скачать книгу бесплатно
– Прочти и скажи своё мнение.
Документ назывался «Характеристика ученика 5 А класса Александра Белкина». Я не обратил внимания на вступительные фразы типа «Поступил такого-то числа из такой-то школы» и постарался вникнуть в основные: «…за месяц обучения не проявил привязанности к кому-либо. Контакты носят периодический характер, предпочитает общаться со взрослыми. Эмоциональная сфера отстаёт от уровня развития памяти, внимания и от уровня, характерного для данного возраста. Обычно подобный инфантилизм свидетельствует об умственной отсталости, однако данный ученик показывает высокие результаты обучения».
Я прервал чтение и поинтересовался, что означает слово «инфантилизм». Вера, которая от голода и перевозбуждения уже щипала батон и жевала корочки, охотно пояснила:
– Это задержка в развитии.
– То есть он должен быть дебилом, но почему-то получает «пятёрки»? И тебя это тревожит?
Вера не поддержала шутку:
– Когда у человека нарушена сфера восприятия, это может быть вызвано недостатком гормонов, нарушением работы щитовидной железы. Этим управляют отделы головного мозга – гипофиз, гипоталамус.
– Вера, пощади меня! Говори по-русски.
– А я как говорю? Ты слушать не умеешь! Разве не понятно? Он достаточно эрудирован для своего возраста, но безучастен к противоположному полу, грамотно анализирует литературное произведение, но при этом совсем не эмоционален. В человеке всё взаимосвязано, а если отдельные качества отстают – это не есть норма, а может быть, даже начало психического заболевания.
Я продолжил чтение: «В работе с данным подростком нужно быть готовым к проявлению как доброжелательности, так и внезапной немотивированной агрессивности по отношению к окружающим. Приступ агрессивности обычно провоцируется состоянием беспокойства, которое желательно отслеживать (до октября провести диагностику школьной тревожности!) Начало приступа можно узнать по быстрой смене настроения от возбуждения до плача. В школе ученик закрыт, молчалив. О поведении дома данных нет (комплекс неполноценности из-за отсутствия отца?). Для устранения симптомов важно понять их причину (частая смена школ?). Поверхностные эмоции, детская непосредственность в разговоре могут быть следствием подавляющего воспитания, гиперопеки со стороны матери. В крайнем варианте такое поведение может быть результатом воздействия…».
Обилие умных слов меня не удивило. В годы повального переучивания учителей Вера два года платила за какие-то крутые и дорогие психологические курсы для классных руководителей, читала вслух Фрейда всей семье, включая нашу несовершеннолетнюю дочь Ингу. Причём последняя увлеклась необычной наукой и связала с ней дальнейшее обучение.
– И что? Ты показала документ матери мальчика?
Вера опять налилась негодованием и громко, словно перед ней сидело полшколы, зачастила:
– Да ты что! Это моя личная рабочая документация! Текущая, которая помогает в анализе, понимаешь? Я каждый год для себя пишу характеристики на новеньких, на проблемных, на отстающих. Они никого не интересовали. С начала этого учебного года у меня написано четыре характеристики, эту не закончила. Лежали себе пять листов в общем файле. И вдруг после проверки планов по воспитанию мою папку с проверенным планом воспитательной работы заносят в запертый кабинет, открывают ящик стола, якобы случайно находят мои заметки. При этом изымают только эту характеристику. В общем, назвали её некорректной, меня на ковёр вызвали, запретили всякий анализ состояния ребёнка, который перенёс стресс.
– Ты говоришь, изъяли. А что я читаю?
– Я все распечатки делаю в двух экземплярах на всякий пожарный. Папка с дубликатами в шкафу. А шкаф я на ключ запираю, иначе у него дверцы расходятся.
Как всё просто! Женщины кладут под руку, прячут подальше и обыскивают – всё в одном и том же месте. Смени место – система даст сбой! Я подумал, что звонки неизвестного могут быть следствием Вериного психоанализа, и решил, что не дам её терроризировать – отключу линию.
– Ты успокойся и послушай, что я тебе скажу. Такая бурная реакция может говорить только об одном: ты права. Богатые родственнички готовят мальчика к поступлению в элитный вуз – скорее всего, военный или дипломатический. До времени они скрывают диагноз, платят на периферии за отличный аттестат. Я тебе больше скажу. Я встречал тех, кто вырастает из таких пацанов. Взрослый мужик, а ведёт себя как ребёнок, и голос у него детский, и брить ему нечего, и женщины его не интересуют. Такие ещё приврать любят. За своим подопечным подобное замечала?
Вера наморщила лоб, потом вышла в прихожую, порылась в своей необъятной сумке и извлекла из неё ещё одну пластиковую папку.
– Он мне написал странное сочинение про энергетические сущности. Я попросила его сделать пояснительный рисунок. Смотри, что получилось.
Я прочитал работу мальчика и стал рассматривать схему. Вверху нарисовано было большое облако, от него шли нити разной толщины к маленьким человечкам внизу.
– Тебе это не напоминает схему «Невидимый кукловод и марионетки на верёвочке»? – спросила жена, заглядывая через плечо.
– И это тоже.
– А что ещё?
– Я бы сказал, но ты не любишь вспоминать моё криминальное прошлое.
– А тебе приятно напомнить лишний раз, как из-за драки ты три года моей жизни псу под хвост пустил?
– Не заводись, а то рассказывать не буду.
Вера прикусила язык. Она была любопытна. В лихие годы беспредела появилось много публикаций около фантастического содержания. Это теперь к ним привыкли и, как говорит наша дочь, научились воспринимать информацию, поделенную надвое. А тогда каждая статья казалась открытием. Прочитал я статью про то, как геологи дешифровали космические снимки и обнаружили затемнения на фотографиях. Сначала списывали их на дефекты съемки и запрашивали новые снимки. Потом поняли, что затемнения привязаны к определённым местам, что они меняют размеры и очертания. Причину пытались найти в наложении карт разного содержания, но неожиданно расположение аномалий совпало с картой мест заключения. Автор статьи утверждал, что структуры усиливали активность перед бунтами на зонах и разбухали после них. Он называл структуры эгрегором.
– Нет, – возразила жена. – Это не совсем то. Эгрегор невидим. Термин – кстати, очень распространённый сейчас – означает сосредоточение некого управляющего поля на представителе вида. Скажем, весь табун ориентируется на одного скакуна и понимает его выбор направления.
Вера по учительской привычке принялась объяснять, но у меня сложился свой взгляд на вещи. По словам жены, группы людей формировали эгрегоры по преобладающему настрою, а по-моему, это эгрегоры определяли настрой толпы. Не зря любая духовная практика призывает к спокойствию, созерцанию. Горе осуждается, уныние приравнивается к греху, зато тихая благородная скорбь внушает уважение. Ликование вызывает зависть и оборачивается бедой, а скрытая радость продолжительна во времени. Древние подозревали: не стоит кормить своей энергией невидимых монстров!
– Простите, я давно не звонила по этому номеру и не узнаю ваш голос. Можно уточнить, с кем я разговариваю?
– Степан Петрович, психотерапевт, который ведёт Александра. Всё в порядке, Галина Николаевна! Я просто немного охрип. Вас не затруднит прочесть последние строчки характеристики?
– Всё перечисленное «может быть следствием подавляющего воспитания, гиперопеки со стороны матери. В крайнем варианте такое поведение может быть результатом воздействия…».
– Воздействия чего?
– Степан Петрович, запись обрывается. Больше нет ничего.
– Вопросительный знак стоит?
– Нет, многоточие.
– В личном разговоре вы уточняли окончание фразы?
– Нет, я забрала характеристику и запретила учителю какие-либо заметки. Но я могу уточнить.
– Дорогая моя! Это надо было сделать сразу, а теперь не стоит. Этот случай забыть. А вы, как завуч, учителей своих должны загрузить, чтобы у них отпало желание выполнять нашу работу. Каждый должен заниматься своим делом, не правда ли?
Глава 4. Инга: социальный аналитик
Не думаю, чтобы меня любили в отделе. Работа в досуговом объединении предполагает коллегиальность. Девчонки жаловались, что когда мне нужны данные для анализа, они ходят по городу с опросными листами, а когда им не хватает актёра для представления, я иду в отказ. Мне не трудно разок-другой пройтись по сцене, да только перед этим уйдёт уйма времени на репетиции, а после представления в отделе принято до ночи обмывать окончание очередного мероприятия. Не один работник такого досуга превратился в алкоголика, поэтому отдел постоянно пополнялся «свежими» кадрами. Отец, узнав такой расклад, посоветовал: «Обрубай сразу. Сойтись всегда успеешь, а вот разойтись с людьми, которые уже почувствовали власть над тобой, труднее».
Ошибкой было направлять меня в отдел культуры и работы с населением, который занимался устройством массовых праздников, организацией митингов и выборов. Зав. отделом хотелось иметь штатного психолога, чтобы отсылать к нему истеричных жалобщиков, но такого методиста им по штату провести не удалось. В результате придуманная для меня должность выглядела солидно и конкурировала по значимости с должностью заведующей.
При трудоустройстве моё социологическое образование постоянно путали с должностью социальных работников, пытались предложить мне обслуживание пенсионеров. На этом фоне работа при администрации выглядела выигрышнее и могла дать материал для написания кандидатской. Меня, как признанного городскими боссами специалиста, дважды в месяц приглашали проводить консультации в Центре семьи и брака. Неплохо платили. Наработанный имидж совсем не вязался дружескими попойками – лучше уж прослыть гордячкой.
Я составляла очередную справку для городских властей, когда ко мне привели посетительницу. У меня засосало под ложечкой от тоски по пропущенному обеду. Галина Николаевна – бывшая мамина одноклассница и её завуч в настоящем – устраивалась в кресле напротив меня надолго. Она начала с претензий по поводу того, что «власти не контролируют выполнение своего же постановления о запрете прогулок для школьников после двадцати двух часов».
Учебный год начался, а дети и родители всё ещё живут по летнему времени. Через две недели пойдут первые контрольные работы, за обилие двоек спрос будет в первую очередь с неё, как организатора учебного процесса.
Я достала органайзер, с деловым видом нарисовала в нём несколько закорючек, смешную рожицу с большими глазами и ушами, потом из вежливости снова подняла глаза на посетительницу. На голове у завуча гладкая причёска, открывавшая уши, и большие круглые очки. Не поверила: посмотрела на рисунок и прикусила губу, чтобы не рассмеяться, – так похожи они оказались.
– Галина Николаевна, я всё записала. Обещаю, что вопрос будет рассмотрен; дадим команду полиции, организуем патрули.
– Спасибо, Инга. Я знала, что ты поможешь. Куда это годится? За последние десять лет столько исчезновений детей! Это всё от безнадзорности.
– Сколько исчезновений?
– В прошлом году пропало двое, годом раньше – ещё трое. И до этого случалось. Для нашего городка это много.
– А почему у меня нет такой статистики?
Женщина испугалась.
– Инга, я, может быть, лишнее сказала. Эти факты не надо озвучивать. Возможно, статистика закрытая. А, может, их находили? У нас же мамы сейчас живут сами по себе, дети сами по себе. Моему Вовке тридцатник, а я не усну, пока он домой не придёт. Неделю назад – представляешь – лежу в постели, не засыпаю, жду сына, слышу – голоса в прихожей. Выхожу, а с ним пришла Любка – ну, ты знаешь её, кудрявая такая.
– Макеева?
– Она самая. У неё муж, дочка, а она вдрызг пьяная к моему парню ночевать идёт. Я встала и говорю, не пущу, мол. Он просит: «Пусть переночует, ей не дойти до дома». А меня это должно волновать? Выгнала я их, а сама не сплю. Опять дверь хлопнула. Я халат накинула. Сын заходит и говорит: «Только попробуй что-нибудь сказать». Я ушла к себе, минут через пять слышу смех в его комнате. Я туда бегом. Лежит Любка на кровати. И как пробралась? Я одеяло сдёрнула, а она там в чём мать родила. И тут я схватила её за волосы и выволокла в коридор. Сын кричит: «С ума сошла!». Соседи на площадку вышли. А я следом одежду выкинула и закрылась. Я права, Инга?
Она пыталась «заболтать» свой прокол с пропавшими детьми. Мне не хотелось обсуждать её семейные дела. В восьмом классе Вовка принялся ухаживать за мной, а Галина Николаевна завела меня к себе в кабинет и прочла нравоучение, как быть гордой и объяснять всем мальчикам, которым ты понравилась, что нужно не на свидания приглашать, а уроки делать.
– Вы дали ему понять, что он не хозяин положения, а всё ещё ребёнок.
– Для меня – ребёнок! Я, Инга, не против постоянной женщины, не думай. Он уже не мальчик. С двумя пробовал семью создать, но обе непутёвые оказались. Я согласна: пусть бы привёл кого-нибудь с ребёнком, даже с двумя.
Это невыносимо! Она в который раз пытается вызвать меня на откровенность и получить признание в том, что меня с двойняшками бросил муж. На самом деле мы с Женей чувствовали себя крепкой семьёй, были вполне счастливы, но объяснять провинциальному городку специфику разъездной работы мужа не было желания. Всё равно не поверят – сочинят свою версию!
– Я как своего пьяницу выгнала, царство ему небесное, так ни одного мужика к себе не подпустила! Сыном занималась. Сейчас порядочных матерей нет. Одну Полиночку Белкину могу в пример привести.
– Тоже разведённая?
Галина Николаевна сделала паузу, посуровела.
– Это не наше дело. Сейчас богатые мужья на молодых до пенсии кидаются. Бог им судья, да вот ребёнка им забыть положение не позволит. За мальчиком есть пригляд – всё видят. Только ваша мама умнее других хочет казаться! Целое досье на благополучного ребёнка завела! Вы бы посоветовали ей следить за своими внуками! Отца рядом с ними нет. Всякое может случиться… И концов потом не найдёшь.
Ах ты, выдра! Прогноз моим детям она выдаёт! Я, по выработанной системе сдерживания эмоций, сделала глубокий вдох и выдох, постаралась придать голосу холодные бесстрастные интонации.
– Отца рядом с моими детьми подолгу не бывает только потому, что он работает в престижной столичной фирме. Она, кстати, спонсирует содержание группы быстрого реагирования. К тому же рядом с внуками постоянно находится наш молодой пенсионер – дедушка, у которого наверняка всплывут в критический момент старые связи с организованной преступностью. В подобной среде любые концы находят. У меня время обеденного перерыва, простите.
Собеседница поджала губы и поднялась.
– Ваше дело. Я передала, что велено.
– Кем велено? – быстро переспросила я, но ответа, естественно, не получила. Пожилая женщина опустила голову и быстро вышла из кабинета.
Пришлось предупредить зав. отделом, что после обеда задержусь – зайду к статистам. Я построила рабочий график независимо от своего «отдела развлечений», связывалась напрямую с секретарём мэра, но наглеть не стоило.
На самом деле хотелось обдумать ситуацию. Мне явно поступила угроза от какого-то третьего лица. И завуч, и директор школы наверняка уже пропесочили маму по поводу Полиночки с её сыном. Мама могла быть упёртой женщиной в выставлении оценок, но при характеристике учеников умела подбирать обтекаемые фразы. Она повторяла, что родителей нужно щадить. Чем же она так насолила, что понадобился шантаж внуками? Кто стоит за Полиночкой Белкиной?
Размышления детектива-аналитика глушили эмоции испуганной матери. Ну как, действительно, возьмутся за детей? Алёшка осторожный, чужих опасается, и напугать его до истерики проще простого. С Алёнкой дела обстоят ещё хуже: она так доверчива, что пойдёт за первым встречным, сколько её ни учи! Я остановилась на краю тротуара и позвонила отцу. Он, выслушав, решил, что прямой опасности нет, поступило предупреждение. После серьёзного разговора с мамой он подумает, как действовать. А ещё проще взять неиспользованный отпуск и прокатиться с детьми к морю. Бархатный сезон в разгаре. Он лично отвезёт нас на побережье, к тёте в станицу. Зачем рисковать?
Двигаясь в потоке людей, я продолжала гадать, что такого натворила мама, из-за чего нужно ходить по улицам и оглядываться? Я непроизвольно оглянулась. Мужчина за мной замедлил движение. Этого ещё не хватало! Я юркнула в кафе, выбрала столик у окна и убедилась, что мой преследователь окинул взглядом расходящиеся улицы, заметил меня в окне и двинулся следом. Какой уж тут обед! Я заказала кофе с пирожным, успев отметить про себя, что волнения сожгут запретные жировые калории. Ему принесли такую же чашечку, которую он через длинные промежутки времени подносил к губам. Меня из виду не упускал. У нас на курсе в подобных ситуациях восклицали: «Кино и немцы!»
Я съела пирожное и ничего лучше не придумала, как снова набрать номер папы. Не волновать же мужа, который сейчас летел где-то над Сибирью! Я достала телефон, делая вид, что набираю номер, засняла на камеру моего преследователя. И тут он направился ко мне.
– Степан Петрович? Рада вас слышать!
– Рано радуетесь. Вы ситуацию в Лесном отслеживаете?
– Всё под контролем, Степан Петрович!
– Странно. А у меня другие сведения.
– Это наш старый перевалочный пункт. Там опытный наблюдатель.
– Ваш опытный наблюдатель напрямую позвонил мне, хотя этот номер дан ему на самый крайний случай.
– Что могло случиться, Степан Петрович?
– Вы у меня спрашиваете? Вот прокатитесь-ка туда сами и всё выясните.
Глава 5. Вера: двойники
Я сидела на утомительном семинаре, организованном для учителей, из которых восемьдесят процентов было пенсионного и предпенсионного возраста. Каждый из них прошёл не один эксперимент в образовании, мог наперёд предсказать успех или неудачу очередного «хорошо забытого старого» и помнил многих руководящих ими «троечников» с тех времён, когда они ещё сидели за школьной партой.
Лекцию по «новым стандартам» читала нарядная старушка с обросшей стрижкой из областного управления образования. Она двигалась между рядами учителей, а её замысловатые серьги тяжело покачивались в такт утиной походке. Юбка костюма в крупных малиновых цветах висела спереди короче, чем сзади. Поскольку информационный уровень её выступления равнялся нулю, я от нечего делать рассматривала морщинистое лицо в бородавках и представляла лекторшу в просторном уютном халате, со спицами в руках и внучкой рядом. Что заставляет таких старушек упорно, из десятилетия в десятилетие внедрять чужие скороспелые гипотезы в головы скучающих практиков?!
Актовый зал ещё сохранял следы весеннего украшения, оставшегося от проводов выпускников. Как это не вязалось с пейзажем за окнами, где липа уже теряла жёлто-бурые листья! Топча листву, спешили домой освободившиеся от рабочего бремени люди, и только мы… О господи! Чем ещё занять мозг? Угораздило же меня опоздать, прийти, когда все «партизанские» места уже заняли предприимчивые и наученные жизнью коллеги! Вон Валентина Михайловна на соседнем ряду устроилась великолепно, у окна. За спинами учителей принялась переписывать номера личных дел в журнал. Среди потёртых обложек её шестого класса выделялся прямоугольник новенькой папки. От скуки я написала записку «У кого из ваших такое аккуратное личное дело? Не по нашему образцу! Покажите». Записку передали – через три минуты мне пришёл ответ вместе с документом. В ответе: «Вера Петровна! Салют! Это Аксёнов Миша, прибывший год назад. Они с мамой опять собрались уезжать. Врачи рекомендуют другой климат».
Я открыла переданное личное дело. За шесть лет обучения – три школы. Одной пастой заполнены все шесть колонок с оценками, печати разных школ стоят ровно. Наша секретарша Света – человек ответственный и держит бумаги в порядке, но её печати наезжают одна на другую и выглядят где ярче, где тусклее. А как иначе, если к тебе в очередь проштамповать стоят пять классных дам с кипой личных дел каждая?
Я осторожно коснулась плечом соседки и прошептала: «Что неймётся людям? Смотрите, сколько переездов!» Пожилая учительница начальных классов грустно закивала и шёпотом поделилась: «Я этого ребёнка не учила, но в школе встречала. Я его запомнила. Он так похож на моего бывшего ученика Ваню Смирнова! Одно лицо!»
– Сын?
– Нет, этого быть не может. Ваня утонул двадцать лет назад. В шестом классе тогда учился.
И тут на нас оглянулась завуч Галина Николаевна. Она прошипела:
– Верните чужой документ и прекратите разговоры.
На шум обернулось несколько человек, в том числе директор Людмила Матвеевна. Как назло, у меня в сумочке зазвонил телефон. Я его постоянно теряю, поэтому специально поставила громкую мелодию любимой бардовской песни. После первых гитарных аккордов в аудиторию ворвался хриплый голос, возвестивший в душном помещении: «Надоело говорить и спорить…». Учителя развеселились.
Старушка-лектор остановилась и замолчала. Я отдала назад личное дело и лихорадочно искала в сумке мобильник, но натыкалась на книгу, паспорт, компьютерные диски, ручки и кучу разной дребедени, скопившейся за неделю в моей необъятной сумочке из трёх основных и двух потайных отделений с уймой боковых кармашков (на молнии каждый).
Старушка с бородавками грустно посетовала:
– Порой удивляться приходится, кто наши учителя.
– Сколько работаем, столько и удивляемся, – отшутился физрук, вызвав новый шквал смеха.
Лекторша не поняла двусмысленности сказанного и оглянулась на директора, а та гипнотическим взглядом поедала меня. Песня продолжалась, и я, почувствовав беспомощность, стала пробираться к выходу. Я взялась за ручку двери уже тогда, когда голос из моей сумочки предложил: «На прощанье поднимай бокалы золотого терпкого вина…». Хохочущую аудиторию, похоже, вполне устраивал такой исход дела.
Я отбежала подальше от зала и почти сразу нащупала мобильник, лежавший «под рукой» – в самом ближнем кармане. Конечно, так долго звонить, зная мои отношения с телефоном, могла только дочка.
– Инга! Что стряслось? У меня же совещание!
