скачать книгу бесплатно
– Евгений Валентинович, я не хотел этого говорить, но мы хорошо знаем эту проблему. А кто предупрежден, тот вооружен, как говорили римляне.
Я спросил с облегчением:
– Значит, над этой проблемой работают?
Арнольд Арнольдович хмыкнул, Глеб Модестович развел руками.
– Евгений Валентинович, я сейчас не могу вам ничего сказать. Вам остался всего один ап до того… как узнаете намного больше. Если доживете, перед вами раскроются все наши тайны… и ваши сомнения рассеются.
Я пробормотал:
– Простите, я по наивности полагал, что только я ем сено, а остальные – солому. Извините! Я пошел, пошел, пошел трудиться.
Арнольд Арнольдович сказал в спину очень дружелюбно:
– Евгений Валентинович, мы очень ценим вас!
– Спасибо, – сказал я уныло, – что не вдарили.
Глава 11
В кабинете я попытался сосредоточиться на работе, но что-то тревожило, я отмахивался, влезал в дебри философских построений основ будущего общества, однако мысль упорно возвращалась к словам Глеба Модестовича.
Возможно, над проблемой адаптации населения к быстрым и резким переменам работает большая группа специалистов, которым я и в подметки не гожусь. Конечно, я не поверю, что есть на свете умнее меня, все мы считаем себя самыми умными, но примем за рабочую гипотезу, что такие есть.
Так вот я не вижу следов работы этих умников. Народ по-прежнему уверен, что в будущем у них будут разве что автомобили круче и морды шире, и когда придет вторая шоковая волна, слабые сойдут с ума, а сильные бросятся крушить лаборатории, институты и заводы, что порождают такую технику.
Страшнее всего то, что почти следом за второй волной нахлынет третья. Люди не успеют смириться с последствиями второй, как на улицах появятся киборги, виртуальная реальность смешается с пополненной, исправленной и затем с реальной, непонятные существа будут возникать из ниоткуда и пропадать прямо на месте, все – на немыслимых скоростях… И все это те, кто переживут и примут шоковые волны, будут считать это нормальной жизнью, а остальные ощутят себя в мире, захваченном инопланетянами. Неужели наши этого не понимают?
Сегодня обратил внимание, что вообще-то уже во всех странах законы слегка и как бы незаметно подправлены, чтобы верхним было проще жить и проще править. Не так давно Чейниш, один из очень богатых людей, хоть не входит даже в первую тысячу самых богатых, в пьяном виде на полном ходу сшиб мужчину с двумя детьми на тротуаре. Все – насмерть. Раньше этого было бы достаточно, чтобы отправить на электрический стул, но по нынешним законам в суд должен подать именно пострадавший, в данном случае – безутешная женщина, разом потерявшая мужа и двух детей. Однако Чейниш сразу же предложил ей пять миллионов долларов, она потребовала десять, сошлись на семи, и суда не последовало.
Еще, помню, кто-то из высоких чиновников тоже в пьяном виде задавил несколько человек, одного – когда тот переходил дорогу в неположенном месте, и еще четверых, когда удирал от полиции. И снова удалось откупиться, хотя пришлось отдать сорок миллионов. Правда, когда на счету восемьсот миллионов, то потеря сорока – это совсем не потеря.
Этот новый институт сделки с правосудием и мировых соглашений чем-то хорош, чем-то отвратителен. С точки зрения целесообразности я еще не просчитал все его плюсы и минусы, но вообще-то заняться этим стоит, тенденция к ослаблению демократических ценностей замечается по всему миру.
Правители без стеснения передают свои выборные посты детям, будь это Буш-старший Бушу-младшему в демократической Америке, пожизненные президенты в полудемократических Азербайджане, где тоже от отца к сыну, в Ливане и прочих египтах. Президент Аргентины передал президентство жене, про тоталитарные каэндээры и говорить нечего, там это в порядке вещей. Вообще, вся элита общества совокупляется только в своем кругу, женится и разводится, и тут уж неважно: политическая, финансовая или артистическая элита – все ведут себя одинаково и все больше обособляются от «простых», хотя по инерции все еще говорят о политкорректности и внимании к «маленькому человеку» Достоевского.
Словом, миновало то умопомрачение, когда были сломаны все сословные перегородки и всех-всех уравняли в правах, превратив в однообразную серую массу. Так длилось достаточно долго, но постепенно природа, как говорится, взяла свое: свиньи упорно лезли в грязь, волки втихую начинали драть овец, а орлы перестали ползать, «как все», и воспарили в небеса.
Расслоение общества началось заново, на этот раз уже не по тому, кто кем рожден, а кто что может. У простолюдина по-прежнему остаются шансы подняться до элиты, хотя бы через науку, но этих шансов все меньше и меньше: у генералов от науки тоже есть детки, свояченицы…
При ближайшей встрече с Глебом Модестовичем я изложил свои взгляды на эту проблему как можно более доступно, генералы не должны вникать во все, им надо давать готовое, но он все равно не совсем вник даже в разжеванное, спросил с горестным недоумением:
– Евгений Валентинович, почему у вас такая ненависть и презрение к правам человека?
Я сжался, трудно что-то объяснять общечеловеку, а в Глебе Модестовиче эта общечеловечность сочится из всех ноздрей, но он смотрит добрыми коровьими глазами, часто моргает и сопит жалобно, я ответил без охоты:
– У меня нет к ним ни того, ни другого.
– Но как же…
– Глеб Модестович, честно, ей-богу!
Он развел руками, глаза беспомощно замигали.
– Но вы так отзываетесь о них.
В кабинет бесцеремонно зашел Цибульский, кивнул панибратски и начал рыться на полках, словно в своем сарае запчастей для машины. Я вздохнул, но до обеда еще десять минут, ответил с терпеливой безнадежностью:
– Это не презрение. Кому-то нужно заглядывать дальше. Права человека уже не надо защищать – они утвердились. Их и защищать сейчас как-то неловко, не находите?.. Что-то эти защитники помалкивали, когда в их странах были диктаторские режимы! А как только пали, так эти герои начали кричать громче всех о свободах и правах.
Цибульский оглянулся через плечо, я уловил хитрый огонек в глазах. Глеб Модестович смотрел угрюмо, порывался возразить, но интеллигентность не позволяла, наконец сказал, защищаясь:
– Я не жил при диктаторских режимах!
– Наши ведущие правозащитники жили, – напомнил я. – Вернее, ваши. Но тогда были исправными партийными функционерами. И не на последних ролях, кстати! А потом вдруг быстренько перестроились. Эта гнусность тогда так и называлась «перестройка». Не помните? Поройтесь в печати тех лет. Я читал внимательно, это моя профессия… Везде перестроившегося человека считали подонком, а у нас это стало государственной политикой. Утром были рьяными коммунистами, а в обед по сигналу сверху стали защитниками свобод и ярыми антикоммунистами!.. Ну да ладно, все человеки, я все равно их не презираю, хотя стоило бы.
– Так в чем же тогда…
Я посмотрел на часы.
– Как вам сказать… Как я уже вякнул, кто-то должен смотреть и дальше. За горизонт. Находились люди, что заглядывали за этот виднокрай, когда права человека были еще в подполье! Сейчас они вот, наяву, в них живем.
– По ним живем, – уточнил он.
– Вот-вот, по ним. А раз так, то позарез надо знать, что дальше за этими правами! Это плохо, когда горизонт приблизился вплотную. Простому электорателю неважно, что за горизонтом, а политик обязан видеть!
Он хлопал глазами, старался понять, мне стало его жалко, не люблю ломать укоренившееся мировоззрение людей, хороших людей и хорошее мировоззрение. Понимаю, Арнольд Арнольдович или даже грубоватый Жуков не хотят вторгаться в такие деликатные области, Глеб Модестович у всех вызывает симпатию, но, по мне, раз уж настойчиво домогаешься «правды», то получи – жестокую и неуютную.
– И что, – спросил он почти шепотом, – там… на следующем витке?
– Ожидаемая неожиданность, – ответил я.
– Это… как?
– Право интеллектуального меньшинства, – ответил я без всякой жалости. – Дурость и перегибы системы прав человека уже сейчас достигли той стадии, что высоколобые наконец перестали чувствовать свою вину, что умнее и талантливее слесарей и домохозяек. И неминуемо возьмут власть в свои руки. Уже берут, присмотритесь! Слесаря же должны хорошо слесарить, а домохозяйки – хозяйничать в доме. Но не управлять государством.
Цибульский вытащил огромную коробку и удалился с нею, бережно прижимая к пузу. Глеб Модестович молчал, я даже удивился, что не спорит. Возможно, и сам смутно понимает, что не все так хорошо, если общество в первую очередь откликается на массовые запросы, что значит – запросы далеко не интеллектуалов. Наконец задвигал кожей на лбу, заморгал, я думал, что сейчас втянется под черепаший панцирь устоявшегося мнения, под ним спокойно и уютно, там он «как все люди», тем более – интеллигентные, но он поинтересовался как будто уже деловито:
– Значит, и на том витке права будут?
– Именно на том и будут, – ответил я с облегчением. – Справедливые! Сейчас эти «права», как асфальтовый каток, придавили и уравняли всех. Вернее, распластали! В начальной стадии внедрения прав это было прогрессом: тогда больше прав было у людей хитрых и нечистых на руку, что сумели взобраться на вершину власти… Их уравняли в правах со слесарями, что правильно, но со слесарями нельзя уравнивать и тех, кого условно назовем профессурой…
В обед, когда мы уютно расположились в кафе, я все еще чувствовал неловкость за свою ультрость, но помалкивал, когда долго расправлялись с холодными закусками, и только за горячими блюдами заметил, что Цибульский поглядывает на меня хитро, словно собирается тайком сунуть за шиворот ящерицу.
Я закончил с бифштексом, остались сырники и чай, он придвинулся ко мне со стулом и сказал заговорщицки:
– Евгений Валентинович, вы очень хорошо объяснили нашему добрейшему Глебу Модестовичу насчет прав.
– Спасибо, – сказал я настороженно.
– На здоровье. И даже в той области, что именно придет после правового общества…
– Спасибо, – повторил я, – но, чувствую, меня занесло, как Остапа. Новичку непозволительно так широко раскрывать хлебало. Все-таки я еще слишком мало знаю.
– И все верно объяснили, – договорил Цибульский, он чуть улыбнулся. – Тогда не зацикливайтесь на этом.
– На чем?
– На пропаганде между нашими сотрудниками.
– Да это я от безделья, – ответил я. – До обеда было время, а новую работу десять тысяч курьеров еще не принесли.
– Понимаю. Но все равно… Скажу по секрету, что мы уже знаем, что будет после правового.
У меня вырвалось невольно:
– Что?
Он хитро улыбнулся.
– Постарайтесь апнуться. Тогда эта информация станет доступной и для вас.
Апанье, понятно, хоть и зависит от моих усилий, но оценивается вышестоящими товарищами. Сочтут, что достоин апа, – хорошо, нет – нет, а могут еще и понизить лэвэл, мы в демократическом мире, где терять еще легче, чем находить. Мое дело – пахать и пахать. Однажды приснилось, что потерял работу, проснулся в холодном поту. Даже не из-за высокой зарплаты: о таком поле деятельности раньше даже мечтать не мог…
Еще с первой недели слышал про массажные кабинеты для наших сотрудников, но столько работы, что игнорировал, но сегодня Жуков и Цибульский чуть ли не силой затащили меня, объяснив, что после массажа буду работать еще лучше.
Уютный кабинет, стандартный стол, разве что добавочные валики для головы и ног, но вместо здоровенного массажиста у стола в ожидающей позе стоит чуть ли не дюймовочка с тонкой фигурой, слишком хорошенькая для того, чтобы быть… настоящей массажисткой.
– Ладно, – пробурчал я, отступать поздно, – только самый общий. И недолго.
– Как скажете, – ответила она нейтрально.
Я лег мордой вниз и закрыл глаза. Не знаю, был ли я обрадован или больше разочарован, но у нее оказались сильные руки со стальными мышцами, умело и точно находила в моей спине участки с отложениями извести, безжалостно разламывала, растирала, заставляя не только морщиться, но и всхрюкивать от боли. Потом взялась за ноги, холодно и точно назвала все признаки болезней людей моей профессии, сообщила, что у меня наверняка начинается простатит и даже аденома, хоть пока и небольшая, но, к счастью, не полезла проверять.
Заканчивая, заставила перевернуться, промассировала руки и грудь, а когда закончила, ехидно улыбнулась.
– Разочарованы?
– Не знаю, – ответил я откровенно. – Неужели во мне столько болезней?
– В зачаточном виде, – успокоила она. – Первая стадия, редко где вторая. Но кое-что уже пора лечить. Я выпишу рецепты.
Я торопливо оделся, лицо ее раскраснелось и покрыто бисеринками пота.
– Господи, вы еще и врач?
– Я хороший врач, – ответила она с достоинством. – А массаж – мое хобби. И подработка.
– Все как у меня, – сказал я. – Спасибо… как вас зовут?
– Елена. Приходите еще.
– Спасибо, Лена.
В коридоре встретил Тарасюка, тот с интересом посмотрел на мое разрумянившееся лицо.
– Евгений Валентинович, у вас такой вид, будто только что рассказали неприличный анекдот!
Я помотал головой.
– Нет. Зато прошел через массаж. Это покруче любого анекдота. Но в самом деле здорово!
– Приятно, – кивнул он. – Очень приятное действо.
– Чувствую себя посвежевшим, – сообщил я.
Он кивнул снова.
– Да. Кстати, интересная тема для психологов. Известно, что польза от массажа если и есть, то близка к нулю, но так как удовольствие немалое, то наше подсознание начинает как бы реабилитировать это времяпрепровождение. Ну, как подростки могут доказывать пользу дискотек или потребление пива… Интересный феномен!
Я пробормотал:
– Но я в самом деле чувствую себя обновленным.
– Вы лежали почти час, – напомнил он ехидно, – расслабляли свое тело. И без массажа отдохнули бы… А взбадривающий массаж все равно уступает чашечке крепкого кофе. Даже крохотной чашечке!.. Но нам настолько приятно чувствовать, как наши мышцы трогают, трут, теребят, растягивают, что придумываем в оправдание своего ничегонеделания, будто оздоравливаемся и все такое…
Глава 12
Сегодня домой заявился сравнительно рано, только-только закончился час пик, все успели поужинать, и кто перед телевизором попивает пивко, кто поспешно включает комп и с разбега бросается в онлайновый мир байм, а я, все-таки не будучи асексуалом, с тоской посмотрел в окно, где к станции метро бегут молоденькие созревшие девчонки, трясут сиськами и попками, начнут сексуалить еще на станции, потом в вагоне, на дискотеку прибегут уже разогретые, с блестящими глазами и сочными ротиками…
Я ругнулся, к окну так и тянет, а еще к телефону, есть с десяток веселых молодых женщин, готовых приехать немедленно, с ними прикольно, легко, удобно, но что-то во мне протестует то ли от старомодности, из-за чего я постоянно чувствую себя обязанным чем-то отплатить, то ли от врожденного недоверия ко всему, что легко достается.
Правда, теперь женщин добиваться не надо, то дикое пещерное время ушло, теперь чаще они добиваются мужчин всеми способами, даже курсы такие и учебники есть, но все равно я осторожен. Тем более, поднимаясь со ступеньки на ступеньку в своей организации, как бы я ни помалкивал о своих успехах, женщины все замечают по косвенным признакам: прекрасной квартире, постоянно обновляемым автомобилям, моим командировкам…
Вздохнув, я включил комп, у меня четырехъядерный, загрузка с отдельной флеш-памяти, так что к работе готов через несколько секунд. Кликнул на значок инета, однако вместо страницы новостей на экране задвигались в эротическом танце голые девушки, сочные и ухоженные, с крупными чуть провисшими сиськами, это сейчас входит в моду, а жопы без намека на тату, ибо татуировки имитируют одежду, а тут сама порочная обнаженность…
Ругнувшись, я восстановил исходную страницу запуска, щелкнул по значку файервола и велел скачать обновления, а то неутомимые хакеры ухитряются взламывать защиту и всобачить рекламу вот так нагло и напрямую. Прошли те золотые времена, когда хакеры просто хулиганили, а теперь ни один пальцем не шелохнет, если хорошо не заплатят. А за возможность разослать вот так прямо на экраны фотографии голых баб с их телефонами и уверениями в полной конфиденциальности – самое то, за что платят. Ведь я, если честно, с полминуты рассматривал их сиськи и жопы, а если напрягу память, то даже сейчас могу вспомнить и телефон, и адрес сайта…
Мысль продолжала обрабатывать идею, я получил на экран не просто голых баб, а именно самых ухоженных и, следовательно, дорогих. Как будто хакеры умеют по каким-то данным определить, у кого самые дорогие компы, из тех, что месяца два-три продаются по бешеной цене, а потом их стоимость падает в три-четыре раза, и они поступают в свободную продажу для рядовых юзеров…
Мелькнула тревожная мысль, что это кто-то из нашей организации так подшутил… хотя подшутил ли, это может быть и какой-то проверкой, нас же все время проверяют и прощупывают, так что держаться надо настороже.
Хотя, если верить спинному мозгу, то у меня стойкое впечатление, что высшему руководству по фигу наш моральный облик. И если бы половые забавы могли повысить работоспособность мозга, то нам бы порекомендовали не только баб с вот такими жопами, но и за счет фирмы обеспечили бы соответствующими животными, инструментами и прочим-прочим.
Но, как известно, перегиб в сексе не просто вредит работе, а сказывается на ней катастрофически. Потому мы все предпочитаем недотрахаться, чем переборщить на этом поприще.
Я тупо уставился на вышедшую на середину экрана строгую девушку в больших роговых очках, скромной блузке и в длинной юбке. Она сообщила мне, что раз я принимаю ее на работу, то могу изменить ей не только облик, но и поправить фигуру.
