скачать книгу бесплатно
Молчание длилось, как им показалось, вечность и еще раз вечность. Затем губернатор взял ее нежные пальчики в свою огромную ладонь, поднес к губам:
– Милая Кэт… На месте этого юноши каждый бы бросился хоть на сотню разбойников, если понадобилось бы спасать тебя!
Вблизи стояли офицеры с бокалами шампанского в руках, прислушивались. Слова губернатора приняли с одобрительными возгласами:
– Что на сотню – на тысячу!
– На армию!
Губернатор бросил на них уничижительный взгляд, добавил:
– Вряд ли у кого-то это получилось бы так же блестяще, но, милая Кэт, ради вас в самом деле каждый из нас бросится на штыки!
Он еще раз поцеловал ей руку, передал полковнику. Тот, приложившись губами к ее пальчикам как к святыне, сказал торжественным голосом, словно читал завещание о получении им огромного наследства:
– Милая Кэт, позвольте представить вам моего юного друга, подпоручика Александра Засядько!
Он отступил на полшага, поклонился. Александр тоже склонил голову, чувствуя себя глупо в тугом мундире, затянутый, скованный церемониями. Казачий сын, привыкший скакать навстречу ветру с раскрытой грудью, когда же привыкнет? Жарко, воздуха не хватает, воротничок давит, как чужая рука на горле.
Кэт не могла оторвать от него глаз. Сейчас он показался еще выше, чем тогда, когда в белой, расстегнутой на груди рубашке бросился спасать ее, как часто спасал в ее снах волшебный принц. Он был красив, как сам Сатана, и в тугом мундире выглядел как дикий конь, на которого возложили седло, но который все равно никому не позволит в него сесть.
Годы учения в привилегированном училище не вытравили свободолюбивый дух, и если бы она уже не узнала, что красивый молодой подпоручик русской армии не князь и даже не дворянин, а сын знатного казака, то все равно безошибочно признала бы в нем человека, рожденного в седле и вскормленного с конца копья.
– Добрый день, – сказал он внезапно охрипшим голосом. – Вы… танцуете?
– Да, – ответила она поспешно. Голос ее был чистый, как колокольчик, у него сладко отозвалось сердце. – Вы… приглашаете меня?
– Уже пригласил, – сказал он еще торопливее.
Он видел в ее глазах то же самое, что чувствовал и он. Вырваться хоть на время танца из-под плотной опеки старших, когда тебе дышат в затылок и подсказывают каждое слово. И пусть за ними все время будут неотрывно следовать взгляды всего зала, но все-таки они вдвоем смогут ощутить хоть слабую тень тех минут, когда он, сильный и красивый, в белой рубашке, распахнутой на широкой груди, подхватил ее, слабую и трепещущую, держа в одной руке саблю, ощутил легкий аромат ее духов, а ее пронзила сладкая дрожь от прикосновения его сильных рук…
Однако им пришлось дожидаться, пока окончится предыдущий бесконечный манерный танец. Фигуры в одинаковых напудренных париках двигались по кругу как восковые. Одновременно приседали, кланялись, лица у всех как маски, непристойно выказывать какие-либо чувства. Александру они напоминали фигурки на больших часах.
– Я слышала, – сказала она тихо, глядя на танцующих, – что в Вене создан новый танец. Его назвали вальс…
Александр кивнул. Вальс он не танцевал, но слышал о нем от поручика Ржевского. Правда, поручик спутал Штрауса со страусом, который несет самые большие яйца, наверное, потому Ржевский и заявил в офицерском собрании глубокомысленно, что, мол, теперь знает, почему Штраус пишет именно вальсы.
– Наши офицеры только о нем и говорят, – сказал он осторожно. – Его вроде бы запретили как непристойный?
Ее щечки снова заалели.
– Да. Но молодежь тайком танцует. Я, правда, не видела…
– Каков он?
– Говорят, в нем кавалер во время танца левой рукой не просто касается кончиков пальцев дамы… а держит ее за руку. А правой вовсе обнимает за талию… Конечно, на вытянутой руке! Но у нас вальс танцевать нельзя. В самом деле, о девушке могут подумать нехорошее, если позволит себя обнимать за талию незнакомому мужчине. Даже в танце!
Он спросил тихо:
– Но в Вене же танцуют?
– Там у них много музыкантов, художников, артистов, к ним отношение лучше, чем у нас. У нас вальс если и начнут танцевать, то разве что среди простонародья… хотя я не могу себе представить, чтобы пьяные мужики его танцевали… А в высшем свете нравы строгие.
Александр рассматривал ее искоса, не в силах отвести взор. Он вообще не любил танцы, в них было слишком много от механических фигур. Жизнь оставалась только в народных плясках, там даже кипела и хлестала через край, но, чтобы не быть изгоем, выучил все па и мог танцевать все, что игралось на балах. А вальс, при всей его якобы непристойности, может оказаться лишь очередным танцем заводных игрушек.
Впрочем, подумал он с усмешкой, может быть, его создатель как раз сам настрадался от бездушия бальных танцев, потому создал нечто ближе к гопаку или народной мазурке?
Заиграли полонез, новый танец, что недавно вошел в моду после завоевания русскими войсками Польши. Вместе с награбленным оттуда вывезли и музыкантов, художников, артистов. Если не в Санкт-Петербург для украшения столицы, то в Сибирь, чтобы смирить польский гонор.
Александр поклонился Кате, так ее хотелось называть, ее нежные пальцы коснулись его руки, они вошли в круг. Танцующих было двенадцать пар, все двигались по кругу в строго размеренном ритме, останавливались, раскланивались, менялись местами, раскланивались, все медленно и чинно, но он вдруг ощутил, что зал исчез и все исчезло, а они танцуют только вдвоем. А вместо стен с канделябрами и запаха восковых свечей – берег реки и аромат цветов, свежесть близкой реки.
По ее глазам он внезапно понял, что она тоже с ним в их волшебном мире для двоих. Стены зала растворились и для нее, исчезли как дым все танцующие, родители и с завистливой враждебностью наблюдающая офицерская знать.
ГЛАВА 6
На следующий день он нанес визит в дом князя Вяземского. Чувствовал себя не в своей тарелке. Впервые его страстное желание совпало с желаниями других: полковника, тетушки и наставника Кэт и, как он втайне надеялся, с желанием самой Кэт.
Дворецкий, с достоинством кланяясь, проводил через анфиладу залов в кабинет самого князя. Александр чувствовал, как побежали мурашки по коже. Кабинет был достаточно просторен, чтобы в нем проводились учения с ротой новобранцев. В левом углу внимание привлекал камин на аглицкий манер, там белеют торцами березовые чурки в обертках бересты, стены заняты книжными шкафами. Фолианты в телячьей коже, монограммы вытиснены золотом. Огромный стол завален бумагами. Даже в одном из трех кресел лежит свернутая в рулон карта. Массивная чернильница из дорогого малахита, пучок гусиных перьев в хрустальном стаканчике, настольный календарь… Похоже, князь и на юге продолжает заниматься работой, а не только охотится на лис, как утверждают знатоки.
Он еще рассматривал книжный шкаф с книгами, когда дверь распахнулась, вошел грузный мужчина в дорогом камзоле. Вид у него был представительный, в движениях чувствовалась уверенность высокорожденного, привыкшего с детства отдавать распоряжения, но лицо было мягким, а сейчас и вовсе лучилось довольством и счастьем.
Он еще от дверей раскинул руки:
– Позволь мне обнять тебя, отважный юноша!.. Я богат, но главное мое сокровище – Кэт. Это поздний ребенок, я в нее вложил всю душу. Господь видит, как я просыпаюсь в страхе ее потерять, но позавчера я был как никогда к этому близок.
Он обнял Александра, расцеловал в обе щеки, усадил в кресло. Придержал рукой, тот порывался вскочить, сам обогнул стол и с удовольствием опустился на мягкое сиденье.
– Полковник много рассказывал о тебе, Саша. Позволь тебя так называть? Он очень высокого мнения о тебе.
Александр пробормотал в смущении:
– Я здесь всего два месяца. Чем я мог заслужить столь лестную оценку?
Князь покровительственно засмеялся:
– Саша, мы с полковником уже в том возрасте, когда жизненный опыт позволяет судить о многом. Мы видывали много, потому нам не требуются годы, чтобы сразу понять человека. Ты из тех, кто шагает далеко. Есть люди, которые живут как трава. Есть – как звери. Но на каждое поколение рождаются люди, их мало, которым их мир сразу начинает казаться тесен. Они, каждый по-своему, начинают его расширять, улучшать, перестраивать. Это и мудрецы вроде Моисея, Аристотеля, нашего гения Ломоносова, и завоеватели вроде Аттилы, Чингисхана, Александра Македонского, и хитроумные механики вроде Архимеда или Кулибина… При всей разности эти люди из одного теста. Им тесно в этом мире! Я не знаю, кем будешь ты… Может быть, твои крылья сгорят в самом начале и никто не увидит твоего взлета, но ты – из этой породы.
Александр слушал его раскрыв рот. Князь говорит то, что он сам постоянно чувствовал в сердце, но не мог выразить словами. Люди вокруг слишком ленивы, слишком медлительны, слишком мало хотят от жизни. Но они такие все… как он думал раньше.
– Не знаю, – ответил он искренне. – Ведь я служить только начал. Я все время учился… и сейчас все время учусь.
Князь кивнул. Глаза на пухлом, слегка одутловатом лице были живые, внимательные.
– Учишься. А нынешние дворяне в подражание Митрофанушке стонут: не хочу учиться – хочу жениться.
Его острый взгляд остановился на его лице. Александр ощутил, что краснеет. Князь несколько мгновений изучал его, с легким смешком откинулся на спинку кресла:
– Саша, мы твои должники. Дело не в драгоценностях, что унесли бы разбойники, я в состоянии тут же купить новые, но Кэт даже не успела испугаться, вот за что я тебе благодарен! Когда ты появился, молодой и веселый, сабля в руке, а в глазах удаль… не спорь, так тебя описала не только она, но и моя сестра, то они все трое были абсолютно уверены, вот что удивительно, что с твоим появлением все пойдет хорошо…
– Ну уж…
– Я сам их не понимаю, но они в один голос твердят, что сразу поверили в тебя. Один супротив пяти! Но Кэт была уверена, что тыих разгонишь, а ее спасешь. Так и случилось, но более того…
Александр ежился под пристальным взглядом. Князь неожиданно усмехнулся:
– Тебе будет доставаться за рискованные решения. А также за те, которые ты принимаешь за других. Признаться, я без охоты принял того разбойника. Лишь по настоянию дочери, которую люблю настолько, что отказать ни в чем не могу. Но ты оказался прав: он обожает коней, готов и спать в конюшне, а на работе конюха просто счастлив. Конечно, я запретил домашним упоминать, как он нам достался. Таким образом, мы обрели в его лице преданнейшего человека. Странные бывают повороты судьбы, верно?
Он поднялся, обошел стол, снова обнял:
– Не предлагаю никакого вознаграждения. Знаю, не примешь. Судя по фамилии, ты из малороссов, а у них гонора на сто князей хватит. Но если что понадобится, только дай знать. Князь Вяземский с его влиянием, деньгами и землями – в твоем распоряжении!
Он проводил его до дверей кабинета. На пороге взглянули друг другу в глаза. И оба знали, что никогда ни при каких обстоятельствах гордый подпоручик не унизится до просьбы о помощи.
Кэт ждала его в большом зале. Увидев выходящего из кабинета отца молодого офицера, бросилась навстречу:
– Александр!
Он снова ощутил волну нежности и щемящего жара в сердце. Еще никогда не видел такой прекрасной девушки, нежной и удивительной, чистой, как лепесток розы. Ее глаза сияют, как две утренние звезды, омытые росой, пухлые губы раздвинулись в счастливой улыбке.
– Милая Кэт, – сказал он и поперхнулся. Слова сами сорвались с языка, но не успел пожалеть, она вспыхнула от счастья, засветилась, будто ее сердце запылало жарким огнем.
– Ох, Александр, – сказала она и подошла к нему так близко, что почти касалась его лицом. Ей пришлось задрать голову, он возвышался над ней на полголовы. Ее глаза лучились, а губы стали пунцовыми. – Я боялась, вы никогда это не скажете!
Ее глаза на миг ушли в сторону, там был альков, и Александр тут же предложил руку. Они уединились в алькове, занавеси были раздвинуты, незамужней девушке неприлично оставаться наедине с молодым мужчиной, но все же они могли издали услышать шаги.
Александр усадил ее на мягкую кушетку, сел рядом. Кэт, поколебавшись, вложила узкую ладонь в его руку:
– Александр, мы все благодарны… Ой, что это у вас такое твердое? Мозоли? Неужели от шпаги?
– И от сабли тоже.
Ее глаза стали огромными.
– У всех офицеров, которые вхожи в наш дом, ладони белые и нежные…
В алькове было жарко, мундир душил горло. Он словно видел со стороны, какое у него красное лицо с глупо выпученными глазами. Кэт старательно отводила взгляд. От нее обворожительно пахло, как от нежного цветка.
Голос ее дрогнул:
– Как часто я в детских снах видела один и тот же сон… На меня нападают разбойники, у них сабли и страшные ножи, мне страшно… Но вдруг появляется рыцарь в блистающих доспехах! Он горд и красив, он отважен, а меч в его руке блещет как молния. Разбойники кто повержен, кто в страхе бежит обратно в лес. А рыцарь, отбросив меч, берет меня на руки. У него черные как смоль волосы, мужественное лицо, высокие скулы. Руки его сильны, как ветви дуба, а сам он красив и статен. Он сажает меня на своего коня и увозит в замок…
Она сделала долгую паузу, смотрела вопросительно. Александр, чувствуя, что надо что-то сказать, промямлил:
– У рыцаря должны быть золотые волосы до плеч. Так всегда в сказках.
– Это в сказках, – возразила она. – А мне снился всегда черноволосый, смуглый, загорелый, а лицо… немножко даже разбойничье. Чуточку злое, как у сильного и непокорного человека. Я даже рассмотрела черные волосы на его груди!
Он ощутил, как запылали его уши. Знал, когда увидела мельком волосатую грудь своего рыцаря. Угораздило же его сидеть в рубашке, расстегнутой до пупа! Даже не на солнцепеке.
– Хорошо, если у него есть замок, – пробормотал он.
– Есть, – сказала она убежденно. – Или будет, это неважно. А в замке он берет меня в жены, мы живем долго и счастливо, и у нас множество детей…
– Восьмеро, – пробормотал он.
—Что? – переспросила она. – Ах, почему нет? Восьмеро.
– И все мальчики…
– Почему? Пусть и девочки.
– И оба умирают в один день, – сказал он тихо.
– Что?
– Да так, вспомнил одно гадание…
Она просияла:
– Вам такое напредсказывали? Я всегда мечтала жить в любви и умереть со своим мужем и повелителем в один день!
Она внезапно замолчала, спрятала лицо в ладони. Сказано было много, слишком много. И молчание было долгое, мучительное для обоих. Александр прокашлялся, в горле стоял комок.
– Кэт… губернатор был прав. Все мужчины мира ради вас бросятся хоть на сабли, хоть на штыки. Мое сердце у ваших ног! Я просто не смею и надеяться… Но если я хоть чем-то похож на рыцаря вашей мечты, если я смогу быть похожим… то я приложу для этого все силы, отдам этому всю жизнь… Кэт, я люблю вас!
Она подняла голову, лицо ее было счастливое. В глазах стояли слезы. Она прижала кулачки к груди:
– Саша!.. Я люблю вас с того времени, когда еще играла в куклы. Вы всегда были таким, как сейчас!.. Я просто дрожу от страха, что я сейчас проснусь, и все исчезнет!
Ее голос в самом деле дрожал, а слезы прорвали запруду и побежали по нежным щекам. Губы распухли. Александр медленно наклонился и поцеловал. Ее губы были солеными, они дрогнули, словно от страха, но в следующее мгновение раскрылись ему навстречу. Он вбирал в себя ее нежность и чистоту, ее аромат, его руки держали ее сперва за плечи, потом обняли, а она прижалась к нему с такой силой, какой нельзя было ожидать от ее хрупкого тельца.
Сердце его стучало мощно и радостно. Он слышал невидимые фанфары и слышал хлопанье незримых крыльев, это праздновали их союз на небесах.
Послышались шаги. Они с великим трудом оторвались друг от друга, но остались сидеть, держась за руки как дети. Кто-то прошел мимо, хлопнула дверь.
Александр сказал жарко, сам удивился своему севшему голосу:
– Я сегодня же попрошу вашей руки. Как вы думаете, что скажут ваши родители?
Она опустила ресницы:
– Скажут, что это несколько неожиданно… что как-то еще не думали… Что я слишком молода… но вообще-то, если встретится человек, которого я полюблю… то не спеша и с соблюдением приличий… Ах, Саша! Вы знаете, что они могут сказать. Ведь они сами в вас влюбились. Тетушка все уши прожужжала, какой вы скромный, что не пьете и не курите, к гулящим девкам и к цыганам не ходите, что вас высоко ставит начальство… А отец сам навел о вас справки. Я к нему подлащилась, он все рассказал. Он тоже ставит вас очень высоко, еще сказал, что вы обязательно станете по меньшей мере генералом.
Александр слышал, как горячая кровь прилила даже к ушам. Радостно слышать от других то, о чем мечтал втайне сам. Да, он обязательно станет генералом. И очень молодым генералом! Не ради выгод и жалованья, а потому что генералы могут делать то, о чем подпоручики не смеют даже мечтать.
– Значит…
– Он не откажет.
