скачать книгу бесплатно
– Эх! Провокация, а не закуска! Да Вы эпикуреец, дорогой мой! Ну что ж, я сам такой! – с одобрительной завистью отреагировал Бельф, – Но, я на службе. Увольте! – пить с хозяином он отказался.
Владимир Григорьевич, между тем, предусмотрительно достал из настенного посудника две большие, граненые рюмки – мало ли! В одну из них, сглатывая слюну, налил по самый краешек холодной водки, отчего рюмка тут же привлекательно запотела, подцепил вилкой из банки с грибами самую аппетитную шляпку и махом, одним глотком выпил. Мгновение он блаженно жмурился, закусил грибочком, и на глазах преобразившись, готов был «сотрудничать»:
– Итак, что от меня требуется? – потирая руки, Мартыненко сел за стол напротив Бельфа.
– Принесите бумагу, перо и подробно, но коротко изложите мне суть.
– Как это «подробно, но коротко»? Я же предупреждал – я ничего писать не буду!
– Речь шла о том, что Вы отказались писать заявление, насколько я понимаю, – Егор Васильевич был убедителен, – это не заявление. Просто информация. Она нигде не всплывет. Зафиксируйте все на бумаге, чтобы Вы ничего не забыли, и я ничего не упустил. Пишите.
Сказанное было столь непреклонно, что дальше возражать Мартыненко не посмел. Он принес бумагу, ручку, на минуту задумался и начал беспорядочно, письменно излагать суть разговора с Зобиным. Длилось это мучение долго. Бельф проявлял нечеловеческую выдержку и сидел с каменным лицом. А Владимир Григорьевич не столько писал, сколько маялся, что-то причитая себе под нос, то и дело перечеркивая ранее написанное, подолгу останавливался в раздумьях, вскакивал и убегал в туалет. Наконец, он закончил:
– Вот, может немного сбивчиво, но по сути, все, – если бы мы прочитали его трактовку утренних событий, весьма удивились бы разительному отличию написанного от того, что произошло на самом деле.
Бельф, не переворачивая листа, за секунду, одним движением глаз прочитал написанное Мартыненко. По лицу его пробежала тень удовлетворения. Но вопрос, последовавший от него далее, привел Владимира Григорьевича в полнейшее замешательство:
– Какого же наказания Вы для него ждете?
– То есть, как это – какого наказания? И что значит – жду? Для кого? – Мартыненко нервно передернул плечами. Он, конечно же, понимал для кого. Он не понимал, почему Бельф такие, до абсурда неудобные, вопросы ему задает.
– Что за глупость – для кого? Вы понимаете для кого. Но Вам неприятно, что я Вас об этом спрашиваю, – ретранслировал Бельф угрызения Владимира Григорьевича, отчего у того по спине пробежал могильный холодок.
– Странный, согласитесь, вопрос. Я не суд.
– Да. Вы не суд. Вы его друг.
– Я не понимаю. Мне кажется, Вы должны были… – Мартыненко не договорил. В словах Бельфа был явный подвох.
– Я должен был во всем разобраться? Или я должен был убрать Зобина с глаз долой? Подальше и подольше? – Бельф не мигал. Его лицо походило на каменную маску, – Есть информация, что Вы использовали его. А теперь решили от него избавиться.
– Информация? Это – не информация! Это – чьи-то инсинуации! – Мартыненко судорожно перебирал в голове возможные варианты, – Это Тюленева? Лариса? Это ее информация? Это – сплетни бабские, а не информация! Да она была влюблена в него, как кошка! Тоже мне, информация!
– А Вы в нее. Нехорошо так отзываться о своей, пусть и несостоявшейся… мда… – на лице Бельфа не отражалось ни одной эмоции, – Однако, в чем-то Вы правы. Эта цээрушница, как источник информации, доверия не заслуживает – лицо слишком заинтересованное.
– Кто цээрушница? – побледнел Мартыненко.
– Тюленева. Не шпионка, конечно. Сотрудница аналитического отдела. Занимается наукой и технологиями в Восточной Европе. Точнее, закатом науки и технологий в Восточной Европе… Но, оставим ее пока в покое. Вот тут, – Бельф ткнул пальцем в перевернутый текст, – Вы называете эксперимент Зобина безумием, и считаете, что место ему, в сумасшедшем доме. Почему?
– Как? – Владимир Григорьевич начал опасаться говорить что-попало в его присутствии, – Разве Вы не согласны? Вообще-то, у нас учебное заведение, а не исследовательский институт. И мы не занимаемся прикладными исследованиями! В обязанности Зобина никакие эксперименты не входят. Учебные пособия, стенды и приборы – вот его удел. А он возомнил себя… ученым! И абсурд, который он затеял, иначе его не назовешь – это не эксперимент – это безумие! Лишенное элементарного здравого смысла!
– Здравый смысл? – Бельф оставался непроницаем, – Вы знаете, что такое здравый смысл?
– Егор Васильевич! – Мартыненко потерял осторожность и сорвался на крик, – Перестаньте цепляться к словам! Да, я знаю, что такое здравый смысл! Все знают, что такое здравый смысл! Вот, – он схватил со стола смартфон, запустил приложение «калькулятор», умножил два на два и получил… пять. Трясущимися пальцами он закрыл приложение, запустил его снова, умножил – пять! Удалил «калькулятор» из памяти, перезагрузил смартфон, снова умножил… и в ярости разбил его об стену, – Китайское барахло! Сейчас, сейчас, – Он убежал в комнату, долго рылся там и, наконец, вернулся со стареньким, еще советским, калькулятором «МК», – Сейчас! – Когда и на его зеленом табло выскочила безумная пятерка, Владимир Григорьевич обреченно сполз на табурет, затравлено глядя на своего странного гостя.
– Здравый смысл, дорогой мой Владимир Григорьевич – это Ваше желание упрятать своего друга в психушку или тюрьму, чтобы украсть у него идею и написать статью о массе и гравитации, – наконец-то ожило лицо чекиста, – Нормальное человеческое желание. Простое. Понятное. Вы предлагали выпить? – он взял запотевший штоф и вылил его содержимое в рюмку, которую Мартыненко, на всякий случай, доставал для него. Два литра – чуть меньше! – водки в стограммовую рюмочку! Целиком! Не пролив ни капли, так, словно рюмка эта изнутри была в двадцать раз больше, чем снаружи, – Ваше здоровье! – Бельф опрокинул волшебную рюмку, наколол на вилку пару боровичков и, закатив от удовольствия глаза, отправил их вслед за водкой, – Изумительные грибы. Божественные. Рецептом не поделитесь?
– Кто Вы? – Мартыненко кое-как пересилил оцепенение.
– Собирайтесь, – Егор Васильевич повеселел окончательно, с заразительным удовлетворением проглотив еще и кусок копченого сала, – М-м-м, батюшка Владимир Григорьевич, – смачно и медленно пережевывая нахваливал он, – Можжевельник! Да, Вы – просто мастер чревоугодия! Сибарит!
– Куда? – Мартыненко задрожал от страха.
– Заявление писать. Без него уже не обойтись.
– Какое заявление?
– На госпитализацию. Собирайтесь. Возьмите с собой все, что там у вас полагается…
– Кто Вы?
– Собирайтесь.
Мартыненко, пошатываясь, тяжело поднялся с табурета и на подкашивающихся, ватных ногах, словно на расстрел, побрел в спальню. Снял с себя халат, домашние брюки и замер в ступоре: «На госпитализацию? Что же надеть? Что взять? Куда?!» – он открыл дверцу шкафа, на внутренней стороне которой, в зеркале отразилась прихожая и входная дверь. Ее спасительный вид замешал в его голове беспощадный, крепчайший коктейль из отчаяния, безумия и надежды. Владимир Григорьевич схватил из шкафа первое, до чего дотянулась рука – зимнюю шапку-ушанку, в которой он обычно ходил на рыбалку. Решительно нахлобучив ее на голову, он выскочил в прихожую и буквально влетел обеими ногами в рыболовные резиновые сапоги. Диким рывком распахнул дверь и с истошным криком: " А-а-а!…» – бросился вниз по лестнице. В трусах, сапогах и шапке…
Глава, в которой не было бы счастья…
– Чего звонишь?! Видишь – дома нет никого. Звонит и звонит! Сейчас милицию вызову! Ходят тут, всякие! Алкаши… – похожая на Шапокляк, соседка Мартыненко дружелюбием не отличалась. Сухонькая, с заостренными чертами лица и желчным, колючим, оценивающим взглядом, она появилась внезапно, высунувшись из-за открывшейся соседней двери справа, после того, как Михаил Дмитриевич несколько раз безуспешно нажал на кнопку дверного звонка квартиры Владимира Григорьевича.
– Не надо милицию. То есть, полицию. Я друг Вашего соседа и коллега по университету. Он на работу не ходит уже два дня. У нас никто не знает, где он и что с ним. И телефоны у него не отвечают: ни домашний, ни мобильный. А мне с ним поговорить очень нужно, – Зобин вынуждено заискивающе посмотрел ей в глаза, казалось – она вот-вот скроется за дверью.
– Нет его. Забрали. В пятницу еще увезли, – Шапокляк заметно подобрела, услышав в голосе Зобина, интеллигента несчастного, умоляющие интонации.
– Куда забрали? – удивился Михаил Дмитриевич.
– Знамо дело, куда. В психбольницу. Куда еще с белой горячкой забирают! – соседка с явным удовольствием просмаковала такую новость.
– Куда? С чем?! – от неожиданности Зобин сел на ступеньку лестничного пролета.
– Я же говорю, в пятницу еще, на прошлой неделе, выбежал вечером во двор с дурным воплем. Всех перепугал до смерти! В шапке зимней, летом-то! А сам в трусах и сапогах. Срамотища! Выскочил и орет на весь двор: «А-а-а! В КГБ нечистая сила!» Мы все, кто был, разбежались, думали – пришибет, а он в будку трансформаторную – шасть! – женщина перевела дух.
– В какую будку?! – Михаил Дмитриевич не верил своим ушам.
– Да, во дворе, трансформатор. Забежал туда, что-то дернул, свет во всем доме и погас. А из будки искры сыпятся, страсть! Электрик наш, из ТСЖ, Веня Шаповалов, прибежал, хотел выгнать его оттуда, а тот его проводом с током ткнул, чуть насмерть не убил. Электрика так шибануло – еле выполз наружу. Позвонили в милицию. Те приехали, тоже вытащить его оттуда не могут. Говорят, он кабелем под напряжением отбивается, а от самого перегаром несет! Допился окаянный! – соседка снова остановилась, восстановить дыхание.
– Он же не пил! – только и успел вставить Зобин.
– А ты знаешь, пил он или не пил? Дома-то, втихаря? Чужая душа – потемки, – отвлеклась она и тут же продолжила, – А потом, уже они, милицейские, вызвали скорую. В психбольницу, сказывают, надо его везти. Приехала скорая. Вытаскивайте – просят милицию – его оттуда, мы не можем. А эти отвечают – да мы тоже не можем! Мы думали – это ваш пациент, вам и вытаскивать. А врачи-то и говорят – ну так, отключите ток в будке, пока не поубивал никого. И эти, дуралеи, опомнились. Точно! Надо электричество во всем районе выключить. Выключили свет, потом три часа обратно дать не могли, нехристи! Зато соседа наружу на аркане выволокли. Связали веревками и в психушку отправили. А света потом еще три часа, до ночи, не было! Серию из-за них, сволочей, самую важную пропустила.
– На чем вытащили?
– На аркане, волоком. Петля такая на веревке. Еле вытянули. Здоровый детина-то…
…Этот бурный, точнее сумбурный поток сознания привел Зобина в полнейшее замешательство. Выбил почву из-под ног. Он растерянно поблагодарил соседку и вышел на улицу. Во дворе стояла маленькая трансформаторная подстанция. Михаил Дмитриевич подошел к ней. Следов борьбы видно не было. Только огромный висячий замок на двери – абсолютно новый, блестящий, в масле – косвенно подтверждал слова пенсионерки…
«Однако, какое странное совпадение. Только утром мы говорили об этом, а вечером его забирают в больницу с белой горячкой. При том, что Володя не пил. Нет, он, конечно, мог себе позволить рюмку, другую, но не больше. И то изредка. По случаю. А тут такое», – мысль хоть и рациональная, но совершенно бесплодная. Ясности в хаотичные размышления Зобина она не добавила, – «Таких совпадений не бывает. Но если так, что же это было? И что делать дальше? А может быть Володя, правда, пил втихаря?» – на мгновение смалодушничал Зобин, вспомнив, что водка у Мартыненко никогда не переводилась. Огромная, старинная, двухлитровая бутылка, пятифунтовый штоф, как он ее называл, всегда дежурила в холодильнике. «Да, нет! Чепуха! И я тоже хорош. Тетка ерунду сказала, а я подхватил. Друг называется… Все-таки, история странная и неожиданная. Как бы в ней разобраться?…»
…Михаил Дмитриевич сложил в пакет свои старенькие спортивные штаны, две футболки, пару сменного белья, две пары носков, полотенце, мыло, зубную пасту, щетку и новые тапочки. Судя по рассказу соседки, Володю увезли со двора, чуть ли ни в чем мать родила. А родственники у него были далеко. Теперь с ними просто так и не свяжешься. Тем более, ни адресов, ни телефонов родни Владимира Григорьевича он не знал. В другом пакете уже лежали: Краковская колбаса, сыр, свежая булка белого хлеба, помидоры, огурцы, овсяное печенье, мятные пряники, йогурт, растворимый кофе и чай в пакетиках – в общем, обычные, нехитрые продукты, которые у нас принято передавать в больницу, чтобы скрасить унылое меню.
«В КГБ нечистая сила? Что за ерунда?!» – навязчиво вертелось у него в голове. Интуиция подсказывала, что разгадка кроется в этой фразе, но что же она означала? Зобин не верил в белую горячку Мартыненко: «Что это? Нервный срыв? Повлиявший на психику, нервный срыв?» – вопросы… одни вопросы…
«Какое странное происшествие… Происшествие, которому нет даже мало-мальски логического объяснения… Да еще накануне эксперимента, проведение которого само теперь под большим вопросом…» – не давали покоя тяжелые размышления, от которых Михаил Дмитриевич пребывал в тревожном унынии.
Он собрался, вышел на крыльцо, достал из кармана ключи, чтобы закрыть дверь.
– Вы Зобин? Михаил Дмитриевич? – в калитку палисадника, навстречу ему, вошел средних лет мужчина: в некогда черной, но уже изрядно выцветшей бейсболке; пепельно-серой, поношенной толстовке; драных джинсовых шортах и новых, дорогих кроссовках из натуральной перфорированной кожи огненно-рыжего цвета.
– Да, – Зобин рассеянно посмотрел на неожиданного гостя.
– Судя по всему, Вы собираетесь навестить Мартыненко в больнице? – посетитель снял с носа модные солнцезащитные очки, поднялся на первую ступеньку крыльца и протянул руку.
– Да, – ответил Зобин на сильное рукопожатие гостя, – А вы, часом, не из КГБ?
– Откуда? – расплылся незнакомец в широкой улыбке, – Я не понял, что это – шутка такая?
– Извините, я имел ввиду ФСБ. Ну, или что-то в этом роде.
– Признаюсь, Вы меня озадачили. С чего Вы взяли? – не сдерживая смешок, переспросил неизвестный. Спустившись с крыльца и распахнув руки, он оглядел себя до пят, повернулся вокруг на триста шестьдесят градусов, как манекенщик, демонстрируя либеральность своего внешнего вида, и задал обезоруживающий встречный вопрос, – По-вашему, я похож на сотрудника спецслужб?
– Вообще-то, нет. Хотя я никогда не имел с ними дело и не знаю, как они выглядят по-настоящему, – Зобин улыбнулся в ответ, – Вы что-то хотели? И откуда Вы знаете, что я собрался в больницу к Мартыненко?
– Догадался. Сам только что оттуда. Но, Вас к нему не пустят. Он в отдельном боксе сейчас размещен. Зафиксирован на кровати. Буйный, говорят, бросается на людей.
– Вы были у него в больнице? Что с ним? Вы его друг? Знакомый? Это он дал Вам мой адрес? – Зобина охватило горячечное нетерпение.
– Ваш адрес мне дали в университете. С Вашим другом я не знаком. Я врач, психиатр. Правда бывший. А теперь занимаюсь психологией. Пишу книгу. Точнее, собираю пока материалы. В этой больнице у меня старые связи.
– Что ж это я?! – опомнившись, всплеснул руками Михаил Дмитриевич и открыл дверь, – Прошу Вас, входите! Извините, лезу с вопросами, а сам Вас на пороге держу!
– Ничего страшного. Я понимаю. Спасибо, – мужчина прошел внутрь…
– Чай? Черный? Зеленый? Кофе? – Зобин взял в руки чайник и остановился перед посетителем, собираясь выйти на кухню.
– Кофе. С удовольствием! – гость чувствовал себя вполне раскованно.
– Итак, о чем Вы хотите со мной поговорить? – вернулся из кухни Зобин, – Я привык пить кофе, заваренный в пуровере. Вы не против?
– Отлично! Делайте, как для себя. Я пью любой. Главное, чтобы сам кофе был хорош и сварен без фанатизма, – Он положил на стол несколько потрепанных листов бумаги – заявку Зобина на проведение эксперимента, которую тот подготовил для Мартыненко, – Это нашли у Вашего друга. Поэтому, я здесь. Мне Ваша идея показалась очень интересной. Свежей. Новаторской. А еще, вот тут, – он перевернул страницу, – Вы ссылаетесь на доктора Дужникова. Это мой учитель.
– Петр Иванович?! Разве он преподавал в университете? Я не знал.
– Нет. Когда-то давно, – по лицу гостя пробежала печальная тень, – я проходил ординатуру под его руководством в этой больнице. Это я и имел ввиду, говоря, что у меня здесь связи.
– Как он? Теперь уже на пенсии, наверное? Я был его пациентом. Он очень тепло отнесся ко мне в свое время, а я, неблагодарный, так и не навестил его больше ни разу, – помрачнел Зобин.
– Он умер семь лет назад.
Михаил Дмитриевич изменился в лице и снова вышел на кухню. Не было его довольно долго. Вернулся он уже с кофе:
– Извините. Продолжайте, – Зобин поставил перед гостем большую фарфоровую кружку.
– Вот. Понимаете, стечение этих двух обстоятельств и заставило меня Вас найти, – гость отхлебнул кофе из кружки, с удовлетворением посмотрел на нее и одобрительно кивнул хозяину, – Эксперимент, который Вы собираетесь проводить, показался мне неожиданным, свежим, а потому привлекательным. Я бы хотел поучаствовать в нем в любой роли. Понимая, что Ваш друг помочь Вам пока не в состоянии, я прошу Вас заменить его. Мною. Он, насколько я понимаю, должен был заниматься организационными вопросами?
– Да. А что с ним? Вы так и не сказали, – Зобину стало стыдно, что он на мгновение забыл о Мартыненко.
– Официальный диагноз – delirium tremens, но я в это не верю, – гость допил кофе и подошел к окну, – Хорошо тут у Вас. Частный дом. Сад.
– Я снимаю две комнаты. Половину помещения. Отдельный вход. Хозяйка дома – подруга моей покойной мамы. Свою квартиру я давно продал… – Михаил Дмитриевич заглянул в глаза гостю, – А что с ним, по вашему мнению?
– Я уже давно не практикую. Я не видел анализов. Не делал опрос. Меня даже к нему не допустили. Но… Я разговаривал с Вашими коллегами в университете. Все с уверенностью утверждают, что он не пил.
– Да! Я тоже это подтверждаю. Если он и выпивал иногда, то как все нормальные люди, не больше и не чаще. В тот день, когда мы расстались, он вообще был абсолютно трезв.
– Темная история. Все это больше похоже на шок. Шок, повлиявший на психическое состояние. Но, выпустят его оттуда теперь не скоро… – гость остановился, выдержал смысловую паузу, – Ну что, возьмете меня на его место? Я смогу быть Вам очень полезен.
– Я не знаю. Все это так неожиданно… – смутился Зобин, – Вообще, если бы Вы смогли его заменить, Вы бы меня спасли. Но все это не так просто. Вы сказали, что сможете быть полезны. Чем?
– Тут, как говорится, если сам себя не похвалишь, – улыбнулся гость, – Во-первых, я великий организатор, министр-администратор, как шутят некоторые. Во-вторых, я решу вопрос с врачом. У меня уже есть кандидатура. В-третьих, повторюсь, у меня связи, и я смогу дешево арендовать медицинское оборудование, необходимое для наблюдения. И, наконец, в-четвертых, вопрос с дачей, – он еще раз мельком глазами пробежал по заявке, – можно сказать, уже решен, – с этими словами он достал мобильник, набрал номер и включил громкую связь:
– Алло? – после двух длинных гудков, донесся из телефона голос ректора.
– Алло, Николай Александрович? – гость невозмутимо улыбался, глядя на Зобина.
– Здравствуй, дорогой! Мне уже доложили, что ты в университете, – ректор явно обрадовался звонившему, – Зайди-ка ко мне. Надо поговорить.
– Сейчас, к сожалению, не получится, – гость пожал плечами, – Я был в университете, заходил по одному вопросу, но уже с час, как ушел. Так что, давай попозже. Я обязательно загляну, тем более, у меня к тебе тоже есть дело.
– Какое? Или это – не телефонный разговор? – едва заметно осекся ректор.
– Ничего секретного, – гость продолжал улыбаться, уверенный в себе на все сто процентов, – я хочу взять в аренду на лето дачу на вашей семенной станции. По деньгам не обижу. Все официально. По договору. Его я занесу с собой, когда приду.
– А зачем тебе эта рухлядь? У меня есть место и поприличнее, – ректор явно старался угодить незнакомцу.
– Не надо мне приличнее. И вообще ничего больше не надо. Ты же знаешь, я книгу пишу. Вот, в рамках работы над ней, потребовалось одно исследование провести. У меня там группа поработает, в тишине и покое. Человек пять-десять. Ты не против?
– Конечно не против! Пусть работают. И незачем формализм разводить! – ректор неожиданно проявил небывалую щедрость, – Можешь без договора, без аренды пользоваться. Я прикрою, если что, скажу – согласовано, в рамках университетской программы. Зачем тебе лишние расходы?
– Спасибо дорогой, но не стоит, – гость вопросительно посмотрел на Михаила Дмитриевича и отрицательно покачал головой, согласуя с ним общую позицию, – мы уже предусмотрели эти расходы. Нам официальное оформление предпочтительнее.
– Как хочешь. Я хотел, как лучше, – ректор облегченно вздохнул.
– Лучше официально, – гость решил завершить разговор, – Так мы договорились? Я занесу договор?
– Завтра? Если завтра, я буду на месте только до обеда, – предупредительно уточнил ректор.
– Сегодня. Если ты меня подождешь, я буду через полтора часа, – незнакомец был стремителен.
– Договорились. Я подожду. До встречи?
