотического воздействия с человеком? Меняется ли при таком воздействии то, что мы называем душою? Случалось ли вам хотя бы единожды ощутить её у пациента во время сеанса?
– Не знаю даже, что ответить…, – задумался Сикорцев. – Возможно… Весьма вероятно… Хочу заметить, друзья мои, что я и сам меняюсь под час сеанса гипнотерапии. Никогда не признавался в этом, но сейчас откроюсь: не только наши испытуемые находятся в состоянии какого-то транса, но и сам я словно на время ухожу из этого мира. И там, в странном многоцветьи, мне приходится выбирать источник силы. И это каждый раз происходит по- разному. Иногда возникает впечатление, будто бы в это время невольно касаешься чего-то огромного, потустороннего, такого немыслимо прекрасного, что не хочется возвращаться обратно, хочется остаться там навсегда…
Но порою бывает и так, что приходится соприкасаться с чем-то холодным, жутким, но при этом также невероятно могущественным. От него уходить обратно очень сложно, он словно высасывает из тебя все жизненные силы. И, кстати, мои подопечные во время сеансов в зависимости от того, с кем я контактирую, тоже чувствуют себя по-разному.
Профессор с недоумением смотрел на взволнованного Сикорцева:
– Вы об этом, батенька, никогда не говорили… Виктор Павлович, вы уверены, что всё это не ваши фантазии, вызванные попросту напряжением мозга во время гипнотического сеанса?
– Увы, нет! Когда я ощутил это впервые, мне тоже пришла в голову такая же мысль. Но потом, когда опытов стало больше, стало ясно, что сознание во время сеансов покидает моё тело точно так же, как и моих пациентов. Не могу знать, где происходит их взаимодействие, но совершенно точно не в нашем мире. Трудно подобрать подходящие слова для описания того, что я вижу во время гипнотического сеанса. И, признаться, это чем дальше, тем больше волнует меня.
И знаете, во мне всё больше крепнет уверенность в том, что во Вселенной не мы одни обладаем живым сознанием. Где-то невообразимо далеко есть миры, очень похожие на наш.
– И что же, вам приходилось видеть их во время сеансов?
– Да, приходилось, хотя я понимаю, что в это трудно поверить. В особенности меня привело в замешательство общение с некими существами, которые внешне напоминают нас, но мораль которых основана на совершенно иных принципах. Во главу угла общественного устройства там положен принцип главенства всего общества, а жизнь отдельно взятого существа имеет ценность только с точки зрения полезности её для всего социума. Нет пользы – нет и смысла в поддержании такой жизни. И я так понял, что такие особи в том мире подлежат стерилизации, уничтожению, попросту говоря.
– Да, я гляжу, вы изрядный фантазёр, батенька! Нечто подобное о вселенской жизни я уже имел возможность слышать во время своего короткого визита в Калугу от одного тамошнего учёного – самоучки. Запамятовал его фамилию… И где же находится эта ваша цивилизация? Отчего, не к ночи будь сказано, мы не знакомы с ней? Что заставляет их скрываться?
Сикорцев был удивительно серьёзен, что не вязалось с тем, о чём он рассказывал:
– Владимир Михайлович, я понимаю, что говорю странные вещи, подлинность которых невозможно доказать. Разве что вы сами согласитесь принять участие в моём гипнотическом сеансе. И в самом деле, отчего бы вам не рискнуть? Ведь ни один из моих пациентов до сих пор не пострадал от этого. Тогда вы сами имели бы возможность убедиться в том, что мои слова не просто фантазии.
Владимир Михайлович поймал настороженный взгляд жены. Наталья незаметно подмигнула ему и вскользь прижала палец к губам: молчи, дескать, не реагируй. Бехтерев откашлялся и неожиданно для себя спросил:
– И что же, Виктор Павлович, вам приходилось бывать у этих существ?
Каково, интересно, там?
Сикорцев словно ждал этого вопроса. Он коротко взглянул на хозяина дома, на его жену и, не задумываясь, ответил:
– Да, вынужден признаться, что мне однажды пришлось, как бы глазами одного из них, увидеть мир, в котором они живут. Это случилось, примерно, год назад во время очередного сеанса гипнотерапии. Признаться, я до сих пор не могу понять, что это было: то ли случившийся вдруг глубокий сон, то ли результат непонятной работы мозга во время гипнотерапии. Но весьма вероятно также, что это могло быть попросту галлюцинацией, следствием обычного переутомления.
Насколько я понял из ментальной информации, существо это мужского пола принадлежало к той узкой прослойке общества, которых здесь, у нас, называют учёными. Он просил называть его д’Ункас. Я не знаю каким образом, но мы с ним как-бы поменялись телами. Он в моём имел возможность познакомиться с Землёй, а я в его – с планетой, именуемой Тамира.
Эти существа, кстати, я повторюсь, очень похожи на людей, за исключением разве что формы ушей, разреза глаз, фактуры волос и каких-то иных мелочей, которые я мог заметить лишь вскользь, и которые по этой причине не сохранились в моей памяти. Они имеют, примерно, наш рост, так же сложены и похоже одеты: куртки, брюки, сапоги.
Их женщин мне не удалось видеть, только мужчин, поскольку действие происходило в каком-то помещении совершенно гигантских размеров. Я потом понял, что это был храм в нашем понимании. Возможно, их религия, как и нашим мусульманам, не позволяет находится в одном и том же священном месте мужчинам и женщинам одновременно.
Я вышел из какой-то машины, внутри которой оказался непонятным для меня образом, уже в теле д’Ункаса. Стоявшие на площадке перед этим механизмом существа – язык не поворачивается назвать их людьми – видимо ждали моего появления. При виде меня они зашумели, переговариваясь, а затем один из них, одетый в чёрные одежды в отличие от своих разноцветных соплеменников, жестом пригласил меня пройти на балкон. Я последовал за ним.
Снаружи, скорее всего, вечерело. Воздух был чист и пропитан приятным запахом, каким пахнет луг в летний полдень. Стайка крупных птиц, выстроившись в клин, неспешно пролетала наискосок прочь от храма, исчезая вдали. Передо мной до горизонта простиралась долина такого необыкновенно глубокого цвета, который я рискнул бы назвать тёмно-синим, ближе к фиолетовому. Присмотревшись, я понял, что такой цвет ей придают низкорослые, посаженные неподалёку друг от друга деревья. У горизонта виднелись далёкие горы, украшенные снежными шапками. Вершины их были залиты оранжевым светом зашедшего светила. У крайней виднелось одинокое ослепительно-белое облако в форме шара.
Высоко в небе, которое там имеет светло-оранжевый оттенок, висела их луна. Она имела размеры, примерно, нашего спутника, но только форма пятен на диске была совершенно иной. Присмотревшись, я уловил необыкновенное сходство этой луны с черепом, имеющем странную для такого предмета округлую форму. Всё было на месте: глазницы, треугольный провал носа, и даже безгубый рот, в котором угадывались остатки зубов. Признаюсь, испытал лёгкий дискомфорт, когда до меня дошло это невольное сравнение.
Но не успел я в полной мере насладиться видением незнакомого для меня мира, когда стоящий рядом мужчина в чёрных одеждах тронул меня за локоть и знаком показал, что нужно возвращаться назад. Назад – это значило к механизму, внутри которого я неожиданно обнаружил себя во время гипнотического сеанса.
Машина к этому времени оказалась вся окутанной электрическими разрядами, что привело моих спутников в возбуждённое состояние. Они буквально затолкали меня внутрь, за мной захлопнулась дверь, раздалось низкое гудение каких-то скрытых моторов, и я снова оказался в зале перед сидящими в креслах пациентами, погружёнными в глубокий гипнотический сон. Часы показывали, что от начала сеанса прошло не более пятнадцати минут. Далее всё было как обычно, разве что мои пациенты казались более сонными, чем обычно. Но такое бывает при гипнотерапии, но мне ли вам об этом рассказывать.
Вот такая коллизия, господа, приключилась со мной. Я до сего времени никому не рассказывал об этом, боясь быть превратно понятым, но сейчас вот под действием то ли настроения, то ли нашей дискуссии всё же решился: свои ведь люди. И, знаете, как-то сразу стало легче… Ну-с, так что скажете на это, Владимир Михайлович, да и вы, Наталья Петровна? Что это могло быть: результат гипноза или нечто иное, не имеющее к нему отношения?
Бехтерев и жена переглянулись, по их лицам было видно, что им трудно найти ответ на это вопрос. Да и сам рассказ произвёл сложное, если не сказать более, впечатление. Наконец, Владимир Михайлович осторожно, без тени улыбки заметил:
– Н-дас… И когда же вы успели ознакомиться с устройством их общества?
– Это было позже.
– Вот как! То есть нужно понимать, что ваш контакт с этими существами не был единичны… А как вы вообще себя чувствуете, Виктор Павлович? Может, мне стоит осмотреть вас?
Сикорцев не ожидал такой реакции профессора на его рассказ и явно был этим рассержен. Он встал из кресла и, отойдя к окну, глухо произнёс, глядя куда-то в сгущающиеся сумерки:
– Вы что же, полагаете будто я нездоров? Что всё то, о чём я вам рассказал, это не более, чем бред моего воспалённого воображения? У вас тоже такое мнение, Наталья Петровна?
– Что вы, Виктор Павлович! Видит Бог, Владимир Михайлович не хотел вас обидеть. Не следует воспринимать его слова так категорически… Но вы оба, должна упрекнуть, последние месяцы работаете, словно каторжане: без нормального сна и надлежащего отдыха. Уж мне ли не знать, чего стоит вам обоим эта лаборатория. Немудрено и до галлюцинаций на почве нервного истощения…
– Собственно, это я и имел в виду, говоря о нездоровье, – добавил Бехтерев, чувствуя себя несколько неловко при виде стоящего к ним спиной Сикорцева. – Прошу простить, Виктор Павлович, если вопрос мой был не к месту. Право же, я вовсе не хотел обидеть вас таким образом.
– Да я и не сержусь вовсе, друзья мои, – повернулся к ним Сикорцев. – Видимо вы правы: все мы и в самом деле устали от той бездны работы, которую на себя взвалили. Прошу простить мне мою резкость и откланяться. Пойду домой отсыпаться. Завтра ведь у нас дополнительно намечены несколько сеансов гипноза.
– Нет-нет! – встал на его пути Бехтерев. – Я не отпущу вас, пока мы ни выпьем по рюмке на посошок, и я ни услышу, что вы не сердитесь на нас с Натальей.
– Хорошо, не откажусь от посошка, крепче сон будет.
– Ну, вот и отлично! Прошу к столу.
Садиться за стол не стали. Наталья Петровна с улыбкой наблюдала за тем, как мужчины стоя выпили по рюмке водки и обнялись на прощанье.
– Не обессудьте, – мягко произнёс Сикорцев, – за несколько испорченный вечер. Не стоило мне рассказывать то, что и в самом деле могло быть всего лишь сторонним эффектом гипнотического сна. До меня только сейчас дошло, что и в обычном-то сне нередко мы пребываем в столь реальном мире, после которого, проснувшись, не сразу-то и сообразишь, где находишься: там или здесь.
– Не беда, батенька, – похлопал его по плечу Бехтерев, – не принимайте близко к сердцу. Наташа права: мы все попросту устали. Ступайте домой и хорошенько выспитесь. Завтра у котором часу у нас первый сеанс?
– В десять, если не ошибаюсь.
– Ну, вот и отлично. Не стоит приходить раньше. Я жду вас ровно к этому времени.
– Хорошо, я так и сделаю, до завтра. Спокойной ночи, Наталья Петровна.
– Спокойной ночи, Виктор Павлович.
Сикорцев ушёл, и молодые супруги некоторое время молча смотрели на закрывшуюся за ним дверь.
– Что скажешь, Наташа? – спросил Бехтерев, приобняв жену за плечи.
– Прости, но, к сожалению, ничего хорошего. Ты не замечаешь, как всё чаще наш новый друг бывает бледен и молчалив? Как порой его речь теряет связность? А этот сегодняшний его рассказ о якобы состоявшемся обмене телами с неизвестным существом и путешествии на иную планету, вокруг которой вращается какая-то мёртвая луна? Это не может быть результатом ваших неумеренных увлечений гипнотическими сеансами?
– Помилуй Бог, Наташенька! Со мной-то, надеюсь, ничего подобного не происходит, хотя я не меньше Виктора Павловича занимаюсь отладкой методики массового гипнотического воздействия. Или я просто не замечаю этого?
– Да нет, слава Богу, за тобой я не вижу никаких пагубных отклонений. Но это просто может говорить о том лишь, что твоя психика более устойчива, чем у Сикорцева. И не более… А вот наш новый друг явно нуждается в продолжительном отдыхе. И ты, как его начальник, должен непременно настоять на этом.
– Хорошо-хорошо, радость моя! Только не волнуйся так, я всё устрою, как ты говоришь. Считай, что с завтрашнего дня Виктор Павлович в отпуске. Это я тебе обещаю.
– Хорошо бы… Но только согласится ли он сам с таким решением?
– О, душа моя, ты же знаешь, как я могу быть настойчив в случае нужды. Поверь, завтра Сикорцев будет думать уже о том, где провести ему ближайший месяц, а не о своих инопланетянах. И вот что, не пора ли нам тоже баиньки? Я что-то тоже устал, признаться.
С этими словами он аккуратно, но властно привлёк жену к себе, целуя её пахнущие лавандой волосы.
– Да, ты прав как всегда, дорогой, – улыбаясь, ответила ему поцелуем Наташа. – Иди ложись, постель там уже приготовлена, а я быстренько уберу со стола и приду к тебе.
Спустя полчаса в квартире Бехтеревых погас свет.
4
Встречи Даши с её новым знакомым стали регулярными, и вскоре она не уже мыслила своей жизни без этого человека. Сикорцев оказался очень интересным человеком: умным, хорошо образованным, интеллигентным. Кроме того, что скрывать, он был по-мужски красив, напоминая девушке героев прочитанных ею романов. Дарья была покорена обаянием Виктора Павловича, невольным чувством власти, исходившей от него. Ей нравилось во время прогулок по городу, идя рядом с Сикорцевым, ловить на себе оценивающие взгляды идущих навстречу дам. Нравилось ощущать под рукой его упругий бицепс, чувствовать тепло и ощущать запах этого человека. В нескромных мыслях, которые невольно возникали в девичьей головке перед сном, он был её, и ни чьим больше, мужчиной.
Потом всё произошло как-то удивительно быстро и в полной тайне от тётушки. Однажды, провожая домой, Сикорцев огляделся вокруг и, убедившись, что их никто не видит, вдруг привлёк девушку к себе и крепко поцеловал. Она забилась в его руках, протестуя, но тут же обмякла, не в силах сопротивляться, и ответила ему таким же страстным поцелуем.
Это было волшебное время. Они искали уединённые места и целовались до безумия. Но наступила осень, а затем и зима, и таких мест не осталось вовсе. А любовная энергия требовала выхода. Оставалась лишь арендованная квартира Виктора Павловича. Она имела отдельный вход, и при определённом уровне осторожности внутрь можно было попасть незаметно. Даша долго не решалась войти в жилище одинокого мужчины, но стоило поступить так первый раз, и потом уже было проще. Вместо публичной библиотеки, куда девушка по мнению тётушки ходила с завидной регулярностью, она всё чаще стала проводить время в квартире Сикорцева.
Довольно долго их любовь ограничивалась объятиями, ласками и поцелуями, после которых, вернувшись домой, Даша долго не могла прийти в себя. Особенно трудно было уснуть. Прикосновения мужских рук к груди, животу, бёдрам вызывали непонятный сладостный жар во всём теле. Этот жар требовал выхода, но Даша даже в мыслях боялась представить себе то, о чём тайком, посмеиваясь, переговаривались её более опытные в любовных делах гимназические подруги. Необычное поведение девушки заметила даже тётушка, обратив внимание на то, что на вопросы она порой отвечает невпопад. Это обеспокоило её, но Дарья взяла себя в руки и свою рассеянность объяснила влиянием прочитанных романов и чисто женским недомоганием.
Но то, что неизбежно случается в таких случаях в отношениях между мужчиной и женщиной, всё-таки произошло. Она не помнила, как оказалась раздетой в постели, как, дрожа, помогала ему войти в неё, и лишь момент сладостной боли остался навсегда в женской памяти. Опустошённые, они долго тогда лежали рядом, крепко обняв друг друга, и только необходимость вернуться домой вовремя заставила Дарью прийти в себя. Она оделась с его помощью, попросила не провожать и ушла к себе.
Девушка шла медленно вниз по бульвару. В памяти то и дело всплывали мгновения близости, и тогда ей казалось, что все, кто шёл ей навстречу догадываются о том, где она была и что там произошло. Опустив глаза и избегая встречных, она вернулась домой и, сославшись на мигрень, рано легла спать.
Любовью они стали заниматься регулярно, договорившись предварительно, что дети не входят в их ближайшие планы, поэтому нужно быть осторожными и аккуратными. Впрочем, как оказалось позже, об этом было проще говорить, чем реализовать на деле.
Но кроме того, что Сикорцев оказался ласковым и страстным любовником, Даша открыла в нём ещё ту самую тайну, которой непременно должен был обладать её мужчина. Это случилось в конце весны. Однажды она пришла к нему чуть раньше условленного времени. На звук дверного колокольчика Виктор – к этому времени они уже давно были на «ты» – откликнулся мгновенно. Он был явно взволнован, но Даша отнесла это на то, что он попросту рад видеть её.
Она сняла пальто в прихожей и, пройдя в гостиную, заметила, что в соседней комнате, служащей кабинетом, на столе находится необычный предмет. Это был прозрачный шар, стоящий на треноге. Девушка никогда раньше не видела его и, смеясь, спросила, не занимается ли он в свободное от работы время спиритическими сеансами, вызывая души умерших людей. Виктор явно смутился, но потом, уступив настойчивым вопросам Дарьи, которой ни в чём не мог отказать, рассказал ей необычную историю, начало которой было положено ещё в бытность его врачом местной больницы для душевно нездоровых людей в Казани.
5
На следующий день после их вечернего разговора о сути человеческого сознания и наличия существ им обладающих на иных планетах Бехтерев предложил Сикорцеву взять месячный отпуск и отдохнуть. Предложение имело форму приказа и обсуждению не подлежало. Впрочем, Виктор Павлович удивительно легко отреагировал на это, молча написав соответствующее заявление, и в тот же день отбыл поездом вначале в Москву, а оттуда, не задерживаясь, на юг, в сторону новой столицы степного края.
В спальном вагоне он ехал один. Проводник принёс чай в подстаканнике, горку крендельков на блюдечке и, получив благодарность, удалился. Оставшись в одиночестве, Сикорцев смотрел через окно на пробегающие мимо селенья, поля, перелески, слушал монотонный стук колёс и думал о том, что занимало его мысли последнее время. Вчера вечером он не обо всём рассказал Бехтеревым. Виктор Павлович умолчал о том, каким был его очередной контакт с существом, называющим себя д’Ункас. И впервые состоялся он не случайно во время гипнотического сеанса, а несколько иначе, при необычных обстоятельствах.
