Куявия

скачать книгу бесплатно

Сейчас со всех сторон дымки, в пещерах добывают руду, плавят, за железными слитками снизу цепочкой тянутся обозы. Вообще-то железо здесь ненамного лучше, чем внизу, но Апоница пустил слух, что в железо добавляют кровь молодых драконов, потому оно, дескать, обладает магическими свойствами, так что спрос на это железо велик, хорошая статья дохода для Долины, что вынуждена закупать зерно, ткани и вообще все-все, кроме камня. Правда, один из новых жителей, Метелик, нашел небольшую, но богатую самородками жилу золота, разрабатывал ее втайне, никому не говорил, а все золото приносил к Иггельду и складывал в укромное место.

– На черный день, – объяснил он сумрачно. – Почем я знаю, каким будет? И откуда?.. Я уже старый, битый, просто знаю, что будет обязательно. Это ты а-ла-ла и вперед, не оглядываясь, а мы, старшие, живем с оглядкой. Потому, правда, вы нас и обгоняете… Но зато половина из вас, даже больше, гибнет, а мы выживаем… Никому не говори про это золото. Используешь, когда нужно.

– Это твое золото, – сказал Иггельд.

– Я копал его на твоей земле, – ответил Метелик.

– Да какая она моя! – вскричал Иггельд. – Общая Долина, общая!..

Метелик сумрачно усмехнулся.

– Вот видишь… Любой на твоем месте важно бы надулся и кивнул. Да, дескать, моя. Но и тебе от щедрот, так и быть, дам… золотую монетку. А ты вот сразу от всего отказываешься. Потому, Иггельд, к тебе идут, что тебя обобрать можно, а ты… гм… сам дашь себя обобрать, да еще и собственную шкуру снимешь, если потребуют. Словом, это золото – твое. Я ж знаю, используешь не на себя, а на Долину и твоих долинчан.

Иггельд спросил растерянно:

– Но… зачем? Разве тебе самому не нужно это золото?

Метелик буркнул:

– А тебе?.. Ладно, считай, что я хоть и куяв, но мне вот взбрело в голову, прямо взбрендилось поработать и на общество. Правда, на все общество, куявское, у меня кишка тонка, я бы там половину вообще перебил, а вот на эту малую родину, нашу долинную, я еще могу, это совсем, оказывается, не противно.

Иггельд обнял старого горняка, в глазах защипало, он чувствовал, что старик за внешней грубостью скрывает нежное доброе сердце. Возможно, если бы стал не золотоискателем, а смотрителем драконов, именно он много лет назад бежал бы в эту Долину с замерзающим дракончиком за пазухой.

ГЛАВА 10

Он ежедневно поднимал Черныша, садился на загривок и говорил: «Полетаем!» А если не приходил или медлил, Черныш хватал сбрую в пасть, вихрем вылетал из пещеры и огромными скачками бросался искать обожаемого родителя, несся к другим пещерам, отыскивал дорогого и самого любимого человека на свете, клал огромную башку на колени и вопросительно смотрел в глаза.

Народ, хоть и привычный к вольным драконам, шарахался от неожиданности, когда это черное чудовище несется прямо на тебя огромными прыжками, а из громадной оскаленной пасти свисает сбруя, болтаются ремни.

– Сейчас, – отвечал Иггельд. – Сейчас закончу разговор, и полетим!

Черныш терпеливо ждал, когда Иггельд приладит на загривке втрое сложенную кожу, а то сразу протрет штаны, привяжет ремни. Это неслыханнейшее наслаждение: видеть мир сверху. Так могут чувствовать только птицы… нет, даже птицы не могут, они рождаются с крыльями, а человек рожден ползать – и обретает силу и власть полета! От безумного счастья вскипает кровь, кружится голова, он не раз ловил себя на странном желании расстегнуть ремень и, распахнув руки, самому полететь наперегонки с Чернышом.

Только первый год они летали над горами, потом над всей Куявией, затем Иггельд осторожно, но настойчиво начал увеличивать нагрузки, заставлять летать над пугающим и бескрайним морем. Усталый Черныш стонал, хрипел, просился брякнуться на землю и отдохнуть, а если над морем, то готов поплавать, как коровья лепешка, но Иггельд неумолимо заставлял летать и летать, выбрав место над ровной степью, а то и вовсе над озером: если Черныш вообще от усталости не сумеет правильно опуститься, то хоть не поломает лапы, не свернет шею.

За годы таких полетов у Черныша отросли такие крылья, что Апоница и Якун не верили глазам своим, то и дело щупали и замеряли чудовищные глыбы мускулов. Иггельд давал Чернышу отдохнуть два-три дня, только кормил и следил, чтобы тот отсыпался, потом совершал проверочный полет на дальность. Вернувшись, рассказывал Апонице, где был, и видел, что старый смотритель верит и не верит: таких драконов просто еще не существовало. Даже в самых старых хрониках никто не упоминал о таких удивительных драконах.

– Мудрецы сказали бы, – заявил он однажды, – что это магия.

Якун сидел за столом рядом, он кивнул и подтвердил:

– Но ведь в самом деле – магия!

Апоница не понял, удивился:

– Какая?

– Самая сильная, – ответил Якун. – Которая может все.

Он перегнулся через стол, схватил Иггельда за руку и положил ее на стол ладонью вверх. Иггельд опустил взор на свои толстые ороговевшие мозоли – желтые, твердые, как конские копыта, застеснялся, вырвал руку и спрятал под стол.

Апоница посмотрел на Иггельда с нежностью.

– Вот ты о какой магии, – сказал он Якуну. – Ты прав, сильнее ее нет ничего на всем белом свете. Иггельд ею владеет! Как никто здесь.

Стена, преграждающая путь ветру в Долину, с высоты выглядела тонкой щепочкой, даже листиком, застрявшим между двумя горами, и жители забыли о постоянном свирепом урагане. Вообще это была, пожалуй, единственная на белом свете стена, которую поставили для защиты не от людей или зверей, а от ветра. И в стене тоже уникальные врата, которые закрывают не перед врагами, а перед ветром.

Если оставить открытыми, то могучий поток воздуха превратится в ураган, сметет все, что рискнет оказаться на пути. Иггельд с самого начала забраковал ворота, которые предлагали опытные строители: с двумя распахивающими широкими створками и красивыми запорами из толстой бронзы. Ветер не даст закрыть, а распахивать будет с такой силой, что створки быстро измочалятся в щепы, ударяясь о столбы. В какую бы сторону ни поставить открываться – все равно и недели не пройдет, как створки надо менять заново, но можно поставить ворота другого типа…

Он тогда долго объяснял, показывал, ссылался на то, что не сам придумал, а подсмотрел в дальних странствиях, но теперь вместо привычных створок в массивном проеме ворот всего-навсего одна широкая стена, что поднимается огромными воротами, наподобие тех, что у каждого котлована с драконами. Опустить и того проще: можно воротом, а можно просто бросить ручку, завертится сама, а створка ворот рухнет обитым железом краем, отсекая ветру хвост, а то и голову.

Но всякий раз, когда ворота поднимают перед прибывшими, стражи не могут удержаться от хохота, когда невесть откуда взявшийся ветер подхватывает перепуганных и ничего не понимающих людей и животных, вносит через узкие ворота и… пропадает, отрезанный упавшей, как острие топора, створкой ворот.

Иггельд с жалостью и сочувствием смотрел на троих мужчин и одну девушку, что вели под уздцы тяжело нагруженных коней. Вечер уже поджег облака, закат огромный, кровавый, на полнеба, скоро стемнеет, переселенцы это знали и, сами едва не падая от усталости после изнурительного подъема по опасной горной дороге, сейчас тащили коней под уздцы, понукали, обещали скорый отдых, отборное зерно и сладкую воду.

Они остановились на площади, смотрят в растерянности, где же постоялый двор, как можно без постоялого двора, что-то спрашивали местных. Им указывали в разные стороны, а женщине, как заметил Иггельд, указали прямо на него. Она оставила коней, пошла в его сторону быстрым шагом, высокая, собранная, в сером бесформенном плаще, скрывавшем фигуру.

В трех шагах сбросила капюшон, и словно солнце вспыхнуло на площади, оранжевый свет победно пошел от гривы длинных золотых волос, а большое багровое солнце над вершинами гор помолодело и чуть приподнялось, чтобы посмотреть на свое юное отражение. Золотые волосы освобожденно хлынули по плечам и спине, теперь он видел, что это молодая, очень стройная девушка, гибкая, но с сильным развитым телом. В ее лице он сразу прочел отвагу и решительность, даже дерзость, она смотрела влюбленными и вместе с тем удивленными глазами, и еще он успел увидеть, но не рассмотреть крупные, синие, как небо над горами, глаза.

– Иггельд! – услышал он ее чистый, немного хрипловатый голос, в нем звучало сильнейшее изумление. – Я даже не думала, что вырастешь таким красивым и таким… громадным.

Он всмотрелся внимательнее, ее остроскулое лицо словно растопилось, превратилось в круглое детское, исчез прицельный прищур, взор стал по-детски ясным и чистым. Он запнулся, спросил с неуверенностью:

– Яська?

Она счастливо засмеялась, бросилась на шею, обняла, жарко расцеловала.

– Все-таки узнал?.. Мы же десять лет не виделись, да?

– Яська, – прошептал он, обнимая ее крепко и нежно, – дорогая моя… Как же ты изменилась! Почему мне казалось, что ты должна навсегда остаться такой… ну, сопливой, как была?

Она выдралась из его объятий, возразила негодующе, хотя глаза смеялись:

– Я никогда сопливой не была! Это ты… Ладно, я все бросила, когда услышала про Долину Иггельда. Ты мне местечко возле себя найдешь? Или, если возле тебя занято, хоть где-нибудь?

Он смотрел с нежностью в ее бесконечно милое доброе лицо. Они жили бедно, очень бедно, он не помнил такого дня, чтобы ему не хотелось есть, и не помнил дня, чтобы не работал по дому, не помогал в поле. У него вроде бы появлялись братья и сестры, но часто случались неурожаи, а было и такое, что страшная засуха терзала их землю семь лет подряд, крикливые комочки затихали, потом исчезали. Выжили только они с Яськой, в их полуголодной семье мать оставляла им одну лепешку на двоих и уходила помогать отцу, так вот эта малолетняя сестра с презрительным видом отворачивалась от лепешки и говорила, что не голодна, что лепешка уже засохла, черствая, невкусная.

У него сердце защемило, в щеки с силой ударила горячая волна. А ведь он с облегчением хватал лепешку и жадно пожирал ее сам, один!

– Ты стала сильной, – сказал он с грустью. – Работала много?.. Но ты еще и очень красивая, Яська!

– На себя посмотри, – ответила она дерзко. – Так ты найдешь мне местечко? Ты прав, я работала жестоко, берусь за любую работу. Еще мне приходилось… защищаться, как ты понимаешь. Я в самом деле сильная, умею драться. Так что я надеюсь, что ты научишь меня… обращаться с драконами?

Он ахнул, отшатнулся.

– Яська! Ни одна женщина… Это же чисто мужское дело!

– Почему? – спросила она. – Почему? Ты ведь в своей Долине строишь новый мир? Говорят, даже создаешь собственное племя? Вот и создавай!

Иггельд тогда не нашелся, что ответить, просто ввел ее в дом и велел отдыхать, набираться сил, но хитрая Яська быстро сдружилась со Шварном и Чудином, Иггельд ахнул, когда Чудин съездил с Яськой в Город Драконов, а вернулись уже с дракончиком.

– Это мой зайчик, – объявила Яська. – Я его так и буду звать! Мой замечательный Зайчик. Он и по цвету такой же, верно? Серенький, тепленький, добрый… Я буду делать все, что скажешь, а в свободное время выращивать из него большого и красивого дракона. Вон добрый Чудин пообещал всему научить… ты же добрый, Чудин, верно?

Чудин покраснел, засмущался, потупил взор и начал ковырять сапогом землю. Иггельд скривился, но лишь развел руками.

Однажды через ворота проехал огромный закованный в железо всадник. Конь под ним шел спокойно, не ронял пену, не дрожал, хотя следом не тащился заводной конь, а позади всадника на конском крупе покачивался объемистый тюк.

Стражи уважительно провожали взглядами гостя. Свирепый ветер лишь распушил конский хвост и потрепал гриву, а конь даже не ускорил шага, да и сам всадник не изволил оглянуться. Спокойно и неторопливо доехал до площади, спросил Иггельда, дождался, когда Иггельд вышел из самого добротного и просторного дома.

– Ну, – прогудел он могучим, как рев дракона, голосом, – принимай еще… поселенца.

Он неторопливо снял закрывающий лицо шлем. Иггельд ахнул:

– Ратша!

Великан соскочил на землю, хорошо подогнанная груда железа на нем даже не звякнула, раскинул руки, улыбка растянула губы едва ли не шире, чем раскинул руки:

– Дай тебя обнять… Ты стал еще крепче, настоящее дерево!.. Нет, у тебя тело как из камня. Ты, случаем, не из рода каменных исполинов?

– Случаем, нет, – ответил Иггельд, улыбаясь. – Хотя кто знает? Мы, простолюдье, не ведем родословных. Ты в гости?

Ратша покачал головой.

– Разве я не сказал? Нет, хочу поселиться у вас. Я там продал домик, все мое имущество со мной. Город Драконов все больше становится просто городом, где драконов все меньше и меньше, а народу уже как тараканов… У вас же пока наоборот.

Подошел Апоница, крепко обнял Ратшу, сказал с удовольствием:

– Ну вот, теперь у нас и собственная армия! Пусть пока из одного человека, но уже есть!

– Апоница, – сказал Иггельд с укором. – Зачем нам армия?.. Пусть Ратша пока отдохнет, а потом сам себе придумает, чем заняться.

Он жадно всматривался в лицо великана, оно почти не изменилось, Иггельд лихорадочно пытался представить, сколько же Ратше лет, ведь он всегда казался ему таким же могучим великаном, но для ребенка и двадцатилетний кажется чуть ли не стариком, тогда оценивают по росту и ширине плеч, а Ратша всегда такой. Ну ладно, даже если ему тогда было лет двадцать пять, то сейчас – тридцать пять, еще далеко не старик, не старик…

Ратша вступил в жизнь Долины без всякого привыкания и вживания в новый быт: видел все, как начиналось, знал здесь почти всех. Уже со второго дня предложил, что теперь, когда столько народу в Долине, как-то обезопасить бы, поставить крепость, но Иггельд отмахивался: какой дурак вздумает подниматься по узким горным тропам, чтобы напасть на бедных горцев? А если кому и восхочется пробраться, чтобы украсть детеныша дракона, то ему придется наступать на ноги очень многим.

Но Ратша не унимался, убеждал, доказывал, Иггельд наконец заколебался, природа сама позаботилась о том, чтобы такой работы было поменьше, к тому же надо чем-то занять крепких здоровых мужчин, что прибыли с равнины и не знают пока, чем заняться. Горы убрали Долину в каменный мешок, окружив почти сплошным кольцом отвесных скал, совершенно неприступных, но горловина сужается в двух местах, в самом узком уже поставили стену, но перед нею довольно широкое каменное плато, дальше горы сужаются снова, Ратша уговаривал поставить крепкую стену и там, но Иггельд решил, что это уж чересчур.

– Если поставить стену, где поуже, – доказывал Ратша, – то перед нею останется еще смотри какая площадь!.. Целое конное войско разгуляется!.. А если там, где я хочу, то вообще запрем вход к нам в Долину. А на той узкой тропе не поставить даже мало-мальского тарана.

Иггельд ахнул:

– О каком таране ты говоришь? Кому нас таранить?

Ратша развел руками.

– Не знаю. Но я прожил почти вдвое больше тебя, уже знаю, как все меняется.

– Нет, – сказал Иггельд. – Это слишком много работы.

– У нас сейчас свободные руки девать некуда!

– Так заставить делать бессмысленную работу? К тому же все меняется, как ты говоришь. Сейчас им нет работы, но к вечеру вполне может случиться так, что людей не хватит. Нет, Ратша, я тебя люблю и глубоко уважаю, но ты уж чересчур осторожен!

– Старость предусмотрительна, – вздохнул Ратша.

– Ну, какой ты старик! Пойдем, я тебе покажу, чему Черныш научился за это время. Сам не хочешь вырастить дракончика?

Ратша поколебался, наконец отмахнулся.

– Хочу, но не стану. Не сумею. Для меня кони привычнее. Да и поздно мне учиться новым трюкам. Это твоя Яська чудеса показывает…

В Долине, кроме Черныша, обитали еще двое молодых драконов, их в свое время принесли Беловолос и Чудин, а также носились друг за другом и таскали за хвосты, приставали к прохожим с десяток молодых дракончиков, больше похожих на крупных ящериц. Они же затевали игры и драки, напрыгивали, будто охотились, на лапы Черныша, бросались на него из засады, повисали и с наслаждением пытались вонзить молочные зубки в покрытый сверхпрочной чешуей хвост.

Яська в свое время упросила Чудина, тот сам выбрал и подарил ей ма-а-а-аленького дракончика, как можно меньше, чтобы могла носить на руках. Она его назвала Зайчиком, такой же серенький, мягкий и робкий, Яська и не хотела злого, тогда придется держать на привязи или в закрытой пещере, лучше пусть носится по Долине, к нему привыкнут, и он привыкнет, что все люди – друзья, ссориться с ними нельзя.

Беловолос и Чудин воспитывали своих так, как в свое время Иггельд, нагружали, разве что не ели из одной миски, но теперь необходимости не было, посуды хватало, как и еды. Правда, Чернышу уступали и в силе, и в росте, как ни нагружай, а той нечеловеческой нагрузки уже нет, что прошли Иггельд со своим дракончиком, зато росли послушными, преданными, ходили следом, как утята, заглядывали в глаза с ожиданием: ну прикажите нам что-нибудь, прикажите! Мы сейчас же покажем, какие мы послушные, хорошие…

К ним привыкли настолько, что даже люди, никогда раньше не видавшие драконов, а пришедшие сюда только ради залежей золота или железа, не вздрагивали, когда через плечо внезапно опускалась громадная пасть на огромной шее. Более того, украдкой совали в распахнутую пасть припасенную булочку, не страшась, что откусит и руку. А если хозяину удавалось застать за таким нехорошим занятиям, оправдывались: дык оно ж такое голодное, вон какими глазами смотрит!

– В котлованах лучше, – однажды сердито сказал Беловолос. – Там зверь знает только хозяина!.. А моего уже превратили в попрошайку. Пузо по земле волочится, так нажрался, а глаза у него, видите ли, голодные!.. Не понимают, что дракон, выпрашивая лакомство у человека, делает это не от голода, а повышает статус…

– Или добивается ответа на вечный вопрос, – сказал Апоница с улыбкой.

– Какой?

– «А ты меня любишь?»

– Да, но так каждый может отравить! Дракон должен брать только из рук хозяина!

Апоница вздохнул, развел руками.

– Верно. Это сейчас у нас безопасно, а когда понаедут всякие…

Иггельд, который со своего угла прислушивался, не вступая в спор, спросил с неловкостью:

– Да какие всякие?.. Кто сюда приедет из теплых и сытных равнин?

– Эх, Иггельд! – сказал Апоница со вздохом. – Люди меняют столицы на бедные деревни не только ради сытости…

В Городе Драконов, где сперва с насмешкой относились к полоумным, что ушли вслед за мальчишкой высоко в горы, где несколько лет сочиняли смешные истории про недотеп, которые решились с драконами жить в дружбе и обучать их так, как придумал мальчишка, а не как велит многовековой опыт предков, сперва медленно и очень нехотя оставили шуточки, потом встревожились, начали совещаться, как поступить правильно.

Напрасно Иггельд мечтал, что теперь и там поверят в правильность его обучения драконов, сами начнут так же, нет – в Куябу пошли доносы, что группа сумасшедших выкрала ценных детенышей драконов, тайком выращивает в уединенном месте, что-то задумывают, то ли сносятся с врагами Куявии, то ли сами замышляют что-то недоброе.

Иггельд в отчаянии восклицал: как они могут, ну разве же можно так, это же нехорошо, смотрители кивали, соглашались, лица оставались хмурыми.

Апоница подытожил:

– Это рано или поздно должно было случиться. Удивляет только Иггельда, у него слишком уж чистая душа. К нам относились снисходительно, пока считали выжившими из ума, но сейчас мы уже перехватили половину заказов, что раньше выполняли в Городе Драконов!.. Нас здесь горстка, мы богатеем быстро, к нам тянется народ, а мы уже берем не всех, а отбираем для поселения еще строже, чем отбираем драконов!.. Скажи, Иггельд, ты за один перелет на своем Черныше доставил послание Тулея и его дары тцару Вантита?.. Вот видишь, за один! А в Городе Драконов взяли бы за это втрое дороже, а везли бы на их медлительных драконах трое суток, тем драконам надо часто отдыхать. А это тоже риск, могут встретить разбойников. Никакой их дракон не спасется, если наскочит дюжина отважных сорвиголов! И ценные дары будут потеряны, и тайное послание, что куда важнее. И после этого ты хочешь, чтобы в Городе Драконов нам не пакостили?