скачать книгу бесплатно
Манфред засмеялся:
– Из шатра все услышим. Когда выходит, такой шум поднимается…
В тот день императора удалось увидеть только однажды, Фридрих вышел встретить особо важного сарацина, что привез эмиру новые поручения от султана, Тангейзер поразился, увидев императора в монашеском одеянии, тот, как известно, сразу же после коронации вступил в монашеский орден цистерианцев и завещал похоронить себя в их рясе, но Тангейзер не думал, что император относится к этому так серьезно.
Похоже, цистерианцы что-то значат, ведь проще вступить в чисто рыцарские ордена, тот же Тевтонский, что вообще создан только для германцев, однако… гм… цистерианцы…
Он сразу же задумался, нельзя ли это как-то использовать для вхождения в круг близких к императору, перебрал все, что знал о цистерианцах, но зацепки не отыскал.
Цистерианский монастырь из всех монастырей христианского мира был тем местом в Европе, где меньше всего думают не только о поэзии или религии, но и вообще, по слухам, не занимаются вопросами веры.
Больше всего цистерианцы увлекаются новейшими технологиями, и, к примеру, все первые железные мельницы в Германии, Дании, Англии, Южной Италии построены цистерианцами. Они же создают настоящие промышленные центры по дубильному, кожевенному и суконному производству, строят маслобойни, мельницы, черепичные заводы, а также занимаются торговлей. Аббатства специализируются на производстве стекла, витражей, эмалей, занимаются ювелирным делом, топят воск. Цистерианцы придумали изготовлять кирпичи больших размеров с несколькими отверстиями для облегчения обжига и последующего использования.
Везде, где рос лес и была хоть какая-то рудная жила, цистерианцы моментально строят кузницы с мехами и молотами, они же обладают правом искать рудоносные жилы и использовать сухостой для плавильных печей. Цистерианцы Орваля специализируются на производстве чугунных плит. Искусство их в кузнечном деле столь высоко, что самые надежные доспехи изготавливаются только монахами, и короли всегда горько сожалеют, что монахи отказываются делать мечи и любое другое оружие.
Император, конечно, должен заниматься всеми вопросами в стране, в том числе и думать о благосостоянии народа, но для поэта это слишком низменные заботы…
Погостив у Манфреда, они вернулись к себе в городской дом, Тангейзер бережно нес подаренный ему Манфредом трактат об охоте, «Dearte venandi cum avibus», который тот настоятельно порекомендовал прочесть.
Весь вечер Тангейзер читал, все больше изумляясь точности и легкости изложения. Константин и Вальтер сели бросать кости, Карл бесстыдно спит, опорожнив полбурдюка вина, а он все читал и читал, с нетерпением поглядывая на красный свет заходящего солнца.
– Никогда бы не подумал, – признался он наконец, – что животные такие… ну, интересно устроенные! Зато теперь понятно, почему они так прыгают или почему летают…
Вальтер отозвался, не отрываясь от костей:
– Почему?
– Долго объяснять, – ответил Тангейзер, он тоже не отрывал взгляда от страниц. – Но все понятно… Кто ее написал?
Вальтер спросил насмешливо:
– Не догадываешься?
– Нет…
– Но раз дал Манфред, а он влюблен в императора…
Тангейзер спросил с недоверием:
– Что, в самом деле император?
– Он, не сомневайся.
Тангейзер спросил все еще с недоверием:
– Он что, настолько хорошо знает анатомию животных?
Вальтер хохотнул, Константин проворчал:
– А разве не он распорядился, чтобы в медицинских школах, которые он велел открыть, обучали вскрывать трупы и внимательно изучать все внутренние органы человека? Дескать, без этого нет медиков!..
Тангейзер пробормотал:
– Ну, мне для общения с императором это не понадобится…
– Думаешь?
– Ну да…
– Сомневаюсь, – ответил серьезно Константин. – Если не хочешь прослыть болваном, что ничего, кроме своих песен, не знает и знать не желает, ты должен хотя бы знать, что любит и ценит император. Пусть даже для того, чтобы избегать этих тем.
– А-а-а, – сказал Тангейзер, – это другое дело. Потому что я, если честно, ничем, кроме песен, не интересуюсь.
– И женщин, – добавил Вальтер ехидно.
– И вина, – уточнил Тангейзер. – Хорошего.
– И вкусной еды, – продолжил Константин. – И вообще развлечений.
– А разве не ради развлечений живет человек? – спросил Тангейзер. – Тут я согласен с императором, церковь налагает на людей слишком уж тяжкую ношу, многим вообще непонятную.
Константин предупредил:
– Если вдруг будешь с ним общаться, эту тему лучше не затрагивай. Во избежание.
– Почему? Я слышал, император вообще безбожник!
Константин сказал строго:
– Это другое дело. Но он понимает необходимость церкви, ее узды для простых людей и высоких целей для людей с благородными душами. Потому церковь в его присутствии нельзя критиковать… глупо, а по-другому ты просто не сумеешь. Потому лучше молчи, говори о том, что знаешь.
– А о чем он знает? – спросил Вальтер лениво.
– Тогда пусть молчит, – сказал Константин. – Молчит и улыбается, молчит и улыбается.
Тангейзер буркнул:
– Совсем дураком хотите выставить? Я о поэзии могу. Да и вообще…
Вальтер обронил рассеянно:
– Поэт обо всем может! На то он и поэт.
– Ну да, – согласился Константин, – если так смотреть, то да, может. И очень долго. Может даже под музыку. Главное, чтоб громко.
Похоже, вчера он переволновался изрядно и, вконец опустошенный, забылся к ночи тяжелым сном, от которого очнулся, когда солнечный зайчик начал щекотать в носу. Он громко чихнул, испуганно открыл глаза, и первая же мысль сделала его счастливым. Сегодня он увидит Айшу!
Выглянул в окно, небо синее и пугающе высокое, просто бездонное, там висит ястреб, растопырив крылья, словно подвешенный между небом и землей, в город со стороны сел идут вереницы верблюдов, ослов и мулов, все навьючены битой птицей, дичью, кругами сыра, молоком и овощами.
С прибытием франков торговля оживилась, а цены заметно выросли, как с неудовольствием говорят местные.
Он сперва ждал ее там, где в последний раз увидел, затем взобрался повыше, чтобы не пропустить, когда появится издали, а когда в самом деле показалась вдали между стенами в узком проулке, бежал вниз, едва не расшибаясь о стены домов и развалины древних строений, страшась упустить.
Она улыбнулась, видя, как он выскочил навстречу, а он подбежал и попытался схватить ее в объятия, однако она с силой отстранилась, покачала головой:
– Нет.
Он сказал, задыхаясь от волнения:
– Но почему?.. Я хочу быть с тобой… Ты так прекрасна!..
Она некоторое время смотрела на него черными глазами, в которых он видел только ночь, затем сказала медленно:
– Иди… за мной. Далеко.
И, повернувшись, пошла той же независимой походкой, что накануне привела его в восторг, словно принцесса, перед которой склоняется весь мир.
Выждав чуть и надеясь, что понял все верно, он с сильно стучащим сердцем пошел следом, отпустив ее шагов на пятьдесят и поглядывая по сторонам, делая вид, что любуется красотами древнего города, что выстроен на руинах еще более древнего, населявшегося народом, уже исчезнувшим полностью.
Она свернула у древних развалин, которые именуются воротами Яффы, хотя Тангейзер не видел никаких ворот, пошла узким переулком, над которым протянуты веревки с развешанным бельем, прошла пять или шесть домов и, оглянувшись, чтобы проверить, идет ли молодой франк следом, вошла в дом и начала подниматься по узкой каменной лестнице, сильно истертой множеством ног.
Тангейзер шел следом, задыхаясь от волнения, а когда торопился, то дважды догонял ее на лестнице, однако сарацинка или иудейка, кто их разберет, уже ничего не сказала, и когда они вошли в небольшую пустую комнату, где ничего, кроме бедного ложа с рваной рогожей вместо покрывала и стола с двумя стульями, она сразу же легла навзничь и посмотрела на него ясно и просто, продолжая хранить молчание и не сделав больше ни единого жеста.
Он быстро подошел к кровати, рванул рубашку через голову.
– О, Сюзанна…
Она не поправила, что ее зовут Айша, смотрела на него темными загадочными глазами, но он увидел, как в них появились багровые огоньки и начали разгораться.
За окнами то и дело слышался стук колес, голоса прохожих, он осторожно опустился к ней на ложе и с некоторым трепетом заглянул в ее непонятные нечеловеческие глаза.
– Мне кажется, – прошептал он, – я попал в сказку…
Она молча обняла его.
Глава 6
С того дня они встречались ежедневно, а он научился приходить заранее и ждал в той комнате заброшенного дома, каких немало в разоренной Яффе, где не только дома, целые кварталы стоят пустыми.
Ему нравилось в ней все, как загадочность утонченно-восточного лица, так и тело, смуглое, худощавое, но сильное и гибкое, с густой черной порослью волос под мышками, тонкие ключицы, остро выступающие под кожей, ее изящно вылепленные раковины ушей, пальцы рук и ног, совершенные по форме, которым могла бы позавидовать любая графиня или герцогиня в Германии.
Он молча любовался ее дикой для европейца красотой: смуглое лицо и роскошь иссиня-черных волос, неимоверно густых, блестящих, как мех сказочного зверя, глаза огромно-продолговатые, брови неприлично густые, смыкающиеся над переносицей, а ресницы обрамляют глаза, как сказочно прекрасная оправа оттеняет красоту агата.
Даже пламенно-багровые губы, что окружены нежным темным пушком, приводили его в восторг, он тихо млел от ее южной красоты, странной там, в стране снегов, и такой понятной и естественной здесь…
Подходя к дому, он услышал веселый рев в четыре голоса боевой походной песни крестоносцев, такая хорошо звучит под ровный стук копыт на марше, даже кони идут бодрее, но сейчас, прислушавшись, Тангейзер признал, что и без аккомпанемента в виде конского всхрапывания песня звучит просто здорово.
За столом, уставленным чашами с вином, с Карлом, Константином и Вальтером пирует и Манфред, раскрасневшийся и довольный, потное лицо то и дело вытирает большим сарацинским платком.
Завидев Тангейзера, сказал приветливо:
– Вижу, наш поэт бродит по городу в поисках впечатлений?
– Вроде того, – согласился Тангейзер.
– И как?
– Иногда получается, – ответил Тангейзер уклончиво. – Все-таки это другой мир, другая культура, другие обычаи…
Манфред сказал одобрительно:
– У тебя свежий взгляд, юноша. Это мне здесь все кажется привычным, ничему не удивляюсь, даже обидно!.. Да еще вон Константин за пять лет тоже привык, для него и сарацины уже как родня… Говорит, так и жить неинтересно.
Константин со стуком опустил чашу на столешницу.
– Неинтересно, – подтвердил он. – Должны быть либо приключения, либо… хотя бы хорошие драки!
– Что тоже приключение, – сказал Манфред с улыбкой. – Хоть и мелкое… Ну что, дружище, готов идти в гости во дворец к императору?
Тангейзеру показалось даже, что обращаются не к нему, вздрогнул, посмотрел на сурового рыцаря с надеждой.
– Я?..
– А кто у нас певец?
Тангейзер вскрикнул:
– Конечно же, я готов! И счастлив…
Манфред опустил чашу на стол и поднялся, исполненный достоинства и величественный.
– Тогда хватай лютню, и пойдем, – велел он. – Ехать довольно далеко.
Тангейзер спросил осторожно:
– Разве его величество не в лагере?
Манфред покачал головой:
– Нет. Султан подарил ему дворец, он в пяти милях от лагеря, и его императорское величество изволил перебраться туда. Сейчас он созывает гостей, чтобы отпраздновать вселение…
– Я мигом! – вскрикнул Тангейзер.
Через несколько минут он, уже одетый празднично и с лютней за спиной, стоял перед Манфредом. Тот оглядел его придирчиво, но кивнул, то ли оставшись довольным, то ли не придал слишком большого внимания тому, как одет, поэтам прощается некая вольность в одежде и поведении.
– Пойдет, – произнес Манфред. – Все, поехали!
У ворот дома их уже ждал небольшой отряд сопровождения, все как на подбор сарацины. Тангейзер взобрался в седло, и они сразу пошли вскачь к выходу из города, а потом по широкой протоптанной дороге вроде стены роскошных олив миновали лагерь, и наконец Манфред вытянул вперед руку.
