скачать книгу бесплатно
Я почти вбежал под козырек, обливаясь потом, а когда открылась дверь, вдвинулся тамбур, мокрый, будто меня обрызгало из поливочной машины. В тамбуре вообще прохладно, работает кондишен, но Барбос все равно плелся недовольный, не успел обнюхать весь район.
Импатика, как ни странно, несмотря на все ее богатство, пробивалась долго и трудно. У книги есть то неоспоримое преимущество, которое не могли отобрать ни кино, ни телевидение, ни даже баймы: она интерактивна уже по самой природе букв, этих крохотных символов, таких невзрачных, таких простеньких, таких обезличенных самих по себе.
Читающий книгу сам творит себе фильм, даже не фильм, а целый мир: создает пространство, населяет его персонажами, общается с ними. Что создает именно каждый читающий, видно уже из того, что по одной и той же книге каждый лепит нечто личное. Если в фильме все для всех одинаково, то в книге фразу: «Вошла красивая девушка», все сорок тысяч человек, купивших книгу, рисуют себе сорок тысяч разных красоток: худых, толстеньких, рослых, дюймовочек, стриженых, длинноволосых, блондинок, брюнеток, с мощным выменем или вовсе без сисек, нордических, монголовидных, с кольцом в носу или без…
Я первый придумал паллиатив: начал создавать ветви сюжета. После обязательной для всех первой сцены давал вариант, условно говоря, «да или нет», а затем разрабатывал каждый в отдельности, а там давал возможность выбирать еще и еще. Таким образом, читатель мог выбрать вариант действия, как бы поступил именно он, и потому к финалу книги каждый приходил с закономерным результатом.
Конечно, это не сорок тысяч миров, как при чтении письменной книги, больше чем просто на сорок разных ветвей у меня сил не хватало, но и то для большинства авторов просто недостижимо: едва-едва набирают три-четыре непротиворечивые концовки. Правда, сорок тысяч и не требуется. На самом деле разброс вкусов не настолько велик, как кажется. В этом убеждается каждый автор, поставивший книгу в Сеть или же выслушивающий комментарии к уже вышедшей из печати.
Сперва все отзывы выглядят яркими и свежими, потом начинают повторяться, а затем уже свежая мысль или пожелание вообще редкость, наконец, автор видит, что все его читатели укладываются в десяток, если не меньше, четко очерченных категорий. Вкусы и пристрастия, увы, у большинства одинаковы. Чтобы услышать что-то иное, надо вообще сменить жанр, написать нечто рассчитанное на принципиально другую аудиторию.
Конечно, видеокниги потеряли многое из того, что присуще книгам: метафоры, многозначность слов, иные истолкования уже известных символов, что позволяет создавать намеки, юмор оттенков, но зато прибрели то, чем отличается век нынешний от всех веков предыдущих: огромное, просто невообразимое количество информации, вбитой в каждый текст! На этом фоне потери буквенных метафор не больше потерь умения плести кнуты или разжигать огонь трением. Да, современный человек не умеет ни того, ни другого, но кнут ему без надобности, огонь зажжет от зажигалки, зато сохраненные время и усилия потратит на что-то более полезное.
Барбос первым врывается в квартиру, делая вид, что ноги можно не мыть, чует, когда в самом деле эту процедуру прыганья в ванну можно пропустить, ринулся к миске, оглянулся с укором.
– Щас, – сказал я. – Тебе бы только жратаньки!
Зато не пью, ответил он мне взглядом. Наша собачья нация не спивается, не вымирает.
– Погоди, – сказал я миролюбиво. – Сейчас себе сделаю… и тебе.
Он прошел к дверям ванной, рухнул на бок и сразу же задышал хрипло, громко, внутри начало сипеть, стонать, рычать. Не подхватил бы воспаление легких на сквозняке в такую жару. Даже не отодвинул лапу, когда я пошел в комнату, тем более – не сунул любопытную морду в пакеты, я всегда покупаю что-нибудь и для него: вяленые свиные уши или сахарные косточки.
– Зайчик, – сказал я, на блоке вспыхнул зеленый огонек, послышалось легкое ворчание. Раньше комп включался по слову «комп», но я часто употреблял это словцо в разговоре и потому нередко, разговаривая по телефону, слышал за спиной щелчок и басовитое гудение разгоняющегося проца.
Мне показалось, что от ящика пахнуло волной тепла. Это зимой я его не выключаю, но сейчас, в такую жару, жму на слипер сразу же, едва подниму зад со стула. Даже крохотный кулер нагревает воздух.
– Диск дэ, ворк, «На взлете»…
Операционка закончила тестировать, ловить вирусы и убирать спам, на экране высветился чистый лист со скромным названием «На взлете» и подзаголовком «Новый роман. К Новому году – сдать!!!». В уголочке табло кондишена сообщило, что из-за включенного компьютера температура в помещении поднимется на ноль-ноль три градуса, так что придется по дефолту увеличить расход энергии на охлаждение до установленной температуры. Подтверждения не требуется, это так, мол, просто сообщение для памяти, чтобы потом не говорили, что кондишен прожорливый, энергии жрет все больше…
Я сбросил одежду и шагнул в душевую кабинку. «На взлете» будет совершенно новое… идея же есть, тема есть, наступает самое гнусное – придумать и разработать сюжет. А это надо сделать еще в то время, пока дострагиваю, как папа Карло, предыдущий роман о моих рыцарях… где тоже неожиданностей на пять романов среднего автора.
Глава 5
Через полчаса звонок в дверь. Я открыл, Томберг, это деликатнейшее интеллигентное существо, едва не отпихнув меня, устремился в кабинет. И, как всегда, затормозил, на лице – смятение, что переходит в сильнейшее отвращение. Это еще ничего, малость привык, раньше будто натыкался на заплеванную стену. У каждого уважающего себя писателя… так говорят, а на самом деле с самоуважением здесь ничего общего, правильнее сказать: у всякого, кто желает, чтобы его принимали за солидного писателя, образованного человека и вообще тилигента, дом всегда заполнен книгами. Кроме книжных шкафов, хозяин вешает дополнительные книжные полки, занимая ими все стены, это якобы сразу говорит в его пользу.
Но в моей квартире нет ни одной книги. Это всегда шокирует гостей. Даже тех, кто заходит не впервые. Да и потом привыкают очень неохотно, а то и вовсе не могут. Просто не могут. Даже те из писателей, кто давно перешел на комп и создает электронные книги, все равно сохранили эти огромные нелепые полки, что гнутся под тяжестью множества книг.
Хозяину приходится то и дело проходить по ним с пылесосом, глотать таблетки от аллергии, но эти старинные издания… уже старинные, пусть даже выпущены в этом году, продолжают надменно смотреть с книжных полок, из-за стекол шкафов, даже с антресолей. У двух моих знакомых такие книжные полки прибиты даже в прихожей, из двух комнат почти вытеснили хозяев: по всем трем стенам эти полки от пола до потолка, книги в три ряда, а вбиты так плотно, что ногти обломаешь при попытке вытянуть. Я один раз пытался ради интереса, но решил, что хозяин для надежности склеил корешки. Или же корешки склеились сами от тесноты, духоты и высокой температуры.
У меня даже стол не как у людей, а так называемый компьютерный. На самом деле это такой же стол, только чуть-чуть более приспособленный. На нем удобно поставить монитор, расположить клаву, мышку и ящик процессора. Да еще сверху и по бокам есть такие узенькие полочки, куда могли бы поместиться разве что книги-малютки. Это для лазерных дисков, там даже есть такие специальные бороздки, точно по дискам. На верхней полочке поместится сотня дисков, и на вертикальных – по семьдесят штук.
У меня на верхней всего два десятка дисков. Один из них – все энциклопедии мира, в том числе и в фильмах, на втором – все книги мира, включая Ленинку и библиотеку Конгресса США, на третьем – все фильмы, начиная с «Прибытия поезда» и до самых последних новинок. Надо сказать, что первый и второй диски заполнены едва ли на треть, диск с фильмами почти полон, скоро можно начинать заполнять второй. Четвертый диск – все компьютерные игры, этот не заполнен и на сотую долю объема… Остальные диски – пустые. Вертикальные полочки вообще зияют пустотой, там нет даже пустых дисков. Словом, не так уж и много накопило человечество культурной информации, если все-все написанное и созданное им, начиная от наскальных рисунков и глиняных табличек и до писанины графоманов в Интернете, – умещается на узенькой верхней полке моего стола!
Сам по себе компьютерный стол – гордость современной мысли дизайнеров. Но я вспоминаю первые модели автомобилей, почти точные копии карет и понимаю, что совсем скоро этот компьютерный стол отойдет от привычного стола еще дальше, чем автомобиль отошел от облика кареты. А человек за ним, может быть, будет не сидеть, как вот сейчас я, а будет лежать или висеть. Может быть, даже подвешенный за ногу, хе-хе, кто их знает, потомков.
Томберг уже ухватил заветную книгу, жадно щупает, едва ли не лижет. Пальцы вздрагивают, но листает бережно, почти благоговейно, так бы листал неофит впервые попавшую ему в руки Библию с пометками самого Иисуса Христа.
– Господи, – сказал он почти шепотом, – я даже не знал, что существует и такое издание… Это же совершеннейший раритет!.. Это же подлинное сокровище…
– В том магазине этого не знали, – сообщил я гордо.
– Невежественные люди, – сказал он с жаром. – Как таких допускают к работе с книгами?.. Это просто варвары.
– Но мне это сработало на пользу!
– Да, но… эти люди могут не принять на комиссию ценные книги, а взять никчемнейшие боевички…
Он говорил и говорил, красиво и пафосно, а я криво и терпеливо улыбался, пережидал. Спорить и доказывать что-то бесполезно. Он убежден в своей правоте прежде всего потому, что «все так думают». В это «все» входят не всякие там дворники и вечно пьяненькие водопроводчики, а только элитные книгоманы и книголюбы, которые забыли, что книга – это источник знания, радости, наслаждения, катарсиса и прочее, прочее, для них книга – это бумага, переплет, каптал, шрифт, рисунки, правильное расположение букв. Как если бы я вот ценил вот эту упаковку от пачки кофе больше, чем сам кофе, или покупал бы хорошо оформленные пакеты с молоком и ставил на полку, любовался ими, покупал еще и еще, заполнил бы ими все свободные места в доме.
За окном хлопнуло, в воздух взвилась, рассыпая бенгальские огоньки, ракета. Радостно закричали ребятишки. Я скосил глаза, видел, как они собрались на крохотном зеленом пятачке перед домом, устанавливают еще одну шутиху. Маленькие совсем, подростки, трое мальчишек и две девушки. У двоих на поясах пейджеры, у одного мобильник. Теперь мобильники принимают и отправляют емэйлы, на крохотных экранчиках можно поиграть в компьютерные игры, даже продвинутые, вон мимо проехал «мерс», там гидроусилитель руля, встроенный комп, спутниковая навигация, все навороты… По улице бесшумно прокатил длинный, как гусеница, автобус, над проезжей частью горят электрические лампы…
…а эта чистая душа зудит, что я должен свято относиться к буквам! К буквам, которые придумали финикийцы или еще какие-то вымершие народы, что не видели всего этого сверкающего великолепия современного мира. К буквам, которые выбивали на скалах, чертили на глиняных пластинках… И вот я должен только ими пользоваться в своем современном мире, полном самолетов, лент шоссе, скоростных машин, авианосцев, космических кораблей, тех же компьютеров, Интернета! Идиот, добрый, хороший, замечательный идиот. Красивый, благородный, возвышенный и очень симпатичный мне идиот с так называемым высшим образованием. Для идиотов этот диплом как бы индульгенция на непогрешимость и выставление своего мнения, как единственно верного.
Нет, как чешет этот миляга, как чешет! Чувствуется, даже сам не думает, что говорит. Думал бы, запнулся бы хоть раз. Я, кстати, к буквам отношусь как раз свято, как к боевым ветеранам, что тысячи лет воевали, истекали кровью, упорно защищали культуру, сохранили и передали нам. Но мы будем полными ничтожествами, если так и не возьмем ношу на свои плечи, не отправим ветеранов на заслуженный отдых. Я, например, уже взял. У меня старые буквенные книги хранятся на сидюках, цифровая запись, там они вечны, страницы не выгорят на солнце, каптал не истреплется. А культуру развивают и несут дальше в тысячи раз более мощные и емкие единицы информации – импы. Не враги буквам, а всего лишь их потомки. Более развитые. Как вон тот стремительный «мерс» не скрывает, что он – потомок тихоходной кареты. А вон тот пронесшийся «Икарус» – потомок вместительной телеги.
Я кивнул на плиту:
– Кофе, Петр Янович?.. По чашечке?
– Да я и так вас отрываю, Володенька…
– Ничего, – заверил я, – у меня как раз перерыв. Писатель ведь и думать должен, не только же писать?
– Да-да, совершено верно…
К кофе я сделал бутерброды с икрой, постарался побольше, Томберг смущался, отнекивался, но раз согласился на кофе, то придется освоить и бутерброды, а что великоваты, так это мой промах, не умею делать изящные, руки кривые. Мы пили кофе, крепкий, ароматный, Томберг все косился на мой раскрытый ноутбук, осведомился в который раз:
– А я вам точно не мешаю работать, Володенька?.. У вас компьютер включен…
– Сам отключится, – отмахнулся. – Он такой, еще три минуты, и сперва – скринсейвер, потом вовсе слипер. Просто с ноутбуком несколько удобнее…
Томберг отхлебывал кофе мелкими бережными глотками. Глаза его время от времени бросали уважительные взгляды на этот навороченный ноутбук.
– Я помню, – сказал он с благоговейным ужасом, – как совсем еще недавно пересел с пишущей машинки за клавиатуру компа! Сперва барабанил, как и на машинке… Где-то с год, честно! Лишь потом как-то осмелился поэкспериментировать в том же текстовом редакторе… Ну, увеличил-уменьшил размер гарнитуры, сменил пару раз сам шрифт, попробовал разные…
Я спросил с почтительным интересом:
– А что, до этого не пробовали?
Томберг признался:
– Нет. Боялся. Понимаете, на машинке шрифт и размер букв не поменяешь… А комп казался страшной штукой. Помните, как чуть что, я вопил: Володенька, помогите!.. Вы являетесь, аки ангел, и говорите, вздыхая, что надо, мол, вытащить дискетку из дисковода, тогда и загрузится… Или, что я ногой выдернул шнур под столом, потому комп не включается… Словом, осмелел, начал пробовать, что за страшные такие опции, как «Буквица», «Правописание», «Автоформат»… И вот тогда-то как обухом ударило… А ведь, подумалось, автор теперь может сам не только набивать текст, но и участвовать в оформлении своей книги! Сам может верстать, сам готовить ее такой, какой хочет видеть, и в таком виде сдавать уже в типографию. Надобность в издательстве отпадает вовсе! Я имею в виду издательских техредов, корректоров, огромное число технического персонала, что с линейками в руках толпой доводят рукопись до того момента, когда ее можно нести в типографию. А у меня это все делает комп. Вернее, я сам с помощью компа. Все технические редакторы, очень важные и высокооплачиваемые персоны в издательствах старого типа, отмерли, вы очень верно говорите, как извозчики или изготовители кнутов!
Я слушал с вялым интересом, старые пердуны всегда любят порассказывать о своих дремучих временах, но Томберг не просто старый пердун, он в самом деле автор божьей милостью, которого я в детстве читал с жадностью.
Томберг вдруг прервал себя на полуслове. Взглянул внезапно помрачневшими глазами.
– Володенька, но что же дальше?.. Что дальше?
– Жизнь, – ответил я.
– Но как же… Как же?.. Я уже сам – издательство, а типография – всего лишь печатный станок. Там печатают то, что я принесу. И что оплачу, естественно. Уже это страшно… Но ведь книгу теснят со страшной силой! Теснило кино, потом – видеомагнитофоны, компьютерные игры, теперь фильмы на дисках. Говорят, уже появились какие-то видеокниги. Я слышал о них в новостях, но, признаться, так и не понял.
Я сказал осторожно:
– Все развивается, Петр Янович.
– Но не регресс ли это?
– Полагаю, нет.
– Вы уверены? Ведь с развитием техники природа человека лучше не стала!.. А вот ухудшиться – ухудшилась, это не только я говорю.
Все больше народу, мелькнуло у меня в черепе, переходит на чтение с экрана. Писатели отчаянно увеличивают количество выпускаемых романов, чтобы как-то прокормиться. Понятно, качество падает. А потребители все больше и больше предпочитают сперва просмотреть в html, а уж потом покупать самое лучшее. Сперва это была одна книга из десяти, потом из ста… А когда дойдет до того, что читатель начнет покупать одну из тысячи прочитанных в Интернете, то книгопечатание умрет полностью. Как и писатели старой формации.
Вдруг он едва не поперхнулся остатками кофе. Глаза стали круглыми.
– А сегодня я еще одно гадкое слово встретил, – сообщил он потрясенным шепотом. – Инфисты!.. Разрастается букет из сорняков дурацкого новояза!
Я смолчал, отстает Томберг. Это слово придумал я, чтобы не употреблять длинное словосочетание «специалисты по информационной войне». Сперва я экспериментировал со словами: «информбоец», «информсолдат», но, во-первых, мы не солдаты, а суперпупергенералы, во-вторых, все равно хреново. А «инфист» неожиданно прижилось, тем более что странным образом распадалось на два английских слова «ин» и «фист», что порождало толкования и замысловатую многосмыслицу, иногда весьма игривую.
Уже через неделю после появления моей статьи с этим термином я встретил его в работе известного профессора Завадского, а еще через месяц его употребляли всюду, как ставшие привычными: драйвер, хард, софт, чип, оцифровка, Инет… Сейчас слово «инфист» знают и пользуют уже во всем мире.
Томберг аккуратно опустил пустую чашку на блюдце, поднялся.
– Спасибо, Володенька, и доброй вам ночи.
– Книгу не забудьте, – напомнил я.
– Володенька, я не могу принять от вас такой подарок…
– Я взял за копейки, – напомнил я. – Взгляните, там впереди лэйбл с новой ценой.
– Но все равно это великая ценность!.. Господи, эти варвары оценили, как выброшенные тапки!
Я отмахнулся.
– Петр Янович, я в стихах полный нуль. Мое пристрастие – философия, этика, религия. А это, сами понимаете, совсем другие люди…
Уже на выходе в прихожую он обернулся, книга прижата к груди, погрозил пальцем.
– Философия – тоже книги. Так что не отгораживайтесь, мы – одни и те же люди.
Он бросил взгляд на экран моего ноутбука. Я шепотом подал команду, скринсейвер исчез, высветился текст, обычный текст, как в книгах. Томберг не догадывается, что автор самых ходовых видеороманов как раз я, его сосед. Именно я вольно или невольно хороню остатки прежней книжной культуры, милой, наивной и допотопной.
Сейчас там на экране текст романа «Мертвые души», шрифт крупный, чтобы Томберг сразу увидел, что читаю классику, а не современную порнуху, уважаю классиков, держу классиков на видном месте, время от времени перечитываю. А вообще слово «классики» произношу часто и всегда уважительно.
Томберг, однако, посмотрел на меня с мягкой укоризной.
– Но как можно читать с экрана? – воскликнул он и добавил патетически: – Не понимаю!.. Просто не понимаю, уж простите великодушно. Это же… это же нелепо! И глаза портятся.
Я покачал головой.
– Это старые представления. Помните большие безобразные мониторы, что едва помещались на столе, похожие на телевизоры?.. Вот те – да, могли влиять на зрение, если, конечно, пялиться на экран неотрывно по двенадцать часов. Ведь что такое тот экран: это та же лампа! А нынешние, жидкокристаллические, построены по другому принципу. На глаза уж никак не повлияют.
Он воскликнул еще патетичнее:
– Но а сама эта штука, этот бездушный элбук? Я хочу держать в руках именно шуршащее страницами, пахнущее типографской краской, чувствовать твердый переплет, который открывается, как раковина нежнейшей устрицы, а там дивное лакомство форзаца, дальше смотрю на титул, уже предвкушая все наслаждение пиршеством, уже слюньки текут, уже страницы шуршат, я слегка сгибаю страницы и бегло пропускаю под пальцами, как опытный картежник, что тасует колоду карт, но не позволяю глазу ухватить хотя бы слово, чтобы не иметь ни малейшего представления о том, что там будет в середине действия, а вы же знаете, какая хитрая штука наш глаз: может при любой скорости выхватить слово, а то и фразу, что сразу раскроет тщательно упрятанный замысел хитроумного автора…
Он задохнулся, сглотнул слюну, кадык дернулся, глаза смотрели мечтательно в пространство, а пальцы нервно дергались, я видел, что они бережно гладят корешок, трогают торец, прощупывают наличие каптала.
– Вы так хорошо рассказываете, – признался я, – что я просто все это увидел!
– Но а как же иначе? – воскликнул он. – Как же?.. Я люблю, я обожаю книги!.. Я вдыхаю их запах, как женщина вдыхает самые изысканные духи. Я смотрю на ряды их корешков, как на лучшие в мире картины, скульптуры или… да что угодно, когда-либо созданное человеком, природой или Творцом! И как от этого дивного мира отказаться?
Я промолчал, любуясь его раскрасневшимся вдохновенным лицом. Я казался себе человеком, приехавшим на первом автомобиле, дребезжащем и отчаянно чихающем отвратительным бензином, к зданию театра, где уже ждут окончания спектакля роскошные и элегантные кареты, коляски, дрожки. Мой автомобиль, понятно, – это слепок с кареты, только вместо коней там впереди примитивный мотор, что шумит страшно, дребезжит, гремит, во все щели вылетают капли грязного кипящего бензина, обжигают кожу и непоправимо пачкают одежду. Благородные кареты сторонятся меня, грязного и нелепого, а господа, выходя из здания театра, смотрят с недоумением и брезгливой жалостью, как на недоумка. Ну кто же сядет в такие вот чудовища, где нет приятного и привычного запаха конского пота, поскрипывания конской сбруи, покачивания на высоких рессорах, щелканья кнута извозчика?
Нет, мелькнула у меня мысль, я уже не на таком авто. Такими были первые бытовые компы, двести восемьдесят шестые, где и монитор крохотный, и сеточка перед ним предохранительная, но зато появились первые тексты, которые можно читать с экрана, хоть и ломая глаза, зато экономя на покупке книги…
– Такие экраны сберегают зрение, – сказал я первое, что пришло в голову.
– Как?
– Можно увеличить шрифт, – объяснил я. – Вы это уже делаете, не так ли?.. Можно сделать подложку другого цвета, белый иногда режет глаз… Вообще можно приспосабливать для чтения разными способами, а вот с книгой только, увы, очки!
Он спохватился:
– Самые отвратительные гости, которые задерживаются в прихожей! Извините, Володенька.
Я закрыл за ним дверь на обычный засов, к электронным можно подобрать ключи, гаркнул, почему-то злясь:
– Инет!
Глава 6
Над Москвой глубокая ночь, но на столбике термометра все еще тридцать. Даже с хвостиком. Я все же открыл окно, выглянул, это называется хлебнуть свежего воздуха, но, понятно, в современных квартирах теперь намного свежее и чище. Так, традиция. Выйти, подышать бензином и прочими загрязнениями, сказать дежурную глупость о здоровой прогулке.
Барбос отправился в прихожую, сдернул с кронштейна поводок и принес мне. Коричневые глаза смотрят с укором. Может быть, и без укора, но почему-то глядя в собачьи глаза всегда чудится в них укор. Будто в чем-то виноваты перед нашими меньшими братьями. Может быть, в том, что мы все умеем, а они нет?
– Ладно-ладно, – сказал я, – только недолго. Возле дома. Я не могу позволить себе длительные прогулки, понял?
Он посмотрел обидчиво, вот и попробуй скажи, что собаки хоть чего-то не понимают, вытянул шею, чтобы я быстрее надел ошейник.
После короткой прогулки, когда Барбос в бешеном темпе побегал по газонам, изредка исчезая за гаражами, я вернулся, помыл паразиту лапы – то ли не научится, то ли хитрит, перед глазами уже поплыли образы. Диван подо мной мягко прогнулся, монитор послушно развернулся в мою сторону. Я еще застал клавиатуры, которые соединялись с компами такими короткими проводами, что приходилось сидеть прямо перед экраном… Да ладно, тогда и экраны были такими крохотными, что с дивана хрен что рассмотришь.
Раньше, помню, поздно вечером в Инете всегда был наплыв юзеров, скорость резко падала. После полуночи, когда льготный тариф, вообще не удавалось пробиться в Сеть: линия всегда забита. Сейчас же смешно вспомнить те скорости, забитый трафик, трудности дозвона. После диалапа пришли выделенки, спутниковые, Интернет-2, оптоволокно и, наконец, флеш-спринт, при котором я трехсотгигабайтный фильм скачиваю за треть секунды. Да и то бурчу, что медленно.
